мы еще не синтезировали - знаешь
какая профессия? Руководитель!

- Руководитель чего? - спросил Ксавье.

- Не знаю!  - Максут ликовал. - Всего, наверное. Ру-ко-во-ди-тель! Ве-
роятно, организатор, так надо понимать. Лидер.

Ксавье почувствовал,  что  у  него темнеет в глазах.  Он нащупал стол,
оперся.  Решение было рядом, только протяни руку. Есть выход, есть че-
ловек, готовый не кряхтя взять на себя весь груз ответственности - хо-
тя бы на первых порах, в первые годы, а потом все устроится... Поздно!
Подлец этот Шлехтщпиц, нашел время порадовать! Знать бы это неделю на-
зад, а лучше месяц... Он прислушался. Судя по звукам, толпа была уже в
городе,  растекалась по окраинным улицам, а авангард, прикинул Ксавье,
через три минуты будет здесь.  Что я им скажу,  когда ворвутся?  "А я,
ребята, такой же, как вы"?..

- Ты вот что,- сказал он,  помедлив.  - Ты этот запал уничтожь, понял?
Это не приказ,  это совет и просьба. Плохо нам всем будет, если ты его
не уничтожишь. И помалкивай там...



* * *



Когда автомат в его руках затрясся и выродков переломило очередью, но-
ги уже несли его к торцевому окну. Хэй, хэй, хэй!.. Снаружи доносились
крики,  топот сотен ног рассыпался в частую дробь. Размеренно работали
пулеметы - площадь оживала атакой.  Хэй! Он все-таки ждал до последней
минуты, жаль, что не получилось... Очень жаль. Крепкие попались вырод-
ки.  Если бы не внешность и не глупые слова - совсем как люди.  И  все
равно они обречены.  На настоящие дела способны только люди, это знает
каждый школьник. Люди непобедимы. Все вместе, плечом к плечу, как пат-
роны в обойме, под руководством Великого Человека... Только так!

Бесполезный десинтор мешал,  и Гуннар отпихнул его ногой. Длинная оче-
редь ударила по окнам здания,  занятого выродками.  Если они не смогут
поставить защитное поле, на этот раз им не удержаться...

Хэй, хэй, хэй!



* * *



Следующий сук оказался крепким,  и Ксавье осторожно, чтобы не сорвать-
ся,  переместил на него свое тело.  Рваная рубашка цеплялась за ветви,
на коре остались кровавые пятна. Теперь можно было перевести дух. Гие-
но-лев ушел, но спускаться на землю вот так, сразу, было бы неосмотри-
тельно.  "А  все-таки я его ранил",- удовлетворенно подумал Ксавье,  и
тут же,  словно в ответ,  из чащи донесся протяжный рев.  Ага,  вот он
где...  Ничего,  уйдет. Хорошо, что гиено-львы не лазают по деревьям и
не имеют привычки караулить, а то сидеть бы тут и сидеть...

Ему повезло,  он это прекрасно понимал.  Повезло,  несмотря на то, что
зверь  утащил в себе последний нож,  а зажигалку еще предстояло искать
где-то там, внизу, среди ободранных корней и хаоса развороченной земли
вперемешку с прелыми листьями - гиено-лев,  упустив добычу,  перепахал
лапами все,  что только мог. Жаль, что зажигалку так и не удалось пус-
тить в дело, хоть раз посмотреть вблизи, как горит эта зверюга, но тут
ничего не поделаешь - уж очень неожиданным был прыжок. Чепуха, главное
- жив.

Морщась, Ксавье снял с себя рубашку - серьезных ран,  как он и предпо-
лагал,  не оказалось,  зато царапин было множество,  а на левом предп-
лечье,  задетом не то клыком, не то лапой, кожа была содрана на ширину
ладони и висела лоскутом.  Он оторвал рукав от рубашки, перевязал себя
как  мог.  Обнаженная  рука была грязна,  и рукав тоже был грязен,  но
Ксавье не обратил на это никакого внимания:  по-видимому, местные мик-
роорганизмы  за шестнадцать лет так и не смогли приспособиться к чело-
веку. Пока что.

Он терпеливо ждал. Снова донесся рев, но уже значительно дальше, почти
на пороге слышимости.  Зверь уходил.  Выждав еще час, Ксавье осторожно
соскользнул на землю. Все было тихо. Мускулы слушались, тело было нап-
ряжено,  и Ксавье не сомневался, что успеет взлететь на дерево раньше,
чем какая бы то ни было тварь,  возможно скрывающаяся в кустах, дотро-
нется до его кожи. Хорошее все-таки досталось тело - сильное и ловкое.
Долговечное.  Он усмехнулся: "Продолжительность вашей жизни будет уве-
личена  в  соответствии..." Похоже на то.  Даже морщин за все эти годы
почти не прибавилось, приятно, что жизнь удлиняется за счет молодости,
а не старости.  Ужасно не хочется быть стариком,  разве старику в лесу
выжить? Когда припрет? И Стефания тоже практически не стареет. Сколько
нам с ней сейчас - по сорок три?  Иными словами, по тринадцать? Цвету-
щий,  черт возьми, возраст. Когда дети вступят в жизнь, родители будут
еще ого-го!

Он отыскал зажигалку,  сунул в карман.  Теперь оставалось решить,  что
дальше.  Возвращаться к людям?  Гм...  Разумеется, возвращаться, тут и
выбора нет. Без ножа в лесу лучше не ночевать, существуют менее болез-
ненные способы самоубийства.  Хотя,  конечно, с древесным чертом можно
справиться  и  так,  если  он  не свалится на голову неожиданно,  а от
свиньи-летяги можно попробовать увернуться - с ее инерцией она не ста-
нет повторять заход,  только взвизгнет режущим визгом, пробивая дыру в
зеленой стене,  и еще долго после нее будут сыпаться листья...  Лучше,
пожалуй,  обойтись без этого. Он вдруг почувствовал, что рад тому, что
приходится возвращаться,  правду говорил когда-то Хьюг:  больше месяца
никто не выдерживает. И - по новой... Конечно, по новой, тут уж никуда
не денешься.

До захода солнца он отмахал километров двадцать,  последние три  -  по
хорошему шоссе, похоже, проложенному через лес совсем недавно - Ксваье
не помнил этого шоссе.  Дорожный настил был свежим, было видно, что по
нему еще никто не ездил, и в воздухе пахло связующей смолой. Наступле-
ние человека на планету продолжалось.  Что ж, так и должно быть, поду-
мал Ксавье.  Здесь земляне не ошиблись, здесь они решили грамотно, дав
нам желание работать и подарив Устав Покорителей,  здесь через  двести
лет к вящей радости переселенцев будет полный успех и процветание. Вот
только тоски нашей они не учли.  Хьюга они не учли и его  последовате-
лей,  светлая им память. Отшельников, наверное, тоже не учли, хотя это
спорный вопрос: Максут говорит, что любой-де грамотный социопсихолог в
состоянии предсказать фазу отшельничества и даже ее конкретные сроки -
в зависимости от обстоятельств каждого конкретного индивида. Врет, на-
верное.

Солнце уже садилось,  когда он вышел из леса - шоссе, как он и предпо-
лагал,  вело в город.  Городок за последние годы сильно вымахал вширь,
оброс административными зданиями и уже с полным правом именовался сто-
лицей.  Лес отодвинулся от него километра на два, и с высоты холма го-
родок был как на ладони.  Ксавье остановился, глубоко вдохнул знакомый
воздух.  Желтая вечерняя заря висела над крышами, дробилась в дрожании
горячих  струй,  поднимающихся  от  нагретых за день стен,  а вон там,
что-то плохо видно, должен быть "родильный дом", только там сейчас уже
никого нет, склад запалов пуст и здание собираются снести, а парк рас-
ширить и устроить в нем рекреационную зону - аттракционы,  бассейны  и
все такое... Ксавье даже сглотнул. Да, искупаться сейчас было бы в са-
мый раз.  Поплавать по-человечески.  Э,  ладно, на первый раз хватит и
душа,  но сначала я войду в дом,  подумал он,- войду тихо, без стука и
буду виновато смотреть, как у Стефании задрожат губы, как глаза Оскара
раскроются до последнего предела и как он бросится ко мне,  захлебыва-
ясь радостным визгом,  повиснет на шее,  а маленькая Агнесса, конечно,
захнычет в своей кроватке,  потому что ей не будет видно, но я подойду
ближе и она сразу успокоится и невозможно серьезно скажет:  "Па-па". А
потом еще раз: "Па-па..." И тогда мне станет стыдно за то, что я ушел,
и за свою записку,  оставленную на столе, и ужасно захочется зареветь,
как маленькому,  но при Оскаре я,  конечно,  реветь не стану. Стефания
все поймет,  она у меня умница, зато Мария осудит безоговорочно и мол-
ча, а может быть, и вслух назовет мать тряпкой, о которую всякому под-
лецу не лень вытереть ноги.  Подлец - это я. И еще эгоист, об этом уже
было сказано со всей детской прямотой.  Марии уже двенадцатый,  и зна-
чит,  впереди у нее самый жестокий возраст, когда еще можно заставить,
но увещевать уже бессмысленно, а скоро и заставить не удастся...

"А может,  не возвращаться?" - подумал Ксавье.  Шоссе полого шло вниз,
делая плавный поворот перед плантациями и коттеджами аграриев, и здесь
он  пошел  быстрее.  На  крыльце  крайнего  коттеджа вразвалочку стоял
кто-то полузнакомый - увидев Ксавье,  он ухмыльнулся,  отворил дверь и
что-то крикнул внутрь.  Ксавье скосил глаза - так и есть: наружу высы-
пало все семейство.  Обсуждали вслух, качая головами, показывали паль-
цами.  Он  мельком осмотрел себя:  ну и видок...  Наука для юношества.
Будь как все,  не будь,  как этот дядя, а то и над тобой будут смеять-
ся... Остальные коттеджи выглядели пустыми, и Ксавье облегченно вздох-
нул.  После известных событий,  вошедших в историю под названием бунта
Необученных,  большинство населения покинуло пригороды, Шлехтшпиц уве-
рял, что - временно. Но сейчас это было как нельзя кстати.

Миновав аграриев,  он с разбега перепрыгнул кювет, сел на теплую землю
и стал ждать.  Идти в город до темноты было нельзя, теперь он это ясно
понимал.  И после темноты - подождать, пока угомонится юное поколение.
Ветераны еще так-сяк,  многие поймут и воспримут сочувственно:  каждый
же бежал,  каждый пытался жить отшельником,  мужчины почаще, женщины -
пореже. Молодежь не простит. "Мари, это не твой папа такой ободранный?
Он что, отклонутик?" Гадкое словечко, кто только выдумал? Дети... цве-
тики...  Заведут  из  окон,  из-за углов пищащий концерт:  "Отклонутик
идет! Отклонутик!" Оскара начнут травить - старательно, как только де-
ти и умеют. Мария окончательно перестанет разговаривать.

Когда же это началось?  - подумал он. Вроде бы и недавно, еще до охоты
на калек, правда, но заведомо позднее бунта Необученных. Как же это мы
упустили?  Не додумали,  не разглядели,  а когда увидели,  то было уже
поздно. В какую голову могло прийти, что все то, с чем едва-едва смог-
ли  свыкнуться родители,  покажется необъяснимо-привлекательным их де-
тям?  В противовес, должно быть. И никто ничего не противопоставил, да
и  что  мы  могли противопоставить,  склеенные одноименные заряды - ни
вместе,  ни врозь.  Что мы могли?  У нас не было идеологии,  у них уже
есть.  Идеология похожести:  "А я такой же, как все!" Кто-то, конечно,
не такой, гены берут свое,- ему же хуже, не такому. "А знаешь, папа, у
Марго,  оказывается, шрам на руке, синий-пресиний, а она скрывала, так
мы ее теперь каждый день дразним..." Это когда-то,  лет в девять. Ныне
-  бледное  существо,  затравленное,  в глазах вечный испуг,  в голове
свистящий ветер несет обрывки...  И - Мария. У нее все на месте, все в
порядке, вот только отец с придурью, но и отца она скрутит в свое вре-
мя, никуда он, голубчик, не денется...

Он поднял голову,  плюнул в сторону города.  Туда, куда ему предстояло
идти.  Их уже сейчас больше,  чем нас,  подумал он с ужасом. Их станет
еще больше, а когда они вырастут, и потом, когда вырастут их дети... А
через пять поколений - что будет тогда, когда идеология станет религи-
ей?  Будут ли они сбрасывать со скалы непохожих от рождения - по-спар-
тански  - или дадут непохожему вырасти,  в цивилизованном духе,  чтобы
дрожащая жертва попыталась оправдаться? И будут старательно, с усерди-
ем,  замерять  пропорции тела,  фиксировать отклонения в поведении или
словах,  а какой-нибудь ученик ученика Максута  Шлехтшпица  представит
специальные тесты,  более строгие, чем раньше, и это сочтут шагом впе-
ред...

А потом прилетят земляне...  Господи,  да мы же их не примем! Он вдруг
понял это окончательно. Да, так оно и будет. Мы не отдадим им эту пла-
нету,  да что там планета - мы не отдадим им свой  способ  жизни,  они
улетят  ни  с чем,  ужасаясь и недоумевая,  если только мы позволим им
улететь, они улетят ни с чем...

Человек, сидящий на обочине,  засмеялся.  Он подозревал,  что над этим
уже хохотали, складывались, держась за живот, тысячи других, таких же,
как он,  людей,  и еще будут смеяться тысячи таких, как он. И от этого
он захохотал еще громче.


КОНЕЦ




Александр Громов
Москва

Героям космических боевиков
П О С В Я Щ А Е Т С Я



ВСЯК СВЕРЧОК
Рассказ

Шаг. Еще шаг. И звенят цепи.

Опять? Ну да,  опять. Как будто нельзя было подождать еще немного. Ни-
чего,  сейчас я приду в себя и выясню,  где я и что со мной можно сде-
лать. А цепи все звенят.

Я еще  плохо видел,  но по долгому,  сопровождавшему нудный стук шагов
эху понял, что дорога ведет через горы. Кажется, уже наступил рассвет;
в  такое время нынешнее белое светило,  сегодня заметно более крупное,
чем вчера,  только набирает размах,  готовясь к взлету над хребтом,  а
два  его  карликовых  спутника,  желтый и оранжевый,  стараются вовсю,
раскрашивая вершины радостными красками,- но когда наступит полдень  и
тройное  солнце выползет в зенит - тогда все будет иначе:  карлики ис-
чезнут в короне главной  звезды,  снежные  пики  вспыхнут  нестерпимым
блеском и безжизненные склоны зальет ровный мертвенный свет. Вот тогда
начнется самое трудное:  сколь ни жмурься,  а к вечеру резь  в  глазах
станет  невыносимой  и  воспаленные веки будут царапать глазные яблоки
как крупный наждак.  Нет,  утро куда лучше.  Глаза пока не болят, темп
движения невысокий,  и когда прекратится озноб,  оставленный на память
убийственным холодом ледяной ночи, я на короткое время пожалею, что не
родился поэтом, чтобы описать великолепную игру красок на гребнях гор,
тонкие струи водопадов,  срывающихся с далеких скальных уступов,  нас-
только совершенные,  что к ним просто нечего добавить и поэт будет му-
читься,  подбирая слова и подозревая,  что слов таких нет. Ну, нет так
нет, и значит, можно написать куда короче, к примеру так:



...Дорога петляла среди гор в нескончаемом подъеме. Колонна осужденных
понуро двигалась вперед.  Время от времени позади сухо щелкал выстрел:
конвойные добивали отставших...



Вот и все.  Более чем достаточно. И я подозреваю, что именно так и бу-
дет написано. Дело в том, что Он...

Трах! Не дали довести мысль до конца.  Это где-то сзади. Ну вот, что я
вам говорил.

Я оглянулся.  Позади  густо  вставала пыль,  поднятая сотнями ног,  но
сквозь пылевую завесу было видно,  как двое охранников тащат тело уби-
того к краю обрыва.  Люди в колонне, втягивая головы в плечи, невольно
ускорили шаг. Но надолго их не хватит, через некоторое время усталость
возьмет свое, кто-то отстанет и тогда снова прозвучит выстрел. В хвос-
те колонны, как всегда бывает, идут самые слабые и измученные и, может
быть,  самые  счастливые из всех осужденных,  потому что они не увидят
рудников,  им не дойти даже до перевала,  они это знают  и,  наверное,
сознают, что лучше уж сразу,- но идут, идут...

Тело убитого было сброшено вниз. Оно будет долго лететь, переворачива-
ясь в воздухе,  ударяясь о выступы скалы,  и в конце концов  достигнет
дна. И пока колонна не дойдет до рудников, многим придется испытать ту
же участь. Но только не мне. Потому что это было бы слишком просто...



...Цепь, сковывающая руки,  больно врезалась в кожу.  Чтобы отвлечься,
Орк  считал шаги.  Через каждые пятьсот он разминал затекшие пальцы на
руках,  предчувствуя,  что руки еще понадобятся,  и осторожно скашивал
глаза  в сторону идущего справа охранника.  Следовало выждать удобного
момента...



Итак, начало положено.  А Ури Орк - это я.  На сей раз я родился в ко-
лонне осужденных на бессрочную каторгу, а значит, максимум на полгода,
больше никому не выдержать.  Не самая приятная стартовая  позиция,  но
прежде  бывало  и похуже.  И я скован цепью,  иными словами - буйный и
склонен к побегу.  И охранник,  тот самый,  идущий справа,  при первой
возможности подстрелит меня с особенным удовольствием, да только успе-
ет ли?  И то,  что он, держа карабин под мышкой, преспокойно шагает на
полпути между мной и обрывом, говорит очень о многом. Например, о том,
что он болван,  каким по авторскому замыслу и полагается быть охранни-
ку, и еще о том, что мне действительно предстоит попытка побега с эта-
па,  откуда не убегал еще никто,  да еще самым прямолинейным и недвус-
мысленным путем - в пропасть.

Будь моя воля, я подождал бы более реального шанса. Это Он думает, что
я не боюсь высоты.  Автору позволено многое.  Впрочем, пока все верно:
высоты я действительно не боюсь.  Но из этого факта Он, кажется, наме-
рен вывести заключение о том,  что я не боюсь и падать с любой высоты.
А это совсем другое дело.

Так или иначе, мое рождение состоялось, и снова в роли главного героя,
другой роли я не знаю.  Это ко многому обязывает, и поэтому теперь хо-
рошей жизни не жди.  К финишу я, скорее всего, приду полумертвым, но в
конце концов верх будет за мной.  Это неизбежно. Меня не убьют, не ис-
калечат непоправимо,  не выбьют мозги, сделав идиотом. Ничего этого не
случится, зато о погонях, драках, прекрасных дивах и хитрых головолом-
ках можно сказать с уверенностью: что-то будет. Если особенно не пове-
зет, то все сразу.

Какое же это рождение по счету:  двадцатое или двадцать  первое?  Надо
же, сбился. Ну ладно, пусть двадцать первое. Выводок рассказов с общим
героем - мною.  Да,  еще был роман и, кажется, имел успех, но о романе
вспоминать не хочется, на то есть свои причины. Нет, Герой - это заме-
чательно.  Главный - тоже неплохо звучит. Но Главный Герой у моего Ав-
тора - это мускулистый мальчик для битья. И бьют больно.



...В полдень  жара  дошла до высшей точки.  За спиной все чаще гремели
выстрелы - конвойные,  одетые в охлаждающие костюмы,  не знали пощады.
Идущий,  вернее, плетущийся рядом с Орком молодой осужденный вдруг ос-
тановился с широко раскрытыми невидящими глазами,  пошатнулся  и  упал
под ноги идущим. Изо рта его хлынула темная кровь. Один из охранников,
не сбавляя шага, вскинул карабин, прищурился на упавшего и пустил пулю
в уже мертвое тело. Орк шел, трудно дыша сквозь стиснутые зубы, и под-
нятая колонной пыль скрипела на зубах...



Здесь Он прав,  я действительно трудно дышу и мне тяжело,  потому  что
корявая  фраза о жаре,  дошедшей "до высшей точки" хотя и метафорична,
но тем не менее не допускает двоякого толкования.  Очевидно, имеются в
виду пределы человеческой теплостойкости.  Впрочем,  это неважно. Если
Он заявит, что жара превзошла эти пределы, ничего особенно не изменит-
ся. Затем я на время отключаюсь, потому что Автор решил больше не тем-
нить и кратко рассказать обо мне - этакий небрежный реверанс в сторону
олухов, не читавших предыдущих рассказов,- а заодно и прояснить ситуа-
цию.

Короче говоря,  я - Ури Орк,  в редких случаях - Уриэл Оркад,  положи-
тельный Герой-всегда-остающийся-в-живых, неизвестно - блондин или брю-
нет, выше среднего роста, мужеска пола и неопределенного зрело-молодо-
го возраста.  Цвет глаз серый, оттенка нержавейки, подбородок квадрат-
ный. Часто - очень квадратный. Иногда подбородок есть то единственное,
из чего состоит мое лицо. Вынужденно спортивен. Любим женщинами за ха-
рактер и твердые бицепсы (о трицепсах Автор забыл, поэтому трицепсов у
меня нет).  Мастерски владею любым оружием, и хотя часто успеваю выст-
релить только вторым,  но попадаю в цель, как правило, первым. Главное
занятие и смысл жизни - борьба с мировым Злом,  поскольку убежден, что
Добро безгранично,  а Зло имеет предел, до которого я пока что не доб-
рался.  Кроме того,  охотно занимаюсь перевозкой грузов на собственном
звездолете. Беру наличными и вперед.

Как оказалось,  на этот раз я взялся транспортировать обогащенную руду
с Дилии XXIII и после очередного внепространственного прыжка был зане-
сен во враждебное пространство, охранявшееся весьма строго. Убедившись
на месте,  что картина сигма-поля совсем не та,  я осознал свой промах
и, не решившись на немедленный повторный скачок, после которого меня с
большой  вероятностью могло бы занести в неизведанную