Александр Громов
Рассказы

ТЕКОДОНТ
ТАКОЙ ЖЕ, КАК ВЫ
ВСЯК СВЕРЧОК
ВОПРОС  ПРАВА




Александр Громов
Москва


ТЕКОДОНТ
Рассказ



Особенно сильный  удар  тупым  носком ботинка свалил его с четверенек на
бок,  и тотчас последовал еще один, заставивший захрипеть и скорчиться,-
в солнечное сплетение.  Били профессионально,  но голову, живот и позво-
ночник не трогали, видно, был приказ не калечить, а ребра Пескавин прик-
рывал локтями. Сопротивляться было бессмысленно, он это понял сразу, еще
до того,  как отобрали стилет.  Бежать тоже не следовало:  тот третий, с
кровяными кроличьими глазами,  что встал у выхода из коридора на стреме,
не выпустит, а если все же случится чудо - еще того хуже: найдут, не мо-
гут не найти,  еще два дня здесь торчать. "Расположенный в одном из кра-
сивейших уголков Тверди,- пульсировали в голове фразы из  путеводителя,-
и  окруженный живописными вершинами,  заповедник в последние годы заслу-
женно приобрел славу наиболее посещаемого объекта всего Восточного Рука-
ва. Горные озера с чистейшей водой, альпийские луга и величественные го-
ры, окружающие Ущелье, придают заповеднику неповторимый колорит..."

Ему удалось откатиться к стене. Теперь эти двое мешали друг другу, удары
пошли  пореже и не такие сильные.  Парни уже перестали шипеть при каждом
ударе,  как коты,  и только посапывали:  видно, выдохлись. "Хватит уже,-
злобно подумал Пескавин.  - Мне все ясно,  понял.  Добродушное отеческое
внушение. Слушайся старших, не огорчай папу и маму."

Бить перестали. Он немного поворочался покряхтел - "Талантливо изобразил
в самом начале,  что попали в пах, иначе бы не удовлетворились, добавили
бы еще",- потом медленно поднялся на четвереньки.  Дальше подниматься не
стоило: внушение внушением, а в конце должен стоять жирный восклицатель-
ный знак. Ну, где он?

Пинок в шею бросил его лицом в пол.  Теперь можно было  встать,  ребятки
получили  полное  педагогическое удовлетворение.  Педагог педагогу волк,
подумал Пескавин, отклеивая лицо от пола. Каждый гад вокруг педагог, по-
тому что учитель учит,  а педагог внушает,  а внушать все любят,  это им
только дай...  Он помотал головой,  разгоняя муть  перед  глазами.  Муть
раздвинулась, и из нее выплыли кроличьи глаза:

- Больше к мумиям не ходи. Понял?

Пескавин кивнул.

- Увидим еще раз - пеняй на себя.  Дружеский тебе совет:  улетай сегодня
же. Помой морду и уматывай. Деньги есть?

Пескавин сглотнул слюну, пошевелил во рту языком - зубы целы, "восклица-
тельный знак" пропал даром. Подавил желание ухмыльнуться.

- Какие там деньги. Билет есть. На послезавтра.

- Обменяй. Чтобы завтра мы тебя здесь не видели. Хорошо понял?

- Угу,- Пескавин снова кивнул.

- Не слышу!

- Я хорошо понял.  - Поспешная фраза,  запнувшись на вылете,  прозвучала
жалко.  На всякий случай Пескавин громко хлюпнул носом. Кажется, получи-
лось убедительно. Провинция... Там, где его знали, приходилось играть со
всей отдачей - здесь клевали и на халтуру в четверть силы.

Педагогов черти уже унесли куда-то.  Красноглазый,  сворачивая  в  фойе,
подмигнул с добрым юмором и,  куражась, соорудил из пальцев бодливую ко-
зу.  Пронесло. Морщась от боли, Пескавин кое-как отряхнулся, ощупал лицо
- ничего, крови вроде бы нет. Хоть сейчас иди через толпу к кассе менять
билет - рыло как рыло,  никто и не  обернется.  Он  тихонько  выругался.
Черт, угораздило же, чтобы и без денег, и облажаться, как последний ват-
рух!  Ломтиками себя называют,  пальчики ломают у мумий,  а может,  и не
только у мумий,  по всему видно,  что не только.  Местный прайд,  ребята
серьезные,  цепкие, и работают, видно, чисто, чужаков неопрятных к паль-
чикам  близко  не  подпустят.  А без пальчиков - долгов по самые ноздри,
опять набегаешься с высунутым языком и половую тряпку  не  раз  из  себя
изобразишь к всеобщему удовольствию. Рифмач того и ждет.

Он уже знал местную цену пальчикам. Указательный и большой идут по трис-
та,  реализацией ведает мелкая фарца.  Дешевка, но денег хватит разве на
один, а для того, чтобы оправдать полет на эту самую Твердь (с экскурси-
ями и проживанием в туристском приюте,  оказавшемся вдруг  дорогим  оте-
лем),  их нужно четыре,  это минимум. Да еще горное снаряжение. "Сволочи
эти ломтики,- подумал он не в первый раз. - Из-за четырех-то пальчиков!"

Где он свалял дурака, он и сам не понимал, и это было самое противное. А
было  так.  Вчера,  проплутав весь день в горах - нарочто вышел с утра и
отправлися в другую сторону,- он к вечеру одолел перевал в Ущелье Камен-
ных Мумий.  Все было тихо.  Экскурсанты уже убрались, да и вообще в этот
конец Ущелья мало кто заглядывал. Солнце уже упало за горы, снег сделал-
ся серым,  а выходы скальной породы чернели, как зевы пещер. Быстро тем-
нело,  и времени было в обрез. Ему повезло сразу же. То ли здесь недавно
расчищали,  то ли снег подтаял и осел, но первая же мумия повергла его в
шок.  Позавчера ее здесь не было. Он напряг память. Точно не было. Такие
долго не стоят.  Их либо перетаскивают в начало экспозиции, где и охрана
и все такое,  либо охрану опережают ломтики и тащат мумию через  дальний
перевал,  а как и куда потом вывозят - о том лучше спросить их самих, да
что-то никто не спрашивает. На том перевале, по слухам, снег не успевает
заносить  россыпи стреляных гильз и среди куч брошенного барахла все еще
отчетливо виден остов боевой платформы,  не то потерпевшей аварию, не то
сбитой ракетой "земля-воздух". И второе скорее, чем первое.

Собственно, мумий было две. Женщина с ребенком на руках, оба каменные, и
одежда на них,  та, что еще сохранилась, тоже каменная, ломкая, как ста-
рый целлулоид.  Ишь ты,  повернута спиной к выходу из Ущелья,  согнулась
над ребеночком-то, загораживает, стало быть. Как же, загородишь от того,
что тут было!  Очень даже! Пескавин негромко рассмеялся. Такая удача ему
и не снилась.  Мать, защищающая дитя! Да за такой классический сюжет лю-
бой  ненормальный коллекционер,  а они все ненормальные,  отвалит кусков
пятьдесят и не вякнет! Это вам не пальчики отломанные, это вещь!

За надсадным визгом резака (нечего было и думать тащить через перевал ее
всю,  взять хотя бы верхнюю половину с ребенком - и то килограммов пять-
десят) он не сразу услышал гул вертолета.  А когда услышал,  сделал  все
как надо: разбрасывая снаряжение, кинулся вверх по склону, обходя навис-
ший снежный карниз,  успел влезть и спустил лавину как раз тогда,  когда
из-за поворота Ущелья показались бортовые огни. Уже совсем стемнело. Ук-
рывшись за гребнем,  Пескавин наблюдал, как вертолет порыскал туда-сюда,
высматривая,  потом завис,  осветил прожектором сошедшую лавину с выдав-
ленным на поверхность рюкзаком, нетронутую лавиной мумию, валявшийся ря-
дом брошенный резак.  Садиться не стал,  повисел немного,  развернулся и
унес свои огни и гул винтов туда,  откуда прилетел. Мордам из охраны все
было ясно. Спугнули шустрого ломтика, ломтик кинулся бежать и угодил под
лавину.  Туда ему и дорога.  Пескавин тихо  выматерился.  Мумия  уходила
из-под носа,  нечего было и думать к ней возвращаться. С вертолета-то ее
тоже разглядели,  запросто могут вернуться со специалистами и оборудова-
нием,  выворотят  по всей науке из снега,  выковырнут и перетащат в зону
обозрения.  Было обидно.  Он вернулся в отель, не догадываясь о том, что
завтра утром будет настойчиво приглашен в пустой коридор. Утренний моци-
он вышел боком.

У себя в номере Пескавин первым делом обозрел  себя  в  зеркало.  Так  и
есть,  всего лишь маленькая ссадина в верхней части лба, почти не замет-
но,  но лучше будет зачесать волосы на другую сторону.  Вот так.  Совсем
другое лицо. Хм, а зачем оно нужно, другое лицо? Рискнуть? Можно и риск-
нуть,  я для них теперь козявка раздавленная,  медуза на берегу, им, га-
дам,  предположить такую наглость и на ум не придет... Стой, дурак, ска-
зал он себе.  Тебя же пожалели, они же сами имели глаз на ту мумию, а ты
и нагадил под носом,  шкодник.  Счастлив должен быть, что жив, светиться
должен радостью,  петь и плясать должен,  если порядочный человек,  а не
сукин  сын!  Он  порылся  во внутреннем кармане куртки,  полный скверных
предчувствий,  вынул и развернул бумажку.  Мало,  ох, мало. Единственный
пальчик,  добытый на давешней экскурсии, да и тот мизинец. Теперь он был
сломан, раскрошился на части от удара ботинком. Та-ак. Пескавин несколь-
ко раз сжал и разжал кулаки,  потом облизнул пересохшие губы. Съел, дру-
жок, вкусно? Это тебе Твердь, не что-нибудь, а где и когда на Тверди на-
носили одиночные удары?  Здесь не просто бьют,  здесь добивают. Сам же и
виноват,  нельзя было все надежды на будущее связывать с этой  поездкой.
Кто там сказал: светиться радостью? Рифмач, если будет в настроении, со-
щурится,  зевнет в лицо всей пастью  и  под  гыгыканье  подпевал  выдаст
что-нибудь  вроде:  "Как здоровьице,  сынок,  много бабок приволок?" - и
станет ясно, что теперь самое время начинать каяться, ползать на брюхе и
плести слезливую ахинею. Занятие вполне бессмысленное, но - ритуал, поу-
чительный для многих.  Никого не интересуют  басни  -  попытка  выползти
из-под Рифмача обнаружена и прощена не будет. Тут хорошо, если какой-ни-
будь умник из молодых и неотесанных сунется подсказать Рифмачу рифму,  а
Рифмач этого не терпит и непременно возьмется сам насовать умнику в лич-
ность, а там, глядишь, и отложит на время науку шустрому выползку. Но не
забудет - это точно.

В кассе он обменял билет на корабль до Хляби (- "Есть только на грузовой
рейс,  будете брать?" - "Еще как буду"),  сгреб сдачу и огляделся. Глаза
за ним вроде бы не было. Через фойе стадом шла большая группа экскурсан-
тов.  Последний шанс, прежде чем исчезнуть, решил подразнить. Сейчас эта
группа прошаркает ногами по скользкому мрамору,  пройдет мимо касс, мимо
автоматов с сувенирами, мимо двух скучающих сотрудников внутренней охра-
ны и погрузится в туристский автобус,  галдя и предчувствуя впечатления.
И тогда шанса уже не будет, а будет нудное ожидание рейса, попытки скле-
ить поломанный пальчик и долгий путь в тесной грузовой банке, где, гово-
рят,  даже коек на всех не хватает, так и спят по очереди, как в подвод-
ной лодке.  Пескавин оторвал лопатки от стены и, непроизвольно оглядыва-
ясь,  направился к выходу. Кажется, все было чисто. Никто не двинулся, и
даже знакомый фарцмейстер Детка, мелкий жучок из самых лопоухих, который
и сегодня, как всегда, торчал в дверях, выискивая клиентуру, не повернул
головы в его сторону.  "Обратно только перевалом,- решил он, ввинчиваясь
в толпу и уже подмаргивая какой-то яркой девице.  - В крайнем  случае  с
другим автобусом, впритык к рейсу. И в гостиницу не соваться." Ему вдруг
стало весело: он сообразил, что забыл в номере почти весь остаток денег.



- - -



Туристский автобус-многоножка припал на один бок, в разинутую дверь лез-
ли  экскурсанты.  Пескавин  забился  на заднее сиденье.  Группа была как
группа, ничего особенного, так, старички-путешественники, не считая двух
юнцов с мамашами. Последним пришел гид, крепкий малый с запущенной боро-
дой,  похожий на инструктора по альпинизму. Пескавин мысленно пририсовал
ему  моток  веревки через плечо,  молоток и набор крючьев у пояса.  Тигр
снегов!  Слава богу,  не тот, что был три дня назад, тот мог бы и вспом-
нить. Хотя нет, едва ли.

Многоножка медленно  тронулась,  и Пескавин рискнул отодвинуть занавеску
на окне.  Страх вдруг пропал сам собой. Видели его или не видели, теперь
уже все равно.  Неважно,  что они подумают, когда спохватятся, а на кос-
модроме будут ждать непременно,  уйти не дадут и на этот раз не  ограни-
чатся отеческим внушением. Ну и ладно, и нечего об этом думать.

- Эй!  - раздалось сбоку, и его пихнули локтем. - Не туда смотришь. При-
вет!

- Привет.  - Он вздрогнул и обернулся, прежде чем успел сообразить, что,
может  быть,  лучше  не оборачиваться и не отвечать.  Рядом с ним сидела
незнакомая девчонка.  Она была одета в оранжевую спортивную куртку с ры-
жими  разводами.  "Кто такая?"- подумал он с удивлением и вспомнил,  что
именно ей имел неосторожность подмигнуть. На душе немного отлегло.

- До тебя,  я вижу,  не достучишься,- сердито сказала девушка. - Мировая
тоска, а? Так как же нам все-таки познакомиться, не подскажешь?

Непонятно было,  что у нее ярче - куртка или рыжие волосы, еще сохранив-
шие следы укладки в прическу,  известную в широких кругах под  названием
"не сомневайся".  Пескавин откровенно поерзал глазами по ее фигуре, сна-
чала сверху вниз,  потом снизу вверх и еще раз так же.  С девчонкой  все
было ясно,  кроме одного: как таким удается просачиваться через въездной
контроль нравственности? Впрочем, они придумают...

- Меня зовут Теко,- сказал Пескавин. - Это прозвище.

- А меня Анна. Это имя.

- Похоже на то. Как тебе с ними? - он кивнул на экскурсантов.

- Отвратительно.  Маменькины сыночки - этим мамаши не дают ко  мне  лип-
нуть,  спасибо им за это, а остальные - старые козлы. Воображают, что им
здесь безумно интересно.  Под старость все играют в одну игру:  езда  по
всей обитаемой Вселенной, сбор сувениров и того, что они громко называют
впечатлениями. Тьфу.

Пескавин от души рассмеялся и заметил,  что смех получился немного нерв-
ный. Нет, что за бред, подумал он. Чего ради ломтикам подсаживать ко мне
эту птаху?

- А не круто ты их?

- Не круто,- отрезала Анна. - Ты их только послушай.

Слушать было особенно нечего. На гида сыпались вопросы из тех, что гидам
приходится выслушивать раз по двести за смену,  и ничего - выслушивают и
отвечают.

- Ты права,- он погладил ее по руке.

- Убери лапы,- нервно сказала Анна.

- Это почему?  - Пескавин усмехнулся и потянул ее к себе.  - Я, кажется,
не старый пень и не маменькин сынок. Тебя не радует такое совпадение?

Тут что-то было не так. Она сопротивлялась, что само по себе еще не было
удивительно - встречается и такое,- но сопротивлялась бесшумно, стараясь
не привлечь постороннего внимания.  Пескавин быстро провел рукой по кар-
манам ее куртки. Анна тихонько охнула.

- Так я и знал,- он откинулся на спинку кресла.  - Дай-ка мне сюда  свое
железо.

- Возьми.

Он покопался в ее кармане дольше, чем нужно, чувствуя пальцами теплоту и
упругость молодого тела.  Затем извлек наружу  маленький  никелированный
молоточек. Игрушка.

- Между  прочим,-  сказал  он  назидательно,- ты утверждаешь дурной тон.
Пальчики мумиям ломают руками. Вот так.

- Отпусти, больно.

Пескавин выпустил ее руку и,  нагнувшись, сунул молоточек под сиденье, в
пыль и мусор.

- И вправду больно?  - поинтересовался он. - А ты не боишься, что я нас-
тучу кому следует?

- А ты?

Умница, подумал Пескавин. Знать бы мне еще, как с этой умницей общаться,
не у себя в номере - там-то ясно,- а здесь, сейчас? Девочка что надо, по
статям, пожалуй, для Рифмача, только на этот раз Рифмач перебьется. Надо
будет иметь ее в виду после,  когда вернемся... Он вдруг вспомнил, к а к
ему предстоит возвращаться, и помрачнел.

- Я сразу усекла,  что ты "заяц",- сказала Анна.  - В нашей группе я уже
всех знаю.  Радуйся, что я не завопила, когда ты меня лапал. Кстати, по-
чему тебя зовут Теко?

- Текодонт. Маленький прыткий ящер. Сигарету хочешь?

- Здесь нельзя курить.

- Правильно. И кроме того, у меня нет сигарет.

Она улыбнулась. Нет, с ней сидеть - как голому в витрине. И так уже ста-
рые пни все шеи себе отвертели: с кем это шушукается предмет их старчес-
ких вожделений?  Когда автобус тронется обратно,  могут заметить, что не
хватает одного человека, хотя по числу баранов все сойдется. Ничего, по-
думал он. Поломают головы и плюнут.

Он зачем-то кивнул и стал смотреть  в  окно.  Дорога  круто  поднималась
вдоль  левого  склона  ущелья,  а правый склон был рядом и так же крут и
заснежен, как левый. По дну ущелья бежала переплюйная речка. Многоножка,
как это бывает с автономными биомеханизмами,  избрала себе путь по самой
кромке обрыва - пассажиры, сидящие справа, хватались за сердце. Пескавин
смотрел вниз.  Он плохо помнил дорогу:  на прошлой,  "штатной" экскурсии
было не до того,  нервничал, будто предчувствовал неудачу, а еще раньше,
задолго до заповедника, когда дорога еще не портила ландшафт, хотя очень
бы пригодилась,  когда шли по тропе, протоптанной теми, кто шел впереди,
и никому не приходило в голову думать о ландшафте... Стоп, назад! Песка-
вин закусил губу.  Об этом лучше забыть,  если решил вернуться живым и с
удачей.  Из памяти выплывет больше,  чем хотелось бы,  и тогда ничего не
получится. Перед работой лучше думать о девках. Можно и о Рифмаче, чтобы
быть злее.  Или о ломтиках,  чтобы быть осторожнее. И ведь не так трудно
затереть часть памяти, маленький такой кусочек, и не дорого вовсе: сотню
за  процедуру,  мнемооператору  в  лапу,  чтобы не болтал,- всегда можно
наскрести,  даже сейчас.  Черта с два я на это соглашусь,  подумал он  с
раздражением и вдруг почувствовал на себе взгляд Анны.

Он обернулся.  Девчонка напряженно сидела,  не касаясь спинки кресла, и,
кажется,  чуть не кусала губы.  Ого! Впереди хрюкнул от удовольствия ка-
кой-то дед: вислоносый юнец с переднего сиденья, квалифицированно отведя
глаза мамаше,  до пояса высунулся в проход,  делая понятные  знаки,-  не
преуспел и разочарованно убрался назад.  Пескавин задавил усмешку. Ай да
рыжая!  Как смотрит,  как держит паузу!  Вот оно что:  случайная одиноч-
ка-импровизатор,  вольная охотница на ловле простаков. Девочка свое дело
знает, сейчас и начнется. Атака на инстинкты. Он почувствовал ее горячие
пальцы на своей ладони.

- Теко,- прошептала она.  - Красивое имя.  Те-ко.  Текодонт - это плохо,
что-то громоздкое. Теко - лучше. Можно тебе вопрос, Теко? - Он кивнул. -
Скажи, ты бывал раньше на Тверди?

Интересное начало. Нет, вероятно, просто подстраховка. Но вопрос не пос-
ледний, можно не сомневаться.

- Да, давно. Успокойся, не наследил. Здесь за мной все чисто.

Горячие пальцы ласкали его ладонь.  Кто-то спереди  опять  оглянулся  на
них,  и Пескавин почувствовал,  что вид у него,  должно быть, глупейший.
Бревно, дерево деревянное. Нет, деды не одобрят. Девушка ждет - вся вни-
мание,- а он,  видите ли,  никак не соизволит, знает, видите ли, чем это
обычно кончается.  Знает?  Знает. И считает, что лучше быть бревном, чем
трупом.

- Ты еще не сказал,  что мы будем делать сегодня вечером,- напомнила Ан-
на.

- Разбежимся,- сказал Пескавин. - И чем быстрее будем бежать, тем лучше.
В разные стороны.

- Я думала,  у тебя есть другие идеи,- сказала Анна. - Или я тебя совсем
не интересую как женщина?

Фу, как прямолинейно,  подумал Пескавин. Халтурно, в лоб! - тройка с ми-
нусом.  Хотя,  если подумать, ни на что другое уже нет времени, девчонка
форсирует.  Но какая игра, какой трепетный призыв! Какое высокое искусс-
тво  в  будто бы небрежных словах.  Песня сирены по-твердиански.  Взгляд
ласкового удава.

- Как кто?  - внутри шевельнулось что-то полузабытое, и тут же проснулся
сарказм. - Как женщина? Повтори, я что-то не понял.

- Вот  даже как...  - Анна встряхнула копной рыжих волос.  - Ну хорошо,-
медленно сказала она. - Тогда скажи: как девка я тебя привлекаю?

Пескавин честно кивнул и  почувствовал,  что  она  придвинулась  к  нему
вплотную. По телу прошли сладкие токи и погасли. Он знал, что она сейчас
скажет. Девчонку было пора ставить на место.

- Теко,- как-то по-особому сказала Анна и трогательно замялась.  -  Я...
то есть... ты ведь мне поможешь, верно?

- Нет,- быстро сказал Пескавин.

Взмах огромных ресниц, огненная волна поверх головы.

- Ты хочешь сказать, что... Нет, ты погоди...

- Я хочу сказать: нет. Не помогу.

Она убрала руку и отодвинулась.  Салон качнуло: многоножка по-крабьи пе-
реваливалась через валун,  свалившийся сверху три дня назад,  хотя, если
верить тому,  что писано о заповеднике, никак не имевший права этого де-
лать,  чуть не угробивший одного ротозея,