ем тот успеет выстрелить, а потом прыжок в сторону - и добить,
если еще жив... Но стилета нет, отобрали ломтики.

Может быть, это к лучшему.

- Руки за голову,- скомандовал охранник. - Марш!



- - -



Комната, куда его втолкнули, оказалась мала и темна, половину ее занимал
гигантский письменный стол,  и в первый момент Пескавин решил, что кроме
стола с единственным исчерканным листком  посередине  в  комнате  никого
нет,  но тут же понял, что ошибся, потому что сзади уже не покрикивали и
не пинали в спину,  а только старательно сопели над ухом. Он скосил гла-
за.  Охранник ел глазами начальство,  и Пескавин проследил за его взгля-
дом.  Есть было что. Оконный проем занимала туша, не оставляющая никаких
сомнений  в том,  кто здесь начальник охраны заповедника,  а кто наглец,
ворвавшийся без стука с риском получить  дисциплинарное  взыскание.  Под
затылком туши,  хранящем в ежике жестких волос след фуражки, растекалась
по воротнику розовая шея. Туша стояла лицом к окну, глубоко засунув руки
в карманы,  отчего штанины со скромным капитанским кантом поддернулись и
съежились гармошкой, а лоснящийся зад брюк отвис и не соответствовал за-
мыслу природы. За окном не было видно ничего, кроме падающего снега. Ох-
ранник над ухом засопел громче и вдруг неожиданно тонко кашлянул.  В ухе
заложило, и Пескавин потянулся было поковырять в нем пальцем, но по руке
ему немедленно треснули,  а самого вытолкнули вперед.  Начальник  охраны
вздрогнул и, отворотясь от окна, строго посмотрел на вошедших.

- Снег,- сказал он сурово. - Хорошо. Падает и падает. - Он с усилием вы-
тянул руки из карманов,  и карманы у него вывернулись наружу. На пол по-
сыпалась начинка:  кипа мятых бланков,  перехваченная резинкой,  дамский
перстень-компьютер,  несвежий носовой платок,  шоколадная  конфета,  ка-
кой-то неопределенный сор, пачка зубочисток, рассеявшихся при падении...
Охранник,  выскочив из-за спины Пескавина, оттолкнул его в сторону и ки-
нулся собирать рассыпанное.  Начальник охраны смотрел на него в глубокой
задумчивости.  Его шея, задушенная воротником, быстро приобретала багро-
вый цвет.

- Вы зачем? - рявкнул он в пространство между Пескавиным и охранником. -
Вы кто? Я спрашиваю!

Пескавин открыл рот, не зная, что ответить, и закрыл, не желая отвечать,
а охранник уже стоял в струнку,  зажав в руках собранные предметы. Выка-
тывая глаза, он прокричал:

- Третьего взвода рядовой Хурц, господин капитан!

- Вы! - закричал начальник охраны, свирепея на глазах. - Вы что, я спра-
шиваю? А? Руки по швам!

Рядовой Хурц  выполнил приказание,  отчего собранные было предметы снова
покатились по полу.

- Это что?  - кричал начальник охраны. - Это что, я вас спрашиваю, рядо-
вой! Будет когда-нибудь порядок у вас в третьем взводе? Молчать, вы это-
го знать не можете. Почему, я вас спрашиваю, задержанный, которого я ви-
дел из окна,  как вы вели,  до сих пор не здесь? Карцера захотели, рядо-
вой? Ма-алчать! - Пескавин с изумлением смотрел на брызжущего слюной на-
чальника  охраны,  а тот все багровел,  все раздувался,  словно готовясь
взорваться с максимальным фугасным эффектом, и орал:

- Что "господин капитан"? Вы не господин капитан, вы рядовой, а потому -
ма-алчать! Это что у вас на полу? Бардак у вас на полу. Где задержанный?
Немедленно ко мне сюда задержанного! Марш!

Охранник очумело козырнул и выскочил за дверь.  Какое-то время до  слуха
доносился удаляющийся топот, потом его не стало слышно. Начальник охраны
замолчал и стал как-то меньше ростом.  Он отошел от окна, впустив в ком-
нату свет снаружи,  тщательно заправил карманы на полагающееся им место,
поддернул брюки у колен и,  опустившись на корточки,  принялся  собирать
вещи.  "Помогите",- буркнул он, покосившись на Пескавина. Его лицо и шея
шли красными пятнами.

В оперетту его,  думал Пескавин,  собирая зубочистки. Сказал бы кто, что
здесь такой процветающий идиотизм,- не поверил бы. Приходи и бери голыми
руками.  Он сдул пыль с зубочисток и высыпал их на стол.  Бред какой-то.
Неужели  вырвусь?  Или прав блажной Детка,  уверяя,  что у человека есть
право на чудо? Один-то раз он оказался прав...

В голове стучало. Начальник охраны выпрямился и перевел дух. На его лице
обозначилась мучительная работа мысли.

- Здравстуйте,- сказал он, вытирая шею. - Э-э... вы давно здесь?

- Где? - не понял Пескавин.

- Ну-у... на Тверди. Я, например, здесь родился.

- Я тоже.

- Н-да,- сказала туша. - И... и что?

- И все,- сказал Пескавин.

Возникла томительная неловкость. От непомерного напряжения начальник ох-
раны снова начал багроветь.

- Чему обязан? - спросил он наконец. - Здесь посторонним находиться зап-
рещается. Для вас я мог бы сделать исключение, вы мне сразу понравились,
но сейчас сюда приведут задержанного,  так что никак э-э... не могу быть
вам полезен. При всем уважении к вам - не могу. Да. Приходите в приемный
день, это завтра, договорились?

- Хорошо,- сказал Пескавин. Он был как на крыльях. - Завтра зайду обяза-
тельно.

Он взялся за ручку двери. Случившееся ошеломило и не укладывалось в соз-
нании,  невероятная удача накатывала волной, теперь бы только удержаться
на гребне,  не съехать, уйти умно и нахально... Рифмач со смеху сдохнет,
подумал он.  А потом послать Рифмача подальше.  Сказать, что я от ломти-
ков, тогда не убьют. Ты жди меня, мама. И когда-нибудь странный человек,
в котором ты не узнаешь сына, расскажет тебе эту историю, и ты не будешь
смеяться,  потому что ничего не поймешь,  а странный человек уйдет тихо,
как и пришел...

Дверь неожиданно распахнулась сама.  Пескавин сделал  шаг  назад.  Перед
ним, наставив карабин ему в живот, с ухмылкой стоял охранник.

- Совсем забыл,- довершая удар, донесся сзади голос туши. - По-моему, мы
с вами еще не закончили, как вы думаете?

Игра, с тоской понял Пескавин.  Он готов был взвыть.  Опять игра,  опять
меня надули.  Солдафон играет солдафона. Классика: нет ничего слаще, чем
отнять подаренную надежду.  Отработанная забава,  не я первый, не я пос-
ледний,  и сколько их было, попавшихся на явный крючок? Теперь, по идее,
клиент должен распустить сопли и расколоться в два приема.  Кстати, пер-
вичный допрос зачтется этой туше в плюс.

- Лицом сюда! - рявкнул начальник охраны. - Фамилия. Имя.

Пескавин назвался. И хватит с них. Фамилия была дежурная, под ней он за-
регестрировался на въездном контроле. Пусть повозятся.

За спиной прошуршали шаги. Пескавин обернулся и увидел Анну. Она уже ус-
пела избавиться от своей рыжей куртки и, ладная, стройная, вошла комнату
легкой походкой беззаботной девчонки. Но теперь на ее плечах висел умыш-
ленно не застегнутый на груди форменный китель сотрудника спецслужбы,  а
рыжие волосы - "не сомневайся" - спадали на сержантские погоны. Она при-
ветливо помахала рукой, и Пескавин отвернулся. Он чувствовал себя рыбой,
которую глушат.  Несладко рыбе. "На Тверди не просто бьют, здесь добива-
ют..."  Случайность?  Любовь  к  эффектам или девочка тоже претендует на
роль в спектакле? Ему было безразлично.

- Познакомьтесь,- предложил начальник охраны,  с удовольствием разгляды-
вая Анну.  - Это сержант Ланге,  прикомандированный сотрудник Управления
Расследований,  а это...- он с трудом оторвал  замаслившиеся  глазки  от
прикомандированного сотрудника и с юмором посмотрел на Пескавина.  - Мо-
жет быть, все-таки назоветесь подлинным именем?

Пескавин молчал. Туша пожала плечами:

- Что ж, дело ваше. На следствии за вас возьмутся по-другому.

- Что у него нашли? - с интересом спросила Анна.

- Вот,- начальник охраны ткнул толстым пальцем в другой палец,  давешний
раскрошившийся мизинец, лежащий на мятой бумажке. Капельки выступившей в
местах сколов жидкости уже застыли белым налетом.

- Только-то? - удивилась Анна. - Что же это ты, Текодонт, а? Мы же дого-
варивались - пять штук, не меньше. Забыл?

Конвойный у двери заржал.  Три цикла каторги, подумал Пескавин. Или пять
лет одиночества,  и то если не раскопают остальное. Потом я вернусь, ма-
ма.  Еще можно вывернуться: в сущности, кроме этих обломков у них ничего
нет,  давно было пора их выбросить, да пожалел, увидел в них кусочки чь-
его-то живого тела.  Опять виноват сам:  в Ущелье, как и везде, удача не
совмещается с нравственными категориями. Так называемыми. Он молчал. За-
поведник  вернул свой мизинец.  В это самое время где-нибудь в безлюдном
месте Ущелья кто-нибудь, хотя бы мамаша вислоносого недоросля, трясясь и
заикаясь,  будет упрашивать охранника продать сувенир, и тот сперва при-
пугнет,  заставляя поднять цену,  а потом начнет расшвыривать снег в том
месте, где вчера вечером сумел припрятать мумию. Так было и так будет.

- Сегодня отдыхайте,  сержант,- добродушно разрешила туша, и заскучавшие
было глазки вновь вернулись к ощупыванию достоинств Анны. - Э-э... Гм. Я
доложу о ваших успехах.  Завтра за вами,  как обычно, экскурсия на один-
надцать тридцать.  Легенда старая. Кстати, впредь запрещаю вам выпускать
объект из поля зрения.

- Запрещайте  Хурцу,- фыркнула Анна.  - У меня свое начальство.  Плевать
мне на ваши запреты.

Конвойный у двери замер,  боясь пошевелиться. Туша всколыхнулась и опала
под насмешливым взглядом Анны. Сержант Ланге улыбалась.

- И на вас мне плевать,- сказала она кротким голосом.  - И на мартовский
хвост трубой, на сальце ваше хамское...

У начальника охраны отвалилась челюсть, багровые щеки стремительно нали-
лись густым свекольным оттенком. Конвойный испуганно попятился, уперся в
стену и,  маясь, перебирал ногами. Его лицо выдавало жгучее желание про-
валиться на месте, но избавиться от роли незванного свидетеля, припомнит
ведь.  "Сейчас шумно будет,- понял Пескавин,  морщась. Он уже чувствовал
себя лишним. - Сволочи! Как же вы все мне надоели!.."



- - -



К большому начальству арестованного вводят,  к малому - вталкивают,  а в
пустую дежурку обычно вколачивают, как гвоздь. В дверях Пескавин дернул-
ся вбок, уворачиваясь от пинка, и резко повернулся к Хурцу: все, парень,
остынь, теперь в другой раз получишь удовольствие. Остыл?

Он сел на скамью у стены. Было тихо, только за дверью зло сопел Хурц, да
еще  слышалось,  как  за стеной орет начальник охраны и как ему отвечает
насмешливый голосок.  Слов было не разобрать. Малое время спустя дверь с
писком распахнулась, и в дежурку влетела Анна, запыхавшаяся и возбужден-
ная.

- Сел рапорт писать,- сказала она весело и подмигнула Пескавину. Ее гла-
за блестели. - Дурак ты, говорю, толстый, кому пишешь, кто его будет чи-
тать,  твой рапорт?  Тут-то он и взревел,  как прищемленный... Да! Что я
говорю...- она с прищуром посмотрела на Пескавина.  - Интересная ты пти-
ца,  оказывается.  Тебя,  представь,  до сих пор не установили, я глазам
своим не поверила,  когда увидела. Нет такого, и все. Нигде. Получается,
что и не рождался ты вовсе и не жил - фантом какой-то. Сейчас ползают по
архивам межзвездных станций - и ведь тоже, небось, не найдут, а?

- Уйди,- попросил Пескавин.

Анна присела на край стола,  небрежно закинув ногу за ногу. Она смотрела
на Пескавина, как художник смотрит на оконченное полотно, гордый удачей,
и от ее взгляда хотелось чесаться.

- Нервный ты,- сказала она с удовольствием.  - Я же тебя привлекаю,  сам
сказал.  А теперь - "уйди"...  Несолидно как-то. Да и несерьезно в твоем
положении.  Кстати, ты, надеюсь, не собираешься наделать глупостей? Нап-
ример, броситься на меня и задушить? Или использовать как заложницу?

- Нет,- сказал он. - Не такой дурак. Уйди.

Уходить она не собиралась.  Наоборот,  по тому, как она расположилась на
столе,  можно было предположить,  что разговор только начинается и очень
ее интересует. Пескавин по-сухому сглотнул. Его мутило. Мало, все им ма-
ло...  Извращение же, и не новое. Были, говорят, когда-то в древности не
то на Земле,  не то где-то еще этакие дамы, прилежные посетительницы ко-
лизеев,-  по ночам к ним водили гладиаторов,  а утром дама рукоплескала,
глядя,  как более удачливый боец насаживает ее ночного любовника на тре-
зубец.  Насквозь. А может, их тогда и не было, дам этих, может, они поя-
вились позднее, и одна из них - вот сидит. Смысл жизни - игра, смысл иг-
ры - наслаждение,  и,  конечно же, интеллектуальное, это острее, просто-
душные римлянки до этого не додумались.  Нет,  девочка,  сержант ты мой,
матрона,  разговора у нас с тобой не получится.  И если ты еще не поняла
этого, я помогу тебе понять.

- .....!

- Плоско,- поморщилась Анна. - И неумно. Если хочешь меня прогнать, при-
думай что-нибудь другое. Между прочим, в Ущелье ты рефлексировал гораздо
интереснее,  я никак не могла тебя предугадать. Это я-то, психолог-прак-
тик - и не смогла ни разу,  можешь себе представить?  Что-то я в тебе не
до конца поняла,  сложный ты, Текодонт, с твоей работой это опасно, имей
в виду на будущее. Только сейчас ты такой же, как все. Скучный. Побитый.
А в сущности,  что изменилось? Только фаза работы и больше ничего. Пони-
маешь,  фаза!  В начальной фазе я тебе нравилась, ты же меня всю глазами
обглодал, попробуй только отрицать. И я не стану тебе врать, что мне бы-
ло неприятно. Но это моя работа. Вот так, ящер.

- И нравится? - не удержался Пескавин.

- Хорошая работа,  интересная,- сказала Анна.  - И перспективная. Не век
же торчать в этой дыре,  которая даже не курорт.  На днях  мне  присвоят
лейтенанта и отзовут,  так что ты у меня,  наверное,  последний. Честное
слово, мне жаль, что ты не появился здесь неделей позже.

"Мне тоже жаль,- подумал Пескавин.  - Но неделей позже все могло бы сло-
житься иначе,  и я бы не увидел то,  что увидел. При удаче реализовал бы
добычу и жил бы расчетом сколотить свою группу...  Пупыря  можно  взять,
Хабиба  уговорить  рискнуть - ходить в Ущелье и объявить вендетту ломти-
кам.  И прозвали бы они меня не Текодонтом, а каким-нибудь Тиранозавром.
Но сам бы я в Ущелье больше не пошел. Никогда."

- Сейчас за тобой придут,- сказала Анна. - Прогуляешься до выхода, маши-
на туда уже вызвана.  Не хочешь со мной разговаривать?  Тогда почитай  и
оцени,  пока есть время,- она протянула ему несколько скрепленных в бро-
шюру листков.  - Бери, бери. Это "Психология преследования", моя диплом-
ная работа. Допущена в качестве учебного пособия. Я буду тебе благодарна
за замечания. Да ты на гриф не смотри, ты читай, тебе уже можно...

Пескавин с силой размахнулся и запустил брошюру через всю комнату.  Уда-
рившись о стену,  брошюра спланировала на пол.  Анна,  казалось,  того и
ждала, и Пескавин понял, что опять ошибся. Сержант Ланге уничтожила его,
но под сержантским кителем была другая Анна - настоящая "не сомневайся",
ни одна актриса так не сыграет,- и этой Анне не  было  дела  до  успехов
сержанта, и она органически не умела проигрывать.

- Но как ты бегал! - расхохоталась она, припоминая. - Как ты петлял! Как
заяц. Чуть локатор не свихнулся и я вместе с ним. Ты же от целого взвода
уходил,  дважды  пробегал  сквозь  цепь,  а сам,  небось,  и не заметил.
То-олько наведешь на него охрану - а он уже в другом месте и  опять  ку-
да-то вскачь.  Стой, говорю, дурачок, куда ты несешься, зачем зря нерви-
ровать охрану...  Спасибо,  дурак Хурц тебя зацепил, а то дождался бы ты
крайних мер. Тебе не интересно, что это за крайние меры?

- Нет,- ответил Пескавин и содрогнулся. - Летаргатор?!

Анна снисходительно усмехнулась:

- Летаргаторы,  как известно,  запрещены. Правда, в особых случаях можно
сделать исключение...  но ты не особый случай,  с тобой проще.  Тебя  бы
просто убили.

Недостоин, значит,  с облегчением подумал Пескавин.  Так тебе, Текодонт,
так. Мелкий ты, хоть и прыткий. Букашка.

"Тебя бы просто убили..." Смысл этих слов не сразу дошел до него, а ког-
да дошел, спине стало жарко. Значит, она знает и это. Летаргатор убивает
наверняка,  и часто человек даже не понимает, что он убит; он просто за-
сыпает. Но был один случай, когда летаргатор не убил...

Анна кивнула:

- Ты правильно понял,  ящер.  Мумии живы, ты и сам это прекрасно знаешь.
Только у нас говорят не "живы",  а "сохранены".  Есть  такой  термин.  Я
знаю,  ты знаешь,  все знают, даже гиды, а не знают те, кому этого знать
не нужно. Экскурсанты должны получить то, за чем приехали. Или нет?

- Должны,- безразлично подтвердил Пескавин. - Обязательно.

Лязгнула дверь, впуская охранника. Пескавин поднялся.

- Кажется, мне пора. Благодарю за цирк с этим... бегемотом. Не ожидал.

- Для тебя старалась,- отозвалась Анна.

В бок уперся металл.  Пескавин повернулся, как ходячий манекен, и шагнул
к двери.

- Эй,  ящер!  - донеслось сзади,  и он замер.  - Совсем забыла спросить.
Только без вранья:  ты ведь с самого начала не собирался искать  меня  у
касс, верно?

Вот что ее интересует, без удивления подумал Пескавин. Зачем? Ждет отве-
та типа: "Ну, разумеется"? И очень хочется ответить ей так, чтобы было о
чем вспомнить в каторжном бараке, заставить ее кинуться на меня с когтя-
ми, как вульгарную девку, чтобы непременно с визгом - и шерсть клочьями.
Слова  найдутся,  заставят взвыть любую.  Но эта не взвоет.  И поэтому я
скажу тебе правду,  девочка,  какой мне хотелось бы видеть эту правду, и
пусть  ты первая посмеешься надо мной,  как над этой бегемочьей тушей -
новой твоей забавой.  Тебе пока еще весело играть в эту игру, и ты дума-
ешь, что так будет всегда. Но это не так. Когда тебе станет плохо, когда
твой выдуманный мир сыскной романтики начнет  разваливаться,  ты,  может
быть,  вспомнишь то,  что я тебе скажу,  и тогда...  Не знаю, что тогда.
Достаточно того, что ты меня вспомнишь.

- Нет,- сказал он твердо. - Я бы пришел. Я бы постарался тебя найти.

- И дурачок же ты,- послышался вслед насмешливый голосок Анны.  - Но все
равно, спасибо за удовольствие.

- Тебе спасибо,- серьезно сказал Пескавин.

Охранник что-то буркнул и вытолкнул его в дверь.



- - -



Двое конвойных за спиной,  еще один идет впереди. Этот все время огляды-
вается и тогда сбивается с тропинки,  вязнет в снегу,  бромочет что-то -
должно быть,  ругается,  потом снова месит ногами снег, и по напряженной
бритой шее под каской заранее можно сказать:  вот сейчас он обернется...
Так и есть. Будто боится получить по уху. Пентюх. Да нет, смотрит скорее
с любопытством, будто никогда таких не видел. Ну смотри, смотри.

Не надо меня подгонять,  я хорошо иду.  Я иду правильно, и вовсе незачем
тыкать в спину.  Когда торопишься,  возникает одышка и кровь приливает к
голове, а вам, ребята, это вредно. Начнете нервничать, кто-нибудь спотк-
нется  и нечаянно нажмет на спуск,  а зачем мне нужна ваша пуля?  Знаю я
эти пули:  от человека остаются одни обугленные подошвы.  А для чего вам
нагоняй от начальства? Для коллекции впечатлений?

Ну вот,  нельзя и поскользнуться,  непременно нужно долбануть под ребра.
Это, наверное, тот, что повыше. Прикладом. Белобрысая сволочь. Начальст-
во  одобрит  служебное рвение и обманется,  потому что это не рвение,  а
свойство натуры.  Ударить,  благо дозволяется. Втоптать. Изувечить. Раз-
мозжить.

Ущелье текло навстречу, позади на растоптанном экскурсантами снегу оста-
лись мумии,  бесконечно одинокие наедине со своей полусмертью. Экскурсии
кончились, последняя группа сейчас, должно быть, тряслась к отелю в заг-
нанной многоножке,  и высоко над Ущельем гнало ветром инверсионный  след
натужно взлетающего грузового корабля с одним незанятым местом на борту.
Пусть.  Жалеть не о чем. Пескавин улыбнулся. Много лет я ждал этого дня,
мама,  и боялся его, но теперь мне совсем не страшно. Я еще приду к тебе
и в следующий раз буду удачливей,  каждый шаг я продумаю в деталях, вре-
мени на это мне отпустится достаточно. И унесу с собой два пальца. Толь-
ко два.  Я эгоист,  а не пророк,  теперь,  когда я в этом признался, мне
легче.  А остальное сделает он, второй Пескавин, когда подрастет. И если
он захочет что-то сделать,  нас будет двое.  Впрочем,  и первый Пескавин
кое-