ечным воскресным утром Илья Левандовский не испытывал  ни
малейшего желания работать. Ему хотелось посвятить  отдыху  целый  день,
хотелось побродить по Арбату, зайти в любимый Пушкинский музей...
   Когда Левандовский,  сидя  за  утренним  чаем,  предавался  грезам  о
предстоящем чудесном дне, в дверь позвонили. Илья Владимирович  вышел  в
прихожую, глянул в глазок, затем открыл.
   - Привет, Илья Муромец! - загремел на всю квартиру веселый  голос.  -
Если ты скажешь, что я помешал, спущу с лестницы.
   - Да нет, Миша, -  улыбнулся  Левандовский,  пожимая  гостю  руку.  -
Сегодня я сачкую.
   - О'кей, посачкуем вместе. - Костров сразу направился в кухню. - Ага,
тут и чаек... Наливай!
   Старый приятель Ильи Левандовского Михаил Игнатьевич Костров - бывший
боксер, бывший инженер, бывший кооператор и  еще  бессчетное  число  раз
"бывший"  -  занимался  весьма  своеобразным  бизнесом.  Как  только   у
российских граждан появилась возможность свободно  разъезжать  по  всему
свету, Костров зачастил в Египет, признанную археологическую мекку.  Там
он скупал поддельные  (высокого  качества),  реже  подлинные  древности,
вывозил  их  в  Москву,   изобретательно   обманывая   таможенников,   и
перепродавал - как правило, знакомым коллекционерам.
   Из последней поездки Михаил Игнатьевич  привез  меньше,  чем  обычно.
Мало что  попадалось  -  ведь  на  откровенно  грубых  подделках,  коими
переполнены лавчонки Каира, бизнеса не получится. Но  одно  приобретение
взволновало его - купленный вместе с другими предметами бронзовый стилет
со змеей на рукоятке. Лезвие стилета украшали  изумительные  миниатюрные
изображения  фараона  на  троне,  богинь-охранительниц.  Не   обладавший
систематической научной подготовкой Костров интуитивно чувствовал: перед
ним действительно стоящая вещь, на которой можно неплохо заработать.
   Благополучно вернувшись в Москву, Костров поспешил  к  Левандовскому.
Илья  Владимирович  порой  консультировал  приятеля,  принимая  его   за
бескорыстного коллекционера.  Научная  значимость  привозимых  Костровым
вещей  была  невысока,  поэтому  Левандовский  был   убежден,   что   их
перемещение в Россию, в частные руки, не  противоречит  законодательству
обеих стран. К тому же Костров уверял, что  имеет  разрешение  на  вывоз
каждого предмета и добросовестно декларирует все на таможне.
   Михаилу Игнатьевичу позарез требовалось установить реальную стоимость
стилета, дабы не продешевить. Любой из его знакомых  коллекционеров  без
колебаний пошел бы на обман... И только Левандовскому, ученому до  мозга
костей, бесконечно далекому от коммерции, Костров мог довериться.
   -  Есть  у  меня  тут  одна  вещица,  Илья,  -  проговорил   Костров,
прихлебывая обжигающий чай. - Купил на каирском базаре, да не  знаю,  не
переплатил ли... Взгляни!
   Костров достал из внутреннего кармана стилет, завернутый в  хрустящую
полупрозрачную бумагу, и протянул Левандовскому. Тот осторожно развернул
упаковку и ахнул:
   - Боже, что за чудо! Сколько ты заплатил?
   - Сорок фунтов и еще сорок пошлины на таможне.
   - Тебе невероятно повезло.
   - Не фальшивка?
   -  Что  ты...  Это  приблизительно  эпоха...  Где-то  после   Тутмоса
Первого... Я датирую стилет примерно тысяча  пятисотым  годом  до  новой
эры...
   Кострова не очень занимали исторические эпохи.
   - Повезло, говоришь? Значит, он может стоить и дороже?
   - По меньшей мере в несколько раз. Но  ты  ведь  не  собираешься  его
продавать?
   - Я не сумасшедший.
   - Удивительно, - проворчал Левандовский, разглядывая стилет  со  всех
сторон, - как египетские власти прошляпили безусловно музейную  вещь.  У
тебя не было проблем на границе?
   - Никаких. Проштамповали, и привет.
   - Тогда поделом им! Пусть не будут раззявами.
   - Илья, - сказал Костров, наливая еще чашку чая, -  мне  хотелось  бы
узнать побольше об этом стилете.
   - А что именно?
   - Ну... Все... Всякие научные подробности... Я ведь  невежда,  а  мне
так интересно приобщиться. - Костров перекидывал  мостик  к  единственно
важному для  него  вопросу.  -  Ну,  и  возможный  денежный  эквивалент,
конечно. Надо же знать, что я храню в коллекции.
   - Я не могу отделаться от ощущения, - задумчиво проговорил египтолог,
- что где-то уже видел похожий стилет.
   - Если бы видел, запомнил бы, ты ведь специалист.
   - Ты плохо представляешь, о чем  говоришь.  Тысячи  музеев,  миллионы
экспонатов. А мы, ученые, подобны флюсу, как утверждал Козьма Прутков, -
полнота наша односторонняя. Но, если ты оставишь мне стилет на недельку,
попытаюсь выяснить.
   - Оставлю, - сказал Костров. - Но  с  условием  -  никому  ни  звука.
Пронюхают мои друзья-коллекционеры  -  все,  пиши  пропало,  проходу  не
дадут.
   - Договорились.
   Костров посидел  у  Левандовского  еще  с  полчаса,  но  разговор  не
клеился. Михаил  Игнатьевич  думал  о  намеченных  на  сегодня  визитах,
переговорах  с  коллекционерами,  а  Левандовский  размышлял   о   новом
приобретении приятеля.
   Когда дверь за гостем  наконец  закрылась,  Левандовский  поспешил  к
книжным полкам - об отдыхе он уже не вспоминал. Один за другим египтолог
листал  роскошно  иллюстрированные  тома.  На  исходе  пятого  часа   он
наткнулся на фотографию  в  книге,  посвященной  экспозиции  Египетского
археологического музея. "Бронзовый стилет, - гласила подпись, - ок. 1500
г. до н. э."
   Левандовский положил стилет рядом с превосходным  цветным  снимком  и
вздрогнул. Не просто подобие, а полная идентичность. Египтолог торопливо
перелистал страницы до раздела комментариев.  Пропустив  первые  строки,
прочел:  "Стилет  является  уникальным  произведением  древнеегипетского
искусства, выполненным в нетрадиционной технике... На  сегодняшний  день
не найдено ни одного предмета, декорированного в аналогичной манере..."
   Ни одного предмета!
   Ученый достал из ящика стола лупу и стал сравнивать фрагменты стилета
и фотографии. Да, полная идентичность! Возможно ли  это?  Неужели  перед
ним ТОТ САМЫЙ стилет? Нет, конечно.  Во-первых,  если  бы  экспонат  был
украден из музея, об этом давно стало бы известно. А во-вторых,  вор  не
продал бы его на базаре за сорок фунтов. Значит, это  ВТОРОЙ  стилет,  в
точности   копирующий    первый.    Открытие!    Экспонат    Египетского
археологического музея уже не уникален.
   Левандовский захлопнул книгу и  разыскал  на  верхней  полке  каталог
Египетского  археологического  музея  с  указанием  страховой  стоимости
экспонатов. Фотографии здесь были  простенькие,  черно-белые,  небольших
размеров  и,  конечно,  лишь  выборочно.  Но  стилет,  вот  он...  Номер
84-169...
   Пятьдесят тысяч долларов. У Левандовского голова пошла  кругом.  Если
такова цена музейного стилета, то и  аналог  стоит  не  меньше...  Сорок
фунтов - и пятьдесят тысяч долларов! Кострову не  то  что  повезло,  ему
привалила редкая удача. Разумеется, не может быть и речи  о  том,  чтобы
стилет остался в частной коллекции. Едва Костров узнает о том,  что  это
за стилет, он несомненно передаст его в  музей,  где  будет  красоваться
табличка "Дар Михаила Кострова". Как Левандовский завидовал  приятелю  и
как радовался за него! Он уже  схватился  за  телефонную  трубку,  чтобы
звонить Кострову,  но  вдруг  передумал.  Ему  не  хотелось  так  быстро
расставаться со стилетом. Разве он  не  первым  из  ученых  увидел  этот
раритет? Те, кто его нашел и продал, учеными не  были,  и  Костров  тоже
дилетант. А Левандовский изучит стилет, напишет статью...
   Египтолог снова взялся за увеличительное стекло.  В  том  месте,  где
лезвие соединялось с рукояткой, он заметил утолщение.  Зачем  оно?  Ведь
лезвие должно плотно вставляться в рукоятку. Ради изящества линий?
   Ученый взял скальпель и  нанес  на  поверхность  утолщения  крохотную
царапину, которая серебристо заблестела. Это не бронза, а  иной  металл,
лишь сверху покрытый тонким слоем бронзы!  А  лезвие...  Бронзовое,  без
сомнения. С какой целью древний мастер заплавил стык рукоятки  и  лезвия
другим металлом и каким? Олово, серебро, свинец? Очевидно,  эстетические
соображения  тут  ни  при  чем,  тогда  не  было  бы   никакого   смысла
отказываться от бронзы и усложнять процесс  изготовления.  А  если  этот
металл менее тугоплавкий?
   То, что затем сделал Левандовский, вряд ли  одобрили  бы  большинство
его коллег.  Но  ученый  был  захвачен  непреодолимым  любопытством.  Он
раскалил  паяльник  и  ткнул  жалом  в   серебристую   царапину.   Капли
расплавленного  металла   упали   в   подставленную   тарелку.   Догадка
подтверждалась. Полчаса спустя  место  стыка  лезвия  с  рукояткой  было
избавлено от наплавления.
   Левандовский попытался вытащить лезвие из рукоятки. Безуспешно. Тогда
он повернул его влево, вправо...  Что-то  щелкнуло.  Бронзовая  оболочка
сползла с внутреннего лезвия - она представляла собой подобие ножен.  Но
было ли то, что внутри, вторым лезвием?  Узкая  полоска  бронзы,  и  она
легко вынулась из рукоятки.
   Всю полоску сплошь покрывали миниатюрные  иероглифы.  Их  было  очень
много, они теснились по обеим сторонам. Левандовский вновь схватил лупу;
его сердце колотилось так, словно он взбежал по  лестнице  на  двадцатый
этаж.
   Перед началом текста был изображен надменный  сфинкс,  а  в  конце  -
нечто вроде птицы с явными техногенными признаками. Подобные изображения
часто  попадаются  в  древних  культурах,  и   некоторые   исследователи
усматривают в них косвенные доказательства  посещения  Земли  посланцами
иного разума. Но не птица и не сфинкс приковали внимание Левандовского в
первую очередь, а сам текст. Он был написан теми  же  криптографическими
знаками, что и папирусы!
   Да, теперь ученый не сомневался: судьба помогла ему  сделать  крупное
открытие  (это  открытие  могли   сделать   и   сотрудники   Египетского
археологического музея еще в 1925 году или даже сам Джулиан Прендергаст.
Но никому не пришло в голову испортить ценную находку).
   Левандовский тотчас же принялся перерисовывать криптограмму.
 
19 
 
   Шесть дней напряженнейшей работы  прояснили  для  Ильи  Левандовского
многое, а еще больше запутали.  Опираясь  на  собственные  достижения  в
расшифровке папирусов, он довольно быстро прочел большую часть текста  -
и прочитанное  немало  изумило  его,  -  но  остальное  расшифровать  не
удалось. Впрочем, Левандовский понимал, что перед  ним  подобие  формул,
описание какого-то процесса, ноу-хау, выражаясь современным языком.  Ему
отчаянно не хватало соответствующих знаний, и он принял верное решение -
обратиться к специалисту.
   Левандовский направился к телефону, и тут раздался  звонок.  Он  снял
трубку.
   - Слушаю.
   - Алло, это Костров, - загудел знакомый бас. - Как дела?
   - Смотря какие, - уклончиво ответил ученый.
   - Что там с нашей вещицей?
   - Ах это... Понимаешь, я закрутился... Выясняю понемногу. Дай мне еще
недельку.
   - Да ради бога, мне не к спеху. - Левандовский  уловил  в  интонациях
собеседника недовольство, плохо  вязавшееся  со  смыслом  его  слов,  но
предпочел не заметить этого.
   - Вот и отлично. Ты извини, у меня тут гости...
   - Надеюсь, они вещичку не умыкнут?
   - Она в надежном месте.
   - Шучу. Ну пока.
   - До свидания.
   Левандовский нажал на рычаг и набрал номер.
   - Алло, - услышал он в трубке.
   - Антон, ты? Это Илья Владимирович. Позови, пожалуйста, отца.
   - Минутку...
   Трубку взял профессор Калужский.
   - Илья?
   - Добрый день, Олег. Ты не занят?
   - Да вроде нет пока, а что такое?
   - Есть прелюбопытнейшая проблема, похоже,  по  твоей  части.  Могу  я
сейчас подъехать к тебе?
   - Подъезжай. А что по моей части? С каких пор ты увлекся...
   - Все при встрече, Олег.
   Профессор Олег Андреевич Калужский обитал неподалеку,  возле  станции
метро "Новослободская". Через сорок минут Левандовский входил в квартиру
профессора, где тот после смерти жены жил вдвоем с сыном.
   Двадцатилетний Антон поздоровался,  тут  же  попрощался  и  убежал  в
библиотеку за какими-то книгами к институтскому  семинару.  Калужский  и
Левандовский остались вдвоем.
   - Я знаю тебя четверть века, - сказал профессор, - но до сих  пор  ты
не проявлял ни малейшего интереса к моей науке. Ты весь в прошлом,  я  в
будущем... Что стряслось?
   Левандовский не  скрывал  нетерпения.  Он  выложил  на  стол  стилет,
разобрал его и показал профессору внутреннюю полоску  металла,  покрытую
иероглифами. Затем раскрыл папку,  где  на  нескольких  листах  подробно
описал ход своей работы по расшифровке криптограммы. Все это он проделал
молча.  Калужский  с  интересом  следил  за  действиями  египтолога.  Он
осмотрел стилет, прочел содержимое папки, после  чего  стал  неторопливо
набивать трубку.
   - Ну? - не выдержал Левандовский. - Твое просвещенное мнение?
   - В высшей степени любопытно. - Профессор запыхтел трубкой,  наполняя
комнату ароматом французского табака "Сен-Клод". - Да-с...  Любопытно  в
высшей степени. Но  откуда  у  тебя  это?  -  Калужский  снова  принялся
разглядывать стилет.
   - Привезли из Египта. И  я  склонен  полагать,  что  ученым  об  этой
находке ничего не известно. Полторы тысячи лет до новой эры...
   - Мм... Значит, ты первый?
   - Да, похоже.
   - Так-так... - Калужский  перебирал  листы  из  папки  египтолога.  -
Причины твоих затруднений  мне  ясны,  тут  и  впрямь  скорее  для  меня
задачка. Но, по-моему, ты все же допустил ошибку.
   - Какую?
   -  Смотри,  -  профессор   отчеркнул   ногтем   строчку   в   записях
Левандовского,  -  здесь...  и  здесь.  Как  будто  половина  формулы...
Обрывается... Потом продолжается. А середины нет. Где же середина?
   - Где?
   - Вот она. - Профессор помахал в воздухе оболочкой-ножнами. - Это  не
просто картинки. Видишь символы на одеянии фараона?
   - Я не обратил на них внимания... Занимался внутренним лезвием...
   - И ухитрился проглядеть очевидное.  Из  твоих  же  собственных  схем
следует, что этот иероглиф и этот вместе составляют... Что?
   - Ах черт! - Левандовский хлопнул  себя  по  колену.  -  Я  форменный
идиот.
   - Да брось ты, - утешил друга профессор.  -  По  себе  знаю...  Когда
зароешься в проблему, не видишь и того, что рядом лежит, а оно-то и есть
самое необходимое. К тому же в главном ты прав.
   - В чем?
   - В том, что без меня тебе не обойтись. Чтобы до конца  проникнуть  в
эту криптограмму, нужны специальные знания, которых у тебя нет.
   - А ты сумеешь?
   - Да, если стилет и твои записи останутся у  меня  хотя  бы  дней  на
семь.
   Левандовский колебался.
   - Олег, это очень ценная вещь, и она не  моя...  Страховая  стоимость
аналога в Египетском археологическом музее - пятьдесят тысяч долларов...
   - Ого!
   - Зачем тебе стилет? Иероглифы внутреннего лезвия скопированы мной  с
высокой точностью, а оболочку мы сфотографируем.
   - Нет, - возразил профессор, - это не разговор. Тут  может  быть  еще
что-то. В институте я подвергну стилет полной обработке  на  аппаратуре,
какой любой криминалист позавидует. Ничего нельзя упустить.
   - Но...
   - Не беспокойся, - прервал Калужский. - Ни малейшего вреда стилету  я
не причиню. И секретность гарантирую - работать буду по вечерам, один  в
лаборатории. Конечно, стилет постоянно будет находиться при мне, глаз  с
него не спущу. Пятьдесят тысяч долларов - в сущности, пустяки, а научное
значение этой вещи неоценимо...
   - Ладно, - сдался Левандовский. - Но только семь дней.
   - Ба! Господь Бог за семь дней создал мир! Египтолог криво улыбнулся.
   - Но посмотри на этот мир...
 
20 
 
   Говоря о гарантиях секретности, профессор Калужский подразумевал лишь
следующее: нечестные люди не смогут узнать о существовании редкостного и
дорогого произведения искусства и похитить его. О том же, чтобы  держать
в  тайне  сенсационные  результаты   расшифровки   египетского   текста,
профессор и не думал, ему не пришла бы в голову столь явная бессмыслица.
   Однако Калужский  не  торопился.  Об  условиях  публикации  предстоит
договариваться с Левандовским.  И  очевидно,  придется  подождать,  пока
человек, привезший стилет из Египта, не передаст его в музей. Сейчас  же
профессор поместил полностью прочитанный  текст  со  всеми  формулами  и
технологическими  подробностями  в  компьютер   и   снабдил   информацию
пространными комментариями  в  виде  научной  статьи.  Вход  в  файл  он
заблокировал паролем.
   Завершив эту работу, профессор откинулся на спинку  стула  и  закурил
трубку. Клубы дыма возносились к потолку вместе с  амбициозными  мечтами
Калужского. О, как потрясен, как ошарашен будет английский коллега  Джон
Миллз! Не он ли в прошлом месяце утверждал на конференции, что  подобный
ход  процесса  в  принципе  невозможен?  А  теперь  Калужский   обладает
неопровержимыми  доказательствами,  пришедшими  -  такое  и   вообразить
трудно! - из Древнего Египта...
   Прокуковал звонок, и профессор направился в прихожую.
   - Кто? - спросил он из-за металлической двери.
   - Олег, это я, - откликнулся знакомый голос.
   Профессор открыл замки, и  улыбаясь,  пожал  руку  однокашнику,  Коле
Барсову. Колей пятидесятилетний Барсов был только для Калужского, а  для
остальных  -  Николаем  Николаевичем,  солидным  консультантом  крупного
банка. Хотя  Калужский  и  Барсов  получили  дипломы  одного  института,
Николая Николаевича в юности больше привлекала комсомольская и партийная
карьера, нежели научная. Позже он увлекся юриспруденцией, а  в  новейшие
времена - финансами...
   Несмотря на крутое расхождение судеб, Калужский и  Барсов  оставались
друзьями, и профессор относился к Николаю Николаевичу с полным доверием.
   - Кофе угостишь? - Густой баритон Барсова прокатился по комнатам. - Я
тут ехал мимо...
   - Так ты за рулем?
   - Обижаешь, начальник! У меня свой водитель.
   - Черт, живут же люди, - улыбнулся Калужский. - Тогда никакого  кофе!
Сегодня только коньяк!
   - Ты же не пьешь, - удивился Барсов.
   - Сегодня можно по рюмочке.
   - О... Что празднуем? - Барсов по привычке  направился  в  кухню,  но
профессор перехватил его и развернул в сторону гостиной.
   - Туда! Праздновать есть что.
   На столе появилась бутылка "Курвуазье"  из  неприкосновенного  запаса
Калужского  и  две  рюмки.  Профессор  похлопотал  на  кухне,   соорудив
немудреную закуску. Барсов сноровисто откупорил бутылку и разлил  коньяк
по рюмкам.
   - За тебя, раз ты именинник, - провозгласил он. - Может,  расскажешь,
в чем дело?
   Профессор выпил, закашлялся с непривычки.
   - Тебе - само собой. Только пока это секрет.
   - Пока?
   Калужский лукаво подмигнул.
   - Скоро я опубликую статью, а  до  того  помалкивай.  Впрочем,  -  он
засмеялся, - формулы ты не украдешь, а без них толку мало. Что-нибудь от
институтских лекций у тебя в голове осталось?
   - Чуть-чуть.
   - Тогда поймешь в общих чертах.
   Налегая на закуску, профессор поведал  другу  о  своем  открытии,  не
упоминая ни Левандовского, ни стилет. Из его  слов  можно  было  сделать
вывод, что он сам до всего додумался. Во всяком случае, Барсов понял его
именно так.
   Размахивая руками, профессор ходил по комнате, словно выступал  перед
студенческой аудиторией.
   - Все это здесь. - Он хлопнул ладонью по системному блоку компьютера.
- Бомба для ретроградов от науки.
   Калужский снова сел в кресло и наполнил рюмки.  Барсов  заговорил  не
сразу, хотя его мозг работал со скоростью вычислительной машины.
   - Здорово,  -  произнес  он  вполголоса.  -  Да  нет,  не  здорово  -
сногсшибательно... Если ты прав.
   - Я прав, - заверил Калужский. - Хочешь, покажу формулы?
   - Да на кой они мне, я в них как  свинья  в  апельсинах...  -  Барсов
сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. - Слушай, а ты уверен, что это
надо публиковать?
   - А что же еще делать? Любоваться по ночам собственной статьей?
   - Знаешь, - задумчиво проговорил  Барсов,  -  на  этом  можно  хорошо
заработ