ждавшего сад
забора шли двое. Они не спешили, и по приглушенным молодым голосам нетрудно
было догадаться, что это юноша и девушка. Внезапно шаги затихли. Послышался
быстрый неясный шепот. Настороженно прогудел поезд. Он быстро приближался,
и торопливый стук колес поглотил все ночные звуки.

- Московский, два сорок, - сказал Семен Павлович. - Начнем, если вы не
возражаете?

Профессор вернулся к стулу. Он с трудом сдерживал волнение. Анатолий
Сергеевич до самозабвения любил историю. Может быть, поэтому ему казалось,
что первая проблема, поставленная машиной, обязательно будет связана с
историей.

- Начнем, Семен Павлович, -взволновано сказал он и оглядел комнату. Теперь
все в этой комнате показалось ему иным - значительным, даже ироничным. -
Начнем, - повторил он.

Математик поправил сбившийся набок галстук и, шумно вздохнув, передвинул
рычажок, выступавший из прорези на передней панели машины. Что-то щелкнуло.
Послышалось негромкое шипение.

Скляров напряженно всматривался в футляр старого радиоприемника. Динамик
долго шипел, и Анатолию Сергеевичу начало казаться, что опыт не удался. Он
вопросительно посмотрел на математика и в этот момент услышал прерывистую
дробь азбуки Морзе. Семен Павлович бросился записывать. Скляров не знал
азбуки Морзе и нетерпеливо поглядывал то на машину, то на математика.

Сигналы оборвались так же внезапно, как и начались.

Анатолий Сергеевич вскочил со стула и подбежал к математику. Тот протянул
ему оторванную от газеты неровную полоску бумаги.

- Она задала вопрос! Значит... Как вы думаете это не бессмысленный вопрос?

Скляров прочитал написанное. В первый момент у него мелькнула мысль:
"Ну-ну. Как бы то ни было, а чувство юмора у этого ящика есть". Потом он
подумал: "Странный вопрос. Очень странный вопрос. А вдруг она... серьезно?"
- и подозрительно покосился на машину.

- Ну, как вы думаете, профессор? - с тревогой в голосе спросил Семен
Павлович. - Вопрос... не бессмысленный?

- Мне трудно судить, - сказал Скляров. - Пожалуй, в какой-то степени вопрос
закономерный. Машина впервые получила возможность по своей... гм... по
своей инициативе спросить о чем-то человека, и вот... Да, да, - уже
увереннее произнес он, - вполне логично, что она начала именно с этого
вопроса. Почему-то принято считать, что машина должна думать как-то...
гм... по-машинному. А она если будет думать, то как человек. Вы понимаете
мою мысль? Вот Луна - она светит отраженным светом Солнца. Так и машина.

Подумав, Скляров добавил:

- Завтра же покажите эту машину специалистам. Вы слышите, Семен Павлович?
Обязательно покажите ее кибернетикам. Пусть они и решают. И еще...
сохраните эту бумажку.

Он передал математику полоску газетной бумаги, на которой под точками и
тире была выведена аккуратным почерком одна фраза: "Может ли человек
мыслить?"

"Машина смеялась..."
(Из дневника)

...Сегодня ей исполнился год.

Я хорошо помню, как год назад мы сидели здесь, в этой комнате, и молча
смотрели на серый корпус машины. В одиннадцать часов семнадцать минут я
нажал пусковую клавишу, и машина начала работать.

Работать? Нет, это не то слово. Машина предназначалась для моделирования
человеческих эмоций. Это не первый такой опыт с самоорганизующимися и
саморазвивающимися машинами. Но мы основывались на новейших физиологических
открытиях и очень тщательно внесли все коррективы, рекомендованные
психологами.

Год назад я спросил своих ассистентов, как, по их мнению, окончится
эксперимент.

- Она влюбится, - ответил Корнеев.

- Раз-зумеется, - медленно произнес Антрощенко. - Она влюбится в тебя. Как
м-многие в институте. Потом он добавил:

- Очень грубая модель. Она будет похожа на к-крайне ограниченного человека.
Скучного ч-человека.

- Ну, а вы? - спросил я Белова.

Он пожал плечами:

- В таких экспериментах не бывает неудач. Если машина сумеет хорошо
имитировать человеческие эмоции, мы дадим биологам интересный материал.
Если же она... ну, если она не сработает, биологам придется кое в чем
пересмотреть свои взгляды. Это тоже полезно.

Две недели машина работала превосходно, и мы получили ценнейшие данные. А
затем произошла первая неожиданность: у машины вдруг появилось увлечение.
Она увлеклась... вулканами.

Это продолжалось десять дней. Машина изводила нас классификацией вулканов.
Она упрямо печатала на ленте: Везувий, Кракатау, Килауэа, Сакурадзима... Ей
нравились старинные описания извержений, особенно рассказ геолога Леопольда
фон Буха об извержении Везувия в 1794 году. Она бесконечно повторяла этот
рассказ: "В ночь на 12 июня произошло страшное землетрясение, повторившееся
еще 15 июня в 11 часов ночи, с сильнейшим подземным ударом. Все небо вдруг
озарилось красным пламенем..."

Потом она забыла об этом. Абсолютно забыла. Она отключила блоки памяти, в
которых хранились сведения о вулканах. Такую вещь человек не способен
сделать.

Эксперимент вступил в фазу непредвиденного. Я сказал об этом ассистентам, и
Белов ответил:

- Тем лучше. Новые факты ценнее новых гипотез. Гипотезы приходят и уходят,
а факты остаются,

- Чушь! - сказал Антрощенко. - факты сами по себе ничего не дают. Они как
далекие з-звезды...

- Прошу не трогать звезды! - воскликнул Корнеев.

Я слушал их спор, а думал совсем о другом. В этот момент я уже знал, что
будет дальше.

Очень скоро мое предвидение начало сбываться. Вдруг выяснилось, что машина
ненавидит созвездие Ориона и все звезды, входящие в каталог Лакайля с ‘ 784
по ‘ 1265. Почему созвездие Ориона? Почему именно эти звезды? Мы могли бы
разобрать машину и найти объяснение. Но это значило прервать эксперимент. И
мы предоставили машине полную свободу. Мы лишь подключали к блокам памяти
новые элементы и наблюдали за поведением машины.

А оно было очень странным, это поведение. Машина, например, включила желтый
свет, означавший плач, когда впервые узнала структурную формулу бензола.
Машина никак не реагировала на формулу динатрисалициловой кислоты. Но
упоминание о натриевой соли этой кислоты неожиданно привело ее в бешенство:
желтый сигнал стал оранжевым, а потом лампа перегорела...

Музыка, вообще любая информация, связанная с искусством, оставляла машину
бесстрастной. Но ее веселило, когда в тексте информации встречались
существительные среднего рода из четырех букв. Мгновенно зажигался зеленый
сигнал и начинал уныло дребезжать звонок: машина смеялась...

Она работала двадцать четыре часа в сутки. Вечером мы уходили из института,
а электронный мозг машины продолжал перерабатывать информацию, менять
настройку блоков логического управления. По утрам нас ожидали сюрпризы.
Однажды машина начала сочинять стихи. Странные стихи: о драке
"горизонтальных кошек" с "симметричным меридианом"...

Как-то я приехал в институт ночью. Машина стояла в темной комнате. На
приборном щите светилась только небольшая фиолетовая лампа: это означало,
что у машины хорошее настроение.

Я долго стоял в темноте. Было очень тихо. И вдруг машина рассмеялась. Да,
она рассмеялась! Вспыхнул зеленый сигнал и тоскливо задребезжал звонок...

...Сейчас, когда я пишу эти строки, машина снова смеется. Я сижу в другой
комнате, но дверь приоткрыта, и я слышу взвизгивание звонка. Машина смеется
над квадратными уравнениями. Она ворошит свою огромную память, отыскивает
тексты с квадратными уравнениями - и смеется.

Когда-то Клод Бернар сказал: "Не бойтесь противоречивых фактов - каждый из
них зародыш открытия". Но у нас слишком много противоречивых фактов. Иногда
мне кажется, что мы просто-напросто создали несовершенную машину...

Или - все правильно?

Вот моя мысль:

Нельзя сравнивать машину с человеком. В нашем представлении роботы - это
почти люди, наделенные либо машинной злостью, либо машинным сверхумом.
Чепуха! Наивен вопрос, может ли машина мыслить. Надо одновременно ответить
"нет" и "да". Нет - ибо мышление человека формируется жизнь" в обществе. Да
- ибо машина все-таки может мыслить и чувствовать. На как человек, а как
некое другое существо. Как машина. И это не лучше и не хуже, чем мышление
человека, а просто - иначе.

Машина может определить температуру воздуха с точностью до тысячных долей
градуса, но она никогда не почувствует и не поймет, что такое ветер,
ласкающий кожу. А человек никогда не почувствует, что такое изменение
самоиндукции, никогда не ощутит процесса намагничивания. Человек и машина -
разные.

Машина только тогда сможет мыслить, как человек, когда она будет иметь все
то, что имеет человек: родину, семью, способность по-человечески
чувствовать свет, звук, запах, вкус, тепло и холод...

Но тогда она перестанет быть машиной.


   Генрих Саулович Альтов.
   Легенды о звездных капитанах.

OCR Bed




Сборник рассказов

                                           "Дерзать!" Когда дыханье урагана,
                                           Сто старых солнц на небе потушив,
                                                  Выводит молодые из тумана,
                                              "Дерзать! Дерзать! Дерзать!" -
                                                             вот наш призыв!
                                                          Иоганнес Р. Бехер,



Икар и Дедал

                                                   "Будь мне послушен, Икар!
                                           Коль ниже свой путь ты направишь.
                                                        Крылья вода отягчит;
                                              Коль выше - огонь обожжет их".
                                                      Овидий, "Метаморфозы".


Это было давно. Время стерло в памяти поколений подлинные имена тех, кто
летел к Солнцу. По именам кораблей люди стали называть их - Икар и Дедал.
Говорят еще, что корабли назывались иначе, а имена Икара и Дедала взяты из
древнего мифа. Вряд ли это так. Ибо не Дедал, а тот, кого теперь называют
Икаром, первый сказал людям: "Пролетим сквозь Солнце!"

Это было давно. Люди еще робко покидали Землю. Но уже познали они
опьяняющую красоту Звездного Мира, и буйный, неудержимый дух открытий вел
их к звездам. И, если погибал один корабль, в Звездный Мир уходили два
других. Они возвращались через много лет, опаленные жаром далеких солнц,
пронизанные холодом бесконечного пространства. И снова уходили в Звездный
Мир.

Тот, кого теперь называют Икаром, был рожден на корабле. Он прожил долгую
жизнь, но редко видел Землю. Он летал к Проциону и Лакайлю, он первым
достиг звезды Ван-Маанена. В планетной системе звезды Лейтена он сражался с
орохо - самыми страшными из известных тогда существ.

Природа много дала Икару, и он щедро, как Солнце, тратил ее дары. Он был
безрассудно смел, но счастье никогда ему не изменяло. Он старился, но не
становился старым. И он не знал усталости, страха, отчаяния.

Почти всю жизнь с ним летала его подруга. Говорят, она погибла при высадке
на планету в системе Эридана. А он продолжал открывать новые миры и называл
их ее именем.

Да, среди тех, кто летал к Звездам, не было человека, равного по отваге
Икару. И все-таки люди удивились, когда он сказал: "Пролетим сквозь
Солнце!" Даже друзья его - а у него было много друзей - молчали. Разве
можно пролететь сквозь раскаленное Солнце? Разве не испепелит безумца
огненное светило? Но Икар говорил: "Посмотрите на газосветные трубки.
Температура в них - сотни тысяч градусов. Но я беру рукой газосветную
трубку и не боюсь обжечься. Ибо вещество внутри трубки находится не в виде
газа, жидкости или твердого тела, а в четвертом состоянии - в виде плазмы,
в состоянии крайнего разрежения". Ему возражали: "Разве не известно тебе,
что внутри Солнца не плазма, а вещество в двенадцать раз более плотное, чем
свинец!"

Так говорили многие. Но Икар смеялся: "Это не помешает нам полететь к
Солнцу. Мы сделает оболочку корабля из нейтрита. Даже в центре Солнца
плотность будет ничтожно мала по сравнению с плотностью нейтрита. И,
подобно стеклу газосветной трубки, нейтрит останется холодным".

Люди не сразу поверили Икару. И тогда ему помог тот, кого теперь называют
Дедалом. Он никогда не летал в Звездный Мир, и только наука открывала ему
тайны материи. Холодный, спокойный, рассудительный, он не был похож на
Икара. Но если людей не убедили горячие речи Икара, то сухие и точные
формулы Дедала сказали всем: "Лететь можно".

В те времена люди уже многое знали о пятом состоянии вещества. Сначала оно
было открыто в звездах, названных "белыми карликами". При небольшой
величине эти звезды имеют огромную плотность, ибо почти целиком, кроме
газовой оболочки, состоят из плотно прижатых друг к другу нейтронов. После
первых полетов к спутнику Сириуса, ближайшему к Земле "белому карлику, люди
научились получать нейтрит - вещество, состоящее из одних только нейтронов.
Плотность нейтрита в сто двадцать тысяч раз превосходила плотность стали и
в миллион раз - плотность воды.

Корабли, на которых Икар и Дедал должны были лететь к Солнцу, собирались на
внеземной станции. Здесь люди легко могли поднимать листы нейтрита, и
работа шла быстро, хотя нейтрит, как сказано, был пятым - сверхплотным -
состоянием вещества.

Что же касается самих кораблей, то, говорят, это были лучшие из всех
когда-либо отправлявшихся в Звездный Мир. Их могучие двигатели не боялись
огненных вихрей Солнца, а огромная скорость позволяла стремительно
пролететь сквозь раскаленное светило. И еще говорят, что именно тогда
придумал Дедал гравилокацию. Внутри Солнца, в хаосе электронного газа,
радио бессильно. Но тяжесть остается тяжестью. Локатор улавливал волны
тяготения, и корабли могли видеть.

И вот настал день отлета. С Земли пришло последнее напутствие: "Не
сближайте корабли, потому что сила тяжести повлечет их друг к другу. Но и
не отходите далеко друг от друга, потому что неосторожного подхватит
огненный вихрь и отнесет в центр Солнца".

Рассмеялся Икар, услышав эти слова. Спокойно выслушал их Дедал. И оба
ответили: "Будет; сделано". Нетерпеливо положил руку на рычаг управления
Икар. Внимательно оглядел приборы Дедал. А с Земли передали: "Счастливого
пути и великих открытий!" Этими словами уже в те времена Земля прощалась со
своими кораблями, уходящими в Звездный Мир.

Так начался полет.

Яростно извергали двигатели белое пламя, и содрогались корабли, набирая
скорость. И казалось с Земли - две кометы устремились к Солнцу.

Впервые летел Икар без спутников, потому что никого не разрешили ему взять
в свой корабль. Но Икар смеялся над опасностью и, глядя на серебристый
экран локатора, пел песню старых капитанов Звездного Мира.

А Дедал не замечал одиночества. Он впервые покинул. Землю, но красота
Звездного Мира его не волновала. И мысли Дедала, сухие и точные, как
формулы, были заняты тайнами материи.

Иногда расчеты Дедала говорили: "Впереди опасность. Внимание!" Но Икар - он
летел первым - знал это и без расчетов. Ибо среди тех, кто водил корабли в
Звездный Мир, не было капитана опытнее Икара.

Так летели они к сверкающему Солнцу, и люди Земли с трепетом следили за их
полетом.

С каждым часом корабли убыстряли свой бег, потому что могучее притяжение
Солнца уже простерло навстречу кораблям свои невидимые объятия.

По земному времени истекали пятые сутки полета, когда корабли скрылись в
ослепительных лучах Солнца. Последние, уже искаженные, волны радио принесли
на Землю обрывок песни старых капитанов и сухой отчет Дедала: "Вошли в
хромосферу. Координаты..."

Солнце встретило корабли огненными факелами протуберанцев. Словно негодуя
на дерзость людей, разъяренное светило выбросило гигантские языки пламени,
в сравнений с которыми корабли были как песчинки против горы. В безмолвном
гневе рвалось пламя и жадно лизало нейтрит. Но пламя имело ничтожную
плотность, и нейтритовая броня оставалась холодной.

Страшнее огненных языков пламени была тяжесть. Незримая, всепроникающая,
огромная, она придавила Икара и Дедала. Было так, словно свинец разлился по
телу, и каждый вдох требовал отчаянных усилий, и каждый выдох казался
последним. Но сильная рука Икара крепко сжимала рычаг управления. А
бесстрастные глаза Дедала пристально смотрели на светлые диски приборов.

Тяжесть нарастала.

Солнце хотело раздавить непрошеных гостей. Лихорадочно, из последних сил,
бились сердца Икара я Дедала, захлебываясь тяжелой, как ртуть, кровью.
Мутная пелена застилала глаза.

Тогда улыбнулся Икар (смеяться он уже не мог) и выключил двигатель,
предоставив кораблю Свободно падать к центру Солнца. И тяжесть мгновенно
исчезла.

На экране локатора - уже не серебристом, а кроваво-красном - увидел Дедал
маневр Икара. И, теряя сознание, успел его повторить. Но, едва только
исчезла тяжесть, сознание вернулось к Дедалу, и с прежним спокойствием
взглянул он на приборы.

С каждой секундой увеличивалась скорость падения. Сквозь огненный вихрь
неслись корабли к центру Солнца. Огонь, огонь, бесконечный огонь летел
навстречу. Клубились огненные облака, бушевал огненный ветер, и повсюду -
сверху и снизу - был огонь.

Трижды погас серебристый экран перед Икаром. Это говорил Дедал: "Пора
возвращаться". Но Икар рассмеялся и ответил: "Рано".

Снова летели корабли сквозь огонь. И в бесстрастных глазах Дедала
отражались светлые диски приборов. Не было тяжести, но приборы говорили о
новой опасности. Быстро, ломая расчеты и предположения, повышалось
давление. Плотнее и плотнее становился огненный вихрь. От тяжелых волн огня
содрогались корабли. А волны налетали все яростнее и яростнее. И уже не
волны, а огненные валы обрушивались на тонкую броню нейтрита.

Вновь погас серебристый экран, предупреждая:

"Пора возвращаться!" Но Икар ответил: "Рано".

И он оказался прав. Плотная стена огня сама погасила скорость. Наступил
момент - корабли почти замерли среди бушевавших огненных вихрей. Давление
преградило путь вперед, тяжесть не позволяла уйти назад.

Не отрываясь смотрел Дедал на светлые диски приборов, ибо они говорили о
сокровенных тайнах материи. А Икар пел песню старых капитанов и вспоминал
тех, кто шел с ним по дорогам Звездного Мира.

Но Солнце не признало поражения и готовило последний, самый страшный удар.
Где-то в недрах Солнца возник колоссальный вихрь. Он был подобен смерчу, но
смерчу в миллионы раз увеличенному, и ярость его не знала предела. Как
щепки подхватил он корабли, закружил их, а потом отбросил корабль Дедала.

И было видно Дедалу на серебристом экране, как огненный смерч уносит Икара
в глубь Солнца. Молчали двигатели корабля, и не отзывался Икар на призывы.

Понял Дедал: это гибель, и ничто не спасет Икара. Сухие и точные формулы
оценили великую силу огненного смерча и сказали Дедалу: "Ты бессилен.
Уходи!"

И тогда в глазах Дедала впервые вспыхнуло пламя. Это было всего лишь
мгновение, но, подобно взрыву, оно преобразило Дедала. Ибо в это мгновение
он почувствовал, что выше формул есть Жизнь, а выше Жизни - гордое звание
Человека.

И, рванув рычаг управления, он бросил свой корабль в пылающий смерч.

Ударило пламя двигателей, и огонь, послушный человеку, столкнулся с
необузданным огнем Солнца. Обвились вокруг корабля тесные кольца смерча, но
Дедал шел вперед, нагоняя корабль Икара.

А смерч бушевал и все сильнее сжимал свои кольца. Дрожала от напряжения
нейтритовая броня, и стрелки приборов далеко ушли за красную черту. Но
Дедал не видел опасности. Глаза его, горевшие огнем пострашнее огня Солнца,
не отрывались от локатора. И было видно на серебристом экране, как
приближался корабль Икара.

Еще буйствовал огненный смерч, но притяжение уже подхватило корабли и мягко
повлекло их друг к другу. Толчок был едва ощутим, и Дедал увидел на экране:
корабли соединились. Теперь даже злобная сила смерча не могла их разлучить.
На мгновение погас серебристый экран, и Дедал понял - Икар жив.

Протяжно, надсадно выл двигатель, преодолевая двойную тяжесть. Гремел
огненный смерч, сплетаясь кольцами вокруг кораблей. Как