етровой аккумулятор. Эта похожая на самовар штука была
установлена на крыше. От самовара тянулись к ветвям деревьев  десятка  два
разных тросиков. В" ветреный день деревья раскачивались, тросики дергались
и нудно скрипели. К вечеру над крыльцом зажигалась лампочка от  карманного
фонаря.
   Была  еще  лодка,  совсем  новая.  Лодку  зачем-то  подарил   Вениамину
Николаевичу  сын,  капитан  дальнего   плавания.   Какой-то   изобретатель
пристроил к лодке "вечный двигатель".
   - Я перетащил в глубь сада массу барахла. На веранде освободилось место
для голубей.
   Еще накануне мы присмотрели голубятник с  четырьмя  десятками  отличных
вяхирей и клинтухов. Хозяин голубятника, видимо, имел какое-то отношение к
истории, потому что все голуби носили царственные имена:  Рамзес,  Цезарь,
Антоний, Клеопатра, Екатерина Первая, Вторая и даже  Третья...  Надо  было
снабдить это монархическое хозяйство автоматикой.
   Как  я  уже  объяснял,  важно  правильно   выбрать   момент   включения
палеофиксатора. Отсчет времени нужно вести с появления яйца; но  не  могли
же мы днем и ночью сидеть перед голубятником. Я придумал довольно надежную
систему сигнализации. В общих  чертах  вырисовывалась  и  вторая  система,
оповещающая, что птеродактиль вылупился из яйца.  Следовало  предусмотреть
также защиту от котов: дачные коты изобретательны и прожорливы.
   Часам к одиннадцати схема была готова. Я вышел  в  сад  и  увидел,  что
Вениамин Николаевич перебирает пальцами в воздухе с такой скоростью, будто
играет на невидимом рояле. Мальчишка терпеливо разъяснял:
   - Теперь надо повернуть левую  ладонь  вниз...  Ниже,  ниже!..  Это  же
вторая производная, а вы держите руку на уровне груди,  что  соответствует
первой производной...
   Пришлось вмешаться. Через полчаса мальчишка спал на своей  раскладушке,
а Упшинский сидел на веранде, и в очках его отражалась янтарная луна.
   - Я всегда к вам хорошо относился, - сказал он наконец, - а вы от  меня
что-то скрываете. Математика на пальцах - это недурно, совсем недурно.  Но
вы задумали другое. Я же вижу.
   Я встал и торжественно объявил:
   - Вениамин Николаевич, мы будем получать птеродактилей и динозавров.
   - Садитесь, - рассудительно сказал Упшинский. - Значит, птеродактилей?
   - И динозавров, - подтвердил я. - А  также  ихтиозавров,  мегатериев  и
саблезубых тигров.
   Упшинский долго молчал. Потом спросил:
   - Это он придумал?
   - Он, - ответил я.
   - Ну что ж, вероятно, дельная мысль. Рассказывайте.
   За двадцать лет  это  был  первый  случай,  когда  Вениамин  Николаевич
заранее  одобрил  чью-то  идею.  И  какую   идею!   Я,   конечно,   провел
психологическую подготовку, начав  с  математики  на  пальцах,  но  такого
результата,  признаться,  не  ожидал.  Вениамин  Николаевич  безоговорочно
поверил в мальчишку.
   Так начался наш эксперимент.
   Впрочем, по-настоящему он  начался  только  на  четвертые  сутки  после
переезда на дачу, а до  этого  я  вертелся  как  белка  в  колесе.  Привез
голубятник. Наладил автоматику. Заготовил сушеную рыбу и  рыбные  консервы
(не будет же птеродактиль лопать зерно).
   Кроме того, время от времени мне приходилось  выдворять  изобретателей,
осаждавших Вениамина Николаевича. Какой-то мудрец  в  Институте  патентной
экспертизы постоянно спихивал  Упшинскому  -  на  общественных  началах  -
наиболее въедливых и шалых субъектов.  Одна  такая  личность  появилась  в
первое же утро.
   Было еще совсем рано. Вениамин Николаевич и мальчишка спали, а я  стоял
на траве вверх ногами. Тут придется отвлечься и объяснить, зачем  надо  по
утрам стоять вверх ногами. В  "Основах  теории  литературы"  указано,  что
небольшие отступления,  например,  философского  характера,  нисколько  не
вредят художественному строю рассказа.
   Однажды  меня  осенила  следующая  мысль.  Природа   изобрела   систему
кровообращения в  те  далекие  времена,  когда  в  обществе  было  принято
передвигаться  на   четырех   лапах.   Сердце,   играющее   роль   насоса,
располагалось на одном уровне с  головой  и,  как  бы  это  сказать,  всем
остальным.  Но  человек  перешел  от  горизонтального   образа   жизни   к
вертикальному. И сердце (которое насос!) вынуждено теперь работать в более
тяжелых условиях.
   Между прочим, обезьяны  прекрасно  это  понимают.  Поэтому  любимое  их
занятие - висеть на дереве вниз головой, зацепившись хвостом  за  сук.  От
периодического прилива крови к голове сосуды то расширяются, то сжимаются.
Отличная тренировка.
   К сожалению, человек лишился хвоста (в значительной мере - и деревьев).
Пришлось постоянно ходить вверх головой. А тут еще мозг  усложнился  (так,
во  всяком  случае,   утверждают).   Сердце   должно   было   преодолевать
сопротивление множества узких и высоко расположенных сосудов.  Отсюда  все
беды: от головной боли до кровоизлияния в мозг.
   Йогам потребовалось всего  семь  тысяч  лет,  чтобы  прийти  к  системе
физкультуры  (хатха-йога),  стихийно  основанной  на  стремлении   вернуть
человека к позам, типичным для  животных.  Об  этом  свидетельствуют  даже
названия упражнений - "поза верблюда", "поза змеи", "поза крокодила"...
   Так называемое "полное дыхание" йогов - это именно тот способ,  которым
дышат животные, хотя они, скорее всего,  не  знают  о  системе  йогов.  Во
всяком случае, кот, на котором я ставил контрольные  опыты,  наверняка  но
знает о хатха-йога. Это ленивый и невежественный кот. Просто  удивительно,
что дышит он только по системе йогов!
   Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я каждое утро четверть  часа  стою
вниз головой.
   В то утро я только-только пристроился вверх ногами и сосредоточился  на
полном дыхании, как появился изобретатель. Он проник через щель в заборе.
   - Доброе утречко, - бодро сказал он. - Занимаетесь?
   Он  ходил  вокруг  меня,  хрустел  пластмассовым  плащом  и  непрерывно
верещал.  Я  закипал  молча,  потому  что  полное  дыхание  никак   нельзя
совместить с разговорами.
   - Ради бога, не спешите, - просил он. -  Я  подожду.  Очень  интересно,
очень интересно...
   Я не спешил. Я отстоял свои пятнадцать минут и  только  тогда  вскочил,
чтобы выложить ему ряд мыслей и пожеланий. И вдруг я увидел его глаза. Они
были совсем черные, то есть белки  глаз,  радужная  оболочка  -  все  было
черным!
   - Вот вы, наверное, думаете, что это  черные  контактные  линзы.  -  Он
радостно хихикнул. - Нет. Не-ет!  Это  я  покрасил  глаза.  Краска  вместо
солнцезащитных очков. Две капли на день. По вечерам можно смывать. Удобно,
дешево.
   Я с энтузиазмом пожал ему руку и сказал,  что  сейчас  придет  дежурный
врач и можно будет договориться, чтобы его поместили в мою палату.
   - Что? - пролепетал он. - Что вы сказали?
   Я повторил, добавив несколько впечатляющих деталей. Он  побледнел.  Это
было шикарное зрелище: выкрашенные в черное глаза  на  физиономии  мучного
цвета.
   - Так, значит, здесь... того... А мне говорили совсем наоборот...
   Он тихо двинулся от меня задним ходом.
   - Не пожалеете, -  доверительно  сообщил  я.  -  У  нас  тут  волейбол,
телевизор. Лодка с вечным двигателем...
   Он пискнул, отскочил бочком к забору и юркнул в щель.
   Так вот, эксперимент начался по-настоящему только на четвертые сутки. В
пять  утра  отчаянно  заголосили  три  звонка   контрольной   системы   (в
ответственных случаях я  предпочитаю  иметь  солидный  запас  надежности).
Мальчишка дежурил  у  себя  в  институте.  Мы  с  Вениамином  Николаевичем
бросились на веранду, к голубятнику.
   Автоматика не подвела! В пенальчике Антония и Клеопатры (голубятник был
разделен на аккуратные фанерные пенальчики) лежали два  свеженьких  яичка.
Мы выбрали одно, показавшееся нам более крупным, отметили  его  и  вернули
взволнованной царице.
   - Превосходно! - объявил Вениамин Николаевич. - Теперь остается вовремя
включить палеофиксатор и...
   Спать мне уже не хотелось, поэтому я спросил Вениамина Николаевича:
   - А зачем, собственно, людям нужны птеродактили,  ихтиозавры  и  прочие
мегатерии?
   Упшинский возмущенно фыркнул. В стеклах его очков отражался голубятник.
   - У вас никогда не было настоящего воображения! Да, да,  не  спорьте...
вы  что  -  не  знаете,  зачем  они  нужны?  Ну,  хотя  бы  для  вашей  же
палеобионики. Вообще - для науки. Наконец, для людей.
   - В смысле животноводства? - спросил я. Все-таки было любопытно, почему
Вениамин Николаевич так уверовал в великое будущее палеофиксатора.
   - И в смысле животноводства тоже. Можете не улыбаться. Вы  когда-нибудь
пробовали черепаховый суп? То-то!  Так  почему  вы  думаете,  что  суп  из
какого-нибудь допотопного архелона будет хуже? Наконец, как вы смотрите на
другие планеты?
   Я заверил Вениамина Николаевича, что в данный момент никак не смотрю на
другие планеты.
   - Вы эти шутки бросьте, - рассердился он. - Ведь черт знает, какие  там
условия. У вас есть гарантия, что коровы приживутся где-нибудь  на  Венере
лучше, чем те же архелоны?
   Клянусь, эту идею ему подкинул мальчишка! Но,  в  общем,  было  приятно
сидеть на веранде, смотреть, как сверху, с деревьев, спускается  розоватый
свет утреннего солнца,  и  слушать  рассуждения  Вениамина  Николаевича  о
перспективах промышленного разведения динозавров на Венере.
   - Наконец, - продолжал  Вениамин  Николаевич,  -  взгляните  на  это  с
философской точки зрения.
   Я признался, что давно испытываю  желание  взглянуть  на  динозавров  с
философской точки зрения. Однако Упшинский уже не обращал внимания на  мои
реплики. Засунув руки в карманы пижамы, он размашисто вышагивал по веранде
(доски жалобно скрипели) и выкладывал свои философские соображения.
   Между прочим, соображения  довольно  любопытные.  Как  только  появится
свободная неделька, я упрошу Вениамина Николаевича изложить их на  бумаге.
Получится брошюрка, которую можно  будет  назвать  "Некоторые  философские
аспекты динозавроводства".
   Главная мысль в том, что решена проблема, которая считалась _абсолютно_
неразрешимой.  Настолько  неразрешимой,  что  над  ней  даже  не   думали.
Следовательно, надо браться и за другие  проблемы  такого  типа,  их  тоже
можно решить. "Мы нашли реальный (хотя и частичный) путь к созданию своего
рода машины времени..." В таком вот духе. Отличная будет брошюрка!
   Но, если говорить откровенно, в создании динозавров действительно  есть
что-то  волнующее.  Я  лично  начал  волноваться  после  того,  как   яйцо
подверглось    обработке    на    палеофиксаторе.    Процедура,    кстати,
непродолжительная.  Восемь  минут,  включая   некоторые   подготовительные
операции. Машиной управлял Дерзкий Мальчишка.  Вениамин  Николаевич  нежно
прижимал к груди рассерженную Клеопатру. Я сфотографировал  всю  компанию,
снимки получились удачные.
   Я жалел только, что мы запланировали птеродактиля, а не зауролофа. Имея
зауролофа, можно сразу продемонстрировать  возможности  палеобионики.  Тут
намечался прямой выход к работе, которую я вел в конструкторском бюро.
   Зауролофы -  весьма  экзотические  двуногие  ящеры.  Махина  высотой  с
трехэтажный дом. Жили они в прибрежной зоне,  ели  загрязненную  песком  и
илом растительную пищу. Зубы у зауролофов непрерывно  росли,  сменяя  друг
друга. Это чертовски интересно, скажем, для буровой  техники.  Современные
животные значительно меньше  по  размерам  и  обходятся  одним  комплектом
зубов. Только слоны имеют сменные зубы, когда-то придуманные природой  для
зауролофов...
   Конечно,  для  первого  эксперимента  птеродактиль  имеет  определенные
преимущества. Но, спрашивается, что нам мешало "палеофиксировать" и второе
яйцо?  Надо  признаться,  мы  допустили  промашку.  Даже  из   соображений
надежности следовало бы обработать "палеофиксатором" оба яйца.
   Впрочем, у меня просто не было времени  особенно  огорчаться.  Вениамин
Николаевич писал мемуары и уклонялся от хозяйственных дел. Нельзя,  видите
ли, нарушать возвышенный образ мыслей, необходимый мемуаристу! А мальчишка
вдруг переключился с палеонтологии на акустику.  У  него  появилась  новая
идея. Между прочим, идея чрезвычайно оригинальная,  но  я  не  решаюсь  ее
изложить. "Основы теории литературы" не одобряют излишнего техницизма.
   Что делать, меня постоянно распирает от всевозможных идей. И  мальчишку
распирает. (Я заметил: он ходит, подпрыгивая. Может  быть,  от  идей,  а?)
Вениамина Николаевича тоже  осеняют  разные  мысли.  Очень  соблазнительно
рассказать обо всем этом, махнув рукой на предписания теории литературы...
(Надо было, пожалуй, дать подзаголовок - "философский  рассказ".  Тогда  я
смог бы выложить хотя бы десяток идей. Что делать, не хватило опыта.  Учту
на будущее.)
   Ладно, вернемся к делу.
   Однажды у Антония  и  Клеопатры  появился  первый,  самый  обыкновенный
птенчик. Царственные особы устроили в своем пенальчике  большую  возню,  и
Вениамин Николаевич заявил, что надо  срочно  строить  инкубатор.  Но  все
обошлось.   Яйцо,   обработанное   палеофиксатором,   уцелело.   Клеопатра
высиживала его еще трое суток.
   Вениамин Николаевич волновался, много курил и жаловался на  сердце.  По
ночам он часто просыпался и, накинув пальто,  шел  к  голубятнику.  Он  не
очень доверял автоматике и опасался котов. Коты ему мерещились  всюду.  Он
кидал камни в кусты смородины  и  шипел  страшным  голосом:  "Вот  я  вас,
коварные!.." Днем, когда приезжал  мальчишка,  они  устраивали  облавы  на
котов. Я не очень удивился, увидев как-то у Вениамина Николаевича рогатку.
Я  только  намекнул,  что  сведущие  люди  предпочитают  в  таких  случаях
бумеранг.
   - Бросьте ваши  неандертальские  шуточки!  -  сердито  сказал  Вениамин
Николаевич. - У вас совершенно не научный склад ума. Надо  было  поставить
голубятник на втором этаже.
   Ожидаемое _существо_ появилось ночью, в  половине  второго.  Мальчишка,
как обычно, дежурил в институте. Меня разбудил истошный  крик  звонков.  Я
вскочил, надел тапочки, схватил фотоаппарат и  лампу-вспышку.  В  открытую
дверь я увидел Вениамина Николаевича.  Он  махал  руками  и  мычал  что-то
нечленораздельное. Накануне я уезжал в город, и на  дачу  проник  какой-то
изобретатель, упросивший Вениамина Николаевича испытать "антискрежетин-4".
Изобретатель утверждал, что днем зубы бывают сжаты только восемь минут,  а
ночью - два часа. Ночью, клялся изобретатель, зубы скребутся друг о  друга
и  от  этого   портятся.   "Антискрежетин-4"   должен   был,   разумеется,
осчастливить человечество. Сейчас Вениамин Николаевич никак не мог извлечь
изо рта эту пластмассовую дрянь.
   Мы  так  и  выскочили  на  веранду.  Не   было   времени   возиться   с
"антискрежетином". Я подбежал к голубятнику, включил свет, и мы увидели...
   Нет, это был не птеродактиль.
   Включая палеофиксатор, мы кое в чем ошиблись (я потом  объясню,  в  чем
именно). Антоний и Клеопатра удивленно рассматривали маленького,  похожего
на ящерицу _археоптерикса_.
   Очень осторожно я вытащил археоптерикса  из  пенальчика  и  положил  на
ладонь. Кажется, я слышал стук своего сердца. Все-таки опыт удался! У меня
на ладони лежало существо, которое должно было жить  более  ста  миллионов
лет назад...
   Вениамин Николаевич мычал  что-то  восторженное.  Он  все  еще  не  мог
выплюнуть "антискрежетин".
   Археоптерикс  был  великолепен.  Конечно,  я  смотрел  на  него   почти
родительскими глазами, но он и в  самом  деле  был  красив:  изящная,  как
игрушка, крылатая ящерица.
   Птенцы обычно уродливы и имеют жалкий вид. Нужно время, чтобы они стали
красивыми птенцами. Новорожденный  же  археоптерикс  -  уменьшенная  копия
взрослого археоптерикса. Подобно маленьким змейкам, археоптерикс с  первых
минут появления на свет способен к самостоятельному существованию.  В  нем
нет ничего... как бы это  сказать...  детского.  Только  перья  похожи  на
чешуйки. Впрочем, на голове перья и в самом деле переходят в чешую. Голова
сплющенная, вытянутая, без клюва. Во рту  множество  мелких  зубов.  Глаза
желтые, со сросшимися, как у змеи, прозрачными веками. Туловище вытянутое,
с  длинным  и  широким  хвостом.  Очень  красивые  перья  -  синеватые,  с
металлическим отливом. Самое удивительное  -  пальцы  на  передней  кромке
крыльев. Большие, когтистые, вытянутые вперед.
   Судя по всему, маленький археоптерикс не испытывал  страха.  Он  вертел
плоской ящерообразной годовой, смотрел на нас и даже пытался ущипнуть  мой
палец.
   - Снимайте,  скорее  снимайте!  -  прошептал  Вениамин  Николаевич  (он
наконец освободился от "антискрежетина").
   Я передал ему археоптерикса. Мне хотелось, чтобы  в  кадре  уместились,
кроме археоптерикса, и мы с Упшинским. Я отодвинул штатив подальше,  навел
аппарат, включил автоспуск и побежал к Вениамину Николаевичу.
   И вот в этот момент ему стало плохо. Он побледнел, схватился за  сердце
и, протянув мне археоптерикса, тихо сказал:
   - Возьмите...
   Я подхватил Вениамина Николаевича, взял у него археоптерикса (он тут же
ущипнул меня) и сунул его Клеопатре.
   А  потом  были  сумасшедшие  полтора  часа,  когда  я  поил  Упшинского
лекарствами (не знаю какими) и бегал по соседним дачам, отыскивая телефон.
Вернулся я на машине "неотложки" и увидел Упшинского на веранде.
   Вениамин  Николаевич,  в  расстегнутой   пижаме,   босиком,   стоял   у
голубятника и выкрикивал в пространство изречения скорее фольклорного, чем
дипломатического характера.
   - Полегчало, - констатировал  пожилой  санитар  и  запихнул  носилки  в
машину.
   Вениамину  Николаевичу  и  в  самом  деле  полегчало,  но  археоптерикс
бесследно исчез.
   Сейчас трудно сказать, как это произошло. Может быть, у  археоптериксов
нет почтения к родителям. Может быть, Антоний  и  Клеопатра  сами  затеяли
драку со своим странным отпрыском. Но бой в голубятнике был  крепкий,  это
факт. Голуби до утра  сидели  на  крыше  и  сердито  переговаривались.  По
веранде летали перья.
   Куда делся археоптерикс, до сих пор неизвестно. Я тогда  сразу  обшарил
голубятник.  Осмотрел  веранду  и   комнаты.   Залез   даже   на   чердак.
Безрезультатно.
   Рано утром  из  города  примчался  мальчишка,  и  мы  вдвоем  тщательно
осмотрели сад.
   Вениамин Николаевич никак не мог улежать  в  постели.  Он  торжественно
поцеловал Дерзкого Мальчишку и тут же расплакался. Всхлипывая, он объявил,
что успел полюбить археоптериксеночка и поэтому надо искать и искать.
   Даже взрослые археоптериксы не летают, они  могут  только  планировать.
Зато взбираться по деревьям археоптериксы, наверное, умеют с первого  дня.
Вряд ли  наш  археоптерикс  сразу  ушел  далеко.  Но  попробуй  отыщи  эту
маленькую полуптицу-полуящерицу...
   Сегодня девятый день после исчезновения археоптерикса. Теперь он  может
быть и в нескольких километрах от дачи.  Пищи  кругом  достаточно:  ягоды,
насекомые.
   Обидно, что  не  осталось  даже  фотоснимка.  На  единственном  снимке,
сделанном в ту ночь,  запечатлен  Вениамин  Николаевич.  В  очках  у  него
отражается моя перекошенная физиономия. Археоптерикс в кадр не попал.
   Два дня мы занимались поисками. Потом Упшинский пошептался с мальчишкой
и объявил:
   - Хватит! Проще получить дюжину новых археоптериксов, чем  найти  этого
наглеца. В конце концов, есть еще порох в палеофиксаторе! В следующий  раз
будем умнее.
   Да, в следующий раз мы обязательно будем умнее!
   Весь  второй  этаж  дачи  заставлен  инкубаторами  и  термостатами.  Мы
потратили  на  это  неделю.  Полсотни  яиц  будут   подвергнуты   действию
палеофиксатора. Мы получим целый допотопный зверинец.
   Вениамин Николаевич  для  закалки  ходит  в  Палеонтологический  музей:
рассматривает скелеты вымерших  животных:  Он  уверяет,  что  уже  привык,
освоился и теперь не станет  волноваться  даже  при  встрече  со  взрослым
тиранозавром.
   Время еще есть, я думаю приладить, автоматическую кинокамеру. На  окнах
- прочные сетки, на дверях - замки. Отсюда и бронтозавр не выберется