!
   Кстати  о  бронтозаврах.  Тогда,  в  первый  раз,  не  случайно  вместо
птеродактиля получился археоптерикс. Дело в том,  что  птеродактили  -  не
предки птиц. Точно так же, как ихтиозавры - не предки рыб, а бронтозавры -
не предки  современных  млекопитающих.  Поясню  это  примером.  Мы  иногда
говорим, что человек произошел от  обезьяны.  Здесь  известное  упрощение.
Человек и обезьяна имеют _общих_ предков. Это как бы две  ветви,  растущие
из одной точки ствола.
   У динозавров и  млекопитающих  тоже  есть  общие  предки  -  древнейшие
пресмыкающиеся и земноводные. Применяя палеофиксатор, нельзя без некоторых
дополнительных  операций  получить  бронтозавра  или   зауролофа.   Нельзя
получить и птеродактиля:  родословная  современных  птиц  восходит  (через
археоптериксов) к тем же древнейшим пресмыкающимся.
   Мы это учитывали. Тут, к сожалению, все  дело  в  кустарном  исполнении
палеофиксатора. Трудно с  достаточной  точностью  провести  дополнительные
операции, которые должны направить развитие зародыша "по боковой линии".
   Правда, мы уже наметили пути усовершенствования нашего  палеофиксатора.
Думаю, скоро удастся получать любых животных. Но пока (в опыте, который мы
сегодня начали) придется рассчитывать, так  сказать,  на  прямых  предков.
(Пользуясь случаем, хочу еще раз предупредить, что  производство  вымерших
животных - дело сложное и опасное. Развитие зародыша в  некоторых  случаях
идет, как бы это сказать, но в исторической последовательности. Тут что-то
вроде  обратного  расположения   геологических   пластов,   когда   сверху
оказываются более древние пласты. Если  не  учитывать  подобные  тонкости,
можно, например, вместо безобидного дроматерия получить саблезубого тигра.
Вероятно, в будущем потребуется специальное законодательное урегулирование
ряда вопросов, связанных с палеофиксацией. Я лично против самодеятельности
в этом серьезном деле.)
   Древнейшие  пресмыкающиеся  не  пользуются  у  широкой  публики   такой
популярностью,  как  бронтозавры  и  птеродактили.  Однако  среди  "прямых
предков" тоже немало экзотических  созданий.  Мы  намерены,  в  частности,
получить полдюжины диметродонов. Это трехметровые  ящеры  с  высоким,  как
парус, гребнем во всю спину. Запрограммированы также четыре  мастодонзавра
(представьте себе жабу величиной  с  танк)  и  десяток  мосхопсов  (ящеры,
похожие на гигантских кривоногих такс).
   На этой экзотике настоял Вениамин  Николаевич.  Неделю  назад  мы  всей
компанией ходили в одну  околонаучную  инстанцию.  Упшинский  сказал,  что
умные люди поймут и поддержат  нас.  Умные  люди,  конечно,  поняли  бы  и
поддержали. Но нам попался жизнерадостный болван. Он оглушительно хохотал.
Он хохотал так, что звенели стекла  книжного  шкафа  и  в  открытую  дверь
кабинета  заглядывали  чьи-то  испуганные  лица.  Мы  ушли,   преследуемые
пушечной силы хохотом.
   Но мы еще придем в этот кабинет. Будьте уверены!  Проще  показать,  чем
доказать. Так что не удивляйтесь, если в один прекрасный день вы встретите
на  Рязанском  шоссе  небольшое  стадо  диметродонов,   мастодонзавров   и
мосхопсов...



    Генрих Альтов.
    Опаляющий разум

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Создан для бури". М., "Детская литература", 1970.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------

                          Разве велик и силен тот, кто силен и велик,
                          Если он слабых не может поднять до вершин своих?
                                                         Рабиндранат Тагор


   Я приехал в этот приморский городок, получив телеграмму  Прокшина.  Был
конец октября. С моря дул холодный, остро пахнущий водорослями ветер.
   - Доктор живет на "Шквале", - сказал мне председатель горсовета. - Ведь
мы стали городом без году неделя. Рабочий поселок - вот что  мы  такое.  А
"Шквал" - это старый пароход местной линии. Да вот из окна  видно...  Нет,
нет, это рыбачьи шхуны. Чуть дальше, у мыска, пароход  с  высокой  трубой.
Скоро порежут на металл,  он  свое  отслужил.  -  Председатель  неожиданно
рассмеялся. - К нам как-то артисты пожаловали, так Андрей Ильич их туда не
пустил. Пригрозил, что поднимет пиратский флаг и выйдет в море...
   - А куда смотрит Советская власть? - спросил я.
   - Советская власть учитывает, что в поселке еще нет больницы, - ответил
председатель. - Ну, а Прокшин классный доктор. Я бы ему не  только  старый
пароход - что угодно отдал бы.
   На берегу, подставив неяркому  солнцу  выпуклые  черные  днища,  лежали
похожие на тюленей лодки. Ветер накатывал на гальку  частые,  злые  волны.
Они тянулись к лодкам и отступали,  оставляя  на  камнях  плотную  шипящую
пену.
   "Шквал"  стоял  у  ветхого  деревянного  пирса.  Прокшина  я  нашел   в
кают-компании. Он сосредоточенно выстукивал что-то на пишущей машинке.
   - Ну вот, как раз вовремя, - обрадовался он. - Мой отпуск на исходе, мы
приступим сегодня же... Хотите испытать на себе?


   Вначале это была обычная журналистская идея. Она возникла полтора  года
назад, в Калуге, куда я приехал по заданию редакции. Был юбилейный  митинг
у памятника Циолковскому, я записывал то, что говорили выступавшие. Идея -
в своем первозданном виде - записана  тут  же,  в  блокноте,  между  двумя
речами: "Памятник - брошюры - современный Циолковский". Это значит: а что,
если бы в свое время Циолковский имел сотую долю средств,  потраченных  на
этот памятник и на этот митинг?
   Я  вспомнил  брошюры,   которые   издавал   Циолковский.   Сейчас   они
библиографическая редкость; мало кто видел эти тоненькие, напечатанные  на
серой  бумаге  книжки  с  пометкой  "Издание  и   собственность   автора".
Циолковский выпускал их крохотными тиражами  -  за  свой  счет.  И  вот  я
подумал: а ведь и сейчас где-то работают  люди,  прокладывающие  столь  же
новые (и потому еще не признанные) пути в науке! Придет время, этим  людям
воздадут должное. Но насколько важнее для них получить _сегодня_  хотя  бы
крупицу будущего признания...
   Я начал поиски.  Когда-нибудь  я  подробнее  расскажу  об  этом:  среди
великого множества прожектеров не так просто было отыскать людей, чьи идеи
напишет на своих Знаменах наука XXI века. Только через полгода,  да  и  то
совершенно  случайно,  я   встретил   человека,   разрабатывающего   нечто
принципиально новое. Теперь в моем списке  девять  фамилий,  "Великолепная
девятка".
   Я считал,  что  придется  вступать  в  бой:  кого-то  защищать,  что-то
пробивать.  Ничего  подобного.  Восемь   человек,   словно   сговорившись,
твердили:  "Рановато,  пока  не  надо..."  И  только   девятый,   Прокшин,
решительно сказал: "Что ж, ринемся в бой. После опыта".
   Прокшин - судовой врач. При первой встрече  я  подумал,  что  эпиграфом
(если придется писать о  Прокшине)  можно  будет  взять  такие  строки  из
"Зеркала морей" Джозефа Конрада: "Спешу прибавить, что он  обладал  еще  и
другим качеством, необходимым настоящему моряку, - абсолютной уверенностью
в себе. Беда только в том, что этим качеством он был наделен в  угрожающей
степени".  Таково  первое  впечатление:   не   то   чтобы   неверное,   но
поверхностное. Да, Прокшин крепко уверен в себе. Он любит  говорить:  "Как
известно, я  не  ошибаюсь".  Все  дело,  однако,  в  том,  откуда  берется
уверенность.
   - Обыкновенная гениальная идея, -  сказал  Прокшин,  когда  я  попросил
объяснить, над чем он работает. -  Возьмем  дурака.  Натурального  дурака.
Надеюсь, вам приходилось встречать такого дурака?..  Очень  хорошо.  Итак,
возьмем рядового дурака и будем  считать,  что  он  равен  нулю  на  шкале
умственного развития. Ста градусам на той  же  шкале  пусть  соответствует
умственный  уровень  Эйнштейна.  Шкала,  конечно,   относительная.   Можно
опускаться ниже нуля  и  подниматься  выше  ста  градусов.  Итак,  я  хочу
спросить: какова по этой шкале "умственная температура"  человечества?  Вы
понимаете - всего человечества. В среднем. Ну?
   Вопрос был не из легких, я промолчал.
   - Будем оптимистами, - продолжал Прокшин. - Однако и при самом  могучем
оптимизме трудно назвать цифру 80 или 60. Вот вы, например, сколько в  вас
градусов?
   Я ответил, что тридцать шесть с половиной. По Цельсию.
   Прокшин одобрительно усмехнулся:
   -  Выкрутились.  А  в  общем-то,  вы  близки   к   истине.   По   самой
оптимистической оценке средняя температура человечества не  выше  тридцати
шести с половиной. По моей шкале.
   Тут  я  сказал,  что  на  то  имеется  множество  серьезных  причин   -
исторических и социальных.  По  данным  ЮНЕСКО,  полтора  миллиарда  людей
голодают. Можно ли обвинить  их  в  том,  что  они  отстают  в  умственном
развитии?
   - Я не обвиняю, - нетерпеливо возразил Прокшин. - Я просто  констатирую
факты. Во-первых, "средняя умственная  температура"  невысока.  Во-вторых,
она поднимается медленно. Слишком медленно.
   - Такие разговоры совершенно бесполезны, если нет четкой  терминологии.
Что такое ум? Что значит - стать умнее?
   - Вот это деловой подход! - обрадовался Прокшин.
   Разговор  происходил  в  таллинском  порту.   Прокшин   спешил,   часто
посматривал на часы. Но я уже понял, что общие рассуждения об  "умственной
температуре" человечества связаны с чем-то конкретным.
   Магнитофон я включил не сразу. Иногда это может все испортить:  человек
начинает говорить деревянным голосом, сбивается, экает и мекает.


   Лента магнитофона

   "- Давайте условимся так. Ум зависит от многих факторов. Но есть  нечто
обязательное, главное. Это - знания. Объем знаний.  Сейчас  вы  возразите,
что  можно  быть  знающим  дураком.  Можно.  Бывает  и  обратное:  человек
безграмотен, но умен. Что ж, это исключения из правил. А  мы  говорим  обо
всем человечестве. Здесь  возможен  только  статистический  подход;  нужно
мыслить правилами, а не исключениями из них.
   Итак, знания. Представьте себе, что все знания мира  можно  практически
мгновенно  вложить  в  головы  всех  людей.  Все  знания  мира...  Готовый
заголовок, а?
   Невежество  -  такова  почва,  на  которой  растет  глупость.  Голодное
невежество рабов. Сытое невежество мещан. Злобное невежество  фашистов.  И
вот мы уничтожаем почву, за которую цепляются корни глупости...
   Дайте, пожалуйста, микрофон, я буду держать сам. Вас эта процедура явно
отвлекает. А я хочу, чтобы вы  поняли.  Итак,  что  произойдет,  если  все
знания мира сделаются достоянием каждого человека на Земле?
   Все знания - слишком неопределенно.  Согласен.  Скажем  так:  знания  в
объеме тридцати - сорока высших образований. В разных сочетаниях.
   Разумеется, человек с такой начинкой  еще  не  застрахован  от  голода,
болезней, страданий. Но у него будет  иммунитет  против  скуки,  безделья,
пьянства. Знания - как уран: когда их объем больше  критической  величины,
начинается нечто вроде цепной реакции.  Покой,  точнее  -  застой,  просто
невозможен.
   Полтора миллиарда людей голодают... Вы использовали сильный довод,  это
врезается в память. Но разве голод не вызван - в конечном счете  -  низким
уровнем образования?
   - Положим, все наоборот: уровень образования зависит от  благосостояния
страны.
   - Это похоже на  выяснение  вопроса,  произошла  ли  первая  курица  из
первого яйца или, напротив, первое яйцо было снесено первой  курицей...  В
обычных  условиях  образование  зависит  от   благосостояния   страны,   а
благосостояние - от знаний. Заколдованный круг. Чтобы хоть в какой-то мере
расколдовать его, требуются десятки лет. Наши средства и  методы  обучения
имеют поразительно малый коэффициент полезного действия.
   Вы понимаете, какая нелепость?  Есть  знания  и  есть  головы.  Но  нет
эффективных средств, позволяющих в короткий срок вложить _все_  знания  во
_все_ головы...
   Гипнопедия? Да вы  просто  гений!  Вы  скромничали,  когда  говорили  о
тридцати шести с половиной градусах. Сейчас вы схватили суть  дела:  нужны
принципиально новые средства обучения. Гипнопедия... Что  ж,  это  хорошая
вещь. Но  существенные  изменения  в  общечеловеческих  масштабах  требуют
средств, в тысячи раз производительнее гипнопедии.  Сильнее,  надежнее  и,
главное, производительнее. Подождите до осени..."


   Вечером в полутемной кают-компании мы  пили  чай  из  массивных  пивных
кружек. Я спросил Прокшина, почему он не провел приличного  освещения.  Он
пожал плечами:
   - Скучно возиться с проводкой. Здесь нашелся аккумулятор,  его  хватает
на неделю, потом можно зарядить в гараже. Вот и кружки: отыскал в буфете -
и ладно. Мелочи жизни. Думать надо о другом.
   Трудно  понять,  когда  Прокшин  говорит  всерьез.  Во  всяком  случае,
пренебрежение мелочами жизни на мешает Прокшину выглядеть подтянуто,  даже
франтовато. Он тщательно выбрит, китель и брюки аккуратно выглажены.
   - Вам здесь понравится, - сказал Прокшин. - Знаете, я с детства  мечтал
хотя бы неделю пожить вот так - на старом корабле. Они  удивительные,  эти
старые корабли. Ведь старые машины  обычно  не  вызывают  никаких  чувств,
разве  что  жалость.  А  корабли...  Я  вырос  у  моря,  дом  стоял  возле
набережной, прямо против  моих  окон  был  причал  с  такими  вот  старыми
кораблями. Я брал книги и уходил  туда,  чаще  всего  на  колесный  буксир
"Гном". У входа на причал была прибита доска с надписью: "Суда не ходыть".
Но сторож, вечно возившийся  с  удочкой  и  червями,  смотрел  на  меня  с
полнейшим равнодушием. Я лежал на палубе  "Гнома",  на  горячих,  шершавых
досках, читал, думал или просто смотрел в  море...  С  одной  стороны  был
порт, шумный, дымный. С другой - бульвар с нарядными аллеями,  лестницами,
цветниками. А "Гном", поскрипывая  плицами  колес,  стоял  у  обшарпанного
причала, и никому до него не было дела, никто не видел, как он красив.  Он
в самом деле был красив. Морские буксиры  с  гребными  колесами  давно  не
строят, вы не судите по пузатым речным буксирам. У "Гнома" был  удлиненный
корпус с высоким изогнутым форштевнем, великолепная архитектура  надстроек
(тут все дело в пропорциях) и широкая, наклоненная назад труба...  Однажды
осенью я вернулся из школы и увидел, что "Гнома" нет. Его повели на  слом,
ухитрились затопить в каких-нибудь ста метрах от  берега  и  бросили.  Там
было неглубоко: почти вся  рубка,  труба,  мачта  остались  над  водой.  С
бульвара все было видно. Впрочем, никто не обращал внимания на  затонувший
корабль, а мне хотелось  реветь  от  обиды,  я  впервые  потерял  друга...
Вечером у меня появилась одна мысль, я понял,  что  нужно  сделать.  Через
четыре дня, ночью, стащив у сторожа-рыболова ялик, я подплыл к "Гному".  Я
провозился часа два, вымок, измазался,  ободрал  ладони,  но  пристроил  в
трубе ведро с залитой мазутом ветошью  и  приладил  зажигатель  с  линзой.
Больше всего возни было с этим  зажигателем.  Его  требовалось  установить
очень  точно,  чтобы  солнце  в  полдень  воспламенило  коробку,   набитую
отломанными спичечными головками...  Два  дня  была  пасмурная  погода,  я
боялся, как бы моя пиротехника не отсырела.  Солнце  появилось  только  на
третий день, в воскресенье. Бульвар был полон народу, я  сидел  у  моря  и
ждал. Зажигатель сработал чуть позже, я уже начал опасаться,  что  расчеты
неверны. Сначала над трубой поднялся легкий белый дымок,  потом  дым  стал
черным  и  повалил,  повалил...  Публика   бросилась   смотреть.   Картина
удивительная: корабль под водой, но из трубы шпарит густой черный  дым.  А
тут еще волны: набегают на рубку, на  трубу  -  полная  иллюзия  движения.
Сначала  люди  шумели,  смеялись,  а  потом  как-то  стихли  и  долго   не
расходились... - Прокшин рассмеялся. - Да, картина была могучая!  Жаль,  я
не догадался тогда поднять флаг на мачте...


   Журналисту порой труднее, чем писателю.  Журналист  не  может  выдумать
героя, не может наделить его по своему желанию теми или иными  качествами.
Приходится разгадывать реальных людей, а это ох как непросто!
   В   каждом   деле   есть   свои   маленькие   хитрости.   Журналистский
экспресс-анализ облегчится, если вы попытаетесь представить,  кем  бы  был
интересующий вас человек в другую эпоху  -  при  каких-нибудь  неожиданных
обстоятельствах. Я мысленно примериваю Прокшину различные  одежды.  Камзол
алхимика? Временами в глазах  Прокшина  вспыхивает  детский  восторг:  вот
смешаем сейчас это с тем, хорошенько нагреем, и... До  чего  же  интересно
знать, что  из  этого  выйдет!  Но  у  Прокшина  нет  внешней  солидности,
органически присущей алхимикам,  особенно  современным.  Тогда  что-нибудь
такое пиратское? Для  начала  я  прикидываю:  а  если  закрыть  один  глаз
Прокшина черной повязкой? Так. Теперь трубку в зубы и... Нет, опять ничего
не получается. Ну хорошо, пока моя задача - проверить аппарат Прокшина.
   Аппарат довольно громоздкий. Центральный пост - нечто  вроде  трех  или
четырех вывернутых наизнанку и взгроможденных друг на  друга  телевизоров.
ЗУ - запоминающее устройство -  шкаф  с  магнитными  барабанами.  Наконец,
биорезонатор, похожий  на  забрало  рыцарского  шлема.  Сегодня  -  только
эксперимент. Но когда-нибудь ЗУ и в самом деле вместит  все  знания  мира.
Замысел Прокшина в том, чтобы "вложить" в голову  человека  знания,  минуя
процесс чтения.
   Современные запоминающие устройства могут  -  при  объеме  в  несколько
кубических дециметров - накопить информацию в миллиарды  двоичных  единиц.
Чтобы  "выдать"  каждую  такую  единицу,  ЗУ  достаточно   тысячной   доли
микросекунды. А глаз медлителен. Путь  информации  по  зрительному  каналу
связан с двукратным превращением  энергии.  Световая  энергия  изображения
превращается сетчаткой глаза в биохимическую. Затем совершается  еще  один
переход:  биохимическая  энергия  превращается  в  электрическую   энергию
биотоков, идущих по зрительному нерву в мозг.
   - Бросьте записывать, - посоветовал Прокшин. - Надо понять.  Тогда  это
запомнится навсегда.  Смотрите,  какая  получается  механика.  Вы  читаете
книгу. Взгляд упал на цифру или букву. На сетчатке  возникло  изображение.
Однако в волокна зрительного нерва идет не  само  изображение.  В  волокна
идет ток. Каждой  букве,  каждой  цифре,  вообще  каждому  изображению  на
сетчатке соответствует своя серия электрических импульсов. Смысл моей идеи
в том, чтобы подавать в зрительный  нерв  "готовые"  токи.  Пусть  человек
читает, не глядя в книгу. Глаз "разжевывает" изображение слишком медленно,
и мы подключаемся к мозгу непосредственно через зрительный нерв с его  ста
тридцатью миллионами волокон. Улавливаете? Каждое волокно - как  отдельный
провод. Можно вести передачу со скоростью, на которую способны лучшие  ЗУ.
Вопросы есть?
   Вопросы были, и Прокшин объяснил - в общих чертах -  устройство  своего
аппарата. Но это  уже  чистая  техника.  Важно  другое.  Сейчас  я  надену
"забрало", и все знания, записанные на магнитных барабанах ЗУ,  в  течение
нескольких секунд "влезут" мне в  голову.  Как  ни  странно,  кроме  этого
нелепого "влезут", нет другого слова  для  обозначения  процесса  переноса
знаний из железного ящика ЗУ в голову.


   Лента магнитофона

   "- Для первого эксперимента шахматы удобнее  всего.  Мы  прокрутим  эту
шарманку несколько раз, и мир получит двух новых гроссмейстеров.  Впрочем,
не ввести ли звание гроссмейстериссимуса?.. "Два  гроссмейстериссимуса"  -
отличный заголовок для вашего репортажа.
   - Только ли знания делают человека гроссмейстером?
   - А что же еще? Знания и опыт. Хотите шикарную  цитату  из  Ласкера?  В
вашем журналистском деле цитаты - великая вещь. Послушайте, что говорил  в
свое время Ласкер: "Игроков, которым мастер может с успехом  давать  ферзя
вперед, существуют миллионы; игроков,  перешагнувших  эту  ступень,  можно
насчитать, наверно, не больше четверти миллиона, а таких,  которым  мастер
ниче