ошел  прочь,  направляясь  к  короткой
лестнице, ведущей на второй этаж клуба. За мной пошел Хюйгенс,  а  наверху
нас ждал Фарентино. Никто  ничего  не  сказал,  но  Фарентино  бросил  мне
взгляд, в котором читалось  предупреждение:  "_С  этим  парнем  дурака  не
валяй. Он деловой_".
   Кабинет  полковника  был  расположен  в  левом  дальнем  углу  клуба  -
небольшой отсек, наскоро отгороженный листами сухой штукатурки. Письменный
стол,  пара  стульев,  компьютерный  терминал,  настенная  карта   города,
испещренная цветными пометками. Очень  по-военному,  очень  по-спартански.
Единственным  украшением  был  стеклянный  шар  на  столе  с   миниатюрным
изображением Арки, погруженной в жидкость со снежными хлопьями.
   Перед столом  Барриса  в  кресле  сидел  человек.  Он  был  одет  не  в
официальный костюм, но все же хорошо: джинсы, хлопковая рубашка для  поло,
замшевый пиджак. Именно поэтому я не сразу  его  узнал.  Солдат  на  входе
отворил дверь, и этот человек повернулся к нам. И только когда он встал  и
протянул руку, я сообразил, кто это.
   - Рад познакомиться с вами, мистер Розен,  -  произнес  он.  -  Я  Кейл
Мак-Лафлин.
   Я поздоровался с человеком, которого  в  последнюю  очередь  ожидал  бы
увидеть в кабинете Барриса. Хоть я и старался сохранить  спокойствие,  мое
недоумение было не скрыть.
   -  Несомненно,  вас  интересует,  что   я   здесь   делаю,   -   сказал
исполнительный директор "Типтри", одарив меня отцовской улыбкой.
   Я пожал плечами:
   - Да нет. Наверное, вы единственный  здесь  человек,  у  которого  есть
членская карточка.
   - Хорошо сказано. - Мак-Лафлин усмехнулся и жестом пригласил присесть в
кресло рядом с ним. Фарентино  сел  с  другой  стороны  стола,  а  Хюйгенс
остался стоять, прислонившись к шкафу с папками. - Но все дело в том,  что
убийство вашего друга связано с жизненно  важными  делами  моей  компании.
Когда Пол узнал, что произошло, он сразу же позвонил мне, и я приехал.
   - Система срочного оповещения, - вполголоса  заметил  я,  посмотрев  на
часы. - Прошло всего три часа, как убили Джона.
   - Гм... да. Система срочного оповещения. Смею вас уверить, что  мне  бы
больше  сейчас  хотелось  спать  в  своей  постели.  -  Лицо   Мак-Лафлина
посерьезнело. - Но я уже сказал,  что  случившееся  сильно  касается  моей
компании. - Он  посмотрел  на  Барриса.  -  Наверное,  будет  лучше,  если
полковник для начала обрисует ситуацию. Джордж?
   - Вы уже знаете,  что  ваш  друг  был  убит,  когда  вел  журналистское
расследование относительно недавнего убийства. -  Баррис  занял  место  за
своим столом. - Чего вы не знаете - это кто его убил и почему.
   - И вы не знаете, - ответил я.
   - Не так, - вмешался Фарентино. - Мы это знаем.
   - Мы тебя опередили, Джерри, - перебил  Хюйгенс.  -  Ты  хорош,  но  мы
лучше.
   - Да  уж,  это  точно.  -  Я  осторожно  коснулся  борозд,  оставленных
наручниками на моих запястьях. - Если вы  такие  быстрые,  зачем  вам  моя
помощь?
   Хюйгенс открыл рот меня отбрить, но Баррис прочистил горло,  и  Хюйгенс
заткнулся. Мак-Лафлин спокойно слушал, обхватив пальцами подбородок.
   - Мистер Хюйгенс хочет сказать, что у нас есть подозреваемый, -  сказал
полковник, открывая ящик стола и  вытаскивая  из  него  толстую  папку.  -
Остается только его поймать...
   Он раскрыл папку, вытащил оттуда фото 18 на 24 и передвинул  его  через
стол. Лицо я узнал сразу, как только взял  фотокарточку:  достойного  вида
джентльмен с седой вандейковской бородкой, замеченный мной в холле "Типтри
корпорейшн".
   - Вы могли его видеть сегодня утром на приеме в моей компании, - сказал
Мак-Лафлин.   -    Его    зовут    Ричард    Пейсон-Смит.    Он    старший
ученый-исследователь    -     фактически     один     из     главных     в
научно-исследовательской программе "Сентинел".
   - Родился в 1967 году в Глазго, в Шотландии, - продолжил Баррис,  читая
досье.  -  Степень  бакалавра  наук  от  Университета  Глазго,  въехал   в
Соединенные Штаты в  1987  году,  здесь  получил  и  степень  магистра,  и
докторскую  степень  в  Университете  штата  Каролина  в  Ирвайне.   После
натурализации работал в  компании  "ДАРПА"  в  Лос-Аламосе,  участвовал  в
различных проектах до 2003 года, когда перешел в "Типтри" для  работы  над
программой "Сентинел".
   Здесь он  остановился  и  взглянул  на  Мак-Лафлина:  Бизнесмен  принял
передачу.
   - На этом месте, мистер Розен, - медленно сказал  он,  -  нам  придется
пройти по тонкому льду. Мы должны будем обсуждать  с  вами  вещи,  имеющие
гриф особой секретности, и я должен быть уверен, что вы не будете говорить
о них за пределами этой комнаты.
   Я открыл рот, собираясь возразить,  но  он,  полузакрыв  глаза,  махнул
рукой:
   - Знаю, знаю. Вы репортер и поэтому не имеете привычки хранить секреты,
и вы не просили тянуть вас в это дело. Но мы в трудном  положении,  и  нам
нужна ваша помощь, и  настолько  срочно,  что  полковник  просто  не  имел
времени обратиться в ФБР с просьбой проверить вашу биографию. И  потому  я
прошу вас подписать документ, чтобы мы могли продолжать.
   Баррис снова полез в стол,  покопался  в  бумагах  и  вытащил  какой-то
документ из трех страниц.
   - Это подписка о неразглашении, -  продолжал  Мак-Лафлин,  а  полковник
передал документ через  стол  мне.  -  Короче  говоря,  вы  обязуетесь  не
разглашать  никаким  третьим  лицам  никакой  секретной  информации,   вам
доверенной. После того, как вы ее подпишете, вас  в  случае  ее  нарушения
можно будет арестовать по федеральным законам  с  предъявлением  различных
обвинений - вплоть до государственной измены.
   Я просмотрел документ. Он  был  напечатан  мелким  шрифтом  через  один
интервал, в нем говорилось примерно то, что сказал Мак-Лафлин. Минимальным
наказанием за вынос сора из избы дяди Сэма было десять лет строгого режима
и штраф таких  размеров,  что  мне  никогда  его  не  отработать,  штампуя
автомобильные номера в мастерских Ливенвортской тюрьмы.
   - Довольно жесткая штука, мистер Мак-Лафлин. -  Я  бросил  документ  на
стол. - Что заставляет вас  думать,  что  я  захочу  подписать  что-нибудь
подобное?
   Баррис пожал плечами.
   - Во-первых, это приблизит вас к поимке того, кто убил Джона  Тьернана,
- сказал он. - Во-вторых, это поможет вам получить обратно свое имущество.
И в-третьих, когда все это закончится, вы  будете  единственным  в  городе
репортером,  кто  сможет  об  этом  рассказать...  хотя  и  с   некоторыми
ограничениями.
   - Угу. А если я не подпишу?
   Полковник улыбнулся, но ничего не сказал.  Фарентино  смотрел  на  меня
очень серьезно. Хюйгенс вытащил руки из карманов, сложил  их  на  груди  и
смотрел на  меня,  как  уличный  кот  на  загнанного  в  угол  мышонка.  А
Мак-Лафлин просто ждал, когда я пойму, сколько будет дважды два.
   Если я чему-то за свою жизнь научился, так это понимать намеки.
   Теперь я понял, почему  меня  арестовали  без  предъявления  обвинения,
приволокли сюда в наручниках и дали увидеть группу пленников, загоняемых в
бетонные клетки под стадионом. Мне хотели показать,  чего  на  самом  деле
стоит моя жизнь. Если я откажусь играть по их правилам, я исчезну, и  даже
рябь по воде не пойдет. Короче, не согнешься - сломаешься.
   Сейчас полночь, и если я не поступлю правильно, солнца  мне  больше  не
видать.
   Прошли секунды, Баррис взял ручку со стола и без единого слова протянул
ее мне. Я заколебался, потом взял у него ручку, положил документ на стол и
расписался на пустом месте в конце каждой страницы.  Интересно,  у  Фауста
было такое же чувство?
   - Ты правильно поступил, Джерри, - сказал Хюйгенс. - Раз в жизни  решил
выбрать ту команду, которую надо.
   - Ага, - шепнул я сам себе, - не забудьте меня позвать играть плей-офф.
   Может быть, Мак-Лафлин расслышал, но ничего не сказал. Когда я закончил
подписывать договор с дьяволом, Баррис принял его  у  меня,  посмотрел  на
подпись, сунул документ в ящик и со стуком его закрыл.
   - Благодарю вас, мистер Розен, - сказал он, складывая руки,  как  будто
держа в ладонях теннисный мяч. - Может быть, вы сейчас мне не поверите, но
вы поступили правильно, и ваша страна благодарит вас за это.
   Мак-Лафлин протянул руку и взял со стола шар с метелью. Он пару раз его
встряхнул, и вокруг миниатюрной Арки закружился хоровод хлопьев.
   - А вот теперь, - сказал он, - пора вам рассказать про Рубиновую Ось.



12. ПЯТНИЦА, 0:52

   Когда мы закончили, Майк Фарентино вывел меня из  клуба  "Стадион".  Мы
ничего друг другу не сказали, пока спускались на лифте на первый  этаж,  а
там прошли через охраняемое фойе, и я пошел прочь от стадиона.
   - Эй, Розен! - позвал Фарентино. - Вас подвезти?
   - Нет, спасибо, - ответил я. - Пешком дотопаю - здесь рядом.
   В этом и в самом деле не было необходимости. Баррис заверил  меня,  что
мне теперь обеспечен свободный проход по всем улицам после  комендантского
часа, пока я играю по его правилам. Перед уходом он дал мне ламинированную
пластиковую карточку и сказал, чтобы я всегда носил ее  с  собой.  На  ней
была оттиснута эмблема ВЧР, и в случае, если меня  остановит  патруль,  ее
надо предъявить. Вроде как разрешение на проход  всюду  от  самой  главной
шишки.
   Площадь  была  почти  пуста,  только  несколько  солдат   дежурили   на
баррикаде. Почти все "Пираньи" куда-то исчезли,  скорее  всего  уехали  на
патрулирование. В Даунтауне все выглядело мирно: на улицах не было  машин,
городские шумы смолкли, и  только  странно  посвистывали  ночные  птицы  в
ветвях вязов; эту идиллию прервал вой винтов "Апача",  приземлившегося  на
территорию стадиона.
   Фарентино проводил взглядом низко над головами провывший миксер.
   - Насколько ты поверил?  -  спросил  он  вполголоса,  кинув  взгляд  на
часового у входа в клуб "Стадион". - Я имею в виду, сколько там  лапши  на
уши, во всем в этом?
   У меня было свое мнение, но я не был уверен, что хочу им  поделиться  с
полицейским.
   - Не знаю, лейтенант. - Я  решил  соблюсти  осторожность.  -  Эту  кашу
расхлебывать вам - вы мне и скажите...
   - ...Майк. Так меня зовут друзья.
   - И я теперь твой  друг,  Майк?  -  Я  посмотрел  на  него  в  упор.  -
Большинство моих друзей не стало бы вышибать у  меня  дверь  и  тащить  за
шиворот на ночь глядя...
   - Тпру, приятель! Остынь! - Он вскинул руки,  как  бы  оправдываясь.  -
Приказ  отдал  полковник,  а  не  я.  Я  только  доложил,  что   пакет   с
вещественными доказательствами был вскрыт, диск исчез,  а  ты  -  наиболее
вероятный подозреваемый. Он и послал своих горилл...
   - Да, Майк, понимаю. Ладно, бывай.
   Я повернулся идти, но он поймал меня за  рукав.  Раньше,  чем  я  успел
что-нибудь сказать или сделать, он сунул мне в руку что-то, что  достал  у
себя из-за пазухи.
   Это был Джокер.
   - Я его нашел в  кладовке,  когда  ходил  отливать,  -  пояснил  он.  -
Остальное ты, наверное, завтра получишь.
   Я положил Джокера на ладонь и внимательно осмотрел. Вроде бы в него  не
лазили, и даже минидиск был на месте, но точно знать нельзя, пока Джах  не
проведет полную диагностику.
   - Спасибо, - сказал я, сунув машинку в нагрудный карман куртки. - Потом
обсудим...
   - Послушай, Джерри. - Его голос понизился почти до шепота.  -  Я  знаю,
что ты этому не веришь, но... - Он заколебался, но продолжал: -  На  самом
деле все не совсем так, как кажется, понимаешь? Я не думаю, что  Баррис  и
Мак-Лафлин кому-нибудь из нас выложили все  до  конца.  Похоже,  что  этот
персонаж - Пейсон-Смит - не сумасшедший ученый,  каким  они  пытаются  его
изобразить.
   - М-м? - Ночь свежела, я запахнул куртку и застегнул "молнию". - А  как
_ты_ думаешь, что они оставили на дне кастрюли?
   - Не знаю. Но чую крысу. - Он снова оглянулся через плечо. -  Верь  или
не верь, но я тебе скажу, что в полиции не все в телячьем восторге от ВЧР.
У нас и в самом деле куча проблем в Сент-Луисе,  но  для  их  решения  нам
совершенно нет нужды в танках и вертолетах. От них только хуже.
   - Подписываюсь под каждым словом, - ответил я, - но от этого верю  тебе
не  больше.  Пока  что  я  вижу  перед  собой  здоровенного  долболоба   с
полицейским значком.
   Он побагровел, но, кивнул:
   - Понимаю. Но могу тебе сказать... тут у нас есть долболобы  поздоровее
и чином постарше, и я им верю не больше, чем ты мне.
   Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит честно. Он уже  не  был
детективом из отдела убийств, и я тоже уже  не  был  репортером.  Мы  были
просто  два  человека,  которым  много  мерзости  пришлось  перевидать  за
последние месяцы и которых пугало то,  что  случилось  с  родным  городом.
Отдел полиции Сент-Луиса  в  целом  никогда  не  вызывал  у  меня  горячих
симпатий, но некоторые отдельные лица там и в самом деле  болели  за  свою
работу и не строили из себя героев полицейских боевиков - тех, что  хлебом
не корми, а дай повышибать мозги и двери. Майкл  Фарентино  был,  кажется,
одним из них.
   Да и к тому же у меня появилось очень странное подозрение, которое  мне
захотелось проверить...
   - Ты с машиной? - спросил я. Он кивнул. - Подбросишь меня в Уэбстер?
   Он глянул на часы и пожал плечами:
   - Ради Бога. А зачем тебе туда?
   - Хочу навестить свою бывшую, - ответил я, направляясь вслед за  ним  к
припаркованному у баррикады четырехдверному "крайслеру". -  Представляешь,
какой будет ей сюрприз, когда я завалюсь в час ночи на полицейской машине?


   Поездка до Уэбстер-Гроувз была недолгой. Фарентино выскочил на "И-44" у
моста Поплар-стрит, движение на ней было очень вялым -  время  от  времени
попадался междугородный грузовик, идущий в Спрингфилд, или в Оклахому, или
в Техас. Начал накрапывать  легкий  дождик,  машина  наполнилась  шелестом
дворников и бормотанием голосов из смонтированного  под  приборной  доской
полицейского сканера.
   Мы говорили мало. Он был усталый, я был усталый, и он уже хотел  только
добраться домой, где жена ждала его, поглядывая на  дверь,  а  вот  моя...
Ладно,  как-нибудь  переступлю  половичок,  когда  войду.  Откинувшись  на
сиденье и глядя на встречные грузовики, я вспоминал  все,  что  рассказали
мне в кабинете Барриса.
   В основном я старался подсчитать, сколько раз дал звонок мой встроенный
детектор лапши на уши.
   Когда-то Эрнест Хемингуэй, крестный отец всех уважающих себя сутенеров,
живущих выводом слов на панель, сказал, что самый большой дар для писателя
- это противоударный и дуракоупорный детектор фальши.
   Для репортера это означает  умение  инстинктивно  почувствовать,  когда
человек вешает тебе лапшу на уши. Я за  годы  писательства  вырастил  себе
кое-какой лапшометр, и он, хотя и не противоударный  и  не  дуракоупорный,
прозвонил за время моего сидения в клубе "Стадион" раза  четыре,  если  не
пять.


   "Рубиновая Ось", или просто "Руби" было кодовым  именем  Пентагона  для
некоторого научно-исследовательского проекта "Типтри корпорейшн" в  рамках
программы "Сентинел": разработка точной спутниковой системы  слежения  для
вычисления  траекторий  суборбитальных  баллистических  межконтинентальных
ракет. Первой трудной  задачей  была  разработка  энергетического  оружия,
способного проникать сквозь земную атмосферу без больших потерь  мощности,
и  это  удалось  сделать,  когда  головастики  из   Лос-Аламоса   изобрели
химический лазер, у которого в качестве источника энергии вместо  обычного
водорода работал фторид дейтерия.
   Второе  главное  препятствие  состояло  в   разработке   для   спутника
"Сентинел-1" системы "три К". Для успешной борьбы с ракетами,  запущенными
с корабля или подводной лодки в  Атлантике,  системы  управления  спутника
должны были быть  автономными,  способными  не  только  на  обнаружение  и
слежение за ракетами в момент их  запуска,  но  и  должны  уметь  отличать
возможные ложные ракеты от истинных целей. Проблема усугублялась тем,  что
при запуске ракеты с корабля рядом с Восточным побережьем у спутника  было
только несколько минут на обнаружение ракеты, взятие  ее  под  контроль  и
уничтожение;  не  успеешь  -  ядерная  боеголовка  может  взорваться   над
Нью-Йорком или Вашингтоном.
   Лидером команды  "Рубиновая  Ось"  был  Пейсон-Смит,  поскольку  в  его
научной биографии были и высокоэнергетические  лазеры,  и  кибернетика.  В
команду  входили  еще  трое  ученых:  Ким  По  -  молодой   иммигрант   из
Объединенной Кореи, работавший ранее с Пейсон-Смитом в Лос-Аламосе,  Джефф
Морган - еще моложе Кима,  взятый  на  работу  сразу  из  Массачусетсского
технологического, и - для меня это не было сюрпризом,  хотя  я  постарался
этого не  проявить,  -  Берил  Хинкли,  бывший  профессор  Калифорнийского
технологического, оставившая академическую  среду  ради  более  прибыльной
карьеры в промышленности.
   - Мы знали, что у  Ричарда  были  кое-какие  опасения,  когда  компания
пригласила его для работы в программе, -  говорил  Мак-Лафлин.  -  Была  у
него, скажем, пацифистская жилка, но нам был нужен его опыт. Нам думалось,
что для проекта "Сентинел", как чисто оборонного по самой  своей  природе,
он сможет преодолеть свои левацкие симпатии.  Начало  работы  подтвердило,
казалось, этот прогноз.
   Но по  мере  развития  проекта  и  постепенного  преодоления  командой,
технических  препятствий  поведение  Пейсон-Смита  становилось  все  более
нервозным. Он все чаще выходил из  себя,  орал  на  своих  сотрудников  за
малейшие ошибки и даже за личные телефонные разговоры в  рабочее  время  -
например, договориться с  дантистом.  Правда,  через  некоторое  время  он
остывал, но вдобавок он начал  еще  и  высказывать  во  всеуслышание  свое
мнение о проекте "Сентинел", называя его "Машиной судного  дня",  "Военной
повозкой Пентагона" и тому подобное. По мере воплощения в жизнь  программы
"Рубиновая Ось" и приближения этапа постройки спутника Пейсон-Смит перешел
к откровенной враждебности по отношению  к  остальным  трем  членам  своей
команды: в его кабинет боялись заходить,  чтобы  не  слушать  монологов  о
политике. Он впал в маниакально-депрессивный психоз, и молчаливые  периоды
помрачения порой тянулись неделями.
   - А в вашей компании этого не заметили? - спросил я. - Если проект  был
так важен, почему вы не заменили Пейсон-Смита или хотя бы не заставили его
обратиться к психи...
   - Именно из-за важности проекта - ты сам сказал.  -  Хюйгенс  кинул  на
меня косой взгляд, в котором читалось: "Ты не понимаешь, о чем  говоришь".
- Программа велась в жестких сроках, и мы не могли просто так его взять  и
уволить. Кем его заменить? И кто сработается с командой на  таком  позднем
этапе? Мы...
   Мак-Лафлин глянул на Хюйгенса, и тот смолк.
   -  Заставить  Ричарда  обратиться  к   штатному   психологу   оказалось
невозможным, - более спокойным тоном  продолжил  Мак-Лафлин.  -  Когда  мы
назначали для него встречи, он  находил  способы  от  них  уклониться.  Он
упрям, и... - Мак-Лафлин беспомощно развел руками, - нам оставалось только
с ним работать и надеяться на лучшее.
   На этом месте у меня первый раз зашкалило  детектор  вранья.  Теперь  я
знал почему.
   Прежде всего:  какую  бы  работу  ни  выполнял  Пейсон-Смит  в  команде
"Рубиновая  Ось",  совершенно  невероятно,  что  "Типтри"  не  могла   его
заменить, даже в крайней ситуации. Как бы ни был он башковит, я не слышал,
чтобы его  имя  произносили  с  таким  же  придыханием,  как  имя  Роберта
Оппенгеймера; а того заменили в свое время за милую душу.  Он  всего  лишь
открыто высказал возражения против атомной бомбы, да и  то  после  взрывов
над Японией. Его никто не называл душевнобольным, его только подозревали в
прокоммунистических симпатиях.
   Если бы слова Хюйгенса были правдой, Пейсон-Смита сунули бы в  укупорку
немедленно,  как  психически  неуравновешенного,  _да  еще_  и  противника
проекта "Сентинел", и причем сделали бы это раньше,  чем  спутник  был  бы
построен, а не то что приведен в готовност