под  нашим  полным
контролем. И все же мы оставим им надежду. Надежду на освобождение.
     - Так вы освободите нас всех?
     - Это не совсем освобождение, потому что никто из вас  не  отличается
особой лояльностью.  С  Линганой  мы  поступим  по  своему  усмотрению,  и
следующий Автарх вряд ли осмелится восстать против Хана. Ассоциации больше
не будет. Мятежники, которых мы захватили, будут сосланы  на  ближайшие  к
Тирании планеты. Ты же не сможешь вернуться на Нефелос; и  не  рассчитывай
на это. Ты и полковник Ризетт, вы всегда будете жить на Родии.
     - Очень хорошо, - сказал сдержанно Байрон, - но как быть со  свадьбой
Артемиды?
     - Ты хочешь, чтобы она не состоялась?
     - Вы должны знать, что мы любим друг друга и хотели бы пожениться.
     - Как там говорили древние? "Необходимо  прощать  ложь  влюбленным  и
дипломатам".
     - И все же предупредите Хана,  что  укрепление  правящей  фамилии  на
Родии может грозить ему новыми трудностями, как в случае с Линганой.
     Все это время Аратап смеялся.
     - Хочешь добрый совет? - отсмеявшись, спросил он.
     - Какой?
     - Поскорее женись на ней. Для Поханга мы подыщем другую невесту.
     Пораженный Байрон протянул ему руку:
     - Спасибо, сэр.
     Аратап пожал ее.
     - Мне не особенно нравится Поханг. Да, я хочу, чтобы ты  еще  кое-что
запомнил. Не давай амбициям одержать в тебе верх. Хотя ты  и  женишься  на
дочери Правителя, сам ты никогда не станешь Правителем. Ты не тот человек,
который нам нужен.
     Аратап проводил "Беспощадность" взглядом. Молодой человек свободен, а
сам он уже на полпути в Тиранию. Да, майора Андроса хватил бы удар!
     Он должен прибыть на Тиранию. Возможно, с ним встретится  Хан,  чтобы
выслушать его. Взвесив все "за" и "против", Хан, безусловно,  поймет,  что
другое решение было невозможным, и не осудит его.

     Ризетт на борту "Беспощадности" также проводил  взглядом  тиранийский
флагман.
     - Итак, он отпустил нас! - заметил полковник. - Знаешь, если  бы  все
тиранийцы были похожи на него, я бы пошел к ним на службу. Как ты думаешь,
он слышит сейчас, что мы говорим?
     Байрон оторвал глаза от пульта:
     - Конечно, нет. Да и вряд ли он захотел бы делать это. Вспомни,  ведь
он первый рассказал нам все, что знал о нас.
     В рубку вошла Артемида. Она прижала палец к губам:
     - Не так громко. Мне кажется, он уснул. Скоро мы уже будем на  Родии,
верно, Байрон?
     - Чтобы добраться  туда,  нам  хватит  одного  Прыжка,  Арта.  Аратап
вычислил его для нас.
     - Пойду помою руки, - Ризетт вышел из рубки.
     Они проводили его взглядами, и Байрон обнял девушку.  Он  целовал  ее
глаза, губы, волосы, руки; поцелуи были нежными и легкими.
     - Я очень люблю тебя! - сказала она.
     - Я люблю тебя так, - ответил Байрон, - что не могу выразить словами.
Как ты думаешь, он даст согласие на наш брак?
     - Пока не знаю. Но я попытаюсь еще раз все объяснить ему.
     Их диалог прервал вернувшийся в рубку Ризетт.
     - Значит, нам предстоит прожить на Родии до самой смерти... Не  думал
я, что меня может ожидать подобное. Эх,  и  почему  этот  мятежный  мир  -
только выдумка?
     - Мятежный мир существует, Теодор.
     - Что?!
     - Мятежный мир здесь.
     Ризетт резко ответил:
     - Я еще не совсем свихнулся, Байрон.
     - Я не лгу. Такой мир существует, и я знаю, где он находится.  Я  мог
узнать  это  несколько  недель  назад,  но  только  сейчас   мне   удалось
сопоставить все факты. Вспомни слова Джоунти, когда он  понял,  что  мы  с
тобой заодно. Помнишь?
     - Нет.
     - Он сказал, что на свете множество звезд, и до любой  из  них  нужно
добираться через миллиарды миль. Вот тут-то я все и понял.
     - Что ты имеешь в виду? - спросила Артемида.
     - Подумай сама. Метеор врезался в корабль дяди Джила  и  сбил  его  с
курса. Поэтому окончание Прыжка было уже не в нашей  системе  планет.  Так
думал дядя Джил. Так считал и Автарх. И оба они ошибались. А что, если при
столкновении направление полета и скорость не изменились?
     - Тогда...
     - Да, тогда корабль приземлился там, где и должен был - на  Родии.  И
как это я сразу не догадался?
     Артемида сказала:
     - Но ведь тогда мятежный мир должен быть у нас дома. Это невозможно!
     - Почему  же  невозможно?  Этот  мир  находится  где-то  в  Родийской
Системе. У нас есть два способа найти его. Давай опять обратимся к фактам.
Что случилось с Джилбертом после возвращения из мятежного мира?  Он  вновь
был на Родии. Он считал,  что  это  -  заслуга  совершенного  тиранийского
корабля, хотя скорее всего жители мятежного мира, зная, что на борту этого
корабля один из Хенриадов, никогда не оставили бы его  в  живых,  если  бы
этот мир находился за пределами Родийской Системы.  Кто,  кроме  родийцев,
стал бы сохранять жизнь Хенриаду?
     Артемида взволнованно перебила его:
     - Но если то, что ты говоришь, - правда,  то  мой  отец  находится  в
страшной опасности.
     - И находился в ней все последние двадцать лет. Но вовсе  не  по  тем
причинам, которые ты имеешь в виду. Однажды Джилберт  рассказал  мне,  как
сложно было ему прикидываться дурачком. Но твоему отцу  играть  свою  роль
было намного сложнее.
     - Ты же не хочешь сказать...
     - Именно это я и хочу сказать, Арта. И вот что  надоумило  меня.  Еще
когда Автарх обвинял твоего отца в предательстве, я усомнился в  том,  что
мой отец мог оказаться таким доверчивым. Мы были уверены, что отец работал
на Джоунти, и ошибались.  Еще  больше  в  моей  уверенности  меня  укрепил
Джилберт, когда рассказал о том, что отец и Правитель долго  разговаривали
в библиотеке. На самом деле отец служил Правителю и был просто  лазутчиком
в стане Джоунти. Знаешь, почему для меня было  так  важно  спасти  корабль
Аратапа? Не из-за себя, конечно, и даже не из-за тебя. Я должен был спасти
Правителя. Он самая важная персона среди нас. Бедняга Джилберт не  понимал
этого.
     Ризетт простонал:
     - Я просто не могу во все это поверить.
     Внезапно в их разговор вмешался новый голос:
     - И тем не менее - поверь. Это правда.
     У двери стоял Правитель. Это был его голос и в то же время не его. Он
звучал веско и уверенно.
     Артемида подбежала к нему:
     - Отец! Байрон говорит...
     - Я все слышал. - Он ласково провел рукой по ее волосам. - И все  это
правда. Я даже согласен на ваш брак.
     Она изумленно всматривалась в него:
     - Ты говоришь совсем не так, как раньше. Ты говоришь...
     - Как если бы я не  был  твоим  отцом,  -  грустно  сказал  он.  -  К
сожалению, Арта, так будет недолго. Как только мы вернемся на  Родию,  все
будет, как прежде.
     Байрон затаил дыхание. Хенрик жестом подозвал его к себе.
     - Было время, молодой человек, когда мне  хотелось  принести  тебя  в
жертву. Такое время может возникнуть вновь. И тогда я  не  смогу  защитить
тебя. Понимаешь?
     Они кивнули друг другу.
     - Двадцать лет назад я был не так уверен в себе, - продолжал  Хенрик.
- Я только вступил в эту роль, и страдал нерешительностью.  Мне  следовало
бы убить Джилберта, а я сохранил ему жизнь. Именно поэтому кое-кто  теперь
знает, что мятежный мир существует, и что я - его вождь.
     - Это знаем только мы, - возразил Байрон.
     - Не считай Аратапа глупее, чем он есть, - Хенрик слегка  усмехнулся.
- Вам с ним были известны одни и те же факты,  и  если  ты  сумел  сделать
правильные выводы, значит, то же самое может и он.  Я  уверен,  что  и  на
свободу он отпустил  тебя  с  одной-единственной  целью  -  чтобы  поближе
подобраться ко мне.
     - Значит, мне придется покинуть Родию? - Байрон чуть не плакал.
     - Нет. Это будет фатальной ошибкой. Нет никаких причин для  подобного
поступка, и это может насторожить кое-кого. Поэтому ты останешься с нами и
будешь делать вид, что ничего не произошло.
     - Но, Правитель, вы не знаете кое-чего. Существует один документ...
     - Который искал твой отец?
     - Да.
     - Твой отец, мой мальчик, тоже знал не все. Он знал  о  существовании
этого документа, но не знал, где документ находится. Если бы он спросил об
этом меня, я бы сразу же сказал ему, что на Земле документа давно нет.
     - Более того, сэр. Я уверен, что им владеют тиранийцы.
     - Ну, конечно же, нет! Документ у меня. Вот уже  двадцать  лет  он  у
меня. Я получил его, когда еще только  зрела  идея  мятежного  мира.  И  я
всегда знал, что нужно нам, чтобы победить.
     - Это какое-нибудь оружие?
     - Это самое мощное оружие во Вселенной. Оно  разрушит  и  Тиранию,  и
Родию, но спасет Королевства Космической Туманности. Без него мы, конечно,
можем противостоять тиранийцам, но  при  этом  только  заменим  феодальный
деспотизм другой формой угнетения. Мы  должны  стремиться  совсем  к  иной
политической модели. Придет время, как это уже  было  однажды  на  планете
Земля, и появится новый, еще невиданный в Галактике тип правительства.  Не
Ханство, не Автархия, не Директория.
     - Во имя неба, - взмолился Байрон, - так что же это будет?
     - Люди.
     - Люди? Но как они смогут управлять? Ведь  решения  должен  принимать
только один человек?
     - Ерунда. История докажет тебе, что это возможно не только  на  одной
маленькой планете, а и во всей Галактике.
     Правитель улыбнулся:
     - Подойдите, дети. Я хочу благословить вас.
     Дрожащей рукой Байрон взял за  руку  Артемиду.  Он  был  как  никогда
счастлив. И все же что-то угнетало его.
     - Сэр, не сочтите это нахальством, но позволите ли вы  мне  заглянуть
когда-нибудь в этот документ?
     Артемида весело рассмеялась:
     - Если ты не сделаешь  этого,  отец,  моя  семейная  жизнь  не  будет
удачной.
     Хенрик улыбнулся в ответ:
     - Я знаю этот документ наизусть. Слушайте.
     И глядя в смотровое стекло на родийское солнце, Хенрик  начал  с  тех
самых слов, которые были  старше  -  гораздо  старше  -  чем  все  планеты
Галактики вместе взятые:

     Мы, народ Соединенных Штатов, в целях  создания  совершенного  союза,
установления  справедливости  и  равенства,  обеспечения  независимости  и
безопасности, одобряем и подтверждаем эту Конституцию  Соединенных  Штатов
Америки...




                               Айзек АЗИМОВ

                               ГАЛЬКА В НЕБЕ




                          1. МЕЖДУ ДВУМЯ ШАГАМИ

     За  две  минуты  до  своего  внезапного  исчезновения  Джозеф   Шварц
прогуливался по приятным ему улицам пригородного Чикаго, цитируя про  себя
Браунинга.
     В  некотором  смысле  это  было  странно,  поскольку  Шварц  едва  ли
производил впечатление человека, увлекающегося поэзией. Он выглядел именно
тем, кем был: портной на пенсии, которому серьезно не  хватало  того,  что
сегодняшние  умники  называют  "общим  образованием".   Благодаря   своему
стремлению  к  знаниям,  он  много  читал.  И  хотя  его   чтение   носило
бессистемный характер, Шварц знал много "отовсюду  понемножку":  память  у
него была великолепная.
     Например, Браунинга он в молодости читал дважды и, конечно же, помнил
прекрасно. Большая часть была ему непонятна,  но  эти  три  строчки  стали
особенно дороги в последние годы. И он вновь повторил их про себя  в  этот
яркий солнечный день 1949 года.

                   "Со мною к радости иди!
                   Все лучшее ждет впереди,
                   Жизни конец, если ты упустил начало..."

     Теперь Шварц полностью ощущал их смысл.  После  юношеской  борьбы  за
жизнь в Европе, и позднее, в Соединенных Штатах, безмятежная  обеспеченная
старость была особенно приятной. У него  была  хорошая  жена,  две  удачно
вышедшие замуж дочери и внук - для утехи в эти последние  лучшие  годы.  О
чем еще можно было беспокоиться?
     Правда, существовали еще атомные бомбы и все эти разговоры о  третьей
мировой войне, но Шварц верил в лучшие черты людей и  в  то,  что  они  не
допустят еще одной  войны  и  того,  чтобы  Земля  когда-либо  увидела  ад
разъяренного атома. Поэтому он снисходительно улыбался детям, мимо которых
проходил, и мысленно желал им быстрого и не слишком  трудного  пути  через
юность к тому лучшему, что впереди.
     Он поднял  ногу,  чтобы  переступить  через  куклу,  лежащую  посреди
тротуара. Спокойно опустить эту ногу ему было не дано...
     В другой части Чикаго находился институт ядерной физики, и работавшие
в  нем  люди  также  имели  свои  теории  относительно  моральных  качеств
человека, но понимали и то, что инструмент для измерения этих  качеств  до
сих пор  не  создан.  Размышления  на  эту  тему  зачастую  ограничивались
упованием на некие высшие  силы,  которые  помогут  предотвратить  попытки
людей превратить изобретения человечества в смертоносное оружие.
     Удивительно,  что  человек,  проявляя  необузданное   любопытство   в
исследовании атома,  способного  погубить  в  считанные  секунды  половину
человечества,  обладает  столь  же  удивительной  способностью   рисковать
собственной жизнью ради спасения другого человека.
     Как-то  доктор  Смит,  проходя  мимо  полуоткрытой  двери  одной   из
лабораторий, вдруг заметил в ней странное голубое свечение. Химик,  бодрый
молодой  человек,  насвистывая,  наклонял   мензурку,   почти   до   краев
наполненную жидкостью, в которой медленно оседал, постепенно  растворяясь,
белый  порошок.  Собственно,  почти  ничего  не   происходило,   но   Смит
инстинктивно почувствовал тревогу.
     Вбежав в комнату, он схватил линейку и сбросил ею на пол стоявший  на
печи   тигель.   Послышалось   шипение   расплавленного   металла.    Смит
почувствовал, как на лице у него выступили капли пота.
     Химик ошеломленно уставился на бетонный пол, на котором  уже  застыли
брызги серебристого металла.
     - Что случилось? - с трудом выговорил он.
     Смит пожал плечами. Он сам еще ничего не понимал.
     - Не знаю. Скажите... Чем вы занимались?
     - Ничем, - пробормотал химик. - Это всего лишь необработанный уран. Я
производил электролиз меди... Понятия не имею, что могло случиться.
     - И все же что-то случилось, молодой человек, я видел свечение вокруг
этого тигля. А это значит, возникла жесткая радиация. Так, говорите, уран?
     - Да, но необработанный уран, это ведь безопасно. Я имею в виду,  что
чистота - один из наиболее важных критериев расщепления, не правда ли?  Вы
думаете произошло расщепление? Это же не плутоний, и его не облучали.
     - К тому же, - задумчиво сказал Смит, - масса была ниже  критической.
Или по крайней мере ниже той критической массы, которую мы  знаем.  Мы  не
столь хорошо знаем  атом,  чтобы  быть  в  нем  уверенными.  Когда  металл
остынет, я бы советовал вам собрать его и тщательно изучить.
     Он задумчиво оглянулся вокруг, затем подошел к противоположной  стене
и остановился у точки на уровне плеча.
     - Что это? - обратился он к химику. - Это всегда здесь было?
     - Что  именно?  -  молодой  человек  быстро  подошел  и  взглянул  на
указанную Смитом точку. Тонкое отверстие,  которое  могло  быть  проделано
гвоздем, было сквозным.
     Химик покачал головой.
     - Раньше я этого не видел, правда, я особо и не приглядывался.
     Смит  молчал.  Он  отошел  назад  и  приблизился   к   термостату   -
прямоугольной коробочке с тонкими металлическими стенками.
     - Ну, а  это  что  такое?!  -  Смит  мягко  коснулся  пальцем  стенки
термостата. В металле тоже было маленькое аккуратное отверстие.
     Глаза химика расширились.
     - Раньше этого точно не было.
     - Хм. А с вашей стороны есть отверстие?
     - Черт побери! Да!
     - Хорошо. А теперь взгляните в отверстие.
     Он приложил палец к дырке в стене.
     - Что вы видите?
     - Ваш палец. Вы отметили им отверстие?
     Смит говорил спокойно, но видно было, что это давалось ему с трудом.
     - Посмотрите в противоположном направлении... Что вы видите теперь?
     - Ничего.
     - Но это место, где стоял тигель с ураном? Вы смотрите прямо на него,
не так ли?
     - Я думаю, да, - неуверенно сказал химик.
     Быстро взглянув на именную табличку на все еще открытой  двери,  Смит
тихо сказал:
     - Все это должно оставаться в строжайшем секрете, мистер Дженингс. Вы
меня понимаете?
     - Конечно.
     - Тогда выйдем отсюда. Лабораторию необходимо проверить на  радиацию,
а нам придется обратиться к врачу.
     - Вы думаете, возможно облучение? - химик побледнел.
     - Увидим.
     Однако серьезных следов облучения  ни  у  одного  из  них  не  нашли.
Кровяные тельца были в норме, ничего не  показало  и  исследование  корней
волос.
     Никто в институте так и не смог объяснить, почему тигель с ураном при
массе гораздо ниже критической, не подвергавшийся бомбардировке нейронами,
неожиданно стал источником жесткой радиации.
     В составленном отчете доктор Смит  не  сообщил  всей  правды.  Он  не
упомянул об отверстиях в лаборатории, и  о  том,  что  ближайшее  к  тиглю
отверстие было едва заметно, следующее, на другой стороне термостата, было
чуть больше, отверстие же в стене, удаленное  на  расстояние  в  три  раза
большее, имело диаметр крупного гвоздя.
     Луч, движущийся по прямой линии, может пройти несколько миль,  прежде
чем кривизна Земли сделает невозможным его дальнейшее движение, а, значит,
и разрушение, и достигнет к тому времени десяти футов  в  диаметре,  после
чего направится в космос, расширяясь и слабея.
     Никогда и ни с кем он не делился этой мыслью.
     Никому не рассказывал он и о том, как на следующий день  просматривал
утренние газеты, поставив перед собой весьма определенную цель.
     В гигантской метрополии каждый день исчезает столько людей, но  никто
еще не приходил в полицию с рассказом  об  исчезновении  человека,  причем
прямо на виду у всех.
     И доктор Смит постарался об этом больше не думать...


     Для Джозефа Шварца это произошло прежде, чем он успел шагнуть. Подняв
правую ногу, чтобы переступить через куклу, он на  мгновение  почувствовал
головокружение - как будто на долю секунды вихрь поднял и перевернул  его.
Когда он наконец опустил ногу,  дыхание  у  него  перехватило,  он  ощутил
неожиданную слабость в коленях и стал медленно опускаться на траву.
     Долгое время он не решался открыть глаза, но  наконец  заставил  себя
сделать это.
     Это была правда! Он сидел на траве, хотя  ясно  помнил,  что  шел  по
асфальту.
     Дома исчезли! Белые дома, каждый со своим садом, стоявшие здесь  один
за другим, все исчезли!
     И сидел он на газоне,  трава  была  буйной,  неподстриженной,  вокруг
стояли деревья, множество деревьев и еще больше на горизонте.
     Когда шок прошел,  он  заметил,  что  листья  на  деревьях  желтые  и
опадают, словно наступила осень.
     Осень! Когда он поднял ногу, стоял июльский день, и все  вокруг  было
зелено.
     Подумав об этом, он автоматически посмотрел на свои ноги, и вскрикнул
от испуга... Маленькая кукла, через которую  он  переступил,  -  маленький
фрагмент реальности... Она была здесь!
     Дрожащими руками он перевернул куклу и увидел, что перед ним  -  лишь
ее часть. Кукла была не сломана, а  скорее  разрезана.  А  как  ровно  был
срезан носок ее туфли! Ни один нож не дал бы такого ровного среза!
     Единственным  утешением  в  этом   сумасшедшем   мире   остался   его
собственный голос, и Шварц заговорил сам с собою.
     - Во-первых, я в своем уме. Я  ощущаю  себя  так  же,  как  всегда...
Конечно, возможно, что если бы я сошел с ума, то не заметил бы этого...
     Он почувствовал панику.
     - Что же со мной? Должно быть какое-то другое объяснение. Может  быть
сон? Как определить, сплю я или нет?
     Он ущипнул себя и почувствовал боль, но тут же покачал головой.
     -  То,  что  я  чувствую  боль,  могло  мне  и  присниться.  Это   не
доказательство.
     Он с отчаянием оглянулся вокруг. Может ли сон быть столь  отчетливым,
столь реальным? Где-то он читал, что