аторский  талант  -
большая редкость. Некоторые полагают, что со временем  сок  молодого  дерева
станет менее горьким. Да, если оно сможет развиваться свободно, и нет,  если
его росту будут мешать".

1830

I

     Но чего стоит победа, раз нет Офелии? К чему  стараться  тенору  хорошо
петь, когда театр уже пуст?
     В самом деле, где же сейчас она, Офелия? В Лондоне.
     Гектор посылает туда сочиненные для нее "Восемь ирландских  мелодий"  -
музыкальные жемчужины, которые,  как  он  надеется,  должны  ее  растрогать,
очаровать и в конце концов покорить.
     Но Офелия, до сих пор не ответившая ни на одно его письмо, молчит.
     Впрочем,  неизвестно,  дошли  ли  когда-нибудь  эти   мелодии   до   их
вдохновительницы.
     Вопреки всему и вся его мысли прикованы к нежной Офелии  подобно  тому,
как мысли верующего устремлены к алтарю.
     Он неустанно говорит с ней, говорит в мыслях - мыслях-мечтах:
     "О суровая! С дрожью я  пишу,  что  люблю  тебя!..  Но  поймешь  ли  ты
когда-нибудь поэзию моей любви к тебе?
     Ради тебя я хочу стать колоссом музыки".
     "Колосс" - обиходное, излюбленное слово Гектора.
     Ради нее он жаждет излить в  звучных  ритмах  свою  измученную  душу  -
необыкновенную душу, в которую он жадно  вслушивается,  чтобы  ее  понять  и
уловить. Он хочет, чтобы струящиеся звуки, подобно чистому зеркалу, отразили
все стороны его души,  которая  мыслит,  борется,  страдает  и  стремится  к
победе.
     Его любовь, томление, мечты прозвучат в музыке, в ней прогремит и  буря
- буря против "непогрешимых богов" музыкального  искусства,  против  тирании
писаных правил. Гектор Берлиоз, весь Гектор Берлиоз выразит себя  в  музыке.
И, слушая это совершенное сочинение, публика узнает его самого, и  тогда  по
залу пройдет трепет и наступит полное признание.
     "И так как эта симфония  будет  чужда  установленным  канонам  и  будет
подчинена  единственно  капризам  моего   буйного   нрава,   я   назову   ее
"фантастической", - решает Гектор. Именно так он ее и окрестил.

II

     16 апреля

     "Фантастическая симфония", в которую Гектор  внес  ослепительное  пламя
своего необузданного гения, была задумана, начата и закончена за три месяца.
     16 апреля (1830 года) он писал Эмберу Феррану: "Мой дорогой друг! После
моего последнего письма я испытал  ужасные  невзгоды,  мой  корабль  получил
страшную пробоину, но теперь, наконец, поднят со дна. Я только что  закончил
произведение, которое меня полностью удовлетворяет. Вот его содержание,  оно
будет изложено в программах, раздаваемых в зале в день концерта.
     "Эпизод из  жизни  артиста  (большая  фантастическая  симфония  в  пяти
частях).

     Первая часть двойная, состоит из короткого адажио,  непосредственно  за
которым следует аллегро (смятение страстей, бесцельные мечтания, исступление
со всеми оттенками нежности, ревности, ярости, страха и т. д. и т. п.).

     Вторая  часть:  "Сцена  в  полях"  (адажио,  мысли  любви  и   надежды,
прерываемые мрачными предчувствиями).

     Третья часть: "Бал" (блестящая и призывная музыка).

     Четвертая часть: "Шествие на казнь" (суровая, скорбная музыка).

     Пятая часть: "Сон в ночь шабаша".

     ...А теперь, мой друг, послушайте, как я соткал мой роман, или, скорее,
сказку. Ее героя вам нетрудно узнать.  Я  повествую  о  том,  как  художник,
наделенный живым воображением и пребывающий в том душевном состоянии,  какое
Шатобриан так искусно нарисовал в  "Рене",  впервые  видит  женщину,  в  ком
воплощен его идеал красоты и обаяния, женщину, которую уже  давно  призывает
его сердце. Он влюбляется в нее без  памяти.  По  странности  образ  любимой
всегда предстает перед ним в сопровождении  музыкальной  мысли,  исполненной
того изящества и благородства, какое он приписывает предмету своей  страсти.
Эта двойная навязчивая идея преследует его непрестанно  -  ив  этом  причина
постоянного появления во всех частях симфонии основной  мелодии  из  первого
аллегро (Э1).
     После тысячи треволнений в нем утверждается надежда  -  он  верит,  что
любим. Оказавшись однажды в деревне, он слышит вдали диалог двух пастухов  -
пастушескую мелодию, и этот пасторальный дуэт погружает его в  дивные  мечты
(Э 2). Мелодия вновь появляется на мгновение, проходя сквозь мотивы адажио.
     Он присутствует на балу, но веселье праздника не в силах его  рассеять,
навязчивая идея снова тревожит, и милая его душе мелодия сверкающего  вальса
заставляет сильно стучать сердце (Э 3).
     В приступе отчаяния он принимает опиум, но наркотик, вместо того  чтобы
убить,  вызывает  страшное  видение:  ему  чудится,  будто  он   убил   свою
возлюбленную, приговорен к  смерти  и  присутствует  на  собственной  казни.
Шествие на казнь:  нескончаемый  кортеж  палачей,  солдат,  черни.  В  конце
"мелодия"  возникает  еще  раз  -  последняя  мысль  о   любви,   обрываемая
смертельным ударом (Э 4).
     Он видит себя в  окружении  отвратительной  толпы  колдунов  и  чертей,
собравшихся отпраздновать ночь шабаща. Они взывают  к  кому-то.  И  наконец,
возникает мелодия, которая была все время изящной, но теперь превратилась  в
пошлый, отвратительный напев - то явился на шабаш предмет его  любви,  чтобы
следовать в шествии на погребение своей жертвы.  И  она  уже  не  более  чем
куртизанка, достойная участвовать в такой оргии.  Начинается  обряд.  Звонят
колокола. Вся нечисть преисподней  падает  ниц.  Хор  исполняет  заупокойное
песнопение  (Dies  irae),  два  других  хора  повторяют  его,  Пародируя  на
шутовской манер, и, наконец, шабаш кружится в вихре хоровода. В самый разгар
в него вливается мелодия Dies irae, и видение заканчивается (Э 5).
     Вот, мой дорогой, осуществленный план этой огромной симфонии. Я  только
что написал в ней последнюю ноту".

III

     21 мая

     "Фигаро" оповещала в начале номера, что  исполнение  сочинения,  полная
программа  которого  была  тут  же  приведена,  состоится  30  мая.  В  Коте
переполох, и Берлиоз-отец решает:
     - Нужно, однако,  все  увидеть  и  услышать  самому.  Я  хочу  во  всем
разобраться. И потому еду в Париж...
     - Чтобы возвратиться оттуда жестоко разочарованным,  -  ворчит  желчная
госпожа Берлиоз.
     - Пусть так! Зато совесть будет спокойна.
     Однако когда вещи уже были уложены, доктор получил от  Гектора  письмо,
где тот сообщал о необходимости отложить концерт; в тот же вечер должны были
состояться два других концерта; один организуемый немецким театром, другой -
Консерваторией,  которая  по   просьбе   герцогини   де   Берри   устраивала
прослушивание симфоний Бетховена для  неаполитанского  короля.  Два  грозных
соперника... И благоразумие требовало отказаться. Разумеется, лишь на время.

     Да, он создал шедевр.
     Но все эти  мерцающие  звезды  на  небе  -  для  кого  они?  Их  зажгла
восторженная любовь, внушенная Офелией.
     Офелия... Джульетта... Вечное воплощение изящества  и  неги.  Офелия...
Джульетта... в силу своей чистой красоты и нереальности она чужая на земле.
     Но возможно ли? В Гекторе после неистовой страсти, разрывавшей  сердце,
наступает полная перемена. Полная перемена? Именно так.

IV

     Полная перемена. Он ловит себя на  том,  что  удивлен  своим  чувством:
королева отрешена от власти и повержена молнией на землю.
     А как же безумные блуждания по полям, чтобы унять жар? А твое  ожидание
у окна? Неужели все это напрасно? Возможно. И, однако, ты жил в  ту  суровую
зиму при светильнике, который то зажигался  от  твоей  надежды,  то  гас  от
твоего отчаяния.
     К чему снова спрашивать тебя об этом?
     В  самом  деле,  Гектор,  может  быть,  ты  больше   был   увлечен   не
возлюбленной, а самой любовью?

     Но откуда взялась новая Дульцинея? Это весьма пикантная история.
     Однажды Фердинанд Гиллер привел Гектора на улицу Арле, что  в  квартале
Марэ, и представил его госпоже Добре как учителя  игры  на  гитаре.  Гектор,
принятый  в  качестве  преподавателя,   постоянно   встречал   там   бойкую,
жизнерадостную Камиллу Мок,  дававшую  в  том  же  пансионе  уроки  игры  на
фортепьяно.
     Камилла сияла юностью и очарованием. Ее глаза и  пылающие  губы  сулили
райское блаженство.
     "Когда она, эта капризная  хохотушка,  шла  своей  легкой  походкой,  в
вызывающе  грациозном   покачивании   ее   бедер   и   стана   было   "нечто
гипнотическое". Прелестная, насмешливая кокетка, она любила со своеобразным,
чисто парижским изяществом играть сердцами мужчин и делала это  с  такой  же
легкостью, с какой ее красивые пальцы порхали по клавиатуре... В образе юной
девы скрывался искушенный опытом Керубино; она  была  падка  на  приятные  и
разнообразные ощущения, она была виртуозна  и  в  игре  на  фортепьяно  и  в
любовных приключениях" {Адольф Бошо, Гектор Берлиоз.}.
     Камилла внушила Фердинанду Гиллеру сильную страсть. Она была, говаривал
ее обожатель, его "ангелом", "тем серафимом, что открывает ему врата рая".
     Опрометчивый Фердинанд,  почему  же  именно  Гектора  ты  избрал  своим
поверенным, своим "любовным гонцом", по твоему образному выражению?
     Гектор легко воспламеняется, Гектор "вулканичен".
     Весенняя песня в двадцатилетнем сердце.
     Твои нежные послания, что он передавал Камилле, должны  были  жечь  ему
руки, затем глаза и, наконец, сердце.
     Однако послушаем Фердинанда, который рассказывает о своей  неприятности
так, словно она случилась с его коллегой.
     Но не ищите коллегу, это он сам.
     "Один молодой немецкий музыкант, - рассказывает он в "Kunstlerleben", -
находил самый дружеский прием у очаровательной француженки, его коллеги; они
вместе, на глазах ее матушки, играли музыкальные пьесы,  и  это  происходило
столь часто и столь вдохновенно, что у них возникло желание встречаться  без
матушки и без фортепьяно. Ничего не  могло  быть  проще.  Молодая  пианистка
отличалась не только красотой и обаянием, она обладала  еще  и  талантом-  -
была одной из самых популярных преподавательниц. Скорее сопровождаемая,  чем
охраняемая  снисходительной  дуэньей,  она  ездила  в  отдаленные   кварталы
столицы, давая уроки дамам-аристократкам или молодым девицам  из  пансионов.
Пользуясь этим, влюбленные встречались как можно дальше  от  ее  дома  и  не
спешили  возвращаться.  Но  вот  я  познакомил  моего   соотечественника   с
Берлиозом, обучавшим игре на гитаре в  том  же  пансионе,  где  возлюбленная
немецкого музыканта давала уроки на фортепьяно. И тот имел наивность избрать
Берлиоза поверенным в своих любовных делах и домогаться его добрых услуг как
"любовного гонца".
     Действительно, Фердинанд, зачем понадобился "любовный гонец",  раз  вам
так просто было встречаться с ней "без матушки и без фортепьяно"?
     Не уподобились ли вы султанам Востока; снедаемые ревностью, они все  же
выставляли на солнце, чтобы полнее насладиться, свои самые ценные  сокровища
- прекрасных женщин и ослепительные драгоценные камни.
     Так  или  иначе,  но  Гектор  загорелся:  сменяли  друг  друга  искусно
модулированные вздохи, торжественные клятвы в  вечной  любви  и  театральные
позы, призывающие в свидетели небо.
     - Моя Камилла! - взывал он. - Рядом с моей Камиллой, когда она  ударяет
пальцами по клавишам, меркнут самые удивительные виртуозы.
     И верно, Камилла обнаруживала выдающийся  талант  пианистки,  но  через
призму любви, которая приукрашает,  облагораживает,  возвеличивает,  Гектору
казалось, что она гениальна.
     "О, если бы вы слышали, - повторял он, - как  исполняет  она  Вебера  и
Бетховена, вы потеряли бы голову..."
     С ним так и случилось, он действительно потерял голову. А потом немедля
пожелал жениться на Камилле - жениться или умереть вместе с нею.
     Однажды, когда она, недомогая,  объявила  (чтобы  внести  романтическую
нотку), что, возможно, заболела  чахоткой  -  модной  болезнью,  воспеваемой
поэтами, - он предложил ей тотчас же вместе с ней принести  себя  на  алтарь
невиданных страданий.
     - О, - умолял он, - сольемся в объятиях и оставим  прозаическую  землю,
слишком тесную для тебя!
     Но Камилла - порхающий мотылек - стремилась  лишь  испытать  всю  гамму
чувств, ее вовсе не увлекала поэзия подобной  смерти.  Она  страстно  любила
жизнь и те волнения, которые ждала от нее и находила приятными.
     И она умолила его соблаговолить продолжить свое существование  на  этом
свете.
     Гектор должен был покориться, но не пожелал остаться побежденным.
     - Камилла, - торжественно сказал он ей, - стоит тебе захотеть,  прикажи
- и я умру вместе с тобой.
     Тогда Камилла свободно вздохнула. Она-то хорошо знала, что  никогда  не
будет расположена отдать подобное приказание. Это уж точно!
     А что, Гектор, если бы Камилла приказала, что бы ты тогда придумал, как
бы отступил? Ведь ты и не думал расстаться с жизнью, не так ли? Умереть,  не
удовлетворив честолюбивых  замыслов,  умереть  отвергнутому,  с  неутоленной
жаждой славы в сердце?
     Ты бы подождал....
     Подождал? Но чего же?
     Завершающей победы, к которой стремился, и нового конкурса  на  Большую
Римскую премию, так как тебе еще раз предстояло  участвовать  в  состязании,
которое ты поносил,  и  вновь  предстать  перед  членами  жюри,  которых  ты
неустанно задевал своей заносчивостью.

V

     15 июля Гектор снова поднялся в ложу. Пятая попытка.
     Папаша Пенгар, открывая ему дверь  камеры,  воздержался  от  замечаний,
которые  могли  бы  показаться  обидными.  Гектор   же   обрадовался   такой
сдержанности и оценил выражение неприступности  на  лице  стража:  итак,  он
избежал всякого  обмена  мыслями,  всякого  подбадривания,  уязвляющего  его
гордость.
     Новый сюжет - Сарданапал.
     Невозможно было выбрать тему, более близкую буйным порывам Гектора, где
вольное обращение с правилами композиции  столь  же  хорошо  терялось  бы  в
созвучиях, исполненных пафоса и величия. Судите сами.
     В золоте  и  фимиаме,  окруженный  женами  -  тепличными  цветами,  чьи
чудесные тела прислужницы любви украшают лепестками роз, в  сладострастии  и
неге проводит свои дни царь Сарданапал.
     Но  вот  вспыхивает  восстание,   поднятое   Арбаком,   вознамерившимся
свергнуть владыку, и Белисом - великим жрецом Вавилона. И тогда - о чудо!  -
изнеженный Сарданапал преображается в воина. Он  становится  героем.  Трижды
выходит он за ворота  Ниневии,  чтобы  сразиться  с  четырьмястами  тысячами
солдат, пришедших из Мидии, Персии и Вавилона. И трижды он разбивает их. Но,
увы, капризное счастье отворачивается от него - и вот уже  победа  висит  на
волоске.  Сарданапал  знает,  что  поражение  для  него  означает  смерть  и
бесчестье. Он запирается  в  неприступных  и  грозных  стенах  своей  гордой
столицы. Проходит год, два...  Осаждающие  устали,  ими  овладели,  наконец,
сомнения в победе. И они готовы отказаться от осады, возможно, даже сдаться,
но тут Тигр, выйдя  из  берегов,  разрушил  своими  разбушевавшимися  водами
гигантские крепостные стены, которым не  страшны  были  самонадеянные  люди.
Чувствуя неминуемую гибель, Сарданапал велит солдатам  на  главной  площади,
возле своего сказочного дворца,  более  прекрасного,  чем  райские  чертоги,
разложить огромный костер.
     Вместе с Миррой  {Байрон  воспел  прекрасную  ионийскую  рабыню  Мирру,
которая любила своего господина Сарданапала,  словно  бога.  Царь,  тронутый
таким  поклонением,  сделал  ее  фавориткой  и  выказывал   к   ней   нежную
привязанность до самой своей смерти.}, любимой фавориткой, всегда будившей в
нем смелость, вместе со  всеми  женами,  которые  никогда  никому  не  будут
принадлежать и познали на этом свете лишь  его  ласки,  вместе  с  евнухами,
которые денно и нощно  охраняли  усладу  его  плоти,  вместе  со  сказочными
сокровищами и  неповторимыми  жемчужинами,  в  которых  отражаются  тайны  и
великолепие недоступных морей, он идет, идет  вперед;  и  вот  уже  со  всей
свитой, отважно последовавшей его примеру, он ступает  меж  языков  пламени,
застилающего все небо. Крики боли, прощание жен с великим Сарданапалом  и  с
жизнью - и все кончено, кончено навсегда.
     И когда вторгшиеся враги проникли  на  дымящееся  кладбище,  всемогущий
царь, так ценивший радости жизни, его жены, столь  горячо  любимые  им,  чьи
глаза, исполненные  любовного  томления  и  волнующих  обещаний,  заставляли
великого возлюбленного владыку дрожать от желания,  чьи  губы  только  вчера
дарили сладостные поцелуи, чьи тела расставались с жизнью, еще храня  аромат
благовоний, - все это уже обратилось в жалкую груду  бесформенного  праха  и
пепла.
     И кое-где продолжал потрескивать огонь...
     Героизм.  Сражения.  Падающие  воины.  Зловещая  осада,  подстерегающая
опасность. Бесповоротная решимость принять смерть. Костер  и  его  ужасающее
величие. Пламя... Крики...
     Sic transit gloria mundi {Так проходит земная слава (латин.).}.
     В Сарданапале все было по душе Гектору - врагу мещанской слащавости.  И
потому он, узник, запертый в своей камере, ждал результатов с  непоколебимой
верой в свой гений, в свою звезду.

VI

     Когда Гектор, закончив сочинение, вновь обрел, наконец, свободу,  Париж
переживал исторические дни. Три Прославленных дня - 27,  28,  29  июля  1830
года - подходили к концу: падение короля  Карла  X,  восшествие  на  престол
Луи-Филиппа. Пушки, однако, еще  дымились,  а  крики  толпы  еще  звучали  в
воздухе.
     И Гектор -  Дон-Кихот,  зараженный  театральным  геройством,  -  желает
сражаться во что бы то ни стало. Не поздно ли?
     Это ему безразлично.
     "Мне нужны пистолеты и шпага", - решает он.
     В поисках шпаги и пистолетов он колесит  по  всему  Парижу,  опьяненный
кровью, которую  никогда  в  жизни  не  прольет.  И,  наконец,  ему  удается
раздобыть три длинноствольных пистолета. Но чем теперь их зарядить?
     -  Сбегайте  в  городскую  ратушу,  -  посоветовали  ему   национальные
гвардейцы.
     Вот он на месте. Увы, патронов здесь нет. И  вновь  безумные  гонки  по
ночному городу.
     Пустив в ход мольбы и угрозы, он раздобыл все же пули и порох.
     Но теперь над притихшим городом вот-вот займется безмятежная заря.
     И когда Гектор, подобно разбойнику из Калабрии, эффектно  вооружен  для
битвы, битва уже закончена. Кипящий Гектор так и не успел выпустить из своих
пистолетов ни одной пули.
     Осечка, Гектор. Твой выстрел,  выстрел  бравого  мушкетера,  услышав  о
котором, как ты выразился, прекрасная Камилла должна  была  "задохнуться  от
восхищения", не прозвучал {"Один человек не радовался тому, что  Гектор  был
таким энтузиастом новой эры. То был доктор Берлиоз, роялист до мозга костей,
который с болью взирал на крушение того, что любил, и на падение его партии"
(Артур Кокар, Берлиоз).}.

VII

     Победа! Победа!
     21 августа  Гектор  был  объявлен  лауреатом  Большой  Римской  премии,
несмотря на несогласие нескольких членов  жюри  и,  в  частности,  Керубини,
припомнившего этому необычному кандидату его прежние выходки.
     Как видно,  напрасно  ополчается  судьба  против  тех,  кто  закален  в
жестокой борьбе. Они-то не склонят головы никогда!
     Побежденная судьба сама вынуждена в конце концов сложить оружие.
     Ты прав был, Гектор, когда упрямо твердил: "Я добьюсь Большой премии...
вопреки всему!"

VIII

     И оттого что Большая премия была  некоторым  залогом  успеха  и  давала
ежегодную стипендию и другие блага, госпожа Мок, ранее враждебная  каким  бы
то ни было планам союза Гектора и Камиллы, теперь несколько  смягчилась.  Не
то чтобы она сразу согласилась, нет, но она в чем-то поколебалась, и это уже
было шагом вперед.
     Владелица бельевой лавки, она вынуждена была незадолго до того уступить
за бесценок свое пришедшее в упадок дело и  после  краха  жила  на  средства
дочери. Поэтому она хотела уберечь свою "курочку, несущую золотые яйца",  от
опрометч