ли замечать, что Реувен стал мягче и разговорчивей, пе-
рестал ухмыляться и скучать, в его облике появился некий налет приветли-
вости, а в поведении стало проскальзывать легкое  панибратство.  Правда,
параллельно с этими положительными изменениями появились и настораживаю-
щие. Он стал рассеян и болтлив. Иногда в разговоре ссылался на никому не
известную Джульетту, а когда его спрашивали о ней, смущался и замолкал.
   Прислуга на его вилле, состоявшая из пожилого китайца,  занимавшегося
газоном и цветником, его дочери-кухарки и толстой грубой еврейки, прихо-
дившей три раза в неделю делать уборку, тоже заметила за хозяином  неко-
торые странности. На необитаемом чердаке своего дома он  устроил  что-то
наподобие мастерской художника, запретил туда входить кому бы то ни  бы-
ло, подолгу запирался и громко разговаривал сам с собою. Он приказал пе-
ретащить на чердак старый диван из вестибюля и порою оставался  в  своей
"поднебесной" даже на ночь. Пить он стал гораздо чаще, но, приезжая  до-
мой из бара, уже не демонстрировал присутствующим свое обнаженное  высо-
комерие.
   Киттерман перестал ездить за границу, а когда его спрашивали об этом,
смеялся и отвечал, что у него слишком много ценных вещей.
   - Их нельзя оставлять в меньшинстве, - улыбался он. - То есть без мо-
его решающего голоса. К тому же Джульетта не любит, когда я...
   И он смущенно замолкал, поймав вопросительный взгляд собеседника.
   Преображение Реувена Киттермана, к счастью (или к сожалению), не дош-
ло до полного сумасшествия (о такой перспективе все чаще и чаще  погова-
ривали его знакомые). Этому помешала смерть.
   Киттермана убил старый соломенный коврик, который он  подстилал  себе
под ноги на чердаке. Следствие выяснило, что перед сном Киттерман  курил
сигарету и случайно стряхнул пепел на этот злополучный коврик.  Причиной
смерти было удушье. Реувен Киттерман наглотался во сне угарного газа,  в
изобилии источаемого тлеющей соломой, и благополучно скончался, так и не
проснувшись.
   Пожара не случилось. Когда утром  хозяин  не  вышел  к  традиционному
завтраку, старый китаец и его дочь, невзирая на запрет, проникли на чер-
дак и обнаружили там абсолютно голого бездыханного Киттермана, лежавшего
на старом диване в обнимку с дряхлым безносым манекеном. На  том  месте,
где покоился соломенный коврик, осталась квадратная пленка пепла.
   На чердаке в ящике старого письменного стола была найдена  объемистая
рукопись. Называлась она "Учебник для Джульетты". "Душа не может постичь
истину, если только она не "беременна", -  писал  Киттерман.  -  Подобно
женщине, что при родах нуждается во вспомоществовании, ученик, душа  ко-
торого беременна истиной, нуждается в помощи со стороны своего рода  по-
вивальной бабки, духовного повивального искусства, для освобождения  ис-
тины на свет".
   Писатель К., которому досталась эта во всех смыслах замечательная ру-
копись, состряпал из нее целый роман. Он так и называется - "Учебник для
Джульетты" и продается во всех книжных магазинах страны. Правда,  особым
спросом не пользуется. Разве что среди снобов.
   Что же касается манекена, то он был выброшен на свалку вместе с  дру-
гим хламом, обнаруженным на чердаке. Да и кто мог подумать,  что  это  и
есть та самая Джульетта, ради которой бедный Реувен Киттерман писал свой
учебник. Ведь в рукописи ни разу не употребляется  слово  "манекен".  Ее
главным героем является ученик. И только изредка, за неимением иных  си-
нонимов, автор называет его человеком.
 
 
   И прежде всего именно эту способность - сделаться невидимкой
   - я считал высоким искусством и страстно желал им овладеть.
   Герман Гессе. Детство волшебника
 
   Знакомый офицер полиции рассказал мне забавную историю, которая прои-
зошла несколько лет назад в День независимости нашего  маленького  госу-
дарства.
   В этот замечательный день  -  единственный,  между  прочим,  светский
праздник в нашем календаре  -  три  четверти  населения  страны  дружной
гурьбой выезжают на жалкие остатки природы: кто на берег моря, кто в так
называемый лес, кто просто на газон.
   Так вот. В одном из больших городских парков потерялся мальчик трех с
половиной лет. Его мамаша, вся в слезах, прибежала в отделение полиции с
просьбой помочь ей в поисках. Десятки полицейских в течение четырех  ча-
сов рыскали по парку в единственной надежде - найти непонятно кого. Дело
в том, что мамаша никак не могла описать своего ребенка. Нельзя сказать,
чтобы она была совсем уж бестолковой. Но ее описания не давали  детекти-
вам никакой зацепки, никакого ключика к поискам.
   - Обычный мальчик. Зовут Арни, - лепетала  она.  -  Волосы?  Обычные.
Нет, не светлые. И не темные. Особые приметы? Какие особые приметы?  Нет
у него никаких особых примет. Одет обычно - майка и трусики. Какого цве-
та? Обычного. По-моему, зеленого. Голос? Тихий.  Лицо?  Лицо  как  лицо:
нос, глаза... Рост? Какой может быть рост у трехлетнего ребенка?..
   Полицейские сбились с ног. Среди многотысячной разношерстной и много-
голосой толпы, населившей в этот день парк, как пчелы улей, найти  такой
необычный объект не представлялось возможным.
   И все-таки его нашли. Он сидел под фригановым кустом, почти  сливаясь
с окружающим миром. Сидел  и  беззвучно  плакал.  Полицейскому  пришлось
приставить ухо к его бледным устам, чтобы разобрать единственное  произ-
носимое ими слово: "Мамочка!.."
   Опросив окружающих и выяснив, что этот ребенок не имеет к ним никако-
го отношения, полицейский отвел  мальчика  в  отделение,  где  произошла
весьма примечательная сцена.
   - Мамочка!.. - прошептал мальчуган, увидев заплаканную женщину.
   - Это ваш сын? - спросил офицер.
   - Мой, - сказала она как-то неуверенно. - Да, мой... По-моему, мой...
Да, конечно, это Арни. Арни! Несносный мальчишка! Ты почему потерялся?!.
   - Понимаешь, - рассказывал мне офицер, - ни у кого  из  нас  даже  не
возникло подозрений насчет этой женщины. А ведь любому постороннему сра-
зу бросилось бы в глаза, что настоящая мать не может вести себя  с  най-
денным сыном подобным образом. Но нас даже не поразило, что она  его  не
сразу узнала. Почему? Это достаточно трудно объяснить... Видишь ли, этот
ребенок был настолько обычен, настолько... ординарен, что ли, что  поте-
рять такого в толпе ничего не стоило. Он был неотличим от всех остальных
детей. Мне в один момент даже подумалось, что у такого мальчика не долж-
но быть имени. Кроме как ребенком его не назовешь... Смешно, конечно, но
всем своим видом он демонстрировал  нечто  абстрактное.  Не  конкретного
мальчика по имени Арни, а общее понятие "дитя"... Я впервые столкнулся с
таким феноменом. И знаешь, что интересно? После этого случая я время  от
времени пытаюсь восстановить в памяти его лицо и не могу. Я не смог это-
го сделать уже через час после происшествия. Не могу и сейчас...
   Этот рассказ заставил меня вспомнить  историю  Рика  Корена,  челове-
ка-невидимки, судьбу которого можно было бы назвать трагичной,  если  бы
она на каждом своем отрезке не представляла грустную пародию  на  траге-
дию.
 
   С детства Рик, как и положено каждому ребенку, мечтал стать  знамени-
тым. С трех до пяти лет у него не было определенной  мечты.  С  пяти  до
восьми он страстно желал стать водителем автобуса, наивно  полагая,  что
только эта профессия может принести человеку настоящую славу.  С  восьми
до семнадцати лет он учился в художественной школе  в  Иерусалиме.  А  с
семнадцати - и до самой смерти в возрасте сорока шести лет у  него  была
единственная идея: сделаться... хотя бы заметным.
   - Ребенок как ребенок, - говорил про маленького Рика его отец. И  это
звучало страшным оскорблением, дикой несправедливостью. Иногда,  услышав
от отца эту фразу, Рик убегал в детскую и долго плакал. Он  не  понимал,
почему именно он должен быть "как ребенок", почему именно  ему  не  дано
выделиться из общей - ужасающе однородной - картины детства.
   В художественной школе, когда маленький Рик более или менее  освоился
с понятием формы, он заметил, что имеет исключительную внешность. С этой
исключительностью Рик не смог смириться до конца своих дней. Она  заклю-
чалась в том, что двенадцатилетний (как, впрочем, и двадцати-, и сорока-
летний) Рик Корен был невзрачным человеком. В любой точке  возраста  про
него можно было сказать "ребенок как ребенок", "юноша как юноша",  "муж-
чина как мужчина".
   Его невзрачность была органична. В том смысле, что  невзрачная  внеш-
ность вполне соответствовала его ровному - без колдобин и выбоин  -  ха-
рактеру. Всю жизнь он был сдержан, безынициативен, вял.
   В ранней юности Рик неоднократно пытался изменить свой облик - высту-
пал на собраниях, скандалил с приятелями, вызывающе одевался, - в общем,
пытался быть на виду. Но вскоре понял, что становится смешным.  Рик  Ко-
рен, одетый в джинсовый костюм и яркую цветную рубашку, вызывал  улыбку.
Рик Корен, нарывающийся на острый спор, выглядел нахохлившимся петушком.
Рик-активист был просто уморителен, а иногда даже жалок.
   Он был невысокого роста. Его нельзя было назвать ни шатеном, ни  брю-
нетом: волосы на его продолговатой голове носили какой-то неопределенный
оттенок. Плоское лицо, маленький, чуть вздернутый нос, средней  величины
глаза, жидкие брови, невыразительный рот с тонкими бледными губами, вос-
паленный подбородок с ямкой посередине ("Как у Кирка Дугласа",  -  думал
Рик в юности, рассматривая себя в зеркале), пухлые, коротковатые  пальцы
на руках.
   К тридцати годам во внешности Рика  обозначились  две  знаменательные
особенности - животик и лысина. Унаследовав от матери близорукость, он с
раннего детства был вынужден носить очки. И, казалось, ни разу  в  жизни
не менял оправы.
   Первым звонком в этой банальной истории стал случай с  преподавателем
живописи. Рику было тогда четырнадцать или пятнадцать лет. И он изо всех
сил пытался выделиться из общей массы.
   Изучали законы перспективы. Рисовали  -  кто  железнодорожную  колею,
убегающую за горизонт, кто озеро с лунной дорожкой, кто простой куб. Ри-
сунок Рика назывался так: "Пальма. Вид сверху". Большую часть листа  за-
нимал кокосовый орех, недоспелый, зеленоватый. Он был  прикрыт  с  одной
стороны гигантской пальмовой лапой. Ствол дерева, напоминавший тщательно
уложенную кирпичиками мостовую, резко устремлялся вниз,  как  железнодо-
рожная колея или лунная дорожка. И где-то далеко внизу виднелось неодно-
родное коричневое пятно, в котором Рик намеревался отобразить отдыхающе-
го верблюда.
   Преподаватель живописи, молодой  и  очень  деятельный  репатриант  из
Франции, был в этот день рассеян и неразговорчив. Обычно он  носился  по
классу - от ученика к ученику - и давал каждому  совершенно  сумасшедшие
рекомендации.
   - Почему у твоей коровы рога?! - вопрошал он  кого-нибудь  менторским
тоном. - Ах, потому что ты видел такую корову! Ерунда!..  Корова  должна
носить на голове... панаму. Понял?! Иначе что же это за корова! Без  па-
намы это вовсе не корова. Без панамы это... козел какой-то!..
   Но на этот раз преподаватель сидел за своим столом и, казалось,  дре-
мал. Ближе к концу урока он очнулся и стал вызывать учеников по одному к
себе. Он рассматривал рисунок, говорил свое мнение и отпускал ученика  с
миром. Мнения его делились на две категории: хорошо и очень хорошо. Вид-
но было, что ему хочется побыстрее отделаться от этого  муторного  заня-
тия, поехать домой и завалиться спать.
   Через двадцать "хорошо" и "очень хорошо" в классе остался только Рик.
Он уже поднялся было со стула, чтобы подойти к преподавателю  и  вручить
ему свою оригинальную работу, как вдруг понял, что тот его не  замечает.
Француз складывал нехитрые преподавательские пожитки в  маленький  порт-
фель и явно собирался уходить. Он что-то бормотал, присвистывал, причмо-
кивал, в общем вел себя так, будто в классе кроме него никого  не  было.
Он уронил на пол фломастер, кряхтя нагнулся, поднял его, положил в  наг-
рудный карман куртки и направился к выходу. Это было уже слишком.
   - А как же я? - крикнул Рик. - А как же мой рисунок?!
   Француз замер, оглянулся, обвел весь класс удивленным взглядом, затем
пожал плечами, ковырнул длинным изящным указательным пальцем  у  себя  в
носу и вышел вон.
   С этих пор Рик повел горестный счет своим неудачам, раз от  разу  все
больше терзаясь сознанием собственного ничтожества. Водители  автобусов,
получив от него плату за проезд, протягивали билет куда-то в пустоту.  В
ресторане, куда он время от времени ходил с компанией приятелей по  уни-
верситету, ему, как правило, не хватало места за  столом  -  метрдотели,
считая поголовье ввалившегося студенческого стада, хронически  не  брали
его в расчет.
   Отношения с девушками у Рика складывались из рук вон плохо. И это его
особенно огорчало. Ведь он не был уродлив. Он  был  абсолютно  нормален.
Парень как парень. Никто никогда не говорил Рику, что он неприятен. Нап-
ротив, в редкие моменты, когда ему удавалось привлечь чье-либо внимание,
оно, это внимание, всегда было дружеским и благосклонным.  Но  в  то  же
время большинство людей, так или иначе сталкивавшихся с Риком, упорно не
хотели выделять его из общего человеческого однообразия.
   - Они все разные, - говорил себе Рик в минуты наибольших  разочарова-
ний. - Каждый из них своеобразен. Один я... одинаков. Я похож  на  всех.
На кого на всех? Ведь все они разные!..
   Этот парадокс не давал ему покоя. Он, в итоге, и привел Рика к  смер-
ти, такой же невзрачной, какой, в сущности, была вся его жизнь.
   Женился Рик на женщине, которая была старше его  на  восемь  лет.  Их
познакомили родители Рика, когда стало понятно, что с  таким  положением
вещей внуков им не дождаться.
   Жанна была некрасива, но хозяйственна и практична. Дородная и высокая
- выше Рика почти на голову - она обладала низким зычным голосом и  дома
носила старомодный чепчик. Вся ее жизнь со временем  сосредоточилась  на
детях, в число которых как-то незаметно был включен и муж.
   И опять Рик мучился. Мучился тем, что даже родная  жена  не  отличает
его от остальных, хотя некоторые из этих "остальных"  еще  не  выпускали
изо рта соску. Порою, когда у них в  квартире  собирались  родственники,
Жанна совершенно непроизвольно ставила прибор Рика на детский стол. Ну а
про то, что она периодически обносила мужа фаршированной рыбой, и  гово-
рить нечего.
   По окончании университета Рик стал работать в проектной  конторе.  Он
проектировал массовые жилые застройки, вынашивая, как всегда,  грандиоз-
ные планы. Но планам этим не дано было сбыться. Единственный проект ори-
гинального высотного здания, который контора выиграла на  конкурсе,  был
поручен, естественно, не Рику, а одному из его абсолютно бездарных  (так
полагали все без исключения) сослуживцев.
   В свободное время Рик занимался скульптурой. Лепил из пластилина  го-
ловы выдающихся людей, пытаясь понять, чем эти головы выдаются из общего
ряда.
   Однажды в большом супермаркете он, замечтавшись, прошел мимо кассы  с
полной корзиной продуктов. Его никто не остановил. Не  обратил  на  него
внимания и пожилой контролер, сидящий на выходе и проверяющий счета. Рик
очнулся уже на автомобильной стоянке, когда подошел к своему невзрачному
подержанному "Форду". Он поспешил назад в магазин и устроил там скандал.
   - Как вы работаете! - кричал он. - Я набрал товаров на пятьсот  шеке-
лей и беспрепятственно вышел наружу!.. Почему вы не  замечаете  людей?!.
Вам что, наплевать на рядового потребителя!..
   - Ну ты, потребитель, заткни пасть, - сказал дюжий охранник,  сориен-
тировавшись скорее по крику, чем по Рику. - Украл - так и скажи.
   - Я украл?!. - Рик задохнулся от возмущения. - Да я...  Да  ты...  Да
все вы здесь просто уроды...
   Он выскочил из дверей, бросив свою корзину, ринулся к автомобилю, за-
вел мотор и понесся вон из этого ужасного места.
   Случай в супермаркете имел особые последствия. Главным образом  пото-
му, что Рик впервые в жизни впал в самую настоящую ярость. В отличие  от
большинства людей, страдающих комплексом неполноценности, он никогда  не
был раздражителен и агрессивен. Он переживал свое несчастье тихо и  мед-
ленно. Он его пережевывал. Меланхолично и нудно. Так пережевывает жвачку
корова в панаме.
   Но на этот раз он сорвался. Открылось совершенно новое  качество  его
характера - способность к безоглядности и безрассудству. Он пришел к вы-
воду, что если уж судьбе было надобно сделать его таким обычным, то  он,
со своей стороны, волен отомстить - волен  сделать  свою  подлую  судьбу
исключительной.
   Стоит ли говорить, что бедному Рику это не удалось? Он совершил  нес-
колько героических, на его взгляд, поступков, но все они, увы, не  имели
никаких необычных последствий.
   Одна из таких попыток, правда, чуть не закончилась трагически  -  Рик
попал в автомобильную аварию. Но он мог попасть в нее в любое время и  в
любом месте, так что ничего из ряда вон выходящего в этом не было.
   Рискованное предприятие Рика началось так. В один из выходных дней он
вышел из дома, сел за руль своего  автомобиля  и  поехал...  в  Рамаллу.
Удачно миновав все полицейские посты, он въехал в центр арабского  горо-
да, демонстративно поставил свой автомобиль на площади, вошел  в  людное
кафе и на высоком литературном иврите ("Не соблаговолите ли вы,  уважае-
мый господин...") заказал чашечку кофе.
   Толстый и потный араб, стоящий за стойкой, разговаривал с  приятелем.
Он мельком взглянул на Рика, неопределенно кивнул и начал  варить  кофе,
продолжая разговор. Рик оглядел зал. Под брезентовым навесом  сидело  не
меньше пятидесяти палестинцев. Все были заняты своими  делами.  Кто  ел,
кто играл в нарды, кто читал газету, кто просто разговаривал.  Рика  для
них не существовало.
   Тогда он совершил еще одно безумство - вытащил из кармана мятую вяза-
ную кипу и нахлобучил себе на голову.
   Враг дремал. Толстый повар выдал Рику чашку крепкого кофе по-турецки,
отсчитал сдачу и вновь повернулся к собеседнику...
   На обратном пути возле перекрестка Латрун автомобиль  Рика  остановил
израильский полицейский патруль. Офицер наклонился, заглянул внутрь  ма-
шины, коснувшись небритой щекой носа водителя, и крикнул напарнику:
   - Здесь никого нет!..
   Затем он дежурно добавил в пространство: - Проезжай!..
   А через несколько километров, на подъеме в Иерусалим, тяжелый  грузо-
вик врезался в багажник машины Рика, стоявшей на светофоре. Рик отделал-
ся легким сотрясением мозга. На следствии водитель грузовика  -  пожилой
палестинец из Рамаллы ("Ага!" - отметил про себя Рик) -  заявил,  что...
не заметил стоящего впереди автомобиля.
   - Сам не знаю, что со мной случилось! - сказал он. - Ехал, как  обыч-
но. Вижу - красный свет, пустой перекресток. Ну я и остановился  на  ли-
нии... Ну не видел я никакого "Форда" впереди!! Не видел!!!
   В другой раз Рик нагло вошел в  здание  Генерального  штаба  армии  в
Тель-Авиве. Он набил карманы мелочью, захватил с собою ключи от  кварти-
ры, а под брючный ремень над правой ягодицей внедрил массивную  подароч-
ную зажигалку, сделанную из бронзы в форме портативного дамского  писто-
лета.
   Перед магнитными воротами сидели два молоденьких солдата. Рик, взаим-
но не обращая на них никакого внимания, ровной походкой вошел в ворота и
вышел с обратной стороны. Раздался несусветный звон. Солдаты  встрепену-
лись, огляделись по сторонам, затем один из них нажал на пульте какую-то
кнопку, и звон прекратился.
   - Я же говорил тебе, что аппарат барахлит, - обратился один к  друго-
му. Затем он обвел глазами  помещение  пропускного  пункта  и  остановил
взгляд на Рике, который стоял по ту сторону ворот, держа в  руках  зажи-
галку, и изо всех сил пытался придать своей  растерянной  улыбке  наглое
выражение.
   - Чего стоишь? - дружелюбно спросил солдат. - Проходи...
   Рик пожал плечами и прошел. Он побродил по двору, сталкиваясь с  офи-
церами и де