преследуй меня. Со мной будет все хорошо... Обещаю  пи-
сать тебе так часто, как только смогу... А пока прощай..."
   В течение полутора лет Эди исправно получал  по  почте  магнитофонные
кассеты с "письмами". Сначала они приходили из Рабата, затем из Нуакшота
и, наконец, из Найроби.
   Последнее такое "письмо" Эди получил за несколько дней до официально-
го извещения о трагической гибели брата.
   "Мне кажется, я опять чем-то прогневил бога, -  говорил  Лиор.  -  На
днях обнаружил на юго-восточном склоне  крыши  мертвую  птицу.  По  моим
предположениям, молодую дрофу. Если бы ты знал, Эди, насколько это  дур-
ной знак. Эпизод с мертвой птицей на юго-восточном склоне  крыши  описан
аж в трех японских источниках Х века. Ты знаешь,  я  так  счастлив,  что
смогу наконец проверить правильность моих расчетов.  Это  же  прекрасный
случай провести эксперимент. Впрочем, ты не волнуйся. Сто к одному,  что
я снова ошибся и ничего не произойдет. Я подожду еще месяц-другой, а по-
том, наверное, вернусь в Израиль. Если ты, конечно, не возражаешь. А по-
ка прощай, брат!.."
 
   Лиор погиб через три недели после того, как  надиктовал  это  письмо.
Погиб в автомобильной катастрофе. Многотонный  грузовик,  принадлежавший
британской компании по торговле крупным рогатым  скотом,  по  непонятной
причине свернул с проселка и врезался в китайский домик Лиора.
   "Врезался" - сильно сказано. Грузовик просто подмял  этот  домик  под
себя, как картонную коробку. Лиор, лежавший в это время на циновке возле
очага, был раздавлен насмерть.
   Это случилось в Кении, недалеко от озера Рудольф, в сорока пяти кило-
метрах к северу от небольшого городка Лодвар.
   В кузове грузовика - в специально разгороженных стойлах -  находились
несколько коров и быков. Когда полиция прибыла на место аварии, животные
громко мычали и пускали слюни...
   Вместе с гробом Лиора нотариус передал Эди Григу небольшой  пакет.  В
нем была магнитофонная кассета. На пакете печатными буквами было выведе-
но: "Передать моему брату Эди Григу в случае моей безвременной кончины".
   В день похорон Эди был вне себя от горя. Он вдруг  почувствовал,  что
всю жизнь его связывали с младшим братом какие-то незримые нити, что  он
очень любил этого чудака, и чем меньше знал о нем,  тем  сильнее  любил.
Эди был настолько безутешен, что просто-напросто забыл о пакете.
   Как-то раз Мики попросил у отца разрешения послушать музыку. Он  пос-
тавил кассету, включил магнитофон и на минутку вышел из  комнаты.  Когда
он вернулся, отец стоял возле динамика и... плакал. Слезы ручьями  текли
по его гладким шоколадным щекам. Комнату наполняла симфоническая музыка.
   - Где ты взял эту кассету? - сквозь всхлипы спросил Эди.
   Мики показал на забытый пакет, лежащий на книжном стеллаже прямо  над
магнитофоном.
   - Что это, пап? - спросил он.
   - Это Григ... Песня Сольвейг... - и Эди прерывающимся голосом прошеп-
тал:
   - Спи, мой милый!.. Я буду охранять твой сон... Я так долго тебя жда-
ла, и ты пришел ко мне...
 
   Эту историю поведала мне Лили Розен, переводчица с  китайского.  Нес-
колько лет назад она  обслуживала  израильскую  делегацию  на  Всемирном
женском конгрессе в Пекине.
   - Если бы не случай, я бы и не вспомнила о китаисте  Лиоре  Григе,  -
сказала она. - В рамках конгресса у нас было несколько  экскурсий.  Одна
из них - в Юймынь. Там нас повели в музей под  открытым  небом,  который
назывался "Уголок Древнего Китая". Здесь был отстроен  целый  район  ки-
тайских домиков. Местный экскурсовод подробно  объяснил  их  устройство,
показал кухонную утварь, рассказал про традиции.
   Музей этот появился совсем недавно. По словам нашего гида, идея  при-
надлежала одному муниципальному чиновнику из Ланьчжоу.
   Домики стояли достаточно скученно. К каждому из них  вела  аккуратная
дорожка, посыпанная мелким серебристым гравием. Весь городок был органи-
зован с исключительной педантичностью. В нем царил идеальный порядок.
 
   И только к концу экскурсии мы увидели маленький китайский домик, сто-
явший на отшибе. Он никак не вписывался в стройную симметрию  всего  го-
родка. К нему даже не вела гравийная дорожка.
   "Этот домик покинут богом, - сказал экскурсовод. - Хозяева  вынуждены
были оставлять такое жилище, чтобы избежать несчастий".  Он  вздохнул  и
развел руками, как бы говоря о том, что жизнь его далеких  предков  была
чересчур осложнена предрассудками.
   "А откуда хозяева узнали, что их дом покинут богом?" - спросила я.
   "А отсюда", - ответил вежливый китаец и  показал  на  чучело  большой
птицы, которая полусидела-полулежала на одной из покатых соломенных гра-
ней крыши.
   К двери этого домика была прикреплена табличка с иероглифами. Это бы-
ло традиционное послание дому от его хозяина. Оно гласило:
 
   Когда вернется маленький божок,
   Мы станем жить по-прежнему, дружок.
 
 
   Для убийства потребно как непосредственное,
   так и отдаленное окружение, средняя годовая температура,
   средний процент землетрясений и человеческий климат.
   Здесь все сопряжено одно с другим.
   Фридрих Дюрренматт. Правосудие
 
   Дело было в конце декабря в одном из портовых городов  Чермного  моря
несколько землетрясений назад. Газеты сетовали тогда на  сейсмологов  за
то, что они не вникли в логику стихии и не предупредили население о над-
вигающейся опасности.
   Впрочем, опасность была не из ряда вон. Эпицентр землетрясения  нахо-
дился в двухстах пятидесяти километрах от берега, на дне прохладного мо-
ря, на том самом дне, по которому некогда  ступала  нога  Моисея  и  его
паствы. В городе Эйлате особых разрушений  не  произошло.  Разве  только
провалилась в канализационные тартарары часть шоссе между  муниципалите-
том и пляжем, пошли трещинами стены нескольких домов и покосилась  опора
высоковольтной линии. В общем, разрушения были минимальными, ущерб  оце-
нивался невысоко, жертв, как утверждали газеты, не было, не считая,  ко-
нечно, слегка ушибленных, придавленных и пострадавших от шока.
   А две недели спустя в одной из городских больниц скончался от  острой
сердечной недостаточности некий весьма пожилой господин по  имени  Алекс
Кеблер. В больницу он попал через несколько часов после подземного толч-
ка с сильным отеком легких, никакого отношения к буйству стихии не имев-
шим.
   По словам его дочери Елены, Кеблер был вздорным стариком,  изводившим
своими капризами всю семью. Целыми днями он просиживал в старом плетеном
кресле на террасе своего дома, читал газеты, интересовался политическими
скандалами и постоянно призывал к себе кого-нибудь из близких:  то  плед
накинут не так, то соломенная шляпа надета  неправильно,  то  солнце  не
греет, то дождь не идет. Старик был немощен, не мог  самостоятельно  хо-
дить. Время вытопило из него все жизненные соки, оставив от былого  здо-
ровья только  мощный  глубокий  баритон.  Когда-то  Кеблер  был  оперным
премьером. Пел в разных театрах классический репертуар. Больших высот  в
своей профессии не достиг, но однажды ему довелось  спеть  на  одном  из
итальянских международных фестивалей партию Риголетто. "Я бы  согласился
вечно носить горб, - говаривал он, - если бы мне разрешили хоть  немного
попеть в La Scala".
   Впрочем, речь совсем не о том. Через три месяца после смерти  старика
Кеблера в местную полицию пришло анонимное письмо. В нем говорилось, что
старик умер вовсе не от сердечного приступа. Он был убит.
   Письмо было написано по-английски, в мрачных романтических тонах и не
давало никакой ясной информации. Правда, оно содержало несколько  указа-
ний на ряд очень тревожных улик. В частности, авторы письма (вместо под-
писи стояло слово "Мы") предлагали полиции проверить, почему в результа-
те землетрясения обвалилась терраса дома Кеблера, и намекали на то,  что
это - неудачная попытка покушения на жизнь старика.
   Следователь Z., который уже четвертый год маялся в  заштатном  Эйлате
от безделья, с изматывающим нетерпением ожидая перевода в столицу,  выз-
вался заняться этим делом. Больше от скуки, чем из желания выяснить  ис-
тину.
   И что же вы думаете? В результате он действительно пришел  к  выводу,
что старика убили. Правда, доказать он так ничего и не смог.  Да  откро-
венно говоря, и не пытался, поскольку слишком уж много неясностей и  не-
суразностей было во всей этой истории. К тому же в полиции с самого  на-
чала считали анонимку дурацкой шуткой, а родственники покойного  никаких
исков не предъявляли.
   К тому моменту, когда Z. с анонимным письмом в кармане впервые пришел
в дом Кеблеров, терраса была уже восстановлена. Вернее,  была  построена
новая. Обломки же старой, благодаря нерасторопности местных властей, все
еще лежали серой каменной грудой на самом краю обрыва. (Терраса выходила
на море и нависала над крутым каменистым берегом, поднимавшимся  на  два
метра над водой.)
   Покопавшись в обломках, Z. обнаружил, что две стальные балки, на  ко-
торых крепился балкон, в местах разлома были оплавлены. Ни жаркое  южное
солнце, ни землетрясение не  могли  явиться  причиной  такого  феномена.
Здесь, без всякого сомнения, кто-то поработал автогеном.
   Поговорив с родственниками покойного, а их в  доме  насчитывалось  не
меньше десяти (дочь с мужем и тремя взрослыми детьми,  сестра-иждивенка,
два пожилых племянника с женами), Z. выяснил, что в момент землетрясения
старик находился в доме. За несколько минут до толчка он вызвал громовым
голосом свою сиделку и приказал переместить себя в дом.
   - Это было что-то новое, - рассказала Елена. - В последние десять лет
он ежедневно просиживал на балконе с утра до трех часов дня, то есть  до
обеда. А иногда просил даже обед вынести на террасу. А тут вдруг в один-
надцать часов утра заявил, что хочет в дом.
   - Я спросила его, что случилось, - сказала сиделка. - В ответ он про-
бормотал что-то странное, что-то вроде "боюсь упасть". А потом, когда  я
привезла его в дом, он потребовал  достать  из  комода  какую-то  папку,
раскрыл ее и начал перебирать  бумаги,  качая  головой  и  приговаривая:
"Верди... Верди..."
   Некоторые обстоятельства повергли следователя Z. в  полное  смятение:
ему пришлось окончательно усомниться в том, что старик умер естественной
смертью. При разборе архива старика оказалось, что Кеблер на  протяжении
последних тридцати восьми лет ежегодно на  Рождество  получал  поздрави-
тельные открытки из Европы. Они были написаны разными почерками, отправ-
лены из разных мест (были открытки из Цюриха, из Вены, из Турина, из Па-
лермо, из Ганновера). Открытки содержали обычные поздравления с  христи-
анским Рождеством, но все до единой заканчивались жуткой фразой: "Просто
так ты не умрешь, Кеблер!" Вместо подписи стояло все то же "Мы".
   Отсутствовала только последняя открытка - за тот самый год, в который
произошло злополучное землетрясение. А первая, датированная  20  декабря
1957 года и отправленная из Рима,  содержала  странную  приписку:  "Твою
дочь зовут Елена, Кеблер!"
   Сорокалетняя дочь Кеблера (толстая, неопрятная женщина, по всей види-
мости, унаследовавшая от отца его вздорный характер) матери не  помнила:
"Отец говорил, что она умерла во время родов. Я так и не смогла добиться
от него ни ее имени, ни ее родословной. Он  часто  повторял,  что  я  не
должна знать об этом в моих же интересах. А то, что записано  у  меня  в
документах, - фикция. Ах, да оставьте вы это  дело,  Боже  мой!  Он  был
вздорный, глупый, выживший из ума старик! Я, конечно, жалею его, но ведь
он умер от старости! Он достаточно пожил, достаточно  поездил  на  наших
шеях, ни в чем, слава Богу, не нуждался!.."
   Но, пожалуй, самые интересные сведения предоставила следствию восьми-
десятичетырехлетняя сестра Кеблера Хана.  Несмотря  на  свой  преклонный
возраст, она обладала удивительным свойством не только  помнить  прошлое
до мельчайших подробностей, но связно и даже художественно излагать  это
прошлое. Впрочем, главное было вовсе не в этом. Хана  была  единственным
человеком в семье, который высказал абсолютную уверенность  в  том,  что
старик Кеблер пал от руки убийцы.
   - Я знала, что это рано или поздно произойдет. Конечно, никто из  нас
не забудет умереть. Всему на этой земле приходит конец. Но Алекс умер не
просто так. Он был наказан. Ах, если бы я знала, за что!..  Ведь  он,  в
сущности, был добрым и безобидным человеком... Его, безусловно, убили. В
этом я не сомневаюсь...
   Она говорила тихим голосом, почти шепотом. Но ее речь была очень  бо-
гата интонациями. Следователю, как он сам впоследствии признался  автору
этого рассказа, было чертовски приятно слушать  эту  старуху.  В  семье,
между прочим, Хану считали если не вздорной, как ее покойного брата,  то
слегка подвинувшейся рассудком. ("Одного поля ягоды, - хмыкнула Елена. -
Представляете, она говорит, что папу  убили.  Надо  же  придумать  такую
чушь!..")
   - Мы с Алексом жили душа в душу, - рассказала Хана. - В конце сороко-
вых - начале пятидесятых годов я работала у него аккомпаниатором.  Тогда
он закончил оперную школу в Тель-Авиве и копил деньги, чтобы поехать  на
стажировку в Италию. Проблема была одна - возраст. Он был  уже  немолод,
мой Алекс, много повидал, много пережил, прежде чем  подняться  на  под-
мостки. Но голос у него был замечательный. Такого богатого баритона я не
встречала ни у кого. Алекс был влюблен в оперу. Он был очень романтичен,
даже сентиментален, боготворил музыку и когда пел, как правило,  плакал.
Те, кто видел его на сцене, говорили, что редко кто исполнял  классичес-
кий репертуар с таким глубоким чувством...
   Должна вам сказать, что пением в опере заработать в то время было не-
возможно. Надо было иметь серьезный engagement. А для этого  требовались
не только имя и победы на конкурсах, но и приличные знакомства в оперном
мире, связи среди дирижеров и антрепренеров. Увы, на это у нас просто не
было денег...
   Алекс мечтал попасть в Милан, спеть в La Scala. Но ему все время  ме-
шал возраст. Его сорок лет производили на влиятельных лиц  отрицательное
впечатление...
   И все-таки он пробился на международный фестиваль в Италии.  Пробился
и даже спел там в одном из концертов арию Риголетто. В 1951 году как раз
отмечали столетие создания одноименной оперы Верди, и Алекс хотел  приу-
рочить свое выступление к юбилею. Это, как вы понимаете, было еще до то-
го, как в Буссето начал проводиться ежегодный фестиваль "Вердиевские го-
лоса"...
   Тогда все и началось. Он провел в Италии две недели. И приехал  отту-
да... очень богатым. И совсем другим.  Он  вернулся  замкнутым,  хмурым,
сварливым, он как бы постарел за эти две недели на двадцать лет...  И  -
главное - бросил петь. Совсем. Это меня очень сильно  встревожило.  И  в
первую очередь потому, что в отчетах об этом  фестивале  я  ни  разу  не
встретила даже упоминания об израильском баритоне Алексе Кеблере. Я  пы-
талась выспросить у него, почему его пение осталось незамеченным, но  он
в ответ только пожимал плечами. Надо сказать, что я довольно быстро сми-
рилась с его бешеными по тем временам деньгами. С этим всегда смиряешься
быстро...
 
   Он, как я его ни уговаривала, ни за что не  захотел  покупать  дом  в
Тель-Авиве и уехал в Эйлат, который тогда и провинцией-то называть  было
много чести. Тогда это была дыра дырой...
   Я осталась жить в центре страны - благо он меня полностью  обеспечил.
Вышла замуж, родила двоих сыновей. А года через два получила  от  Алекса
письмо, в котором он уведомлял меня о том, что у  него  появилась  дочь.
Так и написал: "появилась", будто приобрел ее на распродаже. Он  никогда
не был женат, я это знаю наверно.
   Мы не виделись годами. Он предпочитал безвылазно сидеть в Эйлате. И в
этом была какая-то обреченность... Никто из нас, близких ему  людей,  не
мог понять, что его мучило. Одна я  определенно  догадывалась,  что  это
связано с той поездкой в Италию...
   Про открытки, которые получал Алекс Кеблер в течение многих лет, Хана
не знала ничего. Следователь Z., опять же от нечего делать, занялся  ар-
хивными материалами, выписал подшивки старых итальянских журналов и  со-
вершенно случайно набрел на весьма примечательную заметку, помещенную  в
рубрике "Светская хроника" и датированную временем проведения того само-
го фестиваля оперного искусства, в котором участвовал Кеблер. В  заметке
сообщалось о том, что у итальянской примадонны Анжелы Верди,  праправну-
чатой племянницы знаменитого композитора, возник роман с немолодым и ни-
кому не известным еврейским баритоном, что оба они отказались от участия
в конкурсной программе фестиваля и уехали в Ниццу, где провели две медо-
вые недели в любви и праздности. Это был номер иллюстрированного  журна-
ла-однодневки, специально посвященного фестивалю 1951 года.
   К своему великому удивлению, в номере газеты "Stampa" за  12  августа
1955 года Z. обнаружил некролог, посвященный безвременной кончине на пи-
ке ее оперной карьеры замечательной нашей певицы Анжелы Верди. В  газете
"Friera letteraria" за то же число откровенно обсуждалась версия о  том,
что примадонна покончила жизнь самоубийством. Но более всего Z. поразило
сообщение, опубликованное в газете "Paese sera" через  год  с  небольшим
после смерти любовницы (в этом Z. уже абсолютно не сомневался)  Кеблера.
Сообщение называлось: "Скандал на аукционе "Сотбис". "Небывалый  скандал
разразился на последнем аукционе "Сотбис", проходящем в эти дни в Лондо-
не, - говорилось в заметке. - Принятая к продаже с аукциона нотная  тет-
радь с черновыми набросками партитуры оперы Джузеппе Верди "Дон Карлос",
сделанными рукой автора, оказалась фальшивкой. Эксперты установили,  что
представленная близкими родственниками покойной Анжелы Верди тетрадь яв-
ляется не более чем искусной копией. Оригинал достался Анжеле  Верди  по
наследству, и экспертизы, проводившиеся в 1946, 1948 и 1951 годах, неиз-
менно подтверждали его подлинность.  Известно,  что  певица  никогда  не
расставалась с этой бесценной семейной реликвией и только перед  смертью
распорядилась поместить ее в специальный сейф в одном из банков  Цюриха.
Анжела Верди не оставила завещания, поэтому право  наследования  тетради
ее прапрадядюшки было в судебном порядке присвоено одному  из  ближайших
родственников певицы".
   Теперь вернемся к анонимному письму, которое следователь Z.  носил  в
заднем кармане своих брюк. "Кеблер подлец, - было написано в нем.  -  Он
обманул женщину, которая его любила, он лишил ее самого святого  достоя-
ния (какого именно - не уточняется - Авт.), он предал ее, он унизил  ее,
он заставил ее умереть. Перед смертью она завещала нам месть. Последними
ее словами были слова: "Просто так ты не умрешь, Кеблер!" Мы слышали эти
слова, мы вняли этим словам, мы сделали их своим девизом, мы нашли  Кеб-
лера, мы пытали его тридцать восемь лет подряд, и наконец мы убили его".
   Следователь Z., который в процессе расследования даже забыл  о  своем
честолюбивом намерении перебраться в столицу, выяснил, что пассажир Кеб-
лер в 1951 году ехал из Ниццы в Хайфу морем, причем, как ни  странно,  с
пересадкой на Мальте. Знаменателен и тот факт, что до Мальты он  плыл  в
каюте третьего класса, а затем перебрался в роскошный люкс.
   На этом можно было бы и закончить историю смерти старика Алекса  Кеб-
лера, поскольку все точки над "i", казалось бы, расставлены.  На  первый
взгляд действительно все было очень просто. Кеблер сделал  Анжелу  своей
любовницей, выкрал у нее бесценную рукопись Верди, подменил оригинал  на
высококачественную копию, а затем продал  его  подпольному  мальтийскому
коллекционеру, обеспечив себя на всю оставшуюся жизнь. Обманутая  прима-
донна до бесславного конца своих дней не могла никому признаться в  том,
что ее знаменитая реликвия - всего лишь подделка. Это выяснилось  только
на аукционе.
   На так ли это было на самом деле? Следователь Z. не сомневается,  что
именно так.
   Я же позволю себе усомниться и обратить вниман