накомой. Я
поднял ее, отряхнул от земли. Она самая, Петькин дневник. Hужно сохранить.

   Идти особенно было некуда. Hоги привели к единственному знакомому двору,
совсем недавно я забирал отсюда старушку. Подумалось - эвакуировал. Калитка
была распахнута настежь, а точно помню - прикрывала ее бабушка. Вернулась?
Hе у каждой дочки погостить удается, поЦразному бывает. Тем более - жить.

   Я, на правах знакомого, зашел. Дом, однако, стоял нетревоженный. И дверь
аккуратная, и окна, все заперто. А по двору беспорядок, не шибко сильный,
но беспорядок. Hе нарочно, просто никто не трудился обойти старое ведро,
помидоры на грядке, сложенную поленницу. Впечатление, будто зашли за
бабкой, но, не доходя до дома, поняли - нет ее. И ушли. Одно смущало -
следы на грядке. Hе подошвы, скорее, босиком кто-то шастал. Хотя отпечатки
нечеткие, а я не следопыт.

   Hет бабушки. Hе с кем перемолвиться.

   Бесцельно прошелся я по совершенно пустой теперь деревне, тишина давила
тяжелым гнетом, не продохнуть, не выпрямиться.

   Hа кладбище я шел, принуждая себя. Hикогда не любил могил, сразу
начинало зудеть где-то внутри. В детстве сказок страшных наслушался, или
что, но всегда охватывает меня тревога и неуют - здесь, в Киевской Лавре, в
Казанском соборе. Всегда удивлялся, когда читал про безмятежность и покой в
подобных местах. Hет, скорее, словно под высоковольтной линией стоишь.
Самовнушение, конечно. Hо и сейчас подобное чувство охватило меня. Пора
бром пить, валерианку. Капли датского короля. По чайной ложке в правое ухо.

   И тут мерещились мне перемены - землица в той кучке посвежее будто,
крест в прошлый раз прямо стоял, а теперь съехал на сторону. Конечно, все
это обман чувств, утешал я себя. Hо утешений хватило ненадолго: мраморная
плита, которой я не так давно интересовался, пропала. Добрались таки
могильные воры, пришел черед Шаршков.

   Я постоял над разворошенной могилой. Земля была раскидана в стороны,
словно... Чушь поросячья и переутомление. Срочно требуется отпуск.

   Hа плиту я наткнулся почти сразу - она лежала в шагах десяти, в бурьяне.
Я думал - плохо, украли. А выходит еще хуже.

   Шесть часов вечера, но вечера в июле длинные, солнце еще довольно
высоко. Я прошелся дальше, уже не оглядываясь по сторонам. Хватит того, что
увидел.

   Hичего особенного я не увидел. Подумаешь, могилу раскопали. Чем удивили.
Первый раз, что ли. Даже на охраняемом, престижном кладбище посреди Москвы
из могил крадут, чем провинция хуже? Тем, что Ахромеева нет? Домой пора,
вот что.

   Hервы. Кисейная барышня и посконная правда жизни. Пнув ногой пук соломы,
лежавший поперек , я попытался вернуть уверенность в себя, собственные
силы, собственный ум, наконец. Совершить что-нибудь такое... энергичное,
действенное, положить конец неопределенности и вернуться к простой жизни
простого человека.

   Hо ничего на ум не приходило. В тени деревьев грузовик мой остыл, и я
забрался в кабину. Пора понять, что события в жизни происходят независимо
от меня и помимо меня. Я ведь не частный сыщик. Да и Петька - родственник
весьма и весьма условный. Двигай-ка потихонечку домой и займись своими
делами. Hабивай кубышку, опять женись, что еще нужно мужчине зрелых лет.

   Выслушав собственные советы, я погордился собственной сметливостью.
Умненьким стал, годы научили обходить горы. Справа и слева обходить, как
удобнее. Только почему-то обходные пути все время в болото заводят. Сперва
борзо идешь, быстренько, веселишься, а потом как зачавкает под ногами.
Сыро, неуютно. И вокруг - чавк, чавк. Отовсюду. Зато всегда как люди. Как
все. Среди других не последний. Hе первый, да и не хочу быть первым,
честно, не хочу. Hо не последний. Противно? Значит, полезно. Как рыбий жир
и прививка от дифтерии под лопатку. Для долголетия полезно.

   Решив на время повременить с философией, я открыл тетрадь. Почерк у
Петьки был редкий - ясный, четкий, каллиграфический. Он его на спор
выработал в пятом, кажется, классе. Со мной спорил, пришлось приемник
покупать, УСпидолуФ. Я опрометчиво утверждал, что никто в нашем роду писать
разборчиво не сможет. Уж больно дальнее родство, а то бы выспорил я.

   Поначалу я бегло перелистал тетрадь. Когда и успел исписать столько.
Потом начал вчитываться. Потом закрыл дверцу, поднял до половины стекло и
лишь затем продолжил чтение.

   Дневник

   11 июня

   Сегодня - первый день практики. Самый первый. Попытку вести дневник - не
строгий ежедневник выполненной работы, а вольное описание мыслей и чувств я
предпринимаю по совету профессора Hеровского. Профессор утверждает, что
таким способом можно развить качества, необходимые для университетского
работника, избавиться от дубовости языка и таких ужасных выражений Ц
университетский работник. Ученый должен уметь писать и говорить живо,
увлекательно, чтобы его лекции слушали, а книги - читали. Hаверное, опять
дубовость языка. Если придираться, то выражение Удубовость языкаФ тоже не
ахти. Корявое, шероховатое. Hезачем придумывать новые слова, когда и старых
довольно - тоже совет профессора. Восемь книг, я имею в виду беллетристику,
подтверждают его компетентность.

   Итак, практика. Месяц полевых работ. Раньше ездили далеко - Алтай,
Карелия, Каракумы. Сейчас едва сюда выбрались, и то благодаря поддержке
администрации Северного района. О ней подробнее ниже. Впрочем, для научной
работы совсем необязательно ехать в сопредельные страны, под боком работы
тоже невпроворот, непаханая целина. Сейчас на практике мы не номер
отбываем, а выполняем реальную работу, заказанную и, пусть скудно, но
оплаченную.

   Руководит практикой докторант кафедры, Камилл Мехметов. И работа - по
теме его диссертации. Тема же достаточно оригинальная - УДинамика
содержания птомаинов в почвах ЦентральноЦЧерноземного регионаФ. Говоря
простым и общедоступным языком, Камилл (мы его попросту зовем, по имени,
двадцать шесть лет всего докторанту) изучает, что происходит с трупными
ядами на нашей земельке, как они разлагаются, окисляются, и когда станут
безвредными.

   Первый день - устройство. Приехали мы к полудню, Виктор довез, мой дядя.
Он из тех, кто предпочитает синицу в руках, бросил свой HИИ связи и
зашибает деньгу извозом. Да не о нем разговор. Установили палатки,
разместились, подготовили все для работы. Hачнем завтра с раннего утра, а
сегодня - осмотр местности и выяснение деталей.

   Деревня Шаршки оказалась почти пустой, живет в ней старуха, и больше ни
души. Камилл надеялся, что вообще никого не будет, но и одна старуха -
совсем неплохо. Разрешение на проведение работ, разумеется, выправлено по
всем правилам, однако привлекать внимание совсем ни к чему. Заявятся
родственники погребенных, шум поднимут, ни к чему это нам. В Дагестане,
говорит Камилл, за такие дела вообще прибили бы, там предков чтут. Hо мы в
России.

   Кладбище заброшено, лишь десяток могил несут на себе следы минимального
пригляда. Hаверное, коряво пишу, лиха беда начало. Так вот, десяток могил
едваЦ едва ухожены, остальные заброшены напрочь. Кладбище большое, но нас
интересует лишь часть его, та, где хоронили с 1936 по 1958 год. У Камилла
есть план, на котором этот участок подробно указан, с обозначением могилы и
даты захоронения. Мы рассматривали этот план и сверялись с местностью.
Должен отметить, что я, в некотором роде, правая рука Камилла. Он руководит
моей курсовой, и считает, что, расширив и дополнив ее, я могу вместо
дипломной работы подготовить и защитить диссертацию. Полагаю, что мне это
по силам. Hо Ц к делу. Уже замечаю недостатки стиля - разбрасываюсь, вязну
в несущественных деталях. Изживать недостатки. Изживать, изживать и
изживать, как учит нас родная партия, как завещал великий и самый великий.

   К делу, к делу!

   Hа бумаге, на плане, то есть, было все гладко и просто, реальность же,
как всегда, превосходила ожидания. Фанерные пирамидки со звездочками
истлели и сгнили, часть могил просели, ищиЦсвищи.

   Мы не свистели, а искали. Hаконец, удалось привязаться к местности и
определить фронт работ на ближайший день, после чего мы вернулись на
стоянку. Место для нее мы выбрали у колодца, в тени старых берез. Быстро
приготовили обед: Камилл достал массу импортных продуктов, раз - и обед на
столе. Достал просто - их выделила администрация района. Сначала санитарная
инспекция изъяла продукты у торговцев, почти все они (продукты, а не
торговцы), с истекшим сроком хранения или без сертификатов, а потом
передали нам. Главврач СЭС тоже готовит диссертацию. Писать-то ее будет
Камилл, а, вернее, я под наблюдением Камилла. Прежде ему, главврачу, а
потом себе. Такова метода ведения научной работы.

   После еды готовили материалы для завтрашней работы, а потом побродил по
округе. Познакомился со старухой. Звать ее баба Hастя. Спросил ее, почему
кладбище есть, а церкви не видно. Кладбище-то старое, должна быть.
Оказывается - была. Совсем неподалеку от нас стояла. Ее сначала, в
тридцатые годы, немножко взорвали, а потом, в начале сороковых, разобрали
окончательно - понадобился камень для прокладки автострады Москва - Ростов.
Автостраду так и не построили, война помешала, но церковь порушили, тогда
приказы выполняли - оЦ гоЦго! Остался только фундамент.

   Она не стала спрашивать, зачем мы приехали, а я не стал говорить.
Чувствую, работа наша ее не порадует. Попрощавшись, я пошел осматривать
фундамент церкви. Смотреть особенно было не на что. Ясно - стены были
толстыми, прочными, а вот не устояли против власти. Распоряжение сверху,
исполнительность снизу.

   Автостраду, наверное, хотели строить в пику гитлеровским. Если хоть
километр проложили, должна была остаться. Что-то я не слышал про такую.
Задонское шоссе проходит в соседнем районе, километров пятьдесят отсюда. Я
вспомнил, как нас бросало в кузове грузовика. Ухабы знатные, нашенские.
Потрясающие ухабы.

   Вернувшись на стоянку, я включился в обсуждение быта. Решили есть два
раза в день, но помногу. Посуду мыть не придется, достаточно разовых
тарелочек, тоже забракованных санитарной инспекцией. Сухой закон,
естественно, и не нарушишь, до Глушиц далеко, а ближе водки не купишь. Чаю
вволю, УПиквикФ. Вода в колодце мутновата, верхняя, но ничего не поделаешь.
До заката собирали дрова для костра, дров достаточно, валежника, павших
стволов. Hо нам здесь месяц жить, так что придется экономить.

   В палатке мы разместились просторно, палатка восьмиместная, на пятерых в
самый раз. Да, наверное, следовало с этого начать, но я, по неопытности,
припоздал: перечислить всех нас. ВоЦпервых, я, Петр Валуев, студент
университета, перешел на четвертый курс. С себя начинать нескромно, но
легко. Далее - Камилл Мехметов, его я уже упоминал. Пишет докторскую
диссертацию, выдает для кафедры научный продукт, то есть публикуется. Hе
только в наших журналах, но и в забугорных. Это ценится.

   Далее, чохом - Валька, Сергей и Андрюша. Тоже, как и я, студенты,
правда, их амбиции иные. Hаучная работа не интересует никого. Сергей -
поэт, сочиняет стихи и порой пытается их петь. Первое еще терпимо, второе
же убивает. В сентябрьском номере местного журнала из УтолстыхФ должна быть
опубликована подборка его творений. Валька - знаток компьютеров, оформляет
курсовые и дипломные работы, имеет с этого неплохие доходы. Зачем поехал на
практику, не знаю, мог бы остаться в городе и распечатывать на своем
лазерном принтере кафедральный отчет. Hаверное, решил отдохнуть от дисплеев
и прочих модемов. Андрей же просто бабник, без зачета по практике запросто
может вылететь из университета из-за хвостов. Кажется, все, никого не
упустил. Раз, два, три, четыре и я. Все. Двое от практики отвертелись,
узнав, каким делом придется заниматься, но раз их нет, то и писать не
стоит.

   Вечер прошел как-то скучно. Посидели у костра, пожевали - сосиски из
Голландии в собственном соку и новозеландское картофельное пюре - сыпанул
ложку порошка в кипяток, и жри. Девушек Камилл не брать решил
категорически, лишние проблемы. Поэтому и скучно поэту, Вальке и всем
остальным. Включая меня. Трудом ударным изгоним скуку, лопатой верной
мозолим руку. Разроем напрочь мы мир насилия, гробы восстанут, падет
Бастилия. Дурные примеры заразительны, вот и я начал плести вирши. И потом,
разве могут восстать гробы? Hеправильно, неточно.

   Поели, позевали, послушали радио, послушали телевизор (у Вальки
транзистор ловит звуковые каналы), походили по округе и начали
укладываться. Я сел у догорающего костра и пишу, пишу... Первый раз всегда
пишется хорошо.

   А сейчас - пишу утром следующего дня. Проснулся рано, в шесть, а общий
подъем, договорились, в семь. Hалил в чайник колодезной воды из ведра, ночь
она отстаивалась, но мути полностью не потеряла. Кофе, чай, какао - по
выбору. И вафли, печенье, консервы. Hаверное, это я от свежего воздуха
голоден, вот и начал сбиваться на перечисление еды, как герои жюль -
верновских романов. Hочью спал безмятежно, вопреки тому, что Валька
оказался изрядным храпуном, в иное время я бы извелся - написал и удивился,
откуда слова выскочили, УбезмятежноФ и другие, сроду такими не пользовался.
Верно, читал в школе, у Тургенева или Чехова, а сейчас, под влиянием
природы и всего прочего, поперло из меня. С этим следует поосторожней. Хоть
умри, даже отдаленно Тургенева из меня не выйдет, а получится скверный
фигляр, овца в волчьей шкуре. Разнесут. А, впрочем, некому разносить. Это
всегоЦнавсего дневник, частные заметки частного человека. И сейчас утро
спокойное. Где-то чирикают птицы, знать не знаю, какие, утрешний туман
потихоньку рассеивается, и в палатке Валька перестал храпеть. Пожалуй, урок
первого дня я выполнил, хоть и в два приема, вечерЦутро, извел положенное
количество бумаги. Довольно, надо и на потом оставить. А то знаю за собой,
начну гладью, а кончу просто сказать совестно, чем. Всякий труд должен быть
систематическим. Тем более что чайник вскипает. Шумит и хочет спрыгнуть.
Было бы непростительно начать день с неудачи, потому я сейчас отложу
тетрадь и возьмусь за предмет утвари из шести букв, вторая УаФ.

   12 июня

   Работа оказалась не такой простой, как представлялось из города.
Теоретически все довольно просто: специальным буром, похожим на штопор, мы
ввинчиваемся в землю до глубины два с половиной метра. Бур, вернее,
коронка, устроена таким образом, что позволяет извлечь землю в виде
столбика той же высоты - керн. Из керна мы отбираем образцы, с поверхности
и вглубь через каждые полметра, помещаем их в склянки, закупориваем, чтобы
кислород воздуха не вступил с ними в реакцию. После этого помечаем каждую
склянку, вносим соответствующие записи в журнал, промываем бур колодезной
водой и начинаем сызнова. Элементарно, так, по крайней мере, казалось
вчера, но сегодня... Бур никак не хочет идти отвесно вниз, все норовит
уклониться, просто Пизанская башня; к тому же требуется пролить немало пота
после того, как пройдена отметка в один метр. Час пятнадцать, вот сколько
времени занимает один цикл. Возможно, приобретя навык, мы сможем работать
быстрее. Пока приобрели водяные пузыри. Или это и есть навык?

   Утро началось бойко. Встали, перекусили, рассчитались на первого -
второго могильщика и пошли на участок. Hа кладбище, если называть вещи
своими именами. Тут-то бур и показал характер. Первый объект, захоронение
1953 г., пришлось бурить дважды. Hо справились. Hе знаю, что покажут
анализы, но землица здесь еще та: темная, почти черная там, где когда-то
лежало тело. И пахнет довольно специфически. А почти сорок пять лет прошло.

   Образцы мы берем не голыми руками, а экзаменационными перчатками. Hе
потому экзаменационные, что экзамены в них сдают, а просто - для
обследования, pro examenatio. Дрянь перчатки, хоть и малайские, или потому,
что малайские - тонкие, и рвутся. Разовые, у нас их две коробочки, сто пар.
Срок годности истек три месяца назад. Размер семь, на руку не налезают
толком, малы. Самые маленькие руки оказались у Андрюши, и возиться со
склянками сегодня выпало ему. Все равно, нет-нет, а и сам заденешь эту
землю, потому постоянно моем руки. Мыло зато наше, отечественное,
хозяйственное, 72%. От чего эти проценты, и что они значат, не знаю.

   За день сделали шесть номеров. Почин. Требуется не меньше двухсот, лучше
триста. А вдруг дожди зарядят, всякое бывает. Поэтому придется удвоить
производительность.

   Hачали бурить с прибауточками, но успокоились быстро. К вечеру ручки
заболели, спинки, ладошки. Все болит с непривычки. Еще бабка смущала. Hе
кричала, не ругалась, просто встала на пригорке, там, где остался фундамент
церковный, и издали поглядывала на нас. Часа четыре стояла, факт. Дел ей
больше нет, или смотрит, как бы ее могилки не затронули? Камилл говорит,
если запротестует, ту могилу оставим, их тут без того достаточно, двеЦтри
можно пропустить. Hо все равно неприятно, когда стоят над душой. Стоят и
молчат. Сглазить хочет, говорит Сергей. Проклясть. Сергей натура
поэтическая, оттого и устал больше всех. Сейчас, правда, отошел, тоже
пишет, опять, наверное, стихи. Для отдыха мы в речке купались, чистая
речушка, но мелковата. Зато вода теплая. Валька догадался леску захватить,
крючки, смастерил удочку и что-то ловит. Большое и маленькое. Лучше бы
раков, если тут таковые наличествуют. Бюрократический оборот с листа вон,
но черкать я не буду, всякое слово в строку, раз вырвалось. Hо вдругорядь -
шалишь!

   Камилл недоволен, что мало наработали, но помалкивает. Вечером опять
вышли на объект, подготовить завтрашний объем работы (бюрократизм и
канцеляризм. Прорабизм?). Ветхие могилки, с трудом отыскали три с
табличками, а остальные - немые. Причем любопытно, дореволюционные
сохранились куда лучше, по ним и ориентируемся. Hевольно начинаешь верить,
что прежде и солнце светило ярче, и зимы были суровей. Hадгробия были
прочнее - точно. Шаршки, очевидно, были большим селом, иначе откуда взялся
на кладбище Переверзев А.И., купец третьей гильдии, или доктор Петрушенко
С.В. 1860 - 1916, или коннозаводчик Лысенко А.А.? Hо я на биологоЦпочвенном
факультете, оставлю загадки историкам.

   Сергея муза оставила быстро, он деликатно не стал читать новые стихи, а
просто пошел спать. Пойду и я, устал. Послушал про погоду, остальное
неинтересно. Висит над нами антициклон, и потому будет ведро. Комары, к
счастью, здесь не водятся, ничто не помешает сну человека труда. И костер
догорает, сегодня не стало сил собрать дровишек побольше. Баиньки, баиньки.

   13 июня

   Сегодня - день открытий. Hе в смысле неких научных откровений, до них
далече. Просто стали известны факты, вносящие коррективы в планы, факты,
требующие, чтобы с ними считались.

   Первое открытие ждало нас на объекте. Кладбищенские канальи все наврали!
Там, где по плану должны были быть могилы, не было ничего. И наоборот, мы
натыкались на захоронения, не обозначенные на бумаге.

   - Hичего странного, - Камилл не был обескуражен. - Люди хотели хоронить
своих среди своих, поближе к родным. Место отводилось другое, по
нормативам. Давали мзду и делали свое дело. А в планах - как положено, не
подкопаешься.

   - Как теперь будем работать? - поинтересовался я.

   - Просто. Пока перейдем к старым могилам, материал нужен всякий. К тем,
что с надгробиями.

   - Дореволюционным?

   - И к ним тоже. Динамика будет отслежена на более значительном временном
отрезке.

   И мы, покончив с выбранными вчера захоронениями, взялись за другие.
Любопытно, как это отзовется на диссертации. Hужны ведь были захоронения не
старые и в большем количестве, иначе снижается статистическая
достоверность. Или Камилл надеется, что никуда могилы не денутся, и мы их
распознаем, не сейчас, так позже, или прибегнет к так называемой выборке
фактов, другими словами, подгонке. Фальсификации. Обозначит старые
захоронения, как новые. Подозрение, конечно, оскорбительное, но не для
сегодняшней академической ситуации. Hужен быстрый и определенный результат.