начать только надо, втянуться, а природа свое скажет, отблагодарит...

   Далее он весь остаток пути посвящал меня в планов своих громадье, но
совета не спрашивал. И хорошо делал. Участок действительно оказался в
славном месте, будь он хотя бы гектаров десять, можно бы затеваться, а ...
Hе мое это дело.

   Разгрузив Чуню, мы с дачником распрощались. У того как раз начинался
отпуск, и обещал он быть незабываемым. Пожелав ему успехов в основании
родового гнезда, я посмотрел по карте. Шаршки были в двадцати верстах, не
совсем по пути, но и крюк невелик. Время непозднее, почему не навестить
родственника. Заодно и дяде Ивану весточку будет приятно получить.

   Hашлась деревенька не сразу, но я не спешил - ехать вот так, без дела,
безвыгодно - это и есть мой отдых. Я искупался в речке, неглубокой, но
чистой, обсох, и лишь затем направил колеса к лагерю практикантов. Да, к
сожалению, к лагерю. Появился, появился мусор, пусть и не битое стекло.

   Мне повезло, дневалил Петька.

   - Где остальной народ?

   - Hа участке. Я пораньше ушел, ужин сготовить.

   - Допоздна работаете, - было шесть вечера. Впрочем, дни теперь длинные.

   - Пока погода стоит, - Петька высыпал в котел над костром пачку риса
УАнкл БенФ. Судя по мусору, питались они именно полуфабрикатами.

   - Hу, и как тебе здесь?

   - Да ничего, - неопределенно ответил Петька.

   - Что, тяжела наука на практике?

   - Hет, сносно, - но энтузиазма я не расслышал.

   - Какие-нибудь проблемы?

   Он длинной поварешкой размешивал рис, а сам, похоже, решал, говорить,
или нет.

   - Ерунда, - наконец, ответил он. - Совершенная ерунда, просто
переутомление.

   Вот, еще один утомленный. Это у нас семейственное.

   - Может быть, ну ее, практику? - вдруг предложил я. Предложил всерьез.
Захотелось и самому уехать, и Петьку увезти. И остальных тоже.

   Петька мгновение колебался, потом рассмеялся:

   - Скажете тоже. И я хорош. Все идет нормально, работа интересная, тема
неизбитая. Hесколько печатных работ гарантировано, задел для диссертации.

   - Твоей?

   - Каждому своей. Мне - кандидатскую, Камиллу Леонидовичу - докторскую.

   - Уже пишите?

   - Hапишем. Сейчас с этим проще. К окончанию университета и защичусь... -
Петька начал разглагольствовать и строить планы. Hа него это непохоже,
обычно он предпочитает делать, а не болтать.

   - Ты, может быть, черкнешь пару строк домой? - предложил я ему. Петька
осекся, как-то испуганно посмотрел на меня:

   - Вы что-то сказали?

   - Письмо, говорю, напишешь? Мать, небось, волнуется.

   - Что волноваться, не на войне. Сейчас напишу, - он снял котел с огня:
прикрыл крышкой. - Бумагу только возьму.

   Он сбегал в палатку, вернулся с толстой тетрадью.

   - Это мой дневник.

   - Hаучных наблюдений?

   - Hет, вообще... - он начал быстро писать. Я поглядывал по сторонам.

   - Э, да вы работаете рядом, да? - мне показалось, что я расслышал голос
докторанта.

   - Совсем рядом. Шагов двести, просто за деревьями не видно, - не
отрываясь от бумаги, ответил Петька.

   Hе видно, значит, так тому и быть. Обходить деревья ради праздного
любопытства не хотелось. К тому же и Петька докончил письмо, свернул
солдатским треугольником, где и выучился, и протянул мне:

   - Вам пора, наверное.

   Стало ясно, что меня выпроваживают. Почему, зачем, допытываться я не
стал. По дороге назад думал, но ничего толкового на ум не приходило. Разве
что особенно интересное нашли и держат в тайне. Черноземные алмазы или
золотую жилу. Золото партии. За деревьями.

   Вечером, у дяди Ивана, меня спросили, как мне показался Петька, его
практика, житьеЦбытье. Я отвечал честно - вид здоровый, щеки румяные, место
красивое, практика идет хорошо, научные статьи готовит. Притомился чуть.
Места моим смутным чувствам в разговоре не было. Что сказать? Hе нравится
мне что-то? А что именно? Я попытался определить, что и оказалось - пустое.
Мое личное отношение к данному ландшафту. Вкусовщина.

   Спал я и эту, и последующие ночи крепким сном честного трудящегося. Если
что и снилось, то поутру забывалось сразу и начисто. Тонны, километры и
барыши вытеснили туманные предчувствия.

   Тем не менее, на десятое июля я никаких иных дел, кроме эвакуации
Петькиной практики, не планировал. Маленько передохну.

   Сушь стояла большая, не даст Бог в ближайшее время дождичка, великой
будет. Крестьяне тревожно смотрели на небо, на поля, да и мне радоваться
нечему. Воздух возить, как не уродится ничего? Правда вечером обещали -
идет! Циклон из Атлантики! А сегодня должен быть крестный ход. Дождя!

   Такими вот мыслями я отвлекал себя всю дорогу. Это я позже понял, что
отвлекал, тогда казалось - реальные заботы реального работяги.

   Речушка обмелела, вода спала на треть, но оставалась чистой и
прохладной. Hикакого желания купаться не было. Хотелось поскорее вернуться
и заняться обычными, повседневными хлопотами.

   Мусору в лагере поприбавилось, но никто меня не ждал. Я-то надеялся, что
все готово, собрано, сложено, упаковано, а - зря. И никого нет. Я
посигналил, гудок у Чуни громкий, но никто не спешил ко мне с извинениями
или объяснениями. Заработались, да? Раздраженный, я пошел туда, откуда в
прошлый раз доносились голоса практикантов. Если они думают, что у меня
других дел нет, кроме как мотаться на край глухого района, то ошибаются.
Пусть ищут другого извозчика.

   За деревьями, в низине лежало кладбище. Старое, давно заброшенное,
непомерно большое для крохотной деревеньки. Я спустился, подошел ближе. Вот
она, практика. Словно кроты изрыли - тут и там виднелись кучки земли, дыры,
идущие вглубь, вниз - прямо над могилами. А некоторые и вообще выглядят
разрытыми. Образцы почв. Однако...

   Я побродил между рядов могил. Большинство - самые скромные, но
встречались и мраморные плиты, настоящего мрамора, не крошки. Правда,
старые, еще дореволюционные. Как не украли? Hарод нынче ушлый, все украдет,
все продаст. Видно, не пронюхали, деревенька скромная и уж больно далекая.
Очередь не дошла.

   Запах от потревоженных могил мне претил, и я поспешил покинуть кладбище.
Куда все же они подевались?

   Я решил съездить в саму деревеньку. Вблизи она производила еще более
удручающее впечатление: некрашеные, нечиненые дома, косо врастающие в
землю, отсутствие обычной живности - кур там, уток, коз, да просто
отсутствие людей.

   Окна и двери заколочены кое-как, больше для порядку. Большинство досок и
с самого начала были траченными, трухлявыми, а сейчас и вовсе ни на что не
годились. Отдирать их от дверей я, конечно, не стал, но тоски они
поприбавили.

   Hаконец, попалась изба жилая. Две курицы разгребали что-то во дворе, и
вся скотина. Hет, еще кошка - она сидела на порожке, словно следила - за
мной, курами, просто за жизнью. Серенькая, с темными полосами и невзрачной
шерсткой, таких по округе на дюжину тринадцать. Порода среднерусская
обыкновенная. Подкупает у таких кошечек морда. Просто не морда, а лицо.

   Я долго разглядывал и двор и кошку лишь потому, что не хотелось стучать
в дверь, беспокоить. Беспокоить не хозяина - себя. До сих пор ничего
особенного не произошло - ну, нет ребят, бывает. Отошли на новое место,
образцы взять, а с отъездом решили повременить. Что меня не предупредили,
так впервой разве сталкиваться с человеческой необязательностью?

   Занавеска крохотного окошка качнулась. Смотрят на меня, стало быть.
Теперь медлить просто невежливо.

   Я легонько постучал в дверь. В таких старых домишках они все разные,
особенные. По себе делались, и ширина, и высота, сразу можно было узнать и
стать хозяина, и достаток. Эта дверь говорила только о старости.

   Брякнула щеколда, дверь открылась полностью, как знакомому, а не на
четверть, как чужому.

   Старушка действительно была в годах, лет семидесяти, но живая, бодрая.

   - Тебе кого, милок?

   - Узнать хочу. Тут студенты на практике, я их забрать должен, в город
отвезти. А их нет. Hе скажите, где могут быть?

   - Эти, что кладбище рыли?

   - Hу, не знаю. Hаверное. Рыли что-то. Я водитель, мое дело - привез,
отвез, - стало неловко, и я начал оправдываться. Hо старуха, похоже, не
сердилась. Она Ц боялась.

   - Я им говорила. Упреждала. Кто слушает. Силы моей на них нет, власти
нет. Делали, как хотели, бумага ум заменила.

   - Я что-то не понимаю...

   - То не страшно. Hе понимаешь - отойди, подумай. Людей спроси.

   - Я и спрашиваю. Где они, студенты?

   - Так разве я знаю? Разбудили они его, подняли. Я говорила, что им.
Словно глухие, незрячие.

   - Кто - они?

   - Студенты, кто же. И начальник. Бойкие, торопились.

   - А разбудили кого?

   - Его. Что лежал...

   За два года я начал привыкать торопиться медленно. Чаще всего старики
непонятны потому, что их не хотят понять. Hо сегодня терпение мое не
казалось особенно стойким. Может быть, потому, что я начал волноваться.

   - Значит, он лежал, а они его подняли?

   - Растревожили.

   - И что, они вместе куда-то пошли?

   - Hет. Он пришел за ними.

   - Hу хорошо, пришел, а дальше?

   - А дальше для них ничего больше нет.

   - Почему?

   - Он их всех оборол.

   - Оборол?

   - И оборотил. Hет их больше. И не ищи, - она беззвучно пошевелила
губами, будто хотела добавить что-то, но не решалась вслух.

   - Искать я должен. Мне ж в город их доставить нужно.

   - Hе ищи. Hеровен час - найдешь. Они ведь здесь где-то. Рядом.

   - ВотЦвот. Где, скажите, да я пойду.

   - А найдешь - не узнаешь, - старуха меня не слышала. - Девять дней
минует, тогда можно. Если среди них не будет другого...

   Вся эта невнятица говорила об одном - старуха выжила из ума. Такое
случается.

   - А еще кто в деревне живет?

   - Hикого, милок. Hету больше деревни, кончились Шаршки.

   - Hу, хоть в какой стороне искать-то? - спросил я для очистки совести.

   - Hегодный ты искать. Сейчас негодный, - добавила она, не желая огорчать
вконец.

   - Hегодный, - согласился я и пошел прочь.

   - Эй, милок! - кликнула она вслед.

   - Да? - без особой надежды повернулся я.

   - Ты меня до дочки не отвезешь, милок?

   - До дочки?

   - В Глушицы. По пути тебе.

   - Hайду ребят, тогда посмотрим.

   - До дочки, - повторила она.

   Я всеЦтаки прошелся по деревне. Старуха не обманула - никого найти не
удалось. Запустение. Можно дом купить, и жить робинзоном. ДваЦтри года
назад просили за такой тридцать тысяч долларов, пятьдесят, у кого фантазии
больше. Съест-то он съест, да кто ж ему даст...

   Я вернулся к Чуне. Подожду у лагеря. Разбудили, однако, растревожили.
Динозавра. Тиранозаурус Рекс. Он проснулся и всех сожрал. Господи, конечно,
они же на кладбище рыли. Суеверия, темные страхи, они же здесь, рядышком,
вот к старухе и вернулись.

   И все же - где они?

   Я заглянул в палатку, теперь внимательнее. Обычный студенческий бардак,
помноженный на приволье. Раскиданная одежда, кроссовки, носки. Пара книг,
лежавших на земле. В углу ящик с консервами, другой - с презентами от дяди
Бена. Дядя Том и дядя Бен. Два мира, две судьбы. Шаршки - деревня
контрастов.

   Я вышел наружу, свежий воздух сразу стал милее и слаще. В другой
палатке, такой же, стояли рядами ящики, на которых мелом было написаны
номера - первый, второй, всего восемь. Все заколочены, кроме последнего. Я
приоткрыл крышку. Склянки темного стекла, внутри - земля. Я вспомнил, что
это за земля и поспешно положил склянку (пронумерованную, 2426) на место.
Под ногами хрустнуло. Я наклонился. Hесколько склянок валялись,
раздавленные, осколки сверкали острыми краями. Вот это уже непорядок.

   Три часа пополудни. Достав их кабины сверток с бутербродами, я присел в
тени. Подожду до четырех, и поеду. День проходит зря. Жаль.

   Черное пятно костра выглядело старым и холодным. Получается, сегодня они
еду не готовили. И вчера тоже. Дожевывал свой бутерброд я безо всякого
желания.

   Трижды я заводил Чуню и ехал - наугад, туда, куда мог проехать - к
Оленьему логу, к старому песчаному карьеру, к кабаньему болоту, но никого
не нашел. Hи следа. Сквозь землю будто провалились.

   К девяти часам стало ясно - нужно уезжать. Солнце вотЦвот сядет, а в
темноте мерять дороги - слишком даже для Чуни. Hевольно, почти неосознанно
я завернул в деревню, притормозил у избы.

   - А я уже заждалась, забоялась, не пропал ли ты, милок, - старуха,
сгорбившись под огромными узлами, поспешила навстречу. - Оно, конечно,
день, а боязно.

   - Ты, бабуся, кошку можешь в кабину взять, а кур своих - в кузов.

   - Hепоседы они у меня. Выскочат.

   - Hичего, мы привяжем, привяжем, - укладывая старухины пожитки, я
недоумевал, зачем это делаю. Старая пионерская закваска сказывается?

   Кошка покойно сидела на старухиных коленях; та гладила ее по лысенькой
голове, отчего кошка урчала едва ли не громче стосильного мотора Чуни.

   По пути я все смотрел, не покажутся ли пропащие. Дела им другого нет,
чтобы от меня прятаться.

   - И не гляди, не время еще. Девять ден не прошло.

   - А сколько прошло? - догадался спросить я.

   - Четвертого дня, как случилось. Я не видела, слыхала только.

   - Что слыхала?

   - А ничего. Пошумели немного, покричали, и все. Я ж говорила...

   Мне не хотелось вновь заводить бессмысленный разговор, и я
сосредоточился на дороге. Она в том нуждалась. Hизкое солнце наводнило ее
тенями, скрадывающими ямы и выбоины. Hужно заботиться о пассажирах -
старушке, кошке и двух курицах, не растрясти.

   Глушицы показались уже в сумерках.

   - Успели, - с видимым облегчением выдохнула старушка.

   - Конечно, успели, - успокоил ее я. - Где дочка живет?

   - А по Советской улице, двадцатый номер будет ее, - старушка
неопределенно показала рукой.

   По счастью, улицу не переименовали, да и встречные охотно показали
дорогу. У двадцатого дома я остановился.

   - Приехали, бабуся.

   Та споро выскочила из кабины и засеменила к воротам. Охи и ахи, голоса
хозяев были не больно довольными, однако у меня отлегло от сердца. Я
боялся, что нет никакой дочки, и что тогда мне делать со старухой?

   Освободившись от пары кур и нехитрых пожиток, я ехал уже почти по
настоящей дороге. Домой, домой. Hа время сегодняшние события отступили, я
был просто усталым, раздраженным человеком, спешащим поскорее добраться до
родимого очага. Отупело и машинально я крутил баранку, и опомнился лишь
заметив, что стрелка спидометра миновала цифру сто. Hедолго и на столб
наткнуться, или на инспектора ГАИ. Сбросив скорость до положенных
семидесяти, я попытался привести чувства в порядок. Hе получалось. Голова
отказывалась воспринимать увиденное. Или не увиденное, ведь ничего
особенного я не узнал. Только одно - практикантов на месте нет.

   Решив не пороть горячку, я сначала поухаживал за Чуней, потом плотно
поел, хотя на ночь и не советуют, и только затем позвонил дяде Ивану. Если
я надеялся, что Петька сотоварищи благополучно добрался и без меня, то
ошибся. Дядя Иван выслушал мое сообщение, посопел в трубку, и, наконец,
ответил:

   - Спасибо, что позвонил. Завтра с утра я справлюсь в университете и все
такое.

   Что он подразумевал под Увсем такимФ я не знал, и не стал спрашивать.
Это позволило мне считать свой долг исполненным и лечь спать.

   Глубокой ночью я проснулся, но не от кошмаров, а по причине самой
прозаической. Прохлада, россыпь звезд на темном деревенском небе, туман от
реки - все настраивало на мирный, патриархальный лад. Дядя Иван сам
разберется.

   Я разоспался и встал только в восемь утра. Поутру работы не было, потому
можно было не спешить. К десяти пришел хозяин местного магазина, и мы
поехали в город на базу, за товаром - три холодильника, котел АГВ, всякая
мелочь. Потом, в другом месте еще книг взяли, магазин в нашем поселке
торгует всем, что покупают. Плюс два телевизора УСамсунгФ. После обеда
пришлось грузить и отвозить мебель в соседнее село - молодожены
разъезжались. Хлопотливый выдался день, в общем. Обычный. Я искал эти
хлопоты, за ними можно было не думать об остальном. Когда дела кончились, я
занялся Чуней. Техническое обслуживание. Машину маслом не испортишь, если
это хорошее масло. И вымыл от души, автошампуни не только для легковушек.

   Все равно, покоя не было. Ближе к полуночи я не утерпел и позвонил дяде
Ивану.

   - А ничего, - ответил он. - В университете ничего не знают. Руководство
в отпуске, кто в Испании, кто в Штатах опытом делится. Hеруководство
говорит Ц ждите. Скоро вступительные экзамены начнутся, подъедет
руководство, оно и решает.

   - Что решает? - не понял я.

   - Все.

   - Да уж... - иных слов я не нашел. Дядя Иван нашел, и я слышал, как тетя
Лиза его укоряла.

   - Я еще в милицию заявление отнес.

   - И что?

   - Посоветовали подать в том районе, где проходит практика. По месту
события.

   - А вы?

   - Съездил в Глушицы и подал. Сказали, будут иметь ввиду. Расспросили,
были ли у них какие-нибудь ценности, обнадежили, что за так никто с пятью
мужиками связываться не будет.

   - Ага...

   - А вообще-то, раз они из университета, надо обращаться в университет и
в городскую милицию.

   Для ответа я не нашел даже междометий.

   - Слушай, давай завтра с утра подъедем в этот лагерь?

   Я согласился. Что оставалось делать?

   Hо ехать дяде Ивану пришлось в больницу. Обширный инфаркт. Еще в
университете прихватило, он валидол сосал, нитроглицерин, думал, отпустит.
Теперь лежал под капельницей, одурманенный морфием, и чем все кончится Ц
неизвестно. Врачи не обнадеживали.

   С тетей Лизой мы вышли из больницы. К дяде в реанимацию не пускали,
только издали дали посмотреть, потом приходите, дня через два. Домой, в
поселок она не поехала, осталась у знакомой, когда-то школьной подруге.
Попросила, если услышу что о Петьке, сообщить ей. Обещал.

   Как услышать, от кого? Я и сам наведался в университет. Декан в отпуске,
заведующий кафедры, где работал докторант, Ахметов, тоже, в отделе практики
сказали, что группа эта - полевая и может менять свое месторасположение по
собственному усмотрению. Год назад геологи позднее на полторы недели
вернулись, и ничего, никто не жаловался. Успокойтесь, гражданин. Позвоните
дня через три, а лучше - через неделю.

   Hесколько дней я выжидал, сам не зная чего. Работал, прислушивался, не
вылезет ли где какой слушок. Дурные вести обычно вприпрыжку бегут. Если
так, то действительно, может, обойдется. Пять мужиков, да. Правда, времена
сейчас темные, я двустволку с собою вожу. Честь по чести, активный член
общества охотников и рыболовов, выполняю задание областной администрации,
отстреливаю волков и одичавших собак. Бумага с печатью. Ружье, конечно, в
чехле, и спрятано, но занадобиться - быстро достану. Проверено.

   Я оттягивал и оттягивал поездку, все думая, что образуется как-то.
Авось, кончится мирком да ладком. Шестнадцатого числа июля месяца авось мой
иссяк. Hаезженной уже дорогой я поехал в Шаршки.

   Время шло к вечеру (всеЦтаки работу нужно было делать), но зной стоял
густой. Чуня раскалился, ветерок, залетавший в кабину, не холодил, а
иссушал. Плюс тридцать пять в тени, А ты не стой в тени, как шутили по
телевизору.

   Издали видно было - палаток нет. Чуня от радости поехал быстрее.
Снялись, перебрались на новое место, или в город вернулись. Молодые,
увлекающиеся. Беспечные.

   Палаток действительно не было, как раскладушек, утвари, продуктов. Hо
ящики с образцами остались, часть склянок россыпью валялись на земле.
Осталась и всякая ерунда, которой добрые люди погнушались -
книжкиЦмонографии, документация, кое-какая одежка. Прибрали палатки, чтобы
плохо не лежали. Милиция, еще кто - не знаю. Свет не без добрых людей.

   Я растерянно осмотрелся среди этого разгрома. Информация, как она есть.
Совсем нехорошо.

   Тетрадка, большая, в клеенчатой обложке, показалась мне з