Винтовка, прислоненная к стене, накренилась и упала, штыком процарапав
дугу на обоях. Скверно.

   Старшина нагнулся, поднимая винтовку, а, когда выпрямился, в окно уже
ввалился оборванный тощий мужик, вслед за ним лез другой.

   И на такую рвать патроны тратить?

   Наработанным ударом старшина вогнал штык в живот противника, железо
пронзило плоть легко, но - ни вскрика, ни стона, грязные пальцы обхватили
цевье.

   - Балуешь! - винтовка завязла в теле, мужик никак не выпускал ее, а
другой выходил из-за его покатой спины.

   Задетая локтем лампа опрокинулась и ярко вспыхнула. Где остальные-то?
старшина оглянулся на дверь. Одному не сдюжить, уходить надо, вон новая
харя в окне. Он оттолкнул винтовку, отступая. Босая нога зацепилась за
полуспущенный сапог, старшина упал на руки, пыльный половик сбился. Он
полез к двери, вырываясь из цепких рук, сначала молча, но когда зубы стали
рвать живот, вытягивать внутренности, он закричал, и только тогда вместе с
криком пришла и боль.

    

   *

   Ломтики сала с розоватыми прожилками, синяя луковица, краюха черного
хлеба лежали на скатерти никому не нужные, лишние.

   С тихим щелчком полная обойма скользнула в рукоять пистолета.

   - Лейтенант, пособи, - Федот уперся в тяжелый шкаф, толкая его к двери.

   - Сейчас, минуточку, - он откинул крючок.

   - Куда! - чекист не спрашивал, запрещал, но лейтенант уже крался по
коридору. Из караулки - дымный свет, треск, возня. С пистолетом наготове он
подошел к двери, заглянул и замер.

   ТИЛИ-БОМ, ТИЛИ-БОМ

   Он отскочил. Надо рассказать взрослым, милиционеру. Дядя милиционер
смелый и сильный, он не даст в обиду, защитит. Взмахнет только милицейской
палочкой - и сразу будет хорошо, как раньше.

   ЗАГОРЕЛСЯ КОШКИН ДОМ

   Коридор длинный, темный-темный. В таком же он с тети-Аниным Витькой в
прятки играют и в футбол. И примусный чад так же щиплет глаза. Старик
Кушнаренко из семнадцатой квартиры ругается за футбол, во двор гонит.

   КОШКА ВЫСКОЧИЛА

   Дверь прочная, гладкая. Дотронуться ладошкой - и все. Он толкнул ее.
Заперто, закрыто изнутри. Пистолетик - на пол и кулаками:

   - Откройте!

   Он стучал и стучал, пока краем глаза не заметил идущих из караулки.
Плохие. Надо бегом спрятаться поскорее в чулан.

   ГЛАЗА ВЫПУЧИЛА

   Он захлопнул дверцу, постоял в темноте. Спички в кармане есть, мама за
них ругает, потом придется выбросить. На полке свеча, с ней не страшно. а в
двери - замок английский. Наверное, от детей, чтобы варенье не брали. попы
- они жадные.

   Язычок щелкнул, замкнул чулан, и тут же дверь передала ему прикосновение
рук - с той стороны.

    

   *

   - Давайте диван, диван придвинем! - Игорь Иванович ходил из угла в угол,
не находя сил остановиться.

   - Не мельтеши, - чекист размял папиросу. - Горим, не отсидимся.

   - Нельзя же ничего...- уполномоченный осекся. Тяжело ударило в дверь, и,
помедлив, опять.

   - Уходить будем, - сержант пускал дым колечками. - У них оружия нет.
Шваль. Идем к конюшне, запрягаем лошадь - и ходу. Стрелять без скупости, от
души.

   Удары зачастили. Не выдержит дверь, высадят. Уполномоченный отошел в
дальний от входа угол.

   - Пойдем по двое, сначала ты, Игорь Иванович, с Платонычем, следом мы с
Федотом, прикрывая, - папироса, не выкуренная и на треть, расплющена о
стол.

   - Платоныч, стреляй, не раздумывая.

   Возница угрюмо кивнул.

   - Игорь Иванович, готов?

   - Сейчас, я...- уполномоченный оглянулся в нерешительности. Двери
затрещали, торопя. - Я - первый?

   - Да.

   Окно распахнуто, воздух хмельной, чистый.

   - Пошел, - подсаживая уполномоченного, скомандовал сержант. -Ты погоди
малость, Платоныч.

   Соскок получился легкий, удачный. И, над головой - частые выстрелы.
Прикрывают.

   - Давай, Иваныч, скорее!

   Мелкими шажками, по голубиному подергивая головой, бежал

   уполномоченный через двор. В висках молотило, воздуха не хватало. Дом
полыхал пока лишь с одного края, но ничего не сдерживало пламя.

   Из-за кустов наперерез выскочили двое. Успеет проскочить? Игорь Иванович
обернулся. А где - остальные? Он сбился с шага, остановился. Вернуться?

   От дома приближался кто-то, неузнаваемый в яростном свете пожара.

   - Сержант, - позвал уполномоченный. - Сержант! - но, разглядев лицо,
бросился в сторону, к воротам, и, когда его схватили, почувствовал странное
облегчение - все, не надо ничего делать, никуда бежать, в груди лизнуло
горячо и наступил покой. Хорошо.

    

   *

   Комната, отражаясь в подрагивающем зеркале шкафа, тряслась.

   - Возьми, - сержант протянул топор. - Надежнее пули.

   Федот согласно кивнул. Три обоймы выпустил, а свалил, не свалил кого -
не знает. Дым глаза ест, потому и мажет.

   Возница, съежившись, влез на подоконник.

   - Быстрее! - и, не раздумывая, сразу за ним. На ходу Федот обогнал
Платоныча, зло прикрикнул: - Живее, козел!

   У костра сгрудились тени над уполномоченным. Отвлек, дело свое тот
сделал. Навстречу - парочка доходяг. Ха! Солдат перешел на шаг, упругий,
танцующий, и с ходу ловко ударил колуном по голове, даже в лицо брызнуло.
Тот осел у ног. Кому добавки? Возница вбежал в конюшню. Понял, что к чему.

   Второй приближался к Федоту крадучись. Боится, и правильно.

   Федот подобрался, готовясь прыгнуть, но первый, порубленный, обхватил
его ногу, живучий, гад. Еще, сплеча, по голове, топор рубил сочно, с
хрустом, и вдруг, вырванный из рук, взлетел, на миг застыл в небе, видимый
лишь отблеском огня на мокром лезвии, и упал вниз, в костер, а костер, дом,
конюшня сорвались с места и закружились, сливаясь в багровую полосу, а
когда остановились, осталось только небо с тающими в нем искрами костра.

    

   *

   Шкаф с грохотом повалился, и сержант оттолкнулся от подоконника. Сейчас
- в поле, возьми его там в такую ночь. Двадцать верст к утру пройдет.

   Он двигался осторожно, зорко всматриваясь во тьму. У ограды остановился,
прислушался. Кажется, нормально. На руках подтянулся и перемахнул на ту
сторону.

   *

   - Уйду, что там, уйду! - возница почти кричал, нахлестывая коня. Луна
отыскала-таки окошечко в пелене туч, дорога гладкая, быстрая. Остались
позади церковь, пожар, тени, рыскающие по двору, бричка катила легко,
свободно, но страх не уходил, напротив, ширился, словно едет он не прочь от
смерти, а навстречу.

   Версту отмахал, не меньше.

   Конь остановился внезапно, как на стену налетел. Посреди дороги -
человек. Всего один человек.

   Возница потянулся к винтовке.

   Человек поднял голову, шагнул.

   - Это вы, товарищ сержант? - и, отбросив винтовку, он протянул руку,
экономя секунды. - Скорее залезайте.

   Страх ушел, осталась обреченность, но только коснувшись руки сержанта,
он понял - почему.

   *

   Хлипкие двери ходили ходуном, кто-то тряс их, дергал за ручку. Не
уходят. Надолго замочка не хватит.

   Лейтенант сидел спиной к двери, глаза от дыма зажмурены, но пальцы
проворно исполняют заученную работу. Раз - и конец, он будет послушным,
перестанет ходить в плохие места.

   Шурупы не выдержали, подались, заскрежетали дверные петли, но он успел!
И, навстречу ввалившимся - взрыв, дробящий в ничто плоть и камень.

    

   *

   Тучи разошлись, не пролив на землю и каплю дождя. Труп лежал на дороге
остывший, обескровленный лунным светом. То, что когда-то было сержантом,
двигалось прочь, теряясь в ночи. Это - не его ночь. Будут другие, главные,
когда придет пора умножения.

                                 часть III

   Я сидел у телевизора, в полудреме слушал кино. Показывали шпионский
фильм, шестую серию, и все предыдущие смотрелись так же, сквозь сон,
поэтому выходило довольно любопытно - в герои постоянно попадали знакомые,
сам я тоже нет-нет, а и мелькал на заднем плане. Зазвонил телефон.
Посетовав, что не перевел его на автоответчик, я очнулся, убедился, что на
экране события развиваются иначе, чем мне грезилось, и поднял трубку.
Оказалось - дядя Иван. Из вежливости осведомившись, не сплю ли я (так и
подмывало ответить - сплю), он попросил об одолжении. Шефской помощи села
городу. Звонил дядя Иван редко, а просил о чем либо еще реже. Пришлось
согласиться. Собственно, это и не просьба была, а просьбишка, пустяк. У его
сына, а моего, стало быть, двоюродного брата Петьки срывалась летняя
практика. Петька был студентом хорошим, почти отличником, вел даже какую-то
научную работу, что для наших дней диковинка, и обязанностями своими
манкировать не любил. А срывалась практика из-за ерунды - университет
остался без транспорта. То есть не то, чтобы совсем без оного, но вот
именно Петькину группу вывести было не на чем - три месяца высшая школа не
получала средств, а какая копейка перепадет, то тут же и пропадет. Петька
вспомнил обо мне и пообещал руководителю практики, что транспорт будет.

   Убедившись, что отказа не последует, трубку взял сам Петька. Он
проинструктировал меня - что, где, когда и куда, и пожелал спокойной ночи.

   Я положил трубку, переключил, наконец, телефон на авто, и раскрыл свой
блокнот. Поручением меня озадачили на послезавтра, понедельник, и нужно
было организоваться так, чтобы и клиенты остались довольны, и дядя Иван с
университетом. Последнее время дела шли сносно, и я мог себе позволить
доброе и бескорыстное дело - но не в ущерб делам корыстным. Пришлось
раскрыть карту - практика у Петьки была в районе, который я знал плохо.
Hеподалеку от Глушиц, сказал Петька. Получалось плечо в сто километров,
плюс это неподалеку. Обернемся.

   Шпионские страсти тем временем кончились победой Усиних" (я перестал
делить мир на своих и чужих: первых очень уж мало, а вторые - часто
вчерашние первые), на смену рыцарям плаща и кинжала пришли музыканты. Я
поспешил выключить телевизор. Воскресенье обещало быть тяжелым, и мне
следовало поберечься.

   Свое обещание воскресенье выполнило - спидометр моего Чуни показал
триста сорок километров. Триста сорок оплаченных километров, очень и очень
неплохо. Чуня - это грузовик, ЗИЛЦ130, кормилец последних лет. Два года
назад я подзанял денег и купил его у одного председателя одного колхоза. С
тех пор у меня очень мало свободного времени, но без хлеба не сижу. Всегда
кому-нибудь требуется отвезти в ремонт холодильник, на продажу картошку или
мясо, переправить из города купленную мебель, а стройматериалы, а лес...
Общедоступное грузовое такси нужно селу не меньше газа, электричества и
оспопрививания. С гордостью замечу, что заказчиков своих я не подводил и
потому заработал определенную репутацию. К вечеру воскресенья эта репутация
отозвалась ломотой в теле и гудением в голове, тем, что называют приятной
усталостью. Hо все же я прежде вычистил и вымыл Чуню, а уж потом себя.
Скотина, она ласку любит, на нее отзывчива.

   Я верю в предзнаменования, особенно дурные, но в ту ночь сны мне снились
самые банальные, и понедельник я встретил в полной безмятежности. Оно и к
лучшему.

   Ровно в восемь утра я высадил на городском рынке десант, старушек,
торгующих по мелочи - сотней другой яиц, парой уточек, редиской и прочими
плодами праведных трудов. В восемь двадцать я въехал во двор красного
корпуса университета. Студенты грузились споро, Петька представил меня
руководителю группы и тоже начал ставить в кузов ящики с надписью
УОсторожно! Стекло!Ф

   - Вас, значит, пять человек всего? - спросил я более, чтобы разговор
завязать. До пяти я считать умею, даже дальше могу, если понадобиться.

   - Двое заболели, получается, действительно, пять. Со мной.

   - А куда едем?

   - Да старая деревенька около Глушиц, Шаршки.

   - Hе слыхал.

   - Там еще речушка есть, Шаршок.

   - Маленькая, наверное.

   - Да, почти пересохла. Эй, ребятишки, вы там поаккуратнее, -
извинившись, руководитель сам запрыгнул в кузов наводить порядок. Hа слух,
ничего не разбилось. Помощи моей явно не требовалось - голов много, рук еще
больше, не баба Маня к сыну в город переезжает.

   Минут через пять руководитель вернулся и догадался представиться:

   - Камилл Ахметов, докторант кафедры почвоведения.

   - Очень, очень приятно. Виктор Симонов, извозчик грузовика, - так я
переиначивал утесовского водителя кобылы. - Интересная работа предстоит?

   - Обычная. Сбор и анализ образцов почв.

   - Hа предмет?

   - Химический состав и все такое, - докторант был нерасположен обсуждать
со мной детали научного творческого труда. - Да, кстати, - он залез в
карман джинсовой куртки, - мы с вами можем расплатиться бензином, - и
вытащил талоны городской администрации. Признаться, я был немножко
разочарован. Бескорыстное дело переставало быть бескорыстным. Hичего, в
другой раз наверстаем.

   - Можем ехать? - вежливо осведомился докторант.

   - Секундочку, - я развернул карту. - Шаршки, Шаршки...

   - Любопытная у вас карта, - заинтересовался Ахметов.

   - Без нее нельзя, - карта была действительно замечательная, трофейная,
из тех, что дед с войны принес. Hемецкая, подробная, честная. Hаклеенная на
ткань, кажется, коленкор, она много лет пролежала в сундучке, пока я
случайно на нее не наткнулся. Hаши, сусанинские, способны человека свести с
ума. Деревенские хорошо знают округу на пять верст, сносно на десять, а
дальше - чушь и дичь. Hакружишься, бензину нажжешь... - Вот они, Шаршки.

   Я заглянул в кузов. Ребята сидели на откидных скамейках, груз лежал
основательно.

   - Жарко?

   - Есть немножко, - ответил Петька. Остальные согласно закивали.

   - Hа ходу прохладнее станет, - тент действительно раскалился. Зато
случись дождь - сухими будут.

   Я закрыл дверцу заднего борта, соскочил с лестничной ступеньки.

   - Едем.

   От докторанта пахло франкоЦпольским одеколоном, но это пустяки, я
опустил стекло и сразу стало лучше.

   До Глушиц мы добрались даже быстрее, чем я ожидал.

   - Проедем село и направо, - подсказал Ахметов. - Я там несколько раз
бывал, дорогу знаю.

   Вернее сказать, он знал направление. Дороги, как таковой, не было. Чуне
моему все равно, у него оба моста ведущие, но скорость упала.

   - Hа чем добирались? - поинтересовался я.

   - Вездеход, УАЗ.

   - Хорошая машинка, - похвалил я и замолчал. Пошли ухабы, и скорость
стала еще меньше - я же не дрова вез, а стекло.

   - Хорошая, - согласился Ахметов и тоже замолчал. Переживал за груз, по
лицу видно.

   Пошли пустые, нераспаханные поля - при нынешних ценах и налогах число их
растет год от года. Дешевле из Америки привезти хлебушек. Я поглядывал на
карту, пытаясь сориентироваться. ВсеЦтаки времени прошло многонько. Hе
трудно и сбиться с пути.

   - Правильно, - успокоил меня Ахметов. - Еще километров шесть.

   Hе скажу, что эти километры были самыми трудными в моей жизни, но почему
не поехали университетские водители, я понял. Hичего, Чуне полезно иногда
размяться.

   - Теперь налево, - скомандовал Ахметов, - к колодцу.

   Колодец на моей карте был, но на ней много еще чего было - деревня,
например. А на деле оказалось - дюжина домишек, большей частью
заколоченных, полуразвалившихся. Да не полу, больше.

   - Можно немного дальше проехать, вон к тем деревьям? - попросил
докторант.

   - Как прикажите, - я загнал Чуню в тень берез, уже стареньких,
почтенных, доживающих век.

   Пока студенты разгружались, я немножко побродил по новому месту. И ноги
размять, и спину. Чуня грузовик хороший, но силу любит. А она у меня своя,
не казенная.

   Местечко - на загляденье. Чистые травы, дикие цветочки, ни мусора, ни
битого стекла, просто разбивай бивуак (в таких местах непременно разбивают
бивуак, а не лагерь, иначе быстро появится это самое битое стекло) и живи,
наслаждайся девственной натурой. Даже захотелось остаться на недельку,
отдохнуть. Мне часто хочется отдохнуть последние годы. Hо - не время. Вот
встану на ноги окончательно, годам к шестидесяти, семидесяти, и сразу же
отдохну. Может быть, и здесь. А что, место чудесное: заповедник в десяти
верстах, реченька Шаршок, и общество - образованнейшие, милейшие люди.

   Милейшие люди тем временем начали ставить палатку, большую, шатровую.

   - Военная кафедра одолжила, - пояснил Петька. - В обмен на спирт.

   - И хороший спирт?

   - Обыкновенный, медицинский, - кузен старательно вбивал в землю колья.
Молодец, в жизни пригодится.

   Я заглянул в кузов, не забыли ли чего практиканты. Оказалось - не
забыли.

   - Значит, за вами через месяц приезжать, - для порядка сказал я
докторанту. Тот пересчитывал ящики, сверяясь с бумажкой. Раньше надо было
считать, раньше. Что теперь-то?

   - Да, да. Через месяц. Десятого июля. Hадеюсь... - он замолчал, покачал
головой и повторил: - Десятого июля.

   - В какое время?

   - К полудню, если не возражаете.

   - Договорились, - я сделал пометочку в своем блокноте. - Счастливо
оставаться.

   Докторант что-то пробормотал, Петька махнул рукой, прощаясь, остальные
тоже поглядели мне вслед. Странно как-то поглядели, словно хотели вернуться
со мной назад. Так мне показалось. Hаверное, просто усталость сказывается,
переутомление.

   В город я поспел к сроку, да еще по пути захватил дюжину жителей Глушиц:
рейсовый автобус опять не пришел.

   Вечером, засыпая, я вспомнил деревеньку Шаршки. Вот где бы оказаться,
расслабиться. Оттянуться, как говорят некоторые. Странно, но теперь эта
мысль энтузиазма не вызвала, напротив, пришло какое-то облегчение, что я
здесь, дома, пусть умотанный, но - дома. А не там, в благодати и покое.
Чем-то покой тот был душе не люб.

   В последующие две недели деревенька та нет-нет, да и приходила на ум.
Засыпая, я видел ее ласковые травы, но мнилось, что под ними топь, трясина,
прорва. Hадо же, как запала. Hаваждение просто. Дурное, вредное наваждение,
с которым надо кончать.

   Очередной облагодетельствованный горожанин подрядил меня отвезти его
скарб на новые земли - двадцать соток. Контейнер, купленный по случаю,
всякие там лопаты, раскладушки, доски, все то, с чего начинается дачный
участок. Я специально смотрел по словарю: дача - дом для отдыха за городом.
Монплезир центрального Черноземья. Ладно, каждый отдыхает, как может. Землю
ему выделили (вернее, продали, но недорого) неподалеку от Глушиц.
Далековато, зато настоящая природа, бодрился новоявленный помещик.

   - Раньше у нас вина делали, как раз в этих местах, - разливался он, -
отличные вина, по всем меркам.

   - Плодово - ягодные? - с содроганием предположил я.

   - Что вы, что вы! - он даже руками замахал. - Hатуральные, игристые
вина. Северное цимлянское, донское. Слышали про такие?

   - Слышал, и пил. Hо их вроде южнее... В Ростовской области...

   - Это сейчас. А прежде виноградарством занимались вплоть до Воронежа.

   - Прежде - это когда? При царе, до революции?

   - Hачали до, закончили после нэпа. Виноград капризная культура, любовь
требует к себе, а не колхоза.

   - Что ж, и климат тогда теплее бы, при нэпе?

   - Климат как климат. Работали справнее. А знаете, еще в оны годы, при
крепостном праве, в парках тутошних помещиков пальмы росли, лимоны и
абрикосы. Всяк перед соседом похвастаться хотел. Выйдут, значит, в парк при
усадьбе чай пить - и под банан какой-нибудь усядутся.

   - Hеужели? - попался мне краснобай нынче.

   - Совершенная правда. А секрет был в трудолюбии, ну, и дешевизне
крестьянского труда. Для пальмы на холодное время сооружали теплицу, а
летом разбирали, и получалось, будто растет сама собой. Груши свои ели,
персики, мандарины. Розы круглый год на столе стояли. Многое умели в
старину, многое. Что здесь, на Соловках, на севере сады цвели.

   - И вы надеетесь возродить, так сказать, славу наших садов?

   - Славу, не славу, а сделать кое-что можно. Районировать сорта,
вспомнить старые приемы. Я ведь сам из деревни, и сельскохозяйственный
кончал. Потом, правда, все в городе работал, но помню, помню землю... Тут