пину на шее.

   - Отыскал-таки, ходок. Никак без этого не можешь? Я тебя предупреждал.

   - Нет, нет, - отдышавшись, вмешался уполномоченный. - Совсем не то.
Безлюдным село оказалось. В конторе - никого, прошли по избам - нет людей.
В одной только сидит женщина и что-то грызет. Мы подошли - рука детская.
Сырая! А она, женщина эта, завыла и на товарища Федота кинулась. Кусается,
царапается. Еле отбились, а она не унимается. Вот и пришлось стрелять.

   - Точно так и было, товарищ сержант, - солдат засучил рукав. - До крови
прокусила, видите?

   - Спрячь, верю, верю. Отмечу, пострадал, - чекист повернулся к
лейтенанту. - Ерунда какая, а приравнивается к ранению.

   - Может, она бешеная, - Федот опустил рукав, обиженно потупился.

   - Значит, никого в конторе, - не обращая больше на солдата внимания,
заключил чекист.

   - Ни в конторе, ни в председательском доме. И вообще,

   животины - никакой, даже кур нет. Мы и на конюшню заглянули, и на
ферму... - уполномоченный развел руками.

   - Понятно. Ты, Федот, не скучай. Авось выживешь, в приказе отметят, в
старости внукам рассказывать будешь, как крови своей ради них не жалел,
борясь с нечистью, - чекист говорил, не скрывая скуки.

   - Может, сейчас и кончим? - предложил лейтенант. - Что зря время терять?

   - По плану мероприятие проводится точно в девятнадцать пятьдесят, перед
закатом, - заволновался уполномоченный. -Есть четкие предписания,
отступления недопустимы.

   - Не будем, не будем отступать. Верно, лейтенант? Отступления вообще не
наша метода. подождем до вечера.

    

   *

   Действительно, куда спешить? В городскую сутолоку, пыль да жару?

   Лейтенант посмотрел вниз. Отсюда, с колокольни мир казался добрым и
чистым. Он пересчитал строчки. Одиннадцать. Для поэмы маловато.

   - И командир огненновзорный, - забормотал он, - огненновзорный...

   В прохладной высоте писалось легко и приятно, он намеренно тянул,
продлевая удовольствие, представляя стихи напечатанными на белых листах
окружной газеты. Редко выдавались такие свободные, такие прозрачные минуты.

   - Повел отряд дорогой горной! - вписал он в заветный блокнот и, уже не
сдерживаясь, выплеснул на бумагу долго приберегаемые слова.

    

   *

   - Иван, гляди, что нашел! - Федот стоял на крыльце, держа в руке большой
резиновый мяч, двуцветный, красный с синим.

   Иван отжал портянку, пристроил на ветку куста.

   - Кончай стирать, портомой!

   - Лейтенант любит, чтобы чисто было. Не переносит грубого запаха, два
раза на дню портянки меняет, - он вылил мыльную воду под дерево.

   - Становись в гол, - Федот положил мяч перед собой.

   - Да ну его, - Иван с ведром пошел к колодцу.

   - Нога - пушка! - Федот разбежался, ударил. Мяч пролетел над воротами,
звонко упал на землю и, подпрыгивая, покатился по дороге вниз, в село.

    

   *

   Конь не свинья, конь чистоту понимает, - возница огладил лошадь, понюхал
ладонь.

   - Платоныч, а ты конскую колбасу ешь? - Иван тряпкой водил по дверце
брички.

   - Глупый ты человек. Разные вещи путаешь. Одно - конь, совсем другое -
колбаса, - возница критически осмотрел бричку, отобрал у Ивана тряпку. -
Грязь размазываешь. Работу любовью делать надо, без нее труд пустой, что
вот эта конюшня.

   - Конюшня-то причем, Платоныч?

   - В ней кони должны стоять, тогда будет конюшня. А тут духу лошадиного
нет, сарай сараем. Кабы не свой овес. голодные бы остались,- яон ворчал
себе под нос, а серая поверхность брички становилась после его тряпки
иссиня-черной, и солнце отражалось в этой местами облупившейся синеве.

    

   *

   Уполномоченный поднял глаза на коротенький строй. Шесть человек всего -
без него. А в инструкции акцентируется - мероприятие проводится в
присутствии всех жителей населенного пункта, обязательно выступление
актива, ударников, пионеров. Нагреть могут - не обеспечил, поди,
оправдывайся - никого нет.

   Он снова уткнулся в текст:

   - Выкорчевывание корней реакционного духовенства, товарищи, несомненный
признак нашего движения вперед. Народу чужды культовые строения, взамен них
он обретает клубы, стадионы, дворцы культуры. Мы все, как один, с радостью
и без сожаления расстаемся с пережитками прошлого ради новой, светлой
жизни! - он не сдержался, кашлянул в кулак. - У меня все.

   - Ура! - негромко уронил чекист.

   - Старшина, приступайте, - лейтенант смотрел на тусклое багровое солнце,
садившееся далеко за селом. Здесь, у ограды, снаружи, светило казалось
чужим, отличным от дневного, теплого и милого. В стороне, на кладбище уже
пал вечер, солнечные лучи едва доставали верхушки крестов.

   - Отчего это кладбища всегда около церквей стоят? - вполголоса спросил
Иван.

   - Попам под боком все иметь хочется, чтобы далеко не ходить, -
снисходительно объяснил Федот. - а нашему попику вообще подфартило, в своем
погребе устроился.

   - Разве его не похоронят?

   - Кто? - сплюнул Федот.

   Старшина вернулся, коротко доложил:

   - Готово!

   - Укрыться! - скомандовал лейтенант и, подавая пример, присел на
корточки у ограды.

   Иван ждал. В прошлый раз бабахнуло - ого! Ушехлопов парочку зацепило,
хоть и стояли неблизко.

   Дрогнула земля, миг спустя прошуршало поверху. И все? Иван распрямился.
Столб пыли, алый от закатного солнца, стоял над церковью. Купол - исчез.

   - Получилось, - лейтенант сиял. - Точно и аккуратно, можно в центре
города проводить.

   - Получилось, - согласился чекист. - Идем?

   - Пусть пыль осядет.

   Низкий, поземный звук шершаво ожал сердце Ивана. Не звук, а тряс просто.

   - Что это? - и уполномоченный поежился нездорово.

   - На канонаду похоже, когда большие калибры говорят, - старшина
вопросительно смотрел на лейтенанта.

   - Гроза, - беспечно махнул рукой Федот.

   - Думаю, соседи голос подают, - задумчиво, не по-армейски ответил
лейтенант. - Герасимов в Усмани сработал. Игорь Иванович, мы ведь не одни
сегодня взрываем.

   - Нет, по плану мероприятие проходит в пяти точках области.

   - И время одно, верно?

   - Да, девятнадцать пятьдесят, - согласился уполномоченный. - Но до
ближайшей точки километров сорок.

   - При взрывах такое бывает, - пояснил лейтенант.

   Иван посмотрел себе на грудь. Вот оно какое, сердце, оказывается.
Сейчас-то билось неощутимо, но память о наждачном прикосновении оставалась.

   - Земеля, не отставай, - позвал Федот. - Чего понурился?

   И правда, чего? Даже не заметил, что все ушли. солнце - и то закатилось.
Он поспешил за остальными.

    

   *

   - Похоже, вправду гроза собирается, - Иван отложил топор. - Весь день
небо ясное, а как ночь - ни звездочки.

   - Что тебе в звездочках, - старшина костер раскладывал мудреный,
фасонистый. - Без них забот хватает.

   - Вот, на разжог пригодится, - Федот скинул кину книг наземь. - Налетай,
подешевело. Велено употребить.

   - Раз велено, исполним, - старшина выдрал листы, скомкал в шарики.

   - Приготовили? - уполномоченному не терпелось.

   - Только спичку поднести, - шарики пристроены меж наколотых щепок.

   - Превосходно.

   Важность момента наполняла Игоря Ивановича достоинством и степенностью.
Ступал он мерно, тяжело, на пятку, каменные ступени крыльца чуть не
прогибались под ним.

   - Посветим ночке, - он присел у костра. Упрямые спички ломались одна за
другой. - Дрянь поганая, - а челюсти свело от гнева.

   - Возьмите мои, товарищ уполномоченный, - протянул коробок старшина.

   Загорелась бумага, от нее - щепочки, а там и весь костер занялся.

   - Какой огонь, - восхитился Иван. - Цирк!

   В цирке он бывал дважды, водили взводом, и понравилось ему - очень.

   Словно ящерки огненные заскакали - красные, зеленые, голубые. Языки
пламени изгибались причудливо в дуги, спирали. Умельцем оказался старшина.

   Здорово, - воскликнул с крыльца лейтенант. - Степан Власьевич, выйди,
посмотри, бенгальский огонь, а не костер!

   Басовый, тягучий звон морской волной качнул Игоря Ивановича и унесся в
ночь. Откуда он? Колокола по весне поснимали, нет их. Он оглянулся.

   - Потерял что, Игорь Иванович? - сержант пытался прикурить от костра.

   - Звон. Слышали?

   - Нет. Какой звон?

   Уполномоченный посмотрел на лейтенанта. Уши помоложе.

   Тот покачал головой. - Никакого звона.

   - Помстилось, - отступился уполномоченный.

   Они стояли у костра, расцвеченные его отблесками.

   - Это соли металлов, прервал молчание лейтенант. - Они в состав красок
входят, отсюда и цвет пламени.

   - Красиво, - одобрил сержант.

   Иван зачарованно смотрел, как пламя лизнуло темную поверхность и с
легким шипением расползлось веером. Блеснули печальные глаза - и исчезли в
огне.

   Дым, едкий и кислый, заставил отшатнуться. Федот зашелся в кашле.

   - Не нравится? Ступай, - разрешил сержант.

   Наконец. огонь устоялся, потерял разноцветье.

   - Выгорела краска, - с легкой грустью сказал лейтенант.

   - Гореть дерево долго будет, - оценивающе прикинул старшина, - такие уж
дровишки. Топор где попало оставлять не след, - он подобрал его.

   А уполномоченный все прислушивался, вертел головой, но звона не было -
лишь надсадный кашель Федота беспокоил из темноты.

    

   *

   - Хватит, - Игорь Иванович помахал листом бумаги. - Остальное в городе
допишу, - он спрятал бумагу в бювар, завинтил крышку походной чернильницы.

   - Переставь лампу на окно. И ставни прикрой, - попросил сержант.

   - Не душно будет? - уполномоченный отодвинул портфель.

   - Переможемся. С открытым мы как в тире, любой лишенец подстрелить
может, - сержант расставлял на столе еду: круг копченой колбасы, вареная
картошка, сало, лук, малосольные огурцы, яйца и, последнее - высокая бутыль
мутного первача. - Кушать надо в безопасной обстановке.

   - И я захватил, - уполномоченный поставил бутылку поменьше.

   - Рыковка? Градус, конечно, слабоват, но сгодится.

   - А вот и мы, - лейтенант вошел в комнату, в руках - стопочка тарелок,
стаканы, под мышкой зажата связка свечей. - Мобилизовал на кухне.

   - Наливай, лейтенант, общество доверяет, - чекист содрал шкурку с
колбасы.

   - Стаканчик граненый, наган вороненый, горилка чиста, как слеза, -
напевая вполголоса, лейтенант раскупорил бутылку. Уполномоченный изучал
свечи.

   - Обгрызенные какие-то. И зубы не крысиные, человеческие, - он вставил
одну в подсвечник.

   - Садись, Иваныч, - позвал сержант. стакан застыл в его руке. - За
успешное окончание мероприятия... какое оно в списке-то? Два дробь
одиннадцать!

    

   *

   Тяжелый пласт штукатурки, весь вечер отчаянно цеплявшийся за истерзанный
взрывом камень, оторвался и полетел вниз. в падении он развернулся и,
ударившись плашмя о пол, раскололся на сотни маленьких кусочков.

   Иван вздрогнул. Зябко. Шумит, и шумит. Он покосился на церковь. Сыплется
помаленьку. Это ничего, пожалуй. К лучшему. В сон клонить не будет.

   Он представил себе кастрюлю борща - наваристого, густого, воткнешь ложку
- стоит.

   Отгоняя видение, Иван бодро зашагал вдоль фасада: двадцать шесть шагов -
кругом, двадцать шесть шагов - кругом, и размытая тень его в несильном
пламени костра скользила по стене дома, припадая к окном и неохотно
отрываясь от них.

    

   *

   Хохот из командирской комнаты заставил старшину приоткрыть глаза. Гуляют
начальники, угомониться не могут. Пусть себе гуляют.

   Он повернулся на бок, натянул на голову одеяло, отгораживаясь от
прошедшего дня. Тепло разливалось по телу, баюкало.

   Федот долго смотрел на спящего старшину, потом смахнул крошки со стола,
прикрутил фитиль рампы и, положив голову на руки, задремал.

   *

   - Моя супружница сало иначе солит, - дохрустывая огурцом, заявил
уполномоченный. - Берет она...

   - Погоди, - чекист прислушался. - Ерунда, - он откинулся на спинку
стула.

   - Продолжай, Игорь Иванович, - лейтенант вертел в руках маленький, не
больше папиросы, металлический цилиндрик.

   - А что продолжать? - уполномоченный взял бутылку, разлил остатки по
стаканам. - Конец горилки.

   - Ты про сало хотел рассказать.

   - Правда? - удивился уполномоченный. - А ну его...

   Сержант, повернув руку, пытался достать спину.

   - Что с тобой, Власьевич? Кусает кто?

   - Как яиц переем, волдырь выскакивает. И всегда на одном месте. Чешется,
мочи нет.

   - Давай, пособлю, - лейтенант перегнулся через стол, поскреб чекисту
спину.

   - Во, во... - прижмурясь, замурлыкал сержант. - Самое туточки.

   - Что за штука? - уполномоченный поднял со стола цилиндрик.

   - Пиродетонатор.

   - Что?

   - Пиродетонатор, без него взрывчатка не взрывается.

   - Он может рвануть?

   - Только, если поджечь, - лейтенант взял детонатор из рук
уполномоченного. - Собственно, это футляр, а сам детонатор внутри. Отличная
вещь, надо сказать, не заменимая в нашей работе. Вот ртутные опасные, сами
могут... - он спрятал цилиндрик в карман гимнастерки.

   - Умен ты, лейтенант, не по годам, - насупился вдруг уполномоченный. -
Серьезно советую, не выхваляйся, не отрывайся от масс, - свободной рукой он
оперся о стол, приподнялся. - За то, чтобы всегда быть среди массы! - он
выпил самогон, как воду, не поморщась.

   - Ты, Иван, нашего лейтенанта не замай, - сержант положил руку на плечо
офицера. - Нашей власти умные люди нужны. Для них все дороги открыты. За
открытые дороги!

   - За них, - вторил лейтенант.

   - Грызи науку, - пустой стакан поставлен вверх дном на тарелку. - Не
жалей зубов. А сточишь - поставим новые. Вот, - чекист достал из планшета
крестик. - Червоное золото. Дарю, на зубы.

   - Да ну, Власьевич, зачем? - отнекивался лейтенант.

   - Бери. бери. Или крале на колечко переделаешь, сережки. Боевому
товарищу ничего не жалко, - он оглядел стол. - Быстро управились. Выйдем
перед сном, освежимся?

   - Пошли, - согласился лейтенант.

   - Не отделяйся, Иваныч, - сержант подмигнул притихшему уполномоченному.

    

   *

   Иван присел у костра, протянул к нему руки. Винтовка лежала рядом,
лишняя в эту теплую тихую ночь. Теплую-то теплую, а - познабливает.
Картошечки испечь, горячей скушать, с солью да хлебушком - как приятно.
Нельзя, лейтенант запретил. Не те дрова, чтобы печь, отравиться можно.

   Он подхватил винтовку, вскочил.

   - Глазьев! Как дела? - голос лейтенанта сытый, расслабленный.

   - Никаких происшествий, товарищ лейтенант! - рвение не уставное,
предписанное, а от радости жизни.

   - Никаких? Молодец. Но ты - смотри!

   - Орел он у тебя, - похвалил и чекист.

   - Есть смотреть, товарищ лейтенант, - Ивану в благодарность захотелось
сделать что-нибудь хорошее, нужное.

   - С чего это вишня цветет? - строго спросил сержант. Иван оглянулся.
Действительно, вишня стояла белаябелая, словно не август сейчас, а май.

   - Никак, бабочки, - сержант подошел к дереву, провел зажженной спичкой
над цветками. - Налетело же их, незванных, - он поднес спичку к белому
соцветию. Ивану показалось, что вишня взлетела вверх, но нет, это бабочки
маленьким облачком поднялись над ними и исчезли в вышине. Только одна, с
обгорелым крылом, билась в траве, кружила на месте, силясь увернуться от
сапога чекиста.

   - Отойдем, - предложил лейтенант.

   За углом, куда не доставал свет костра, они остановились.

   - Не зги не видно, - уполномоченный растопырил пальцы. Не скажешь, здесь
рука, только угадываешь. Нет, всетаки видно. Глаза прозревали, привыкая к
ночи.

   Он поднял голову. Где-то во мгле лежит село. Примолкшее, невидимое,
затаившееся. в днем... Какие у той женщины были глаза! Уполномоченного
передернуло.

   - Облегчился, Игорь Иванович? - весело лейтенанту. молодой, что он
понимает, щенок.

   Словно звездочка, мигнул фиолетовый огонек и погас. Но тут же затлел
второй, рядом.

   - Смотрите, в селе... - уполномоченный не договорил. В стороне, на
кладбище, мерцала россыпь таких огоньков - упало с небес утиное гнездышко и
разбилось.

   - Вижу. Могильные огни. Самовозгорание газа, вроде болотного. Жарко
ведь, вот и разлагаются...

   - Это и нам читал лектор, - поддержал из темноты чекист. - На
антирелигиозном вечере.

   Точно. Теперь и он вспомнил. совсем недавно приезжал умник из области,
вроде лейтенанта, тоже почему-то военный. Еще и брошюру раздавал, там все
объясняется - про мощи нетленные, могильные огни, чудотворные иконы. А
горят, как обычное дерево, иконы эти.

   Они уже возвращались к крыльцу, когда забилась, заржала лошадь в конюшне
- громко, с прихрапом.

   - Волков чует. Лес недалеко, расплодились, - насчет волков
уполномоченный знал точно, было по ним совещание.

   - Волков? - с сомнением повторил чекист.

   - Глазнев, сходи, проверь, заперты ли ворота, - приказал лейтенант.

   - Как отобрали ружья у населения, волки непуганными стали, - слышал Иван
говорок уполномоченного. Балаболка. что волки, когда винтовка в руках.

   Он шагнул за ворота. Были бы волки, он стреляет метко. Ничего не видно,
мрак. Он напряг слух. Шорох, слабый, едва слышный. Винтовка успокаивала, да
и чего бояться. И все-таки...

   Он отступил. Из пыльного, сухого воздуха накатил запах, сначала даже
приятный, но секунду спустя - невыносимый. Рвота скрутила, согнула Ивана;
кислая комковатая жидкость толчками хлестала из него, а вдогонку тянулась
клейкая липкая слюна, спускаясь непрерывно до земли и возвращаясь назад.
Рвота перебивала дыхание, пот заливал глаза.

   - Падаль... - Иван старался набрать побольше воздуха.

   Дрожащие, подгибающиеся ноги с трудом держали. Обессилел вмиг.

   - Ой, худо мне, - он оперся на винтовку, переводя дыхание. Скорее назад,
пока может.

   Скользкая холодная рука легла на лицо, сначала нежно и мягко, но едва
запах вновь коснулся ноздрей, хватка стала железной. Иван еще услышал
влажный треск, но понять, что это ломалась его шея, не успел.

    

   *

   Лошадиное ржание перешло в визг, пронзительный, невыносимый - и вдруг
стихло.

   - Закопался, орелик, - Игорь Иванович стоял на крыльце, поджидая
остальных. послали дуралея на свою голову. И чего тот возится, дело-то
немудреное - ворота закрыть.

   - Вот и он, - миролюбиво ответил лейтенант.

   Из черного проема ворот отделилась тень и направилась к костру, к дому.

   - Кто это с ним? - прошептал уполномоченный.

   Вторая тень, третья, пятая. Одни выходили из ворот, другие
переваливались через ограду и, даже не вставая в полный рост, почти на
четвереньках надвигались на стоявших у порога дома.

   - Стой, - сержант неспешно вытащил револьвер, - стой, говорю, - и,
лейтенанту: - Не отставай.

   Стрелял он спокойно, деловито, лейтенанту почудилось, что сержант даже
насвистывает вальсок и выпускает пулю на каждый третий счет.

   - Догоняй, лейтенант.

   Увесистый пистолет стал непослушным, рвался из руки, подпрыгивал и
только с последним патроном строптивость покинула оружие.

   Попал ли в кого?

   - Отходим, - дернул за рукав сержант.

   Подтолкнув растерянного уполномоченного, они вбежали в дом. Не выпуская
пистолета, лейтенант свободной рукой искал засов.

   - Посветите же!

   Стукнула дверь в коридоре.

   - Сюда, хлопцы, - возница подбежал первым, встрепанный, с горящей
свечой. За ним и Федот, с винтовкой. Лейтенант задвинул засов.

   - Старшина где? - и, отвечая, звон разбитого стекла со стороны караулки.

   - Быстрее в комнату, - торопил чекист.

   Лейтенант шел последним, оглядываясь в темноту коридора. Никого.

    

   *

   Отекшие, не отдохнувшие ноги старшины с трудом влезали в красивые, но
узкие голенища-бутылки. Сейчас, сейчас. Левый сапог наполовину натянулся,
когда треснуло выдавливаемое стекло, посыпались осколки. Холодом потянуло
из окна, пламя лампы затрепетало.

   - Старшина! - кричал кто-то в коридоре. Вырванный оконный шпингалет
покатился по полу.