во гармонично вольется в общечеловеческую культуру, это  очевидно.
Спасительница  моя,  да  сбудется  мечта,  да  не  прервется  надежда,  да
приблизится свет Твой, о, Спасительница моя..

     25.  Много  работаю.  Пишу,  как  дышу,  и  все  ведь  только   свое,
собственное, выстраданное! Зарубки  регулярно  прибавляются,  с  гордостью
поглаживаю их и думаю о том дне, когда выйду отсюда. Мне есть с чем выйти,
я не зря прожил жизнь. Недавно сочинил несколько развлекательных рассказов
- так,  для  собственного  удовольствия,  позабавил  себя  немного.  Один,
например,  о  том,  как  четверо  друзей-смельчаков  спасли  честь   некой
королевы,  сумев  за  неделю  доставить  ей  драгоценности,   которые   та
опрометчиво подарила высокопоставленному любовнику из соседней страны. Или
другой рассказик: про несчастную безнадежную любовь совсем  юных  созданий
из богатых семейных кланов на фоне ужасающей кровной вражды.  Что-то  меня
потянуло к средневековой тематике. Но это, конечно, не больше чем игрушки,
воспоминание об умершем во мне мальчишке. Если же говорить о серьезном, то
я задумал большой роман, и даже знаю примерно, о чем он  будет.  О  любви,
верности и долге.

     26. Чувствую себя неважно. Совсем замучился с этим проходом, он  меня
доконает. Махать инструментом подолгу уже не могу, начинается одышка, да и
писать слегка подустал. Сдаю я, дряхлею. Не рано ли? Ладно, нечего ныть  -
отосплюсь, отъемся и стану свежим, как огурчик. Огурчика бы. С  хлебушком.
Чайку, молочка. О-ох! Пирожного... Обрыдла мне консервно-брикетная жратва.
К тому же у воды появился запах - затхлый, болотный.  Есть  все-таки  хоть
какие-то изменения в этом пустом черном мире. Тишина здорово действует  на
нервы, она и раньше доводила меня, но я с ней успешно боролся  работой,  а
теперь долбить не могу, и тишина вновь начинает  строить  свои  козни.  То
одно послышится, то другое. Впрочем,  я  привычен,  ушам  давно  не  верю.
Только глазам, руке и голове. И Ей, которая наверху. Все так  же  преданно
светит мне, моя ненаглядная.

     27.  Кто-нибудь,  поздравьте  меня,  я  взялся  за  роман.   Молчите?
Прекрасно, сам себя поздравлю. Роман посвящен  трагедии  женщины,  которая
разрывается между любовью  и  материнским  долгом.  Она  была  замужем  за
человеком много старше ее, у них рос ребенок, земля под ее ногами казалась
прочной, незыблемой, но вот - в скучную жизнь ворвалась  Любовь.  Полюбила
она молодого, красивого, и поехало-покатилось. Бросив мужа,  осталась  без
ребенка. Жила с любимым, а тот ее предал. Всем она портила жизнь, свою  же
вовсе сгубила. Страшная, нравственно неразрешимая  история.  Как-то  сразу
мне явилось имя этой несчастной  женщины,  оно  жестко  соединилось  с  ее
обликом. Анна. Женщину зовут Анна. Я вынесу имя в заглавие, и пусть  роман
станет моей вершиной, моим главным словом.

     28. Разбирал тут архив и  обнаружил  одну  повестушку  под  названием
"Робинзон". Кажется, это был мой первый литературный опыт.  Перечитал  ее,
испытав настоящее потрясение. Боже, как я  в  молодости  писал!  Но  каким
образом мне  удалось  в  раннем  произведении  достичь  таких  философских
глубин,  причем  в  сочетании  с   невероятным   по   своей   простоте   и
увлекательности сюжетом? Чудеса.  Плюс  к  тому  абсолютная  достоверность
психологии главного  героя,  плюс  к  тому  отточенный  слог.  Да,  я  был
талантлив  крупно   и,   надеюсь,   таковым   остался.   Вещь   эта   явно
автобиографична - о твердости моего духа, о несгибаемости моего характера,
только главный герой в конце концов выбирается из  заточения,  а  мне  вот
никак не удается... Без сомнения - лучшая вещь.  Лишь  название  не  очень
удачно, слишком конкретное. Подумав, я зачеркнул "Робинзона" и заменил его
на "Остров". Так будет аллегоричнее.

     29. Что со мной? Слуховые галлюцинации  просто  житья  не  дают!  Они
приняли нелепые, мучительные формы - чудится, будто кто-то методично  бьет
железом по камню. Прекращает, и снова бьет, прекращает  -  и  снова...  От
этого звука никуда не деться.  Затыкаю  уши  и  все  равно  слышу.  Пытка.
Кряхтя, я покинул вконец истрепанный спальник, забрался  в  пробитый  мной
туннель и приложил ладонь к стенке.  Поверхность  вздрагивала  при  каждом
звуке удара. Это была не галлюцинация! Боже мой... Спасатели!  Прорываются
ко мне! Обезумев от радости, я выскочил, схватил лом, вернулся и замолотил
им в бетонную преграду изо всех сил. Колкие  крошки  брызнули  в  лицо.  С
другой стороны меня явно услышали - ощутимо увеличили темп. Я работал  так
бешено, как никогда прежде, откуда только  силы  взялись!  Сколько  прошло
времени, не знаю, одышка была беспощадной, я  валялся,  приходил  в  себя,
снова вставал и бил, бил,  бил,  с  трепетом  чувствуя  -  тает,  подается
отделяющая меня от спасения перегородка. И  она  пала!  Не  помню,  как  я
добивал последние камни. Человек с той стороны помогал мне.  Когда  проход
был выдолблен окончательно, я взял фонарик и вполз обратно к  себе,  давая
спасателям дорогу. Вслед за мной показался  седой  старик,  в  одной  руке
держащий свечу,  в  другой  -  толстый  железный  прут.  Что-то  неуловимо
знакомое было в его лице. Мы долго молчали, глядя друг на друга.  Наконец,
я все понял. "Стас! - крикнул я. - Стас, Стас,  Стас!"  -  и  упал  в  его
объятия.

     30. Увы, спасение поманило и растаяло во мраке.  Сначала  нас  душили
приступы хохота, потом слез, мы  держались  за  руки,  словно  влюбленные,
боясь разжать пальцы даже на мгновение, мы  пытались  говорить,  но  слова
вязли в горле, потому что ужасающая ясность вошла в наше жилище без  слов.
Выхода отсюда не оказалось. Не оказалось... Просто в момент катастрофы его
отшвырнуло в противоположный конец зала, поэтому он и остался жив. А затем
все это время существовал в условиях, очень похожих на мои. В той половине
бункера так же сохранились склады с запасами на случай войны, так же текла
вода из крана, только фонарей там не  нашлось.  Зато  в  изобилии  имелись
свечи - самый верный источник света. Лифт его был завален, и он пробивался
сюда в надежде, что шахта моего лифта уцелела. Одна у  нас  была  надежда,
одна на двоих. Где она теперь, наша  надежда?..  Как  же  ты  выдержал?  -
спросил я Стаса. Он объяснил с горечью, что беспрерывно творил. Творчество
его спасло, потому что именно оно является  главным  занятием  человека  -
истинное творчество, создание Нового. Он сказал, что писал стихи и  прозу.
Нас вдохновляла звезда, указавшая путь, подарившая цель, осветившая жизнь,
только мой коллега называл ее по-иному - Светочем... Почитай что-нибудь, -
попросил я. И он продекламировал,  наслаждаясь  каждым  звуком:  "Я  помню
чудное мгновенье, передо мной явилась  ты,  как  мимолетное  виденье,  как
гений чистой красоты." "Это мое  лучшее  стихотворение",  -  добавил  Стас
смущенно. Действительно, стихи были восхитительны,  но,  к  сожалению,  на
что-то смутно похожи. Вероятно,  слишком  традиционны.  А  впрочем,  какая
разница! Мы еще поплакали вместе, потом я решил похвастаться своей  лучшей
повестью. Он загорелся дать  в  ответ  что-нибудь  собственное  из  прозы,
сползал к себе, вернулся с кипой бумажных листов. Мы обменялись  и  начали
читать. Я дал ему "Остров". Увы, роман был еще не завершен.

     31.  Его  вещь  называлась  "Одиночество".  В  ней  рассказывалось  о
человеке, который в результате  кораблекрушения  очутился  на  необитаемом
острове и прожил там два десятка лет. Я читал, и у  меня  глаза  лезли  на
лоб. Как! Каким образом Стас смог почти дословно воспроизвести мое  лучшее
творение! У него что, был лаз сюда, о котором я не знал? Бред собачий.  Но
ведь таких совпадений не бывает! Почему,  разделенные  глухой  стеной,  мы
создали произведения, похожие, как двойняшки? Кто из  нас  вообще  сочинил
их?.. Повесть была написана бездарно.  Совершенно  бездарно.  Я  брезгливо
бросил рукопись на бетонный пол и презрительно выцедил: "Тебе не  стыдно?"
Стас оторвался  от  "Острова",  нетвердым  шагом  подошел,  дико  сверкнул
глазами и вдруг с размаху ударил меня по лицу.

     32. Люди, он меня ударил! За что? За что? Мерзкая  тварь...  "Мое!  -
взвизгнул Стас. - Мое!" Ты вор, - сказал я ему, сдерживая гнев. - Ты  хуже
вора, - а он продолжал бредить:  "Это  же  мое...  Бездарь...  Это  мое...
Ничтожество..." Он просто безумен, успокаивал я себя, он  явно  болен,  но
его чудовищные оскорбления хлестали меня  по  щекам,  и  я  не  сдержался,
крикнул - Заткнись! - а он долбил и долбил одно и то  же,  какой-то  вздор
насчет  плагиата,  творчества  и  светоча.  Его  слова  многократным  эхом
отражались от стен, и тогда, не в силах унять поток гадостей, несущихся со
всех сторон, я мысленно воззвал к Спасительнице.  Молю  Тебя!  Молю  Тебя,
помоги! Открой ему правду! Открой им всем  правду  обо  мне  -  всем,  кто
остался и кто явится  сюда,  -  ведь  я  гений?  Ведь  да?..  Наверное,  я
непроизвольно говорил вслух, потому что  голоса  неожиданно  смолкли.  "Не
трожь звезду! - осмысленно произнес Стас и хрипло расхохотался. - Ну ты  и
грязь. Я раскусил тебя, ты ничего не сделал сам, ты все это украл,  -  его
дрожащий палец указывал на мой архив. - У меня украл." Убирайся  вон!!!  -
приказал я, поднял с пола ворованную повесть и швырнул ее к  лазу.  Бросок
был на редкость удачен: пачка бумаги попала  точно  в  стоявшую  на  камне
свечу, опрокинула ее и погасила. Глаза у Стаса остекленели.  Он  изо  всех
сил хрястнул ногой по фонарику, а я, раззява, не успел  предотвратить  это
бессмысленное варварство. В бункере стало темно. Драться оказалось трудно,
врага  было  не  видно,  но  мы  все  же  сцепились,  завозились  яростно,
разбрасывая по полу рукописи, втаптывая  в  пыль  итог  всей  моей  жизни.
"З-з-зря! - злорадно шипел негодяй.  -  Понял?  Все  уже  написано!  Мной,
понял?" Я молча тыкал одной рукой во  что-то  мягкое,  другой  лихорадочно
нашаривал лом, и я бы наверняка убил этого грязного старика,  если  бы  не
ужасная мысль, вонзившаяся мне в мозг.

     33. Мы одновременно  прекратили  возню,  осознав,  что  нас  окружает
кромешный мрак. Я с трепетом поднял голову. В проломе слабо мерцало темное
ночное небо: Спасительницы не было. Она погасла,  ушла,  бросила  меня!  И
тогда я бессильно опустился на колени, спрятал морщинистое лицо в ладонях,
жутко завыл, а где-то рядом  меня  отчаянно  проклинал  чужой  ненавистный
голос.





                      ДРАМА ЗАМКНУТОГО ПРОСТРАНСТВА


                                    1

     Телефон.
     Человек удивился. Из охраны, что ли? Нет, звонит городской. Секретный
сигнал? Или проверка?... Осторожно взял трубку.
     - Саша! - обрадовался незнакомый женский голос.  Слышимость  была  не
очень хорошая.
     - Да. Это я.
     -  Сашенька...  -  голос  нежный,  интимный,  пробирающий  до   самых
низменных мужских глубин. - Сашуля, странно ты как-то говоришь. У тебя все
в порядке?
     - Все в порядке, - промямлил он, вспотев от неловкости. - А вы кто?
     Голос резко изменился. Стал вдруг хищным, страшным.
     - Тебе что, неудобно говорить?
     - Почему? Удобно.
     - Ты не один? А-а? Ответь! Не один?
     Он  повесил  трубку.  Ошибка,  не  туда  попали.  Телефон  немедленно
затрезвонил вновь - решительно, требовательно, жадно.
     - Ты чего трубку бросаешь?
     - Вы куда звоните? - вежливо просил он. Женщина встревожилась:
     - Алло! Это Институт средств производства?
     - Да.
     - Отдел "Управляющие микро-системы"?
     - Да.
     - Сашенька, кончай валять дурака, - устало вздохнул голосок. - Я  так
волнуюсь, придумываю себе неизвестно что. Ты же знаешь... я соскучилась...
     Терпение - это талант. У него, к счастью, не было талантов.
     - Послушайте, - сказал он твердо. - Зачем вы сюда звоните?
     И тогда его атаковали. Это было что-то невообразимое: рычание, слезы,
хохот. Стук зубов о трубку.  Сквозь  буйство  звуков  прорывались  стыдные
утробные стоны: "Мерзавец! Я так и знала! Ты там не  один!  Я  знала  это,
знала!" Очевидная, классическая  истерика,  высшей  пробы,  как  в  лучших
домах.
     Чужие страдания - заразная штука. Начинаешь почему-то думать о смысле
жизни. Не колеблясь, человек освободил уши и  мозги  от  всего  лишнего  -
телефон только слабо звякнул.



                                    2

     Началось дежурство с того, что я его принял. В семнадцать ноль-ноль я
спустился с  третьего  этажа  к  проходной  и  познакомился  со  стрелками
военизированной охраны. Охрана - это пять  бабушек,  объединившихся  волей
служебного долга в сплоченный караул. Слова "стрелок" и  "военизированная"
- не моя ирония, просто у бабушек такая должность. Я получил под  расписку
документацию, затем вернулся в лабораторию, на  рабочее  место.  Вообще-то
ночной дежурный должен размещаться в приемной замдиректора: там его боевой
пост, а никак не в провинциальном, забытом всеми отделе. Но мне объяснили,
что так можно. Если понадоблюсь, найдут. И я понял. У  нас  многое  можно,
пока все тихо. Поужинаю, поработаю, посплю, получу за это два выстраданных
отгула, а утром в восемь ноль-ноль дежурство закончится.
     Выданная  мне  документация  состояла  из  журнала  и   разнообразных
инструкций. Я внимательно прочитал то, что  было  написано  в  журнале  до
меня, и постарался не  ударить  в  грязь  лицом.  Придумал  первую  фразу:
"17.00. Инженер отдела "Управляющие микросистемы" дежурство  по  институту
принял!" Так прямо и написал, это была чистая  правда.  Поставил  фамилию,
инициалы, подпись, и тем завершил ритуал принятия дежурства.
     Из инструкций я узнал, что мне категорически запрещается спать. Иначе
говоря, надувной матрац, который заботливая мама подвезла мне к проходной,
свидетельствует о моей безнадежной идейной незрелости.  В  конце  рабочего
дня я позвонил домой, сообщил  о  дежурстве,  мама  и  примчалась,  собрав
заодно легкий ужин. Неплохо, а? Я человек молодой, но основательный... Еще
мне запрещалось передавать дежурство постороннему  лицу  -  той  же  маме,
например. Зато я имел кучу прав. В  случае  чрезвычайных  обстоятельств  я
мог, скажем,  запросто  вытащить  директора  из  объятий  жены,  если  он,
конечно, ночует дома. Кроме того я почерпнул массу  бесценных  сведений  о
том, как надлежит принимать пакеты от курьеров, а  также:  что  полагается
делать при получении таинственного сигнала "Земля"  или  кого  и  в  какой
последовательности оповещать при получении еще более таинственного сигнала
"Весть". Дохнуло из этих документов жутковатой революционной романтикой, и
я понял, что дежурство на самом  деле  -  поручение  серьезное,  взрослое.
Задание. Хотя лично я в шпионов не верю. Вот злые духи - другой разговор.



                                    3

     Он ужинал. Он закончил с  вареным  яйцом  и  развернул  бутерброды  с
сыром. Впился зубами. Хорошо. Отхлебнул из термоса чаю... Удобный  стол  у
начальника отдела, - мельком подумал он, -  большой,  вместительный.  Ему,
молодому специалисту, до такого еще ползать и ползать...
     Вокруг была тишина. За окном - черный институтский двор, в  коридорах
- тьма, полная враждебности. Впрочем, дверь прочна, замок  надежен,  да  и
какие  опасности  могут  быть  в  пустом  институте?  Человек  сбросил   с
начальнического стола  крошки  и,  в  меру  благоговея,  развернул  журнал
ответственного  дежурного.  Предстояло  вновь  осквернить  проштампованные
страницы.
     "22.00 - 23.00. Совместно  с  начальником  караула  произведен  обход
территории  института.  Отмеченные  недостатки:  1.  В  помещении  РИО  не
выключен свет. У охраны ключей  не  оказалось,  поэтому  пришлось  вскрыть
дверь.  Внутри  обнаружены  пустые  бутылки,  недоеденный  торт,   окурки.
Сотрудниц не обнаружено. 2. В приемной всех шести замдиректоров  оставлена
включенной радиотрансляция. 3.  В  мужском  туалете  найдены  документы  с
грифом "Служебное", относящиеся к отделу кадров".
     Действительно,   в   22.00,   на   пару   с   наиболее   молодой   из
бабушек-стрелков, он отправился по  маршруту.  В  строгом  соответствии  с
инструкцией. Вдвоем они бродили по пустому зданию, по  внутренним  дворам,
выгоняли заработавшихся допоздна сотрудников, проверяли  на  опечатанность
двери  особо  важных  помещений,  остальные  двери  проверяли  просто   на
закрытость, свет - на выключенность, в  общем,  занимались  делом  нужным,
государственным. Дежурный лихо светил фонариком и гордился. А потом  обход
закончился, и он вернулся к себе в лабораторию.  Это  был  тяжкий,  полный
мрака путь: освещения нигде нет,  в  институте  космический  вакуум,  слух
напряжен до предела чувствительности, мышцы на боевом взводе. К сожалению,
полагалось  совершить  еще  один  обход,  утренний,  затем   зафиксировать
результаты в журнале, но ему в охране шепнули, что нормальные люди  вполне
обходятся без. Главное, не забыть отразить факт письменно.
     Ну и влепят  завтра  кое-кому!  -  хихикнул  он,  схлопнув  картонные
створки. И за невыключенный свет, и  за  незакрытую  дверь,  а  за  винные
бутылки - страшно представить. Как ему в  свое  время,  когда  он  оставил
открытым окно в лаборатории. Чугунным кулаком порядка по сытой ротозейской
морде. Кому положено, те умеют...
     Было 23.15 вечера. Или ночи?



                                    4

     Он вздрогнул. Вскочил. Чуть не  умер.  Вдруг  послышалось,  будто  из
коридора донесся... Померещилось?
     Нет. Через пару секунд  женский  смех  повторился.  Гулкое  кваканье.
Очевидно, женщина обнаружила  что-то  крайне  забавное,  женщина  искренне
развеселилась - очень простое объяснение... Он  прыгнул  к  выключателю  и
сделал темно. В ушах стучало,  руки  почему-то  были  холодными.  Хоть  бы
померещилось, - подумал он, и тут  стали  слышны  шаги.  Мощное  уверенное
топанье. Кто-то хозяйски шел по коридору, бренчал  ключами,  сопел  носом.
Остановился точно у двери отдела - с той  стороны  обшарпанной  деревяшки.
Боже  мой...  Дежурный  по  институту  опустился  на  корточки,  затем  на
четвереньки, и затаился, уже ничего не соображая. Он ясно услышал:  кто-то
пытается  открыть  замок.  Ничего  не  получилось:   замок   был   хитрый,
предусмотрительно застопоренный им изнутри. Кто-то  нерешительно  подергал
дверь, прошептал мужским голосом: "Что за дела?", постоял в  растерянности
и удалился. Дежурный уткнулся лбом в паркет. И вдруг понял,  что  он  жив,
что наконец он может дышать. Оказывается он давно не дышал.
     Он бестолково пополз к телефону, натыкаясь  в  темноте  на  предметы.
Сердце отплясывало  разудалую  чечетку.  Позвонить  в  охрану?  Нельзя,  в
коридоре услышат. И вообще,  что  охране  сообщить?  "На  связи  дежурный.
Нечистая сила рвется  ко  мне  в  гости,  разговаривает  голосом  мужским,
смеется женским, спасите меня, пожалуйста." Стыд. Опытная  бабушка-стрелок
смекнет: парень неосторожно обращался со спиртом, украденным из запасников
завлаба - забыл разбавить. Или резонно предложит: "Гражданин ответственный
дежурный, почему бы вам не выйти в коридор и не потребовать у  посторонней
силы пропуск?" Стыд, стыд...
     Телефон ударил первым. Это было неслыханным вероломством. Как выстрел
в ночи, как нападение на спящего.  Дежурный  вскочил  с  пола:  брать?  не
брать?
     Взял.
     "Да!" В трубке была зыбкая тишина, подрагивающая от чьего-то дыхания.
"Алло, алло, дежурный слушает!"  Тишина.  Внимательная,  чуткая,  живая  -
ничего кроме. "Кто вы?" - он взмолился последний разок и осторожно опустил
трубку. Пустота, царящая вокруг, мгновенно всосала  отзвуки  бессмысленных
вопросов.
     Теперь звонили по местному, из института.
     Дежурный сел куда-то, - вероятно, за стол начальника отдела, -  держа
потными пальцами телефон. Тот почему-то дергался. Дежурный окинул взглядом
поймавшую его черную чужую комнату и понял, что теперь не сможет заставить
себя включить свет. М