пламени этом дьявольском искупаться. Хотя зубы тоже ерунда, переживем, тут
самому бы не улететь за небеса. А вот Пузырь без зубов пропал бы точно, от
тоски бы высох - без смысла жизни-то...
     Было утро. Небесная твердь едва-едва оправилась от  тьмы,  потихоньку
светлела, крепла, вызревала. Лесная  тень  наливалась  благодатной  силой.
Утро было ранним, пока еще нежным, пока еще спокойным. Со  стороны  дороги
раздавался глухой стук, изредка доносились неясные возгласы - дорога  тоже
проснулась. Оборвыш оборвался от изуродованного им дерева и побрел обратно
к  хижине.  Голова,  к  счастью,  была  ясной,  в  ней  закипало  знакомое
нетерпение. Можно работать. Нужно работать. Давно пора начать  работать...
Оборвыш вскарабкался в свое убежище и занялся делом.
     Он довольно быстро поправил текст вчерашней небылицы.
     Затем стал записывать историю, которую придумал прошлой ночью  -  про
смешных зверьков, порабощенных несколькими вполне разумными мыслями.
     Вскоре после полуденных плясок света работа была вчерне завершена.
     Тогда он понял, что необходимо отдохнуть.
     Оборвыш  задремал,  и  это  блаженное   состояние   представило   ему
совершенно неожиданную картину мира. Приснилось, будто бы вертень является
вовсе не стихийным бедствием, как многие полагают, не  карой  небесной,  в
чем многие уверены, а транспортным средством  невидимых  путешественников,
которые летают на нем сквозь небесную твердь - к Огонькам.  Невидимки  эти
не злые, просто они не замечают, что их жуткие  летающие  столбы  приносят
людям смерть и разрушение. Очнулся  Оборвыш,  охваченный  возбуждением,  и
принялся лихорадочно обдумывать это кощунственное предположение. Он  горел
желанием превратить его  в  новую  прекрасную  небылицу,  решив  наполнить
очередное творение мыслями об относительности малого и большого, и о  том,
насколько бесчестно для  разумного  путешественника  равнодушное  незнание
чужих горестей.
     А когда в голове у него все прояснилось,  когда  сюжет  истории  стал
зримым, именно в этот сладкий миг ему вновь стали мешать.
     Знакомый голос неуверенно позвал:
     - Эй, тут есть кто-нибудь?
     Оборвыш высунулся из хижины.
     - Опять ты? - сказал он устало.
     Пузырь страшно обрадовался. Закричал на весь лес:
     - Жив, бездельник! Нашел я тебя все-таки!
     Его радость была удивительно искренней, и Оборвыш смирился, справился
с минутным отчаянием, даже улыбнулся непроизвольно:
     - Ты что, меня специально искал?
     - А ты как думал? Вчера полдня убил, и сегодня - тоже...
     Пузырь смотрел сияющими глазами. Оборвышу вдруг сделалось  стыдно  за
свою мелкую неприязнь в этому доброму - да-да, доброму человеку. Он  полез
вниз, сильные руки помогли ему спуститься, и когда он примял ногами траву,
в мире как всегда стало хорошо. Только сильно болела поясница.
     Пузырь бережно повернул бывшего друга к себе лицом. Почему-то радости
уже не было в его взгляде.
     - Что-то странное с тобой творится, Оборвыш. Похудел ты. И  вроде  бы
некуда тебе дальше худеть, так надо же - снова... Ты чего с собой сделал в
этих гнилых развалинах?
     - Я тут работал.
     - Рабо-отал... - передразнил Пузырь, скептически хмыкнул  и  похлопал
себя ладонью по макушке. - За небесами тебя поймут. Кстати,  ты  как  себя
чувствуешь?
     - Нормально.
     - Проскочил сияние, и ничего?! - воскликнул Пузырь, отодвигаясь.
     - Все нормально, - повторил Оборвыш. Если бы это было так, подумал он
мрачно. Если бы это было так.
     - Дуракам везет, - Пузырь покивал головой и глубокомысленно  заметил:
- Наверное, по-другому и не могло быть. Ты же весь будто  высушенный.  Как
стручок бобовика. Ребра сквозь рубаху торчат. Что там это паршивое сияние,
когда в тебе и так ничего не осталось?
     - Точно, - весело подтвердил Оборвыш. - Пусть мудрые обжоры боятся.
     Пузырь скривился:
     - Остришь? Дурень, молись лучше, чтобы все обошлось!
     - Где твой товар? - спросил Оборвыш. - Стражники отобрали?
     - Стр-ражники... - выцедил Пузырь  и  тяжко  ругнулся.  Успокоившись,
объяснил. - Я топтуна и повозки тут недалеко оставил. На всякий случай. Их
отсюда не видно, они с той стороны от хижины, - он  вдруг  спохватился.  -
Подожди, Оборвыш! Я сейчас их привезу, - и торопливо зашагал прочь. - А то
какой-нибудь  умник  случайно  наткнется,  -   он   договорил   на   ходу,
обернувшись, - нищий бродяга какой-нибудь...
     Пузырь скрылся из виду. Оборвыш, пользуясь его отсутствием, слазил  в
хижину, собрал бумагу и письменные  принадлежности,  вернулся  обратно,  и
когда Пузырь появился из-за деревьев, ведя топтуна  с  повозками,  Оборвыш
был готов продолжать путь. Он решил временно отложить работу.  Нужно  было
идти в город. Ему давно нужно было быть в городе.
     - Пойдем, - предложил он Пузырю.
     - Куда? - не понял тот.
     - К дороге.
     Пузырь почесал драгоценный живот и вздохнул:
     - Я думал, мы сначала пообедаем.
     - Давай, легко согласился Оборвыш. - Сытому путь  короче.  Но  ты  же
знаешь, у меня ничего съестного нет.
     - Угощу, - широко улыбнулся  Пузырь.  Он  взял  с  одной  из  повозок
припрятанный мешочек с едой, расстелил на траве подстилку, и бывшие друзья
уселись. Когда  еда  была  разложена,  а  нетерпеливые  пальцы  откупорили
кожанку с соком, он с удовольствием заговорил:
     - Представляешь, эти остолопы  помчались  тебя  ловить  по  дороге  к
городу! Они же заметили, в какую сторону мы двигались. Подумали, будто ты,
как умный вдоль дороги и побежал. После сияние, между прочим, смеху  было!
Младший воевода пытался спросить у кого-нибудь, куда ты подевался,  а  все
от него разбегались. Он там визжал от злости, как крылатик  резаный.  А  я
ведь знаю твои заскоки, Оборвыш. Слава тверди,  давно  их  выучил.  Я  был
уверен, что  ты  где-нибудь  неподалеку  на  пне  примостился  и  спишь  с
открытыми глазами. И тихонечко так, чтобы эти вояки не заметили,  пошел  в
лес... Не ошибся! Вон, сидишь ты передо мной, лепешку крошишь...
     Лепешка была свежей, вкусной. Оборвыш с аппетитом обедал  ею,  двигая
челюстями, только хруст тупой  болью  отдавался  где-то  за  ушами,  и  он
тревожно прислушивался к этому новому  ощущению.  Смягчить  боль  глотками
древесного сока не удавалось. Тогда, чтобы помочь себе отвлечься, он задал
давным-давно назревший вопрос:
     - Зачем ты меня искал? Время тратил,  силы  тратил.  Шел  бы  один  в
город.
     - Дурень, - ответил Пузырь сердито. - Зачем... Потому что жрать  тебе
нечего! - он оторвал зубами кусок мяса от тушки копченого грызуна. -  Ведь
ты пропадешь без меня, блаженный,  не  догадаешься  ведь  обменять  листик
бумаги на мешок лепешек. К тому же я  боялся,  что  ты  вообще  где-нибудь
обожженный валяешься, подыхаешь.
     - Спасибо, - нежно сказал Оборвыш.
     - Мяса хочешь? - спросил Пузырь, яростно жуя.
     - Нет, я не люблю мясо.
     - Зря.
     Некоторое время бывшие друзья беседовали  о  всяких  пустяках.  Потом
Пузырь ненароком поинтересовался:
     - У тебя бумага при себе осталась?
     - Да, конечно.
     - Я тут вот что подумал, - осторожно продолжил он. - Может нам дельце
вместе сотворить?
     - Какое дельце? - Оборвыш перестал есть.
     - Я все понял. Ты выдумываешь свои истории, и зачем-то записываешь их
на бумаге. Зачем, я не спрашиваю. Нужно тебе,  и  ладно.  Но  ты  говорил,
будто у тебя чистой много. Дай мне чистой бумаги, совсем немного,  сколько
не жалко, а я знаю, где  ее  можно  получше  обменять.  Это  только  чтобы
начать, дальше-то пойдет само собой! Ты не пожалеешь, у нас будет  большое
дело.
     - Не могу, - спокойно сказал Оборвыш.
     Пузырь безмерно огорчился.
     - Память об отце, да? - тоскливо предположил  он.  -  Или  твой  отец
перед смертью запретил менять бумагу?
     - Не совсем так.
     - Тогда почему?
     - Это не просто бумага.
     - А что?! - рявкнул Пузырь.
     Оборвыш  заколебался.  Помолчал,  задумавшись.   Объяснять   или   не
объяснять? Поймут или не поймут?
     - Это смысл, - произнес он неохотно.
     - Святая твердь... Какой такой "смысл"!
     Не стал Оборвыш объяснять. Не  могли  его  здесь  понять.  Повздыхал,
грустно посмотрел вокруг, пробормотал: "Извини, Пузырь" и тяжело  поднялся
с подстилки. А Пузырь некоторое время был  непристойно  громок.  Он  очень
подробно рассказал Оборвышу, что думает о нем, о его бумаге, о  его  отце,
он перепробовал  массу  словечек,  чтобы  подобрать  наиболее  точные,  он
выплюнул недоеденный обед  вместе  со  слюной.  Ужасно  обидно  ему  было.
Впрочем, разногласия недолго омрачали концовку обеда.  Пузырь  предпочитал
не помнить о неудачах,  тем  более  -  пища  была  так  хороша,  и  вскоре
превратился  он  в  прежнего  беззлобного  увальня.  Бывшие   друзья   еще
поговорили о чем-то незначительном, собирая  остатки  еды  и  разбросанные
вещи. Над головами мирно поскрипывала листва, ветерок заглядывал  в  лица,
где-то там, в самом центре этого суетного  мира,  деловито  шумела  вечная
дорога. Ничего не предвещало стремительного приближения новых испытаний.
     Первым почуял беду топтун. Он забеспокоился,  заскреб  землю  лапами,
жалобно повыл и вдруг начал бешено рваться  из  упряжи.  Передняя  повозка
перевернулась, мешки посыпались на траву.
     - Ты что! - завопил Пузырь и бросился к животному.  -  А  ну  стоять!
Стоять!
     Неожиданно стало темнеть. Оборвыш посмотрел наверх и обмер - прямо на
них  медленно  опускалась  жуткая  противоестественная  чернота.  Сплошной
стеной она окружала место их отдыха - надвигалась,  наваливалась.  И  было
почему-то необычайно тихо.
     - Спасайся!!! - страшно заорал он. Пузырь присел, панически озираясь.
Топтун совершенно обезумел - бился о землю мордой, роняя мутную пену.
     - К хижине! - Оборвыш продолжал кричать. - Быстро!
     Он схватил заплечник и побежал. Сзади тяжело  затопал  Пузырь.  Через
мгновение Оборвыш был возле хижины - нырнул под бревенчатый низ дома и, не
задумываясь, спрыгнул в продуктовую яму. Следом на  ним  свалился  Пузырь,
издав  вопль  ужаса.  Последнее,  что  заметил  Оборвыш,  был  вид  плавно
поднимающегося вверх топтуна - извивающегося, беспомощно лягающего  воздух
- а за ним и повозок, и мешков с высыпающимся товаром, кроме  того  адская
сила выгнула стволы деревьев. Подумав:  "Успели,  слава  Небу!",  он  упал
плашмя на дно ямы.
     Рядом распластался Пузырь. Ничего не соображающими глазами он смотрел
Оборвышу в лицо, натужно шевелил губами и беззвучно открывал рот. Из  носа
и ушей у него сочилась кровь. Некоторое время Оборвыш не мог понять, зачем
бывший друг делает такие странные движения, пока не догадался, что тот его
о чем-то спрашивает. А  присмотревшись,  сообразил  -  Пузырь  беспрерывно
твердит один вопрос: "Что это?". Тогда Оборвыш ответил - "Вертень",  -  но
не услышал своего голоса, снова выкрикнул - "Вертень!!!", - однако  стояла
глухая одуряющая тишина, и он подумал, что должно быть тишина заткнула  им
уши, вот почему ничего и не слышно, а потом стало  совсем-совсем  темно  и
мучительно, просто невыносимо тихо.


     Их спасло то, что вертень задел хижину самым краешком. Собственно, от
хижины ничего не осталось, и вообще - на добрых двести шагов в направлении
дороги лес превратился в сплошной завал. Повергнув в ужас мечущийся  внизу
мир,   улетел   вертень   в   занебесье,   -   безжалостный,   всемогущий,
нечеловеческий...
     Оборвыш пришел в себя. Шевельнулся, застонав, и  Пузырь  сообщил  ему
слабым голосом:
     - Я думал, ты помер.
     -  Рано  радовался,  -  откликнулся  Оборвыш.  Приподнял   голову   и
огляделся. В яме было сыро, сумрачно, холодно. В полутьме призрачно чернел
силуэт бывшего друга. Тот сидел, опершись спиной  о  стену,  поджав  ноги,
положив  подбородок  на  колени,  пусто  смотрел  перед  собой  и  странно
подрагивал. Все правильно: наверх смотреть было  жутковато.  Беспорядочное
нагромождение стволов  деревьев  надежно  укрыло  их  убежище,  чудовищной
крышей повисло над головами, и сквозь эту  толщу,  сквозь  это  месиво  из
веток, земли и листьев  просачивались  жалкие  лучики  света.  У  Оборвыша
нехорошо сжалось внутри. Кряхтя, он подполз к Пузырю и устроился рядом.
     - Завалило, - вяло  сказал  Пузырь.  Помолчал,  потом  с  неожиданной
обидой крикнул. - Вот тебе и спасся! Спрятался в собственной могиле!
     - Выберемся, - энергично пообещал Оборвыш.
     - А-а... - Пузырь обреченно махнул рукой. Больше ничего не сказал.
     Оборвыш привстал и начал методично  исследовать  эту  западню,  подло
схватившую их - доверившихся ей путников.  Он  быстро  нашел  среди  хаоса
нависших бревен щель пошире, просунул в нее голову, плечи и  долго  что-то
там разглядывал, стоя в крайне неудобной позе.
     - Слушай, тут можно пролезть! Если пузо подобрать...
     - Я уже пробовал, пока ты валялся, -  безразлично  отозвался  Пузырь.
Оборвыш осторожно сполз обратно.
     - Ну и как?
     Пузырь дернулся, прошипел:
     - Что как? Непонятно разве - как? Мыс-слитель!
     Ему было страшно. Страх мерцал в  его  распахнутых  глазах,  сотрясал
тело, ясно слышался в каждом вздохе его, в каждом стоне.
     - Я тоже попробую, - твердо сказал Оборвыш. Он в нетерпении  вскочил.
Вновь просунул голову в щель и глухо добавил. - Может быть и вылезу. Когда
вертень нас с тобой здесь хоронил, он не знал, что в мире  отыщется  такой
тощий как я. А там что-нибудь придумаем.
     Поудобнее уцепился за бревна, подпрыгнул,  забавно  пыжась,  принялся
подтягиваться на слабеньких руках, неумело проталкиваться вверх, а  Пузырь
следил задумчиво за его усилиями, и  когда  от  Оборвыша  остались  только
ожесточенно дергающиеся ноги, бывший друг внезапно схватил его за башмак:
     - Ну-ка подожди.
     Оборвыш прекратил возню, тут же свалившись вниз.
     - Что случилось?
     - Оставь заплечник.
     - Зачем? Он же мне не мешает.
     - Я говорю - сними.
     - Да ну тебя! - рассердился Оборвыш. -  Теряем  время...  -  и  опять
сунулся в щель между бревен.
     - Стой! - вдруг заревел Пузырь.
     - Что с  тобой?  -  спросил  Оборвыш,  стараясь  быть  спокойным.  Он
ничегошеньки не понимал.
     - Оставь свой грязный мешок здесь!
     - Объясни мне, наконец, что ты хочешь?!
     - Спаситель нашелся, - выцедил Пузырь. - Знаю я, как ты мне поможешь.
Вылезешь, сядешь где-нибудь и продумаешь до вечера. Мыслитель! Если у тебя
будет заплечник, ты забудешь, что кто-то там в вонючей яме подыхает. Разве
нет?
     Такая злоба звенела в его голосе, такое отчаяние, такая уверенность в
чужом предательстве, что  Оборвыш  не  стал  спорить.  Он  сказал:  "Дурак
ожиревший!", бросил в Пузыря заплечник и полез наверх.
     Оборвыш оказался прав. Его  изумительная  худоба  позволила  обмануть
торжествующие обстоятельства. Судорожно извиваясь, изрыгая самые черные из
когда-либо  слышанных  ругательств,  он   продрался   сквозь   ненавистную
преграду, заставил тело протиснуться  в  невообразимо  узкие  лазейки,  он
изорвал в клочья рубаху, исцарапал кожу, жестоко  раскровянил  ладони,  но
все-таки выбрался к свету! В нем бушевала неизведанная доселе ярость -  на
Пузыря, на бревна, на мир, на себя. Она  толкала  вверх,  отключив  разум,
оставив лишь одно желание - свободы! -  и  именно  это  страстное  чувство
помогло одолеть колдовские чары. Одуревший от усталости, потный,  грязный,
вырвался  Оборвыш  из  плена,  сел,  обмякнув,  на  выдранный  с   корнями
лиственник, потом лег, обнял ствол руками и лежал так вечность.
     - Я вылез, - наконец проговорил он хрипло.
     Снизу прозвучал отчетливый вопрос:
     - Ну и как там?
     - Тут что-то дикое, - честно сказал Оборвыш. Он  с  трепетом  смотрел
вокруг. От увиденного холодело в груди, и он запоздало благодарил Небо  за
то, что остался жив. Разрушения были неописуемы. Он добавил:
     - Пузырь, мы чудом спаслись. Нам просто повезло.
     - Это ты спасся! - немедленно проорал Пузырь. - Я-то пока еще  в  яме
гнию!
     - Не волнуйся, я тебя не брошу, - попытался Оборвыш успокоить бывшего
друга. - Может снова попробуешь вылезть? Вслед за мной.
     - Уже пробую,  -  тоскливо  отозвался  Пузырь.  -  Безнадежно.  Плечи
проходят, а дальше никак...
     Надо поджечь завал, - подумал Оборвыш.
     Нет, нельзя! Пузырь задохнется в дыму еще до того, как сам сгорит.
     Прокопать под завалом канаву, чтобы Пузырь через нее выполз наружу?
     Бред! Для этого года не хватит.
     И растащить проклятые бревна невозможно - слишком много  их,  слишком
тяжелы они!
     Что же делать?
     - Ты чего молчишь? - испуганно спросили снизу. - Эй, ты здесь?
     - Нужен топор, - сказал Оборвыш. - Прорубить к тебе лаз.
     Пузырь воспрял духом.
     - Поищи где-нибудь поблизости, - посоветовал он возбужденно. - У меня
на повозке было три топора.
     - Сейчас, - сказал Оборвыш. - Трудновато будет найти,  но  попытаюсь.
Тут такое творится!
     - А если не найдешь?
     - Схожу к дороге, у людей попрошу.
     - Дадут тебе, как же! - горько заметил Пузырь. - Людей не знаешь, что
ли? - и  принялся  с  безумным  остервенением  рассуждать  о  жадности,  о
подлости, о  низости  этих  заполненных  гнилью  кожанок,  именующих  себя
людьми, и еще о чем-то черном, недобром, но Оборвыш  быстро  перестал  его
слушать, потому что нужно было спешить. Обдумывая план поисков,  он  начал
осторожно спускаться с  ненавистно  груды  деревьев.  А  когда  почти  уже
добрался до  нормального  уцелевшего  леса,  Пузырь  сзади  вдруг  страшно
завопил. И Оборвыш торопливо вскарабкался обратно.
     - Что случилось? - спросил он взволнованно.
     - Присоска! Я раздавил присоску!
     Оборвыш содрогнулся.
     - Ерунда! - сказал он, мгновение помедлив. -  Это  случайность.  Она,
наверное, из-за вертня перепутала день с ночью.
     - У тебя там уже темнеет, да? - с  беспредельным  ужасом  предположил
Пузырь.
     Оборвыш посмотрел на небесную твердь. Пока еще  было  светло,  однако
жить Пузырю оставалось не так уж  много  времени.  Кровожадные  властелины
ночи в нетерпении  ждут  своего  часа.  Свирепые,  вечно  голодные,  скоро
выползут они тысячами из нор,  набросятся  на  пойманную  в  яме,  забавно
трепыхающуюся добычу,  и  останется  от  Пузыря  лишь  белесая  сморщенная
оболочка.
     - Не бойся, время еще есть! - бодро воскликнул Оборвыш.
     - Отходился я, севшим голосом сообщил Пузырь. -  Отменялся.  И  зачем
только в лес пошел? Заплечник  твой  мне  покоя  не  давал.  Так  вот  он,
заплечник, в руках у меня...
     - Все, хватит  болтать!  -  резко  прервал  Оборвыш  это  болезненное
бормотание. - Пойду людей позову на помощь.
     Пузырь жалко всхлипнул.
     - Какой дурак сунется на ночь в лес?  -  голос  у  него  стал  совсем
мертвым. - К тому же задаром?
     - Я им уплачу, - зло сказал Оборвыш. - Ты понял?
     И Пузырь замолчал.



                                  ПЯТАЯ

     Когда изнуренные ноги  уже  не  слушались,  когда  бешено  работающее
сердце готово  было  пробить  ребра,  когда  разодранная  одежда  насквозь
пропиталась потом, он выскочил из леса.
     Деловито брели путники. Противно скрежетали повозки, мерно вышагивали
неутомимые топтуны. Дорога жила своей  собственной  жизнью,  в  заботах  и
хлопотах  -  бессмысленно  шумела,  разговаривала,  плевалась   лепешечной
шелухой, фыркала, пачкала пеной вековые камни. К  кому  здесь  обращаться?
Кого просить? К кому взывать? Он принялся лихорадочно  озираться.  Во  рту
была какая-то глупая каша из отчаянных умоляющих фраз - мешала кричать. Он
прислонился к лиственнику, стараясь успокоиться.
     - Смотрите, вот он! - раздался восторженный возглас. - Я его нашел! Я
его первый увидел!
     Оборвыш вскинул голову. Несколько человек бодро  шагали  вдоль  леса,
уверенно, целеустремленно - прямо к нему! Знакомый до боли голос крикнул:
     - Эй, не вздумай снова убегать! Плохо будет!
     Тягостный о