нимается отплясывать.
     По толпе прокатывается тихий вздох.
     А Мартин поет. Насмотрелся он на эти восторги, на фокусы
Дин.
     Руки Мартина можно разглядывать, как старую
географическую карту, испещренную небрежными пометками
кладоискателей: шрамы, ожоги, татуировки. Вот косой белый шрам
через левую кисть. Отойди на шаг - вот коротко стриженые
темные волосы, пропахшие табаком, чересчур блестящие глаза,
узкие, кривящиеся губы, круглое загорелое лицо.
     Еще шаг назад, еще шаг - и вот уже видна вся площадь,
полная людей, и мутное фиолетовое небо над ними, и тонкая белая
шерстяная ткань, вздымающая пыль, и легкий алый шелк,
прикрывающий от пыли, - насколько хватает глаз только белое и
красное и лишь иногда черное. Гудят возбужденные голоса, но слов
не разобрать. Площадь подобна шкатулке с безделушками, когда ее
встряхивают.
     На шее у Мартина цепочка, под которой поблескивает пот.
Строго и звонко взлетает над толпой щедрый голос Мартина.
     Что-то есть в этих его песнях, иначе почему его так слушают?
Хрустит стекло, хохочет девчонка, в танце разлетаются руки,
извивается между острых лопаток длинная косичка с тяжелыми
медными монетами, вплетенными на самом конце волос.
     Жара в городе изматывающая, невыносимая. С моря сюда
залетает влажный ветер.
     Все! Целая и невредимая, малышка спрыгивает с кучи битого
стекла в пыль и начинает собирать деньги. Мартин поет, удерживая
возле себя людей, чтобы они не вздумали разбежаться, не
заплатив. О последнем солдате, который обернулся орлом, поет
Мартин, а сам думает, хватит ли денег на то, чтобы заплатить за
кусок жареной баранины или придется опять хлебать рисовый
отвар.
     Деньги у него были, но растрачивать сбережения попусту
Мартин не хотел. Он собирался купить лошадь. За три месяца он
накопил уже достаточно для того, чтобы оплатить две трети
благородного животного. Ему вовсе не улыбается покинуть Аш-
Шахба пешком или, того хуже, на кляче. Нет, Мартин будет
питаться рисовым отваром, но уедет из этого проклятого богами
города на хорошем жеребце.
     А девчонке все равно. Кожа да кости. Ей лишь бы с голода не
умереть.
     Иногда она его пугала. Странная она. Вот как сейчас, когда
она смотрит на него своим неподвижным взглядом. Глаза - ни
зрачка, ни белка, две черные щели, губы бледные, как розовая
бумага, пролежавшая все лето на окне, волосы сверкают, как
уголь. Не лицо, а стена вражеской крепости. Кто там, по ту
сторону? Чему она радуется, чего ждет, о чем думает? Отдала ему
всю выручку - это как всегда. Только и взяла еще в самом начале
их совместных выступлений семь медных монет, чтобы вплести в
косу.
     Монеты здесь, на Восточном Берегу, не круглые, а какие-то
угловатые и с дыркой посередине. Мартин не уставал удивляться
тому, что на эти ненормальные деньги можно что-то купить.
     Сунув выручку в кошель, Мартин двинулся знакомым путем в
знакомое заведение, где он столовался и ночевал на блохастом
ковре. Дин с тяжелым узлом, в котором звякало битое стекло, шла
за ним следом. Мартин оглянулся. Девочка несла свой ковер легко,
она лишь немного изогнулась, чтобы было удобнее. Раскаленная
пыль прожигает подошвы сандалий, а она идет себе босая и
тихонько улыбается.
     Конечно, это не мое дело, подумал Мартин уже в который раз,
но нельзя просто взять и научиться танцевать на битом стекле. Не
бывает такого ни с того ни с сего. На Восточном Берегу
существуют целые школы при храмах, где обучают каким-то
непонятным тайным наукам. И если кто-то превращает тайное
знание, доступное лишь посвященным, в площадной фокус, то дело
нечисто.
     Мартин тяжело вздохнул. Давно уже пора бросать этот город и
уходить за горы, за реку Белая, куда-нибудь в Хаддах. Там,
конечно, тоже ничего нового не ждет. Но надоело до смерти
каждый день видеть эти серые стены, заляпанные грязью и все же
ослепительные. Надоело изнемогать от жары, петь, вдыхая запах
пыли и сушеного навоза. И еще эта Дин. Не то младенец, не то
ведьма.
     Мужчина и девочка обогнули медные ряды и теперь шли мимо
навеса, под которым торговали рабами. Торговля шла вяло. Люди
под навесом дурели от скуки и старались заснуть. Мартин
отвернулся, чтобы не видеть этих голых изможденных тел. А
девчонка, напротив, с интересом разглядывала тупые рожи рабов.
Словно выискивала среди них своих родственников. Взгляд у нее
пронзительный, как будто она глядит прямо в тайные мысли другого
человека и быстро перебирает их: есть ли там что-нибудь нужное
для нее, Дин?
     Один из тех, кто лениво глазел на прохожих, неожиданно
придвинулся к краю навеса и толкнул ногой под колено уличную
плясунью. Девочка потеряла равновесие и упала. С грохотом и
звоном узел с битым стеклом выпал из рук Дин. Стекло
рассыпалось.
     Дин вскочила на ноги. Впервые в жизни Мартин увидел, что она
умеет сердиться. Бледное лицо Дин слегка покраснело, глаза не
были больше ни бездонными, ни загадочными: в них засветилась
обыкновенная человеческая злость, и Мартина это порадовало.
     Раб, толкнувший Дин, покатывался со смеху. Хоть какое-то
разнообразие. Переступая через тела спящих, к нему уже шел
торговец. Похоже, раба это мало беспокоило.
     Присев на корточки, Дин начала быстро собирать осколки.
Мартин с досадой смотрел на ее мелькающие над пылью руки.
     Внезапно раб сказал:
     - Я помогу вам, госпожа.
     Он выбрался из-под навеса и тоже принялся собирать стекла.
     Мартин взрогнул, услышав его южный выговор. Ошибиться было
невозможно. Уже несколько лет Мартин не встречал своих
земляков. И вот - первый алан за четыре года. Грязная личность с
веревкой на шее, неопределенного возраста, битая-перебитая,
клейма негде ставить.
     Мартин снова недовольно покосился на свою напарницу, однако
возражать ей не решился. Она-то свободна, как ветер. Если
Мартин вздумает ее поучать, то Дин просто уйдет и не вернется. И
тогда - прощайте, надежды! Поэтому молчи, Мартин, смирись и
жди, пока она соберет свои стекла.
     Наконец она выпрямилась, перекинула косу со спины. Семь
медяков, звякнув, упали на плоскую грудь. Кажется, благодарит
раба за помощь. А он стоит, облизывая порез на пальце. Сутулый,
худой. Даже рядом с девчонкой заметен его маленький рост.
Раскосые глаза Дин медленно скользят по жалкой фигуре, и вдруг
выражение лица девчонки меняется, словно она что-то такое в нем
заметила необыкновенное.
     И торговец замер, а ведь шел сюда с определенной целью -
спустить с наглеца шкуру. Замер, потому что почуял покупателя.
Носом чует, а глазам не верит. Ведь это уличная плясунья, которая
ходит босая по битым стеклам. С какой стати ей выкладывать
денежки? Ей и на еду, поди, не хватает.
     Мартин ухмыльнулся. Напрасны твои надежды, толстяк,
мысленно обратился он к торговцу, я ни гроша девчонке не дам,
что бы она мне там ни говорила. Не дам и все тут. Мало ли что ей
взбредет в голову.
     Дин повелительно протянула руку к рабу.
     - Иди сюда, - сказала она, и он послушно шагнул вперед.
Она еще раз пристально посмотрела на него, потом перевела
взгляд на торговца.
     - Кто он? - спросила Дин.
     - Алан, дочка, - ответил торговец. Мартина поразил
дружеский тон, которым разговаривал с нищей девчонкой этот
бессердечный человек. А ведь знает, что она спрашивает из
простого любопытства. - Аланы все строптивы, - добавил
торговец, - но этот - сущее наказание. Другой бы на его месте
давно подох, а этот только злее становится.
     - Откуда он?
     - Вроде, пленный, из наемников, - пояснил торговец. - Мне
его продали в Кайаб-Сэба, на мельнице.
     Девочка немного помолчала, потом положила свой ковер на
землю и жестом подозвала Мартина. Мартин послушно подошел,
всей душой желая только одного: чтобы вся эта глупость поскорей
закончилась.
     - Сколько ты хочешь за него? - спросила Дин торговца.
     - Двенадцать серебряных.
     - Девять, - предложила она деловито. Это было значительно
больше того, что стоил заморыш алан.
     Торговец согласно кивнул.
     Великие боги Серых Стен, когда она прекратит свои дурацкие
распросы? Я не дам тебе денег, не дам. Можешь и не просить.
     Дин и не просила. Она просто протянула Мартину раскрытую
ладонь, и он покорно, как телок, отсчитал в нее девять серебряных
монет.
     Торговец тычком выставил алана из-под навеса. Девочка снова
взяла свой узел. Изнывая от злости, Мартин двинулся навстречу
скудному обеду. Никакой баранины, теперь уже навсегда. Один
только рисовый отвар. Пока Мартин не купит себе лошадь. А
теперь еще раба извольте кормить. Зачем мне раб? И зачем он
этой дурехе? Пусть сама его кормит. На те медяки, которые звенят
у нее в косе.
     Мартин сунул руку в карман и вытащил несколько вялых
листьев ката. Вообще-то жевать кат здесь разрешают только после
вечерней зори, но он, Мартин, не собирается никого спрашивать,
что и когда ему делать.
     е е е
     Надежды на то, что невольник проявит знаменитую
строптивость и сбежит нынче же ночью, не оправдались.
Проснувшись в грязной ночлежке, Мартин чуть не застонал от
разочарования: алан спал на том самом месте, где ему было
велено. Ну да, подумал Мартин, если он сбежит, то кто станет его
кормить? Он мрачно посмотрел на тощее тело, распростертое на
облысевшем ковре. Уморить такого не удастся.
     Мартин пнул его ногой, чтобы разбудить, и показал головой на
дверь. На пороге раб замешкался, и Мартин в сердцах толкнул его
в спину, а потом брезгливо обтер пальцы об одежду. Пригнувшись,
Мартин вышел из ночлежки и сразу увидел свою напарницу. Она
сидела, скрестив ноги, прямо в пыли и грызла лепешку, держа ее
обеими руками. Лепешка тянулась, как резиновая.
     Обычно Дин уходила ночевать в лавку к старой Афзе, которая
торговала редкостями, лекарствами, амулетами и благовониями.
Мартин-Перес был уверен в том, что Афза не получала от
маленькой плясуньи ни гроша. У девчонки просто не водилось
денег. Скорее всего, старуха просто боялась ее.
     Девочка кивнула Мартину в знак приветствия. Мартин подсел к
ней и, сняв с пояса флягу, подал ей. Она глотнула и вернула
Мартину флягу. Мартин приложил горлышко к носу. Вода была, по
правде говоря, не очень свежая.
     Дубина раб стоял перед ними, слегка склонив голову. Мартин
догадывался, что он голоден, и мысленно злорадствовал.
     Девчонка разорвала свою лепешку и большую часть протянула
рабу. Тот помедлил, но взял.
     - Садись, - сказала Дин спокойно.
     Мартин инстинктивно отодвинулся. Раб сел и начал есть, давясь
и вздрагивая.
     - Как тебя зовут? - спросила его Дин.
     Лично меня это интересует в последнюю очередь, подумал
Мартин, однако ему волей-неволей пришлось принять к сведению,
что свои девять кровных серебряных монет он выложил за человека
по имени Исангард и что этому Исангарду, видите ли, двадцать три
года.
     Девочка, выслушав все это, важно кивнула.
     - Можешь называть меня Дин.
     Дин. Имена здесь у людей - одно другого хлеще. Вернее
всего, что Дин - не имя, а прозвище. В Аш-Шахба любят давать
прозвища на древнем диалекте. Вероятно, "Дин" не означает
ничего нового - что-нибудь вроде "Речного Лотоса" или
"Колокольчика Моей Души".
     А этот побитый пес влюбленно уставился на нее:
     - Да, госпожа Дин.
     Тонкий палец ткнул в небо:
     - Не "госпожа Дин", а просто Дин.
     Мартин решил вмешаться в их задушевную беседу.
     - Как настроение, малышка? - развязно спросил он.
- Покорим колбасные ряды?
     Девочка покачала головой.
     - Я пришла сказать тебе, что сегодня я танцевать не буду.
     - Это почему еще?
     - Сегодня не хочу.
     Мартин покусал губы. Вот так. Не хочет. Так просто. Ни
запугать, ни заставить ее он не мог. Просить же это косоглазое
существо бесполезно.
     Ладно. Мартин поднялся на ноги. Девочка вынула персик и
равнодушно принялась его грызть.
     - Вчера ты потратила девять монет, - сказал Мартин с
нажимом.
     - Ну и что? - спросила Дин, лениво подняв к нему глаза. -
Я заработала тебе больше, чем потратила.
     Мартин резким движением схватил раба за шиворот и сильно
встряхнул.
     - Если ты не собираешься сегодня выступать, - отчетливо
произнес Мартин, - то на битом стекле будет танцевать эта
обезьяна.
     Дин сказала с набитым ртом:
     - Отпусти его, Мартин.
     Мартин разжал пальцы.
     - Меня тошнит от него, - сказал он искренне.
     Дин забросила косточку от персика на крышу ночлежки.
     - Вот и хорошо, - заявила она, обтирая рот. - Я забираю
его. Он мне нужен. Иди, Мартин. Я буду у Афзы. До вечера.
     - Твоя Афза - старая ведьма, - проворчал Мартин,
сдаваясь. - До вечера, кроха.
     Дин проводила его недобрым взглядом.
     Заложив руки за пояс, Исангард следил за ней
встревоженными темными глазами. Девочка легко поднялась и с
важностью кивнула своему рабу:
     - Иди за мной.
     И зашагала по направлению к лавке Афзы.

     Мартин ел сливы и плевался косточками в пыль. Он чувствовал,
что не может больше оставаться в этом дурацком городе. Дин
решила его бросить - тьфу! - но это ее личное дело - тьфу! -
а он, Мартин, перейдет через Белые Горы и попытает счастья в
Хаддахе - тьфу!
     - Угости сливкой, - сказал над его ухом тонкий голос.
     Мартин, не глядя, сунул через плечо несколько слив. Голос
принадлежал знакомому жулику, старинному приятелю Мартина.
Они вместе ходили за листьями ката.
     Жулик присел рядом с Мартином.
     - Сегодня не поешь?
     - Неохота, - буркнул Мартин.
     - А где твоя малышка?
     - Для начала, малышка не моя. Я не совращаю малолеток.
     - Что, сбежала? - проницательно просил жулик.
     - Да ну ее! - в сердцах ответил Мартин. Хоть кому-то он мог
излить свою душу. Правда, в сочувствии жулика черной ночной
змеей таилось злорадство, но других слушателей у Мартина все
равно не было. - Она потратила вчера кучу денег на гору хлама.
И как я ей отдал их - сам не понимаю... А сегодня с утра заявила
мне, что не желает танцевать. Вот ведь вобла сушеная.
     - Ну и плюнь ты на нее, - посоветовал жулик дружески. -
Ты мужчина, а она всего лишь девчонка.
     - Мне деньги нужны, - сказал Мартин.
     - Дай еще сливу, - попросил жулик. - Не жмись, дай.
     Мартин сунул в его мягкую ладонь еще две сливы. Жулик
покрутил их в пальцах и заметил с горечью:
     - Порченую дал. Жмот ты все-таки, Мартин... А говоришь, что
профессиональный революционер.
     - Жри, жри, не разбирайся, - посоветовал Мартин. - И не
трогай мои светлые идеалы своими грязными лапами.
     Жулик со скорбным видом последовал совету.
     Солнце припекало все сильнее. Сотворив извинительное
заклинание, жулик выбросил косточки в пыль.
     - Что тытам бормочешь? - спросил Мартин подозрительно.
     - Прошу прощения у духа на тот случай, если потревожил
его.
     - Вы тут все ненормальные. - Мартин встал.
     Жулик тоже лениво поднялся, обтирая пальцы о штаны.
     - Ты чего заводишься? - спросил он. - Чего тебе не
хватает?
     - ДЕНЕГ! - был ответ.
     Жулик отпихнул Мартина локтем.
     - Ты сам ненормальный. Денег, говоришь, тебе надо? И
много?
     - Много.
     - Мне тоже надо, - успокаивающе сказал жулик. - Только
мне надо мало. - Он поковырял в ухе так энергично, что Мартину
стало не по себе. - Знаешь что, - заявил он наконец, - я тебе
кое-что расскажу. За деньги. Ты мне две монеты, я тебе - клад.
     - Ты сожрал моих слив на три клада.
     Жулик обиделся.
     - Жадина аланская, - произнес он с достоинством.
     - Трепло шахбинское, - отозвался Мартин.
     Они немного помолчали, не желая ни ссориться, ни
расставаться. Наконец жулик заметил:
     - Между прочим, дело замечательное. Красивое и простое.
Одна серебряная монета, подумай, Мартин, - и ты богат до конца
своих дней.
     Мартин протянул ему монету. Не веря глазам, жулик взял,
подержал ее на ладони, потом сжал в кулаке и хмыкнул.
     - Тебя, видно, совсем прижало, тенор. Ну ладно, слушай.
Кое-кто считает, что это пустые разговоры, но я так не думаю.
Известно ли тебе, кому принадлежат город Аш-Шахба и пустыня до
западного склона Белых Гор?
     - Царю Ирдуку или как там его...
     - При чем тут царь... - Жулик поморщился. - Царь - он
пришел и ушел. Нет, я спрашиваю тебя о богах, которые здесь
всесильны.
     - Еще богов ваших дурацких запоминать! Ты от меня слишком
многого хочешь.
     - Я от тебя ничего не хочу. Плевал я на тебя, - искренне
ответил жулик. - Но не зная наших богов, ты ничего не поймешь в
нашей жизни. И клада без них тебе не видать.
     - Обучи меня тогда уж заодно и заклинаниям, - посоветовал
Мартин ядовито. - Два притопа, три прихлопа...
     Жулик закатил глаза.
     - Я больше ни слова тебе не скажу.
     - Ну и не говори!
     Хихикнув, жулик показал Мартину серебряную монету.
     - И это тебе не отдам.
     - Отдай! - разъярился Мартин.
     - Мартин, имей в виду: за алана здесь никто не вступится, -
предупредил жулик. - Советую, как друг: смирись и выслушай
мой рассказ до конца.
     - Ты нажевался ката. Я тебя властям сдам, - сказал Мартин.
     - Ты сам наркоман. Вот осел, клянусь ладонью Алат!
     Поразмыслив, Мартин сдался.
     - Ладно, бреши дальше.
     - Наш город Аш-Шахба, серые стены, - мгновенно изменив
тон, произнес жулик, - принадлежит великой богине алат и трем
ее сестрам, из которых младшую, самую капризную и жестокую,
зовут Зират. Здесь, в городе, им посвящен большой храм, который
ты, несомненно, видел.
     - Ты что, решил приобщить меня к религии? - спросил
Мартин. - Учти, этот номер не пройдет. Я воинствующий атеист.
     - Что ж, это большое несчастье, но от него, как и от
слабоумия, не умирают. - Жулик замолчал, шевеля губами и что-
то соображая про себя.
     Мартин толкнул его в бок.
     - Заснул? Рассказывай!
     - А? Нет, не заснул. Богине Зират был посвящен один редкий
камень изумительной красоты. Он был размером с женскую ладонь,
прозрачный, желтого цвета.
     - Граненый? - деловито поинтересовался Мартин.
     - Нет. Это был природный кристалл. По форме напоминал
обелиск.
     - Почему ты говоришь "был"?
     - Потому что... - Жулик замолчал, хитро улыбаясь в
реденькие усики, и многозначительно посмотрел своему приятелю в
глаза. - Потому что его ук-ра-ли... Жрец-отступник впал в ересь,
прихватил священный камень Зират и двинулся к Белым Горам. За
Белыми Горами, в Хаддахе, Зират не имеет уже над ним никакой
власти. Там начинаются владения Инанны... За преступником
послали погоню. От мести Зират никто не может скрыться. Если,
конечно, Зират знает, кого и где искать. Этот негодяй не успел
выбраться из ее владений, и его поймали. Думаю, его растерзали
на месте. Но камень в храм так и не вернулся.
     - Почему? - жадно спросил Мартин.
     Жулик рассказывал профессионально, с паузами в нужных
местах, так что слушатель проникался убеждением: не зря он
отдал свою серебряную монету, ох, не зря!
     - Потому что, - важно произнес жулик, - тогда шла война с
Даян-аххе-булитом. Жрецы пропали бесследно, а вместе с ними
сгинул и камень. Думаю, на них напали вражеские солдаты. А еще
вероятнее - банда дезертиров. Камень спрятан в Белых Горах,
где-то в истоках реки Белая.
     Мартин тихонько свистнул.
     - И это все? Горы, друг, большие... Где его там искать?
     - Подумай, Мартин, подумай сам. Люди, ограбившие жрецов,
исчезли. Если бы кто-нибудь из них уцелел и при этом имел при
себе камень, то за два года драгоценность заявила бы о себе. Нет,
бандиты спрятали камень и не сумели за ним вернуться. И у меня
есть серьезное предположение, что спрятали они его на
заброшенном руднике.
     - С чего ты взял?
     - При помощи ума. - Жулик постучал себя по бритой
макушке. - Через рудник лежит дорога на Хаддах. Вероятнее
всего, на этой дороге и произошла встреча грабителей со жрецами.
Люди, которые на них напали, - не местные. На что угодно спорю.
Местные побоялись бы гнева Зират. Это были безбожники и
еретики, вроде тебя, только не обижайся.
     - Для