- Вот именно, вот именно, дорогая моя. Это ведь я был.
     Сумасшедших в городе находилось уже немало, потому Мирра
ничуть не удивилась.
     - Вот и поздравляю с хорошей работой, - сухо проговорила
она. - А сейчас позвольте мне заняться, наконец, делом, пока ОНИ
опять не начали свои дурацкие бомбежки.
     Незнакомец глядел на нее с плотоядным восхищением.
     - Вашим полководцам было бы лучше сдать этот город, - сказал
он. - Это было бы умнее. Я повидал на своем веку немало осад и
знаю, чем они обычно заканчиваются. О, я помню Масаду...
     Это было уж слишком. Дедушка Мирры тоже ПОМНИЛ Масаду.
Не найдется еврея, который бы не помнил.
     Но незнакомец евреем не был. Он был похож...
     Да! Он был похож на немца! На настоящего, "чистокровного
арийца", каким его рисуют на карикатурах. Не хватало только
уродской пилотки, надвинутой на уши.
     Мирра покачала головой. Когда началась война с этим
Гитлером, она немало выслушала упреков в свой адрес. Разве
настоящий патриот может быть в такое время германистом? Едва
сдерживая слезы, Мирра отвечала, что отдала Родине своего
брата. И что есть немцы и есть фашисты и между ними - огромная
разница. Это касается и идеологической войны, не только той, что
на фронте. Мы же не с немецким языком воюем, а с
человеконенавистнической идеологией фашизма!
     Вот и этот сейчас начнет приставать. "Как вы можете в такие
трагические дни..."
     Но он опять заговорил неизбежном падении Ленинграда.
     - Лучшее, что есть в этом городе, умирает. Поверьте, спасти
его можно только одним способом: открыв ворота... Когда Аларих
осадил Рим, Вечный Город погиб бы в кольце голода, если бы одна
благочестивая женщина не впустила врага... Она хотела спасти
горожан. И они спаслись, укрывшись от варварского меча в
храмах.
     - Гинзерих, - машинально поправила Мирра.
     - Что?
     - Гинзерих, - повторила она. - Алариха никто не впускал, он
сам ворвался.
     - А, так вы тоже там были? - живо спросил незнакомец.
     - В какой-то мере.
     Незнакомец испытующе сверлил ее своими синими глазками.
     - Я хочу сказать, - поправилась она, - что я про это читала. Но
я вовсе не считаю поступок той женщины правильным. Это был
предательский поступок, если хотите.
     Незнакомец пожал плечами.
     - Ваши комиты и префекты обжираются у себя во дворце, пока
вы пухнете от голода. Будет еще хуже. Зима предвидится очень
суровая, а склады, как известно, разбомбили. Кстати, я знаю, что и
тут без предательства не обошлось. Вас предали, Мирра. Ваши
начальники предают вас каждый день, каждую минуту.
     Мирра широко распахнула глаза. Быстро оглянулась по
сторонам: не слышит ли кто. Потом к незнакомцу повернулась, так
и пронзила его огненным взором огромных своих черных очей.
     - Предатель! - выкликнула она и влепила ему звонкую
пощечину. - Как вы смеете!
     Незнакомец захихикал и потер щеку.
     - Вы чудо, Мирра.
     - Откуда вы знаете, как меня зовут?
     - А? - Он пожал плечами. - Понятия не имею. А что, вас не
Мирра зовут?
     Она не ответила. Тяжело дыша, смотрела на него. Он почему-
то не боялся. Может быть, это провокатор?
     - Я дьявол, - сказал он в ответ на ее мысли. Теперь он был
серьезен и даже печален.
     И хотя Мирра не верила в дьявола, она мгновенно поняла, что
человек в козлином тулупе говорит чистую правду.
     Будучи медиевистом, Мирра хорошо знала верные средства от
нечистой силы. Подняла свою толстую книгу, изданную в
Гейдельбергском университете при Веймарской республике, и
надвинула ее на дьявола. И поскольку ни одной молитвы по-русски
никогда не знала, то заговорила на том, который исследовала, и
выпалила "Отче наш" единым духом.
     Дьявол обиженно морщился и ежился, елозя по вытертому
черному коленкору библиотечного кресла. Видно было, что ему и
неприятно, и больно, и уходить не хочется.
     - Зачем вы так... - начал он. И перевел дыхание, утирая пот,
когда она замолчала. - Уф... Давно я не слышал готской речи. Вы
меня даже порадовали, только для чего такой текст выбрали?
     - А других не сохранилось, - просто ответила Мирра.
     - Как это?
     - Да вот так.
     Дьявол улыбнулся, показывая широко расставленные
желтоватые зубы.
     - Расскажите мне об этом, - попросил он. - Может, я вам
помогу.
     - Сомневаюсь.
     - Мирра, - заговорил дьявол вполне серьезно, - вы верите, что я
дьявол?
     "Я, фамилия, имя, вступая в ряды Всесоюзной пионерской
организации имени Владимира Ильича Ленина... Горячо любить
свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий
Ленин... всегда выполнять законы пионеров Советского Союза..." -
промелькнуло вдруг в голове у Мирры.
     Но она верила.
     - Да, - выдавила она. - Я верю, что вы дьявол.
     Он с чувством пожал ее руку. У него была сухая, очень
холодная ладонь. Почти как у любого в Ленинграде в эти дни.
     - Я помню их всех, - сказал дьявол тихо.
     - Товарищи, - не выдержал наконец пожилой профессор,
сидевший у них за спиной, - вы мешаете. Если вам так нужно
поговорить, выйдите, будьте настолько добры.
     - Извините, - прошептала Мирра.
     И они с дьяволом вышли в длинный коридор библиотеки.
     - Я помню их всех, - повторил дьявол. - Только сделайте
одолжение: не читайте больше эту... ужасную книгу.
     Мирра кивнула.
     - Почему вы выбрали именно готский язык? - спросил дьявол. -
Мне всегда казалось, что сикамбры... то есть, франки, пошли куда
дальше, чем ваши готы.
     - Просто потому, что это единственный германский язык той
поры, который сохранился до наших дней. Остальные исчезли.
     - А этот?..
     - Готы перевели на него биб...
     Дьявол стремительно протянул руку, прижимая ладонь к губам
Мирры. Она вздрогнула от брезгливого чувства, и он поспешно
отнял руку.
     - Вы обещали. Мне очень трудно держаться, когда вы
произносите эти слова.
     - Хорошо, я постараюсь следить за своей речью, - послушно
сказала Мирра. Она трепетала от волнения.
     - Кстати, почему вы говорите "готы" перевели этот текст? Был
совершенно конкретный человек, который проделал всю эту
каторжную работу. Кстати, попортил мне немало крови. Я пытался
ему мешать, но он просто не замечал меня. Один раз только
сказал: "Уйди, не до тебя". Лютер хоть чернильницей бросался...
     - Я видела, - сказала Мирра. - То есть, я хочу сказать, я была
в Вартбурге вместе с нашей пионерской дружиной, по братскому
приглашению союза немецкой коммунистической молодежи. Там
показывали какое-то грязное пятно и рассказывали эту легенду.
Разумеется, Вартбург как памятник истории и архитектуры...
     - Там сейчас неподалеку концлагерь, знаете? - перебил дьявол.
- Ладно, не будем уклоняться от темы. Ваш драгоценный текст
перевел некий Ульфила.
     - Послушайте, - горячо сказала Мирра, - неужели вы хотите
меня убедить, что один-единственный человек может выступать
создателем литературного языка? Литературный язык, даже если
его основы и были заложены деятельностью какого-то гения-
одиночки, всегда есть результат деятельности масс... В конце
концов, ваши заявления ненаучны.
     - Ульфила перевел эту книгу, - повторил дьявол мрачно. - И
никто не смог ему помешать. Даже смерть. Потому что он воспитал
целую ораву учеников, таких же твердолобых и упрямых, как он
сам. И они закончили его черное дело.
     - А Skeireins кто написал? - алчно спросила Мирра.
     - Это еще что?
     - Комментарий к еван... - Она закашлялась. - Пояснения к тому
тексту.
     - Не знаю, - сказал дьявол, поглядев на нее со снисходительной
благодарностью. - Но вы совершаете ошибку, недооценивая вклад
Ульфилы. Он не был оригинальным мыслителем, что правда то
правда. И образования хорошего не получил. Собственно, никакого
не получил. Но лингвистическое чутье у мужика было отменное.
     - Я читала об этом у Филосторгия, - сказала Мирра. - Но
думаю, что Филосторгий преувеличивает заслуги Ульфилы. В конце
концов, и Филосторгий, и Ульфила - последователи арианской
ереси... Слово "ересь" можно произносить? - спросила она на
всякий случай. Когда дьявол кивнул, продолжала: - Естественно,
этому историку хотелось выпятить заслуги своего товарища по
арианской партии. Марксистское же языкознание полагает...
     - Я ничего не полагаю, - перебил дьявол. - Я ЗНАЮ, как оно
было, вот и все. Вы можете спросить меня, о чем угодно. Вам
интересен этот Ульфила?
     - В определенной степени.
     - Упрямый, черствый как сухарь, настойчивый и начисто
лишенный чувства страха человек, - сказал дьявол. - Мне было бы
легко с ним справиться, если бы он не предался с детства другому
господину.
     - Текст, который сохранился, принадлежит ему?
     Дьявол кивнул.
     - Но ведь Ульфила жил среди везеготов и писал в 4-м веке, а
списки, которые до нас дошли, относятся к 6-му и сделаны были
остроготами, - сказала Мирра. - Вы не могли бы взглянуть и
откомментировать те изменения, которые...
     Лицо дьявола исказилось.
     - Вряд ли я смогу взять в руки ваш фолиант, - сказал он с
тихой угрозой. - Не говоря уж о том, чтобы прочесть его.
     - Но как же быть? - Мирра почувствовала, как к горлу
подступает комок. Получить такую возможность узнать - не
выстроить доказательную гипотезу, а достоверно узнать из первых
рук - ответы на множество научных вопросов, над которыми бьются
ученые, начиная с 16 века, когда впервые были открыты готские
кодексы... и вот все рушится из-за пустого и глупого суеверия!
     Дьявол почувствовал ее отчаяние. Произнес примирительно:
     - Давайте сделаем так. Вы будете называть мне отдельные
слова, а я комментировать. По крайней мере, кое-что прояснится.
     Мирра улыбнулась.
     - Вы знаете, - доверительно сказала она, - я совершенно ни с
кем не могу поговорить по-готски. Во всем Ленинграде этот язык
понимали всего три человека, но один погиб, а второй в эвакуации.
     - Thudiska zunga, - задумчиво сказал дьявол. - Языческий язык.
Deutsch. Достается вам, наверное, за то, что занимаетесь им в такое
время.
     Мирра кивнула. И тут же стала деловита.
     - Прежде всего, меня интересует произношение гласных.
Собственно, почему я вслед за большинством ученых (начиная с
Вреде) предполагаю, что дошедший до нас вариант готского языка
есть живой остроготский язык 6-го века, а не тот, давно отмерший
ко временам создания рукописей, везеготский 4-го, на котором
писал Ульфила?
     Дьявол слушал с искренним интересом. Мирра зарделась,
разрумянилась.
     - Как известно, грамматики готского языка до Ульфилы не
существовало. Эту грамматику создал Ульфила в 4 веке. Вопрос.
Стал бы он писать слова не так, как они слышатся? То есть, я хочу
сказать, на самом раннем этапе становления орфографии
написание слов соответствует их произношению. И лишь
впоследствии, когда произношение по тем или иным причинам
изменяется, а орфография как более консервативная область,
остается прежней, возникает различие между тем, что слышится, и
тем, что пишется. Вы согласны?
     - Совершенно.
     - Итак, зачем бы Ульфиле усложнять задачу и с самого начала
создавать различные орфографические исключения, плодить
трудности правописания?
     - Незачем, - согласился дьявол.
     - Следовательно, орфография Ульфилы отражает
произношение, которое господствовало среди везеготов в 4-м веке.
Эта орфография механистически была перенесена на язык
остроготов, которые произносили слова уже совершенно иначе.
Анализ написания некоторых имен ясно доказывает это.
     - Вы не могли бы написать мне хотя бы несколько слов, чтобы я
мог лучше вас понять?
     Мирра поспешно вырвала клочок из своей тетради. Нацарапала
несколько слов, протянула дьяволу. Тот взял, посмотрел
пристально, потом прочитал вслух.
     - Да, - сказал он наконец. - Разумеется, остроготы
произносили это иначе. Но и везеготы тоже.
     Мирра раскрыла рот.
     - Тогда я не понимаю...
     - Я тоже. Хотя... Постойте! - Вдруг дьявол разразился
счастливым хохотом. - Дошло! - закричал он. - Дошло! Мирра! Если
бы вы только знали, какую радость мне доставили... - Поглядел на
нее сбоку, по-птичьи. - Дьявол ведь обожает науки, теории,
изыскания. "Теория, мой друг, суха, но зеленеет древо жизни" или
как там в переводе Холодковского. - Он так лихо процитировал
Гете, что Мирра невольно улыбнулась в ответ.
     - Вы не будете кидаться в меня этой авторучкой? - опасливо
спросил он. Мирра поглядела на перо в своей руке. Выскакивая из
читального зала, она прихватила его с собой. Это было
обыкновенное перо, испачканное в фиолетовых чернилах. - Если в
глаз попадете, то будет неприятно.
     - Что за дикая мысль... - начала Мирра и вспомнила Лютера.
     - Да, да, я о нем, о Мартине, - сказал дьявол. - Я предложил
ему несколько хороших идей, и он отблагодарил меня чернильницей
по голове.
     - Я всего лишь научный сотрудник, - сказала Мирра гордо.
     - Вы знаете, моя дорогая, кем был Ульфила?
     - Еписко... то есть, церковником.
     - Для начала, он не был готом.
     - Значит, это правда, что он принадлежал к эксплуатируемому
большинству?
     - Ну... если считать пленных, которые освоились среди своих
победителей, эксплуатиру... тьфу, ну и лексика у вас, моя дорогая!
В общем, он действительно был урожденный каппадокиец. Покидая
младенчество свое и переходя в детский возраст, он учился
говорить и тогда освоил именно греческий, а не готский. Готскому
учился потом, уже вне родительского дома.
     - И что с того?
     - А то, что каппадокийский греческий, моя дорогая, - это было
нечто ужасное. У настоящих греков судороги делались, когда они
слышали каппадокийца. Эти белые сирийцы... вы знаете, что
каппадокийцев называли белыми сирийцами?
     - Знаю, - сказала Мирра. - Об этом есть у Брокгауза и
Эфрона.
     Дьявол поглядел на нее с нежностью.
     - Умница. Так вот, каппадокийцы не различали долгие и
краткие гласные. Лепили все подряд. - Он помолчал и с
торжеством заключил: - Ульфила создал грамматику под свое
собственное ужасное каппадокийское произношение. А вы тут
голову ломаете.
     Мирра взвизгнула и повисла у дьявола на шее.
     Он отечески похлопал ее по спине.
     - Ладно, будет вам. Можете включить мою гипотезу в вашу
книгу.
     Она затрясла головой.
     - Вы что? Я же не могу присвоить себе чужое открытие. Вы
должны пойти со мной... Вы должны написать... Вы...
     Он отстранился.
     - Мирра. Вы забыли одну маленькую деталь. Я - дьявол.
     - Это чертовски осложняет дело, - согласилась Мирра.
     Дьявол склонил голову набок.
     - Вы так и будете довольствоваться этими жуткими текстами,
Мирра? Хотите, я научу вас живой, настоящей лексике? Вы же не
знаете по-готски ни одного ругательства. Просто потому, что в этой
книге их нет.
     - Есть одно, - машинально сказала Мирра, - но оно еврейское.
Рака.
     - Вот видите. Я научу вас ругаться по-готски. А как на этом
языке будет кошка? Хорь? Крыса? Эти животные не водятся в
Палестине.
     Дьявол говорил, Мирра торопливо записывала.
     И тут противно взвыла сирена.
     - Опять бомбежка, - сказала Мирра. Она была страшно
раздосадована. - Может, не пойдем никуда?
     - Ну вот еще, - заявил дьявол. - Я не ангел, чтобы оборонить
вас от такой напасти.
     - Разве дьявол не может спасти человека? Я читала...
     - Может, - перебил дьявол. - Но для этого он должен заключить
с человеком договор. Вы же не станете заключать со мной договор,
Мирра?
     Он посмотрел прямо ей в глаза. Пронзительным взглядом своих
ярко-синих маленьких глаз. И Мирре стало очень холодно и
одиноко.
     Она плотнее закуталась в свой платок.
     - Нет, - сказала она. - Вряд ли. Хотя вы мне очень помогли. Я
благодарна вам. А вы... То есть, нам на лекции по истории средних
веков говорили, что суеверные люди средневековья... что они
верили, будто дьявол может совратить и заставить человека...
     - Мне почти невозможно заставить вас, - грустно сказал дьявол.
- В вас нет ничего, за что я мог бы уцепиться. Вы совершенно не
дорожите собственной жизнью. И у вас нет близких.
     - Мой брат?.. - спросила Мирра и вдруг поняла, что до этого
мгновения смутно надеялась на то, что он все-таки жив.
     - Убит под Старой Руссой, - подтвердил дьявол. - Вы
совершенно неуязвимы. Боюсь, вы даже не честолюбивы. Вы просто
любите свой готский, а других слабостей, вроде бы, у вас и нет.
     - Ладно, идемте в это чертово убежище, - согласилась Мирра. -
Раз уж никак не можем иначе помочь друг другу. Глупо умирать
так рано.
     Она выбежала из Публичной Библиотеки.
     Мирра даже не заметила, когда дьявол исчез. Его просто вдруг
не стало рядом.
     Впрочем, ей не слишком хотелось с ним встречаться. От него
для этого чересчур дурно пахло.
     Сведениями же, полученными от него, воспользоваться так и не
смогла, поскольку не имела возможности указать достоверный
источник.




                            Елена Хаецкая
              ИСАНГАРД И КОДА: ЖЕЛТЫЙ КАМЕНЬ ЗИРАТ

     Мартин-Перес подпирал собой полуобвалившуюся стену лавки,
где продавали благовония, знаменитые на весь город Аш-Шахба и
даже за его пределами. В лавке кто-то отчаянно торговался,
покупая курения "Зеленая Роза". Мартин не слушал. Насмотрелся
он на эту Аш-Шахба, на этот рынок, на людей этих, лукавых и
смуглых, и успело все это сильно ему надоесть. Немудрено - за
четыре-то года.
     Он и сам не знал, почему его опять занесло сюда, на
Восточный Берег. Говорил ему когда-то караванщик: "Аш-Шахба не
отпустит, будешь возвращаться снова и снова к Серым Стенам".
Оказался прав, старый пердун.
     Может быть, потому так носит по свету Мартина, что он -
профессиональный революционер.
     Последнюю революцию Мартин сделал три месяца назад.
Произошло это в пяти днях от Аш-Шахба. Мартин так разошелся,
что караван, куда он нанялся было охранником, в конце концов,
ушел без него. Мартин добрался до города чуть живой. Теперь
зарабатывал на жизнь громким пением революционных песен.
     Рынок, где обосновался Мартин, назывался Аланским. Местные
жители объясняли название просто: на протяжение долгих лет
шахбинцы воевали с аланами, и случались годы, когда пленных
брали так много, что аланов продавали за бесценок. На этом самом
рынке. Мартина, который сам был наполовину аланом, эти
подробности не интересовали.
     На том же рынке он нашел себе напарницу - девочку лет
пятнадцати, тощенькую, как вобла. Ее звали Дин. Они встретились
у колбасных рядов. Она танцевала, он начал подпевать. Потом
поделили деньги и расстались. Наутро, не сговариваясь, опять
пришли на то же самое место. Так и пошло. Мартин не спрашивал
Дин, кто она такая и где научилась своему искусству. Да и она не
проявляла любопытства по отношению к своему компаньону. Лишь
бы пел.
     И Мартин-Перес пел, лениво возвышая свой сильный, немного
севший от почти беспрерывного жевания наркотических листьев
голос.
     Мутное солнце, повисшее над Аланским рынком, нестерпимо
сверкало в груде битого стекла, рассыпанного по ковру. Истекая
потом, толпились вокруг люди, жадно глазея на маленькую, по-
детски угловатую танцовщицу с длинными черными волосами,
заплетенными в тоненькую, как хлыстик, косичку. Каждый раз
шахбинцы ждут встречи с чудом. И каждый раз чудо происходит.
     Вот Дин тихо отделилась от стены и пошла, переступая босыми
ногами, к ковру. Она двигалась так медленно и так плавно, что
казалось, будто она идет по воздуху, слегка приподнявшись над
раскаленной пылью. Тонкие руки медленно поднимаются, сгибаясь
в локтях. Ресницы опущены на бледные щеки - длинные,
неподвижные, плавной линией уходящие к вискам.
     Девочка обходит стекла кругом, словно не решаясь
приблизиться к ним. Один круг. Второй.
     Потом осторожно ступает на осколки, стекло шуршит,
похрустывает. Шаг, еще один. И вдруг - ресницы взмывают,
ослепительные черные глаза сверкают, бледное лицо вспыхивает
улыбкой. Раскинув руки в стороны, бесстрашно круша босыми
ногами острые осколки, Дин при