роз крепчал с
каждой  минутой,  и  уже к вечеру его игольчатые лапы обхватили Столицу всю,
целиком,  от  роскошных  особняков  Старого  Квартала  и до убогих заводских
бараков  на окраине Нижнего Города. За одну ночь иней на окнах превратился в
ажурные  узорчатые  барельефы голубоватого льда; гибкие ветви плакучих ив во
дворе   Школы   оделись   в  хрустальные  футлярчики;  припорошенные  снегом
черепичные   крыши  обледенели  и  оскалились  острыми  клыками  мутно-сизых
сталактитов... Утром стало ясно, что зима пришла в Город всерьез и надолго.
	Тут  же  выяснилось,  что не зря - и ох как не зря! - последние пару
лет  в  Городе  раскапывали  то одну, то другую улицу, и укладывали в канавы
толстые  кишки  труб,  обмотанных  каким-то мочалом, а потом еще и уродовали
городской  пейзаж  приземистыми  коробчатыми  домиками  из красного кирпича,
увенчанными   чрезмерно   высокими   дымоходами.   Такие  домики  назывались
"котельными",  а  сама  новинка  сезона  (она  же - придурь бургомистра, как
окрестили  этот  проект  горожане,  возмущенные  до глубины души видом канав
посреди  проспекта  Свободы)  именовалась  "паровым отоплением" и, оставшись
невостребованной   прошлой  зимой  в  силу  своей  дороговизны  и  очевидной
бесполезности  при теплой и сырой погоде, какая обычно и стояла в Городе всю
зиму,   в   этом  году  с  наступлением  жесточайших  холодов  вдруг  начала
пользоваться  небывалым  спросом. Однако хороша ложка к обеду, и проводить в
дома  это  самое  паровое  отопление  при  такой погоде оказалось решительно
невозможно.  Ретрограды  и снобы, пренебрегшие новинкой прогресса, вынуждены
были  теперь  пополнять  запасы  угля  и дров по мигом вздорожавшим ценам, и
оставалось  только  тихо  радоваться,  что  Сигизмунд  еще  летом озаботился
оснастить  здание  Школы  по  последнему  слову нагревательной техники. Весь
июль  и  половину  августа  в  Школе гремели кувалды, шкворчала ацетиленовая
сварка   и  воняло  карбидом  -  но  зато  теперь  под  каждым  подоконником
присоседился  ребристый  калорифер грязно-серого цвета, и буквально в первый
же  день лютого мороза эти непривычные агрегаты будто по волшебству налились
теплом,  а  затем  и  вовсе раскалились до такого состояния, что даже руку к
ним приложить стало нельзя!
	Итак,  благодаря  предусмотрительности  Сигизмунда, нынешней зимой в
аудиториях  Школы  было  жарко,  как  в  финской  бане.  Феликс  потел  и  с
нетерпением  посматривал  на  осиную  талию  песочных  часов,  где  кружился
водоворот   мельчайших   жемчужных   песчинок.   Песку  в  верхней  половине
стеклянного сосуда оставалось чуть меньше трети, когда Феликс сказал:
	- Закругляемся, господа студенты!
	Господа   студенты  еще  ниже  склонились  над  своими  контрольными
работами  и  еще  старательнее  заскрипели  перьями.  Феликс вытащил платок,
промокнул   лоб   и  обвел  взглядом  аудиторию.  Студентов  было  десятеро:
Сигизмунд  всегда  придерживался теории, согласно которой знания, получаемые
слушателями  лекций,  обратно  пропорциональны числу этих самых слушателей -
не   подкрепленная   ничем,  кроме  личного  опыта  Сигизмунда,  эта  теория
позволяла  разбить  полсотни  первокурсников  на  пять групп и создать таким
образом  достаточное  количество  учебных  часов.  Обратной  стороной такого
решения  была  необходимость  читать  одну  лекцию  по  пять  раз  кряду,  а
проведение  семинаров  вообще  превращалось в пытку: на сегодня это была уже
третья контрольная, и еще две предстояло провести завтра...
	Из  десяти  взопревших (то ли от жары, то ли от усердия) борзописцев
один  лишь  Патрик  не  проявлял  признаков  волнения  по поводу истекающего
вместе  с  песком  времени,  отведенного  для  завершения  работы.  Причиной
спокойствия  Патрика  было  то,  что  он  закончил контрольную четверть часа
назад,  и теперь упорно таращился в окно, дабы не мешать своему соседу Олафу
списывать.  Двойное  оконное  стекло  запотело  изнутри  и замерзло снаружи,
утратив  всякую  прозрачность, а потому Патрика одолевала зевота, которую он
отчаянно, но безуспешно старался подавить.
	"Все-таки  жаль,  что  Сигизмунд  и слышать не хочет о вступительных
экзаменах  в Школу, - подумал Феликс. - Не для отсева, нет: просто если уж и
делить  студентов  на  группы,  то  почему  бы  не  делать  этого  на основе
предварительно  полученного  ими  образования?  Ведь  бедняга  Олаф с трудом
читает  по  слогам,  и  даже  списывать  толком  не  умеет,  а для Патрика и
Себастьяна  с  их  университетским  образованием все эти лекции и семинары -
давно  пройденный  этап...  Кстати,  а  где Себастьян? Что-то он в последнее
время редко появляется в Школе. Надо расспросить Патрика, в чем тут дело..."
	-  Все,  господа,  -  сказал  Феликс, когда последняя песчинка упала
сквозь узкое горлышко. - Попрошу сдать работы.
	Аудитория  дружно  вздохнула,  и  студенты,  хлопая  крышками парт и
переговариваясь  между  собой,  один  за  другим  потянулись  к  кафедре, на
которой вскоре выросла стопка исписанных листков.
	-  А  теперь,  - сказал Феликс, - раз уж у нас еще остается время до
звонка, не устроить ли нам маленький блиц-опрос?
	Ответом ему был общий стон.
	-  Ну-ну,  не надо драматизировать, - усмехнулся Феликс. - Несколько
легких  вопросов  из  пройденного  материала  освежат  ваши  усталые мозги и
придадут  заряд  бодрости,  с  которым  вы и отправитесь на зимние каникулы.
Если не ошибаюсь, в этом семестре я вас больше не увижу?
	Одно  лишь  упоминание  о  грядущих  каникулах  привело  студентов в
состояние     полнейшей     неработоспособности:     лица    их    приобрели
мечтательно-рассеянное  выражение,  глаза  затуманились,  а  всякие насущные
проблемы  вроде  коварного  опроса  отошли  в  область  чего-то  далекого  и
нереального. Феликс усмехнулся.
	-  Итак,  -  сказал он, возвращая студентов на бренную землю, - если
нет возражений, то мы, пожалуй, приступим...
	Очнувшаяся  от  грез  студенческая братия начала активно высказывать
свои  возражения  и  приводить  сокрушительные доводы, из которых следовало,
что  конец  третьей пары является, безусловно, наименее удачным временем для
проведения  как  контрольных работ, так и опросов, и если контрольную бедные
усталые  студенты  с горем пополам уже написали, то опрос сегодня будет явно
лишним... Возражения и доводы были отклонены, как запоздавшие.
	-  Кто  из вас, господа студенты, объяснит мне... - Феликс посмотрел
на  прикнопленную  к  доске  карту  Ойкумены,  -  ...чем муниципальный тракт
отличается от проселочной дороги?
	Добровольцев, как всегда, пришлось назначать:
	- Янис, окажите нам такую любезность!
	Трое  широкоплечих верзил, похожих друг на друга, как бобы из одного
стручка,  начали  ожесточенно пихаться локтями, выясняя, кому из них следует
назваться   Янисом  и  попытаться  ответить  на  вопрос.  Наконец,  один  из
близнецов  встал,  набычился,  с  видимым  удовольствием поскреб в затылке и
буркнул:
	- Он больше...
	- Кто? - удивился Феликс.
	-  Ну, большак... то есть это, тракт... муниципальный, - старательно
выговорил  Янис  (если это взаправду был Янис - хотя особого значения это не
имело).
	-   Ага...   Что  ж,  в  большинстве  случаев  муниципальные  дороги
действительно  шире проселочных, да и вымощены не в пример лучше... А какими
еще жизненными наблюдениями вы можете поделиться?
	- О чем?
	- О дорогах. Вы ведь приехали в Столицу по дороге, верно?
	-  Э-э-э...  Ну да. Там столбы были, каждую милю! - вспомнил Янис. -
Полосатые такие!
	- Еще что-нибудь приметили?
	Янис  отчаянно  замотал  вихрастой  головой,  а  один из его братьев
несмело поднял руку.
	- Да?
	- Станции были... Где лошадей меняют.
	-  Замечательно.  Таким  образом,  мы  только что уяснили визуальные
отличия  муниципальных  дорог  от проселочных. Теперь я бы хотел услышать об
юридических  отличиях.  Для затравки: является ли муниципальный тракт частью
Метрополии?
	-  Да,  -  уверенно  сказал  Лукаш,  человек  без возраста и с очень
тихим, мурлыкающим голосом.
	- И что же дает этот статус?
	-  Там  разбойников нет, - высказал предположение Винсан, анемичного
вида  парнишка  из  аристократической  семьи.  -  То есть, они там, конечно,
есть,  но  они не имеют права грабить, потому что их тогда ловят жандармы...
-  забормотал он, натолкнувшись на скептическую усмешку Феликса. - В смысле,
должны ловить... А в феодах жандармов нет... - Он стушевался и сник.
	-  Я  бы  не  стал  полагаться на доблесть наших жандармов, - сказал
Феликс.  - Выражение "бандит с большой дороги" появилось не на ровном месте,
и  путешествуя  по  отдаленным  уголкам  Ойкумены,  я  бы вам советовал быть
всегда  начеку и к деревьям, случайно рухнувшим поперек тракта, относиться с
недоверием.  А  вот  где разбойников и правда нет, так это в феодах... Но мы
отвлеклись. Вернемся к нашим дорогам. Еще мысли будут?
	- По трактам дилижансы ездят...
	-  Да,  но  только  между  крупными  городами. И если надо попасть в
какой-нибудь  медвежий  угол,  то  лучше ехать почтовой каретой. А еще лучше
заблаговременно  выправить  себе  подорожную грамоту и ехать на перекладных,
получая  бесплатных  лошадей  на  каждой станции... Но это детали. Каково же
главное отличие муниципальных дорог? Да, Патрик?
	-  Это  убежище,  -  сказал  Патрик. - Будучи частью Метрополии, они
обеспечивают  защиту  от  магов.  Когда  герой  находится  на  муниципальном
тракте,  маг  не имеет права напасть на него или натравить свору прирученных
тварей.
	-  Совершенно  верно!  -  сказал  Феликс.  -  Только  следует всегда
помнить,  что  бывают  еще  твари  дикие  и  с юриспруденцией не знакомые...
Впрочем,  при  появлении  мага  такие твари обычно забиваются в свои норы, и
поэтому  герой  и  впрямь  находится в большей безопасности на дороге, чем в
феоде,  где его жизнь не стоит ломаного гроша. И это - тот маленький фактик,
который  когда-нибудь  может  вам  очень  пригодиться.  Постарайтесь  его не
забывать.
	- А если маг нападет на героя на дороге? - спросил Винсан.
	-  Так  не  бывает.  Маги  не  нарушают конвенцию, - сказал Феликс и
подумал: "Пора бы привыкнуть говорить о них в прошедшем времени..."
	- Почему?
	-  Этот  вопрос  лучше  адресовать  мсье  Огюстену, он разбирается в
мотивах поступков магов куда лучше меня...
	-  Но если маг все-таки нападет? - не унимался Винсан, чья житейская
наивность порой сменялась параноидальной мнительностью.
	-  Тогда  надо  будет  достать меч и убить его, - доходчиво объяснил
Феликс. - Или погибнуть, сражаясь.
	Винсан  пристыжено замолчал, и эстафету назойливых вопросов, имеющих
своей  целью  заболтать  Феликса  и  протянуть  время  до звонка, подхватила
Хильда, миниатюрная немочка, приглянувшаяся Бальтазару еще в День Героя.
	- А правда, что маги всегда жили в замках? - звонко отчеканила она.
	-  Нет.  Это  распространенное  заблуждение  основано  на  том,  что
практически  в  каждом  феоде,  если  хорошенько  поискать,  можно найти как
минимум  один  замок.  Но большинство из них - это всего лишь руины, остатки
малокофортабельных  жилищ  старинных баронов... Маг может жить где угодно: в
уютном  коттедже  на  берегу  реки,  в  темной и сырой пещере, в деревенской
хибаре  или  в  подземелье полуразрушенного и давно пустующего замка... Хотя
некоторые  из  магов  действительно  отстраивали  древние  здания  -  или же
наоборот,  сносили  их  до  фундамента,  чтобы  воздвигнуть  на том же месте
точную  копию средневековой крепости, только на этот раз с помощью магии или
грамотных  архитекторов,  потому  что  традиции  - традициями, а сквозняки -
сквозняками!..  Делалось  это,  как  правило,  магами молодыми, стремящимися
упрочить   свое   положение   в   новопокоренном  феоде  точным  следованием
устойчивому  архетипу  мага,  как  властелина в мрачной готической твердыне.
Случались  и  самозванцы  -  например,  в  одном  крохотном феоде на границе
Австрии  и  Венгрии  шайка  жуликов  выдавала  себя  за чиновников при замке
великого и могучего мага Вествеста, которого никто и никогда не видел...
	Феликс   понимал,   что  идет  на  поводу  у  хитроумных  студентов,
задумавших  сорвать  опрос  путем превращения оного в пустопорожний треп, но
пресекать  этот  маленький  бунт  не  собирался.  "В  конце  концов, из моих
рассказов  они  извлекут  куда больше практической пользы, чем из уложения о
дорогах и трактах", - рассудил он.
	- А маг может поселиться в городе? - заинтересовался Патрик.
	-  На  моей  памяти  был всего один такой случай... Некий швейцарец,
родом,  по-моему,  из Женевы, приехав на учебу в Ингольштадт, вдруг открыл у
себя  магические  способности,  и, будучи по натуре своей трусоват, побоялся
вступать  в  противоборство  с кем-нибудь из магов за власть в феоде. Вместо
этого  он обосновался при университете и, не придумав ничего лучшего, взялся
за  сотворение  гомункулюса.  В  результате  на свет появился отвратительный
кадавр,  который  сразу  прибил  своего создателя и принялся терроризировать
окрестности  Ингольштадта,  а  после - и все швейцарские муниципии... У меня
ушло  два  года, чтобы выследить и затравить этого монстра. Но этот случай -
скорее  то  самое  исключение, которое подтверждает правило: маги сторонятся
городов,  и  в  первую  очередь потому, что их присутствие там слишком легко
обнаружить.  Для  этого  достаточно спуститься в канализацию и проверить, не
кишат  ли там магические твари, без которых не обходится никакое колдовство.
Ко  всему  прочему,  маг,  дерзнувший преступить конвенцию, в первую очередь
становится  объектом  охоты  своих  коллег,  а уже потом - героев. Возможно,
именно поэтому мы так мало знаем о подобных эпизодах...
	-  Но  как магам удавалось уничтожить ренегата, если им самим путь в
город был закрыт все той же конвенцией? - спросил Патрик с недоумением.
	-   Видишь  ли,  -  терпеливо  сказал  Феликс,  -  мы  можем  только
догадываться  о  том,  как на самом деле происходят схватки магов и переделы
границ  феодов.  Единственное,  в  чем  мы  уверены  -  при магической дуэли
реальное   местоположение   противников  не  играет  никакой  роли.  Огюстен
полагает,  что  сам  бой  магов  недоступен  восприятию  простых смертных, и
только  по  его  отражениям,  таким,  как внезапное буйство природы - гроза,
землетрясение,  ураган  и  прочие бедствия - можно догадаться о том, что два
могучих  мага  на  разных концах Ойкумены занялись взаимоистреблением. Как я
уже  сказал,  в  деле  построения  гипотез  о  сущности  магов  Огюстену нет
равных...  Это  уже звонок? - нахмурился Феликс, когда из коридора донеслось
дребезжание колокольчика.
	Судя  по  тому,  как  отреагировали на дребезжание господа студенты,
это  был  именно звонок. Феликс когда-то читал об опытах профессора Павлова,
который  взялся  доказать,  что собаки одинаково реагируют как на еду, так и
на  звонок  или  свет,  с которыми еда появляется. Он еще тогда подумал, что
подобные  издевательства  над собаками излишни, ведь для подтверждения своей
теории  о  рефлексах  профессору  достаточно  было  посетить  любое  учебное
заведение  и увидеть, какое сильное воздействие на студентов оказывает самый
обыкновенный колокольчик.
	-  Всего  хорошего,  господа!  -  Феликс  повысил  голос, чтобы хоть
как-то  привлечь  к  себе  внимание спешно покидающих аудиторию студентов. -
Олаф,  будь  добр,  открой фрамугу, пусть здесь немного проветрится! Патрик,
задержись на минутку, а вы, Хильда, помогите мне снять карту...
	Ногти  Феликс  стриг коротко, и выковыривать канцелярские кнопки ему
было  трудно,  а  обрывать  и  без  того излохмаченные края ветхого учебного
пособия  он  не  хотел.  Хильда  справилась с этой задачей легко и быстро, и
пока  Феликс  сворачивал  карту  в рулон, она пыталась разобрать полустертые
каракули, обнаружившиеся на доске.
	-  Кенхр...  фарей... дипсада... - шевелила губами она, водя пальцем
по осыпающимся меловым загогулинам. - Ехидна... Сепс... Якул... Простер...
	- Престер, - поправил ее Феликс.
	- А что все это значит? - удивилась она.
	-  Это  магические  змеи,  обитающие  в  ливийской  пустыне. Судя по
кошмарному  почерку,  это  писал  Леопольд.  Он  у вас еще не читает? Ах да,
серпентология начинается со второго курса...
	-  Ну  и  как  я  буду  это  вытирать,  если  тряпка  опять  куда-то
задевалась? - расстроилась Хильда.
	-  Надо  проявлять изобретательность, - важно сказал Патрик, подходя
к  доске  и убирая чернильницу в холстяной мешочек. - Вы хотели меня видеть?
- обратился он к Феликсу.
	-   Да-да,  -  ответил  Феликс,  пытаясь  удержать  в  руках  стопку
контрольных,  журнал  и  рулон с картой. - Подержи вот эту ерунду, пока я...
ага, спасибо!
	-  Какую  такую изобретательность? - спросила Хильда, наивно хлопнув
ресницами.
	-  О!  -  сказал  Патрик.  - Для героя изобретательность - это самое
главное! - заявил он и перевернул доску на другую сторону.
	При  этом  он  едва  успел  отскочить  в сторону, так как от резкого
движения  с  доски  сорвалось  облако  меловой  пыли,  и Хильда оглушительно
чихнула.  Исходя  из  количества разнообразных надписей и рисунков не всегда
пристойного  содержания,  обратную  сторону  доски не вытирали на протяжении
нескольких лет.
	-  М-да,  -  хмыкнул  Феликс. - Изобретательный нынче пошел студент!
Патрик,  проводи  меня  до  деканата,  я хочу с тобой поговорить... А заодно
помоги донести всю эту макулатуру.
	Они  вышли  из  аудитории,  оставив девушку розоветь от смущения при
виде  рисунков,  афоризмов  и стихотворений, которые с легкостью опровергали
теорию Огюстена о тяге к геройству, как сублимации полового влечения.
	С чем-чем, а с влечением студенты Школы проблем не испытывали.



2

	После  третьей  пары  тишина  в  Школе приобретала совершенно другой
оттенок.  До этого в длинных и гулких коридорах царило обманчивое безмолвие,
набрякшее  сотней  мелких звуков: где-то бубнили голоса, взвизгивал по доске
мел,  хлопала  дверь,  и  кто-то  дробно ссыпался по лестнице, или сдавленно
кашлял  в  кулак,  прочищая горло... Звуки эти отнюдь не нарушали тишины, но
впитывались  ею,  вбирались  без  остатка  и  уплотняли ее субстанцию, будто
накапливаясь  для  того,  чтобы  выплеснуться  наружу  во  время коротенькой
переменки,  вскипеть и забурлить, прокатиться по Школе многоголосым гомоном,
оборваться  резким,  отрывистым  звонком,  и  снова  утонуть в мягкой перине
безмятежности, под которой пульсировал ритм нормальной жизни Школы.
	А  в  два  часа  пополудни,  когда  учебный  день можно было считать
законченным,  и  студенты  растворялись  в  воздухе с проворством, достойным
лучшего   применения,   деловито   шуршащее   безмолвие   сменялось  зыбким,
подрагивающим  покоем  пустых  коридоров,  где  любой звук, будь то шарканье
веника  или  скрип дверных петель, казался чем-то столь чуждым и неуместным,
что  существовал  как  бы  сам по себе, вне пространства всевластной тишины,
которая  продолжала  трепетать  и мягко обволакивать Школу, игнорируя жалкие
потуги  людей  остановить  ее  продвижение.  Такое  преображение  тишины  из
деловой  в сонную происходит, наверно, в любом крупном учреждении, когда его
покидают  люди;  и  если  что-то и придавало разительности перемене школьной
атмосферы, так это скорость, с которой она происходила.
	Феликс  и  Патрик  задержались  у  доски  самое  большее  на полторы
минуты.  За  это  ничтожное  время  две сотни студентов успели выкатиться из
аудиторий  и с гулом пронестись по коридорам, заполонить лестницы и устроить
толчею  у  гардероба,  а  потом  -  исчезнуть, сгинуть, пропасть без следа и
заставить  ломать  голову  над  тем,  куда могла в один миг подеваться такая
орава  будущих  героев?!  Но Феликс уже привык к тому, что студенты покидали
здание  Школы  с  куда  большим  энтузиазмом и расторопностью, чем приходили
туда   на   учебу,   и   потому  ломать  голову  над  проблемой  мгновенного
исчезновения  студентов  он  не  стал,  п