... Прежде боги никогда не поучали
людей.  Наказывали,  поощряли,  игнорировали  -  но  не наставляли! Поступки
языческих богов были лишены какой-либо назидательности...
	Опасаясь,  как  бы  Сигизмунд вновь не захотел прибегнуть к примерам
таких поступков, Феликс уточнил:
	- Эта Авеста, как я понимаю, тоже дело рук Зороастра?
	-  Ну  конечно  же! - подтвердил Сигизмунд и неожиданно спросил: - А
был ли Зороастр магом?
	Не  успел  Феликс даже толком растеряться, как Сигизмунд сам ответил
на свой вопрос:
	-  Почти  наверняка! Как были магами Моисей, Иисус, Магомет, Гаутама
и прочие коллеги Зороастра...
	Все-таки   эрудиция  у  Сигизмунда  была  потрясающая:  без  запинки
перечисляя  пророков,  апостолов,  святых  и прочих подвижников всех мировых
религий  и анализируя природу их чудотворной силы, он ни разу не сбился и не
приписал  чудеса  одного  святого  -  другому.  А  даже если бы он и ошибся,
Феликс  вряд  ли  смог  бы  его  на  этом  поймать,  и потому он решил смело
пропустить    мимо   ушей   доказательства   существования   единого   бога,
предъявленные   его   самозванными  пророками  за  все  время  существования
монотеизма.  Впрочем, Сигизмунду тоже вскоре наскучило пересказывать древние
легенды,  и  он, обрисовав в деталях мрачную до паранойи картину становления
мировых  религий  как заговора хитроумных магов ("ибо что есть молитва, если
не  акт  добровольной  отдачи  самых  сокровенных  желаний богу и служителям
его?"), снова вернулся к Хтону.
	-   Роль   дьявола   в   космогонии  этически-назидательных  религий
умалялась  по  мере  того,  как  возрастала  роль бога-наставника - а она не
могла  не  возрастать!  Сама идея всевышнего и всемогущего авторитета, перед
которым   равны  и  король,  и  последний  нищий,  оказалась  столь  удобным
политическим  инструментом,  что даже вольнодумцы вроде Вольтера утверждали,
что,  дескать,  если бы бога не было, его следовало бы выдумать. Дьявол же в
своем  истинном  обличье  в  эту  схему  вписывался  плохо, и его постепенно
низвели   до   уровня   падшего   ангела   и  невольного  приспешника  бога,
действующего  с  ним  заодно. Маги, обязанные своей силой Хтону, начали было
полагать,  что  при помощи религии им удалось обхитрить своего благодетеля и
задвинуть его на второй план...
	Лекция  Сигизмунда,  как  и предсказывал Феликс, затянулась надолго:
солнце  уже  успело покатиться к закату и брызнуть лучами в окна библиотеки,
обращенные  на  запад.  Феликс  прищурился  и  приставил  ладонь  к виску, а
Сигизмунд,  напротив,  обратил  лицо  к  заходящему солнцу и закинул руки за
голову, почесывая ножиком спину и нежась в теплых лучах.
	-  Но  обхитрить  дьявола  пока  не  удавалось  никому, - сказал он,
довольно  жмурясь  и  смахивая из-за этого на старого и тощего кота, который
греет  на  солнышке  старые  шрамы. - Не стали исключением и маги. Ведь они,
стоявшие   у   истоков   этических   религий,   самим  своим  существованием
противоречили  их  основному  постулату: перед богом все равны. Маги не были
равны  с  людьми  перед  богом,  и  не желали быть равны между собой. Раскол
магов  и  церкви стал первым шагом к падению последней. И дело было вовсе не
в  том,  что  без магов существование божества утратило всю свою чудотворную
доказательность  -  к  тому времени в бога верило такое множество людей, что
ни  в каких доказательствах уже не было нужды! Нет, причина угасания религий
лежала   в   ином:   с   распадом   королевств   бог  утратил  монополию  на
всемогущество.  Каждый  маг  в  своем феоде мог с полным основанием объявить
себя  богом  - некоторые, кстати говоря, так и поступали, - и показать людям
на  деле,  а  не  на  словах,  что  такое истинное всемогущество! И если для
феодов   последствия   порабощения  были  катастрофичны,  то  Метрополия  из
поступков  магов смогла сделать вывод: бог, если он и есть, совсем не такой,
каким  мы  его  себе представляли. Настолько не такой, что лучше бы его и не
было...
	Воздух  в  библиотеке  прогрелся,  и  Феликсу,  вспотевшему  в своем
замшевом  пиджаке, стало трудно сосредоточиться на словах Сигизмунда. Вместо
того,  чтобы  слушать,  он принялся рассеянно скользить глазами по сторонам,
пока,  наконец,  не  обратил  внимание  на крошечную дырочку на рукаве кофты
Сигизмунда,  точно на локте. И тут он вдруг очень четко осознал и представил
себе,   как  нелепо,  смехотворно,  бессмысленно  это  должно  выглядеть  со
стороны:  два  старых  и бедно одетых человека сидят среди книжных завалов в
огромном и совершенно пустом здании - и рассуждают о боге и дьяволе...
	"Мы  сошли  с  ума, - подумал он со страхом. - Мы просто выжившие из
ума старики. Мы забыли вовремя умереть..."
	-  ...и  как  изыскания мистера Дарвина отменили роль бога-творца, -
продолжал  увлеченно  вещать  Сигизмунд,  -  так  и  построения  мсье  Канта
упразднили   роль  бога-наставника.  Вера  в  бога  уступила  место  вере  в
человека;  искать  наставника  и учителя отныне следовало внутри себя; люди,
осознав,  что  слеплены  они  не  из глины, перестали нуждаться во всевышнем
гончаре...
	-  Сигизмунд,  -  не выдержал Феликс, - вам никогда не говорили, что
вы - закоренелый идеалист?
	- А что в этом плохого? - невозмутимо спросил Сигизмунд.
	-  Ну... ничего, наверное... - пожал плечами Феликс. - Просто не все
такие же... э...
	- Идиоты? - подсказал Сигизмунд, и Феликс смутился.
	-  Я  хотел  сказать  -  альтруисты...  - начал он, но Сигизмунд его
перебил:
	-  Нет-нет,  все  верно.  Идеалистов  всегда называли идиотами. И со
стороны  прагматиков  это  вполне  логично: люди, чьи ценности недоступны не
только  твоему кошельку, но даже твоему пониманию, похожи именно на идиотов.
Только   так   прагматик   может   смириться  с  существованием  романтиков,
альтруистов  и  прочих  идеалистов  -  ощущая  свое ложное превосходство над
ними.  Но  будет  о  прагматиках:  они неинтересны для анализа, как и всякие
другие  примитивные существа. Гораздо важнее вопрос, каким образом идеалист,
верящий  в  человека  и нравственный закон, может сохранить свою веру, когда
прагматики  ежесекундно  ее  опровергают своими порой чудовищными, не говоря
уже  -  безнравственными,  поступками?  Это в бога было легко верить, потому
что  его никто не видел - а как увидели, так сразу и верить перестали! А как
верить  в  человека? Не абстрактного Человека, а вполне конкретного подонка,
ради  которого  герой должен быть готов умереть также решительно, как и ради
невинного ребенка?
	Вопрос  явно был риторическим, однако Сигизмунд замолчал и выжидающе
посмотрел на Феликса. Тот сказал:
	- Хтон.
	-  Именно!  -  возликовал  Сигизмунд.  -  Ты  всегда  был  смышленым
мальчиком,  Феликс...  Именно  Хтон,  властелин  абсолютного  Зла,  является
главным  стержнем любой формы идеализма. Идеализм вообще всегда вырастает из
отрицания,  а  кто  годится для него лучше, чем дьявол?.. - Сигизмунд набрал
воздуха   в   грудь,  что  означало  близящийся  конец  лекции,  и  объявил,
торжественно   взмахнув  ножиком  для  бумаг:  -  Вольтер  ошибся!  Не  бога
следовало  бы  выдумать,  но дьявола, ибо веру в бога можно заменить верой в
человека, но без веры в дьявола не может быть веры в человека!
	Переведя  дыхание  после  столь  длинной  тирады, Сигизмунд надсадно
кашлянул, прочистил горло и спросил застенчиво:
	- Ну как?
	-  Ничего,  -  оценил Феликс. - В целом неплохо. Особенно про магов,
как  отражения  всемогущества  бога...  Хотя  вообще-то экскурс в историю не
мешало бы сократить, а вот о вере в дьявола надо поподробнее.
	Если   в   лекторской  ипостаси  Сигизмунд  блистал  парадоксальными
выводами   и   отточенными   формулировками,   то  под  ударами  критики  он
продемонстрировал свою полнейшую незащищенность.
	-  Ну,  -  начал  оправдываться он, - это же еще не лекция, а, как я
уже заметил, набросок, черновик... Первые, так сказать, чертежи...
	Рубашка  Феликса  прилипла  к  спине  и подмышкам; в библиотеке было
жарко  и  душно,  и  в  Феликсе  взыграло желание поквитаться за потраченный
вечер.
	-  К  тому  же,  -  добавил  он  безжалостно,  -  ваша  теория плохо
соотносится  с  реальностью. Я имею в виду Храм Дракона и его многочисленных
прихожан, - пояснил он в ответ на изумленный взгляд Сигизмунда.
	-  Ах,  вот  ты  о  чем!  -  неожиданно  рассмеялся Сигизмунд. - Ну,
Феликс, голубчик, это недостаток скорее реальности, чем теории...
	-  Я  не  понимаю,  Сигизмунд,  - сказал Феликс недовольно: рыночные
драконьеры  все  еще  стояли перед его глазами, - что вас так веселит в этой
новой религии?
	-  Хотя  бы  то,  что  новых  религий не бывает! - весело рассмеялся
Сигизмунд.   Смех  его  превратился  в  припадок  судорожного  кашля,  после
которого  старик  вытер выступившие на глазах слезы, стукнул себя напоследок
кулаком  в  грудь  и продолжил гораздо менее благодушным тоном: - Атрибутику
эти  змееложцы  позаимствовали у офитов, философию - частично у гностиков, а
в   основном  -  у  манихеев,  ритуальные  песнопения  содрали  у  христиан,
молитвенные  обряды  перекочевали  в  Храм  Дракона  прямиком  из  ислама, а
точнее, из суннизма... И ради чего?!
	-  Да  вот  мне  тоже  хотелось  бы  знать...  -  вставил Феликс, но
Сигизмунд его не слушал.
	-   Ладно   бы   они   попытались  изменить,  подправить  набор  уже
существующих  этических  догм  -  перевернуть  его с ног на голову, объявить
черное  -  белым,  и  наоборот...  Это  было бы гнусно, но, по крайней мере,
понятно,  ведь  с этого начинали все крупные пророки... А этот твой Нестор и
его  чешуйчатые  монахи?  У  них  же за душой - ни единой идеи! Вообще! Один
эпатаж!  Да  прагматизм, возведенный в принцип: Добра и Зла не существует, и
всякий  поступок,  свершенный во имя Дракона - свят!.. Что за бред! И Дракон
опять же этот дурацкий... Ну при чем тут дракон?!
	Убедительно  доказывая несостоятельность Храма Дракона, Сигизмунд ни
на  секунду  не  переставал жестикулировать костяным ножиком. Потом он вдруг
замер  и  замолчал, уставившись куда-то вправо от Феликса. Феликс машинально
обернулся. За плечом ничего не было.
	-  Нет,  -  убежденно  сказал Сигизмунд. - Вся эта драконятина - это
несерьезно.  Таково  мое  мнение... - Он резко привстал и с нутряным выдохом
метнул  ножик  для  бумаг  в дальний угол. Пискнула убитая крыса. Сигизмунд,
как  ни  в  чем  не  бывало,  закончил: - ...как эксперта. Ты ведь доверяешь
моему непревзойденному авторитету? - с хитрецой подмигнул он.
	-  Глазам  своим  я  тоже пока доверяю, - угрюмо сообщил Феликс. - А
они  мне  подсказывают,  что верующих в Дракона с каждым днем становится все
больше и больше...
	-  А  что  ж ты хотел? Конец эпохи, - развел руками Сигизмунд. - Для
тебя  это  в первый раз, а я подобное уже однажды пережил... Под конец эпохи
-  будь  то  эпоха  странствующих  героев  или  нынешняя,  уж не знаю, как и
назвать...  допустим,  эпоха  чудовищ  - люди готовы поверить во что угодно.
Эх,  какие  славные легенды можно было услышать в любом придорожном трактире
лет  пятьдесят  назад!  -  мечтательно закатил глаза Сигизмунд. - Теперешним
мифотворцам такой размах не по плечу...
	- Например?
	- Ну-у...
	На  лице  Неумолимого  Пилигрима  появилось  странное  выражение - с
точно  такой  же  задумчивой  физиономией  он  обычно увиливал от вопросов о
нюрнбергском  оружейнике  и  прочих скользких темах, и Феликс догадался, что
Сигизмунд  размышляет  не  над  ответом,  а над готовностью Феликса услышать
этот ответ.
	- Тебе знакомо слово "Камарилья"? - решился наконец старик.
	- Знакомо, - чуть удивленно кивнул Феликс.
	- Откуда, если не секрет? - живо заинтересовался Сигизмунд.
	-  От  Бальтазара.  Будучи  в подпитии, он любил травить анекдоты из
жизни  испанского  двора.  А  камарильей  называл  всю  эту придворную клику
лизоблюдов и прихлебателей...
	-  Гм,  -  потеребил  нижнюю губу Сигизмунд. - Близко, близко, но не
то...  Полвека  тому назад ходила одна легенда... О Великой Камарилье Магов.
О  тайном  ордене, в котором состояли все маги мира. Не торопись перебивать,
я  сейчас  объясню. Легенда утверждала, что Хтон дал силу магам не навсегда,
а  на  время.  На  испытательный  срок. И повелел состязаться друг с другом,
дабы  определить  сильнейшего.  А когда такой маг докажет свое превосходство
над  прочими,  все  они  должны  будут  отдать  ему  свою силу: в этом смысл
Камарильи...  И  тогда сам Хтон поднимется на землю, и воплотится в телесной
оболочке мага-победителя!
	- М-м-м... - промычал Феликс, не разжимая губ.
	-  А?  -  с  гордостью спросил Сигизмунд. - Каково придумано?! Этому
Нестору  такое и не снилось! Только и может, что звероящеров обожествлять...
Паяц!
	-  Погодите,  - сказал Феликс, задумавшись. - А с чего вы взяли, что
легенда о Камарилье - выдумка? Ведь то, что магия перестала...
	-  Феликс!  -  обиженно перебил Сигизмунд. - Как тебе не стыдно! Вот
уж  не  ожидал  от  тебя!  Ты  что,  готов всерьез поверить в мага, ставшего
богом?  Неужели мне надо тебе объяснять, где пролегает граница всемогущества
мага?
	- В смерти? - предположил Феликс.
	-  Правильно!  -  поучительно  сказал  Сигизмунд. - И сколько бы раз
маги,  движимые  тщеславием  и  жаждой  силы,  не  следовали  примеру Одина,
Прометея,  Иисуса и прочих, распинаясь на ясенях, скалах и крестах, или, как
Атис,  попросту  отрезая  себе  мошонку,  воротить  сделанное  не  удавалось
никому.  Поэтому  даже  если где-то и выжили один-два мага, сохранивших свою
силу,  то  жить  им  осталось  ровно  столько,  сколько  они смогут эту силу
скрывать. А скрыть такую силу - дело нелегкое...
	Сигизмунд  взял  со  стола  футляр с мечом и торжественно вручил его
Феликсу, сказав при этом:
	-  Так  что  меч  советую  хранить  не только ради воспоминаний. Кто
знает, может, и будет ему еще работа...
	Феликс  расценил это заявление как не слишком тонкий намек убираться
восвояси  и, взяв футляр, откланялся. Сигизмунд, рассеянно пробормотав слова
прощания,  вновь  прищемил  переносицу  дужкой  пенсне и вернулся к изучению
гроссбуха.
	Чувствуя  себя,  как стакан, переполненный водой (столько информации
он  последний  раз  впитывал  в  себя еще студентом, когда и память его была
покрепче,  и  сам  он  был помоложе), Феликс медленно, чтобы не расплескать,
двинулся к двери. И уже у самого выхода он вдруг обернулся и позвал:
	- Сигизмунд!
	- Да?.. Что? - вскинулся старик.
	- А вы сами... Вы верите в дьявола?
	-  Нет, - к немалому изумлению Феликса, покачал головой Сигизмунд. -
Зачем?  Я ведь вырос в феоде. В Верхней Силезии. Была там такая деревушка...
Освенцим.  То,  что там происходило... В общем, люди на такое не способны. И
с тех пор мне верить в дьявола ни к чему... Я просто знаю, что он есть.



7

	Покинув  Школу,  Феликс  ощутил  острую потребность промочить горло.
Лекция  Сигизмунда  "О  пользе  вреда всего сущего" нечувствительным образом
превратилась  из  монолога  в  диалог,  причем  последний больше смахивал на
упражнения  в  словесности  и  риторике,  где  Сигизмунд выступал в качестве
педагога,  а  Феликс очутился на месте экзаменуемого - а как известно, ничто
так не возбуждает жажду, как только что пережитый экзамен...
	Стоял  ранний  вечер.  Заходящее солнце, решив напоследок выплеснуть
на  Город  все  запасы  накопленного  жара, палило немилосердно, багровея от
натуги  и медленно опускаясь к горизонту. В воздухе стояла духота, предвещая
еще  одну  ночную  грозу  и наводя на мысли о том, что в питейных заведениях
сейчас  -  если  даже на улице не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка -
должно  быть совсем не продохнуть. Рассудив, что пытаться найти отдохновение
от  уличного  пекла  в  замкнутых  помещениях  не имеет смысла, Феликс решил
свернуть  в парк, под сень столетних вязов, в тишину и покой, где можно было
бы спокойно помедитировать над услышанным от Сигизмунда.
	Лекция  нуждалась  в  тщательном  и  неторопливом  переваривании,  а
Феликс  нуждался в кружке холодного пива, и причем так сильно, что готов был
наплевать  и  на  жару,  и  на собственные почки, и даже на то, что торговцы
пивом  на  разлив  с  недавних пор взяли моду разбавлять свой товар водой...
Однако  пива  не  было.  Устремившись к пестро раскрашенной будочке у самого
входа  в  парк,  Феликс  смог  купить  там  лишь стакан теплого лимонада, от
которого  у  него  тут же сделалась икота. Выпив с досады еще один стакан, и
тем  самым  лишь  усугубив  свое  положение,  Феликс  плюнул  от  отчаяния и
направился,  периодически  икая,  в  глубь  парка  по его центральной аллее,
обсаженной   с   обеих  сторон  высоченными  елями  из  тех,  что  именуются
корабельными.  Впрочем,  как  бы  ни  были  они  хороши для мачт, убежище от
палящего  солнца  из  них  получалось  никудышное,  и  поэтому Феликс вскоре
присмотрел  себе  скамейку  в  тени  огромного  вяза чуть вдалеке от главной
аллеи.
	Со  вздохом  опустившись  на  скамейку,  он отложил футляр с мечом и
провел  рукой  по  волосам,  пытаясь  этим  нехитрым жестом перечеркнуть все
суетные  мысли  об  икоте  и жаре, и сконцентрироваться на лекции о дьяволе.
Его  почему-то  не  оставляло  чувство,  что он услышал от Сигизмунда что-то
крайне  важное  и  значимое,  и  теперь надо было срочно, по горячим следам,
уловить,  что  именно  такого  судьбоносного  скрывало  в  себе  многословие
старого педанта...
	С  икотой  Феликс  справился  методом задержки дыхания; с мыслями же
вышла  накладка. Для начала ему вдруг приспичило узнать, который сейчас час;
машинально  сунув  руку  в  карман  за  брегетом,  он  вытащил оттуда медный
закладной  жетон,  полученный  им  вместе с квитанцией и деньгами в обмен на
часы  в  ломбарде  на  улице  Скорняков; вид этого предмета натолкнул его на
завистливые  мысли  о  Дугале,  который,  возможно, именно сейчас выправляет
себе  подорожную  в Монголию; мысли эти утратили оттенок зависти и приобрели
легкое  злорадство,  как  только Феликс вспомнил, каким именно образом нынче
выдаются   путевые   документы   и   какое   количество  справок  необходимо
представить  для  получения  одной-единственной  грамоты;  сам  он  узнал  о
бюрократии,  постигшей муниципальное управление дорог и трактов, от Патрика,
и  именно  перспектива столкнуться с бумажной волокитой невиданных масштабов
остановила  его  два месяца назад, когда он почти решился вывезти Бальтазара
от  греха  подальше  из  Столицы,  оформив  это  дело  через Сигизмунда, как
командировку  от  Школы  героев;  хотя было и еще одно обстоятельство, из-за
которого  Феликс так и не обратился к Сигизмунду за официальным направлением
на  подвиг - старик мог спросить об огнестрелах... Вспомнив, зачем именно он
сегодня  отправился  к  Сигизмунду,  Феликс  громко  икнул  и шумно выдохнул
застоявшийся в легких воздух.
	"Вернуться,  что  ли?  -  подумал  он. - Заявиться обратно и прямо с
порога,  без  обиняков,  объявить:  знаете, а я огнестрелы потерял... Брр, -
поежился  он,  припомнив  убитую мимоходом крысу. - Этак я ножиком для бумаг
не  отделаюсь...  Ладно,  отложим  на  потом.  Не  впервой.  Или  вообще  не
говорить?"  От самой мысли о лжи и умалчивании Феликсу стало мерзко. "Ну его
к  Хтону!  -  решил  он.  -  Спросит  -  отвечу,  врать  не  стану. А самому
нарываться... На кой черт?!"
	Дважды  помянув  про себя дьявола, Феликс осознал, что этот персонаж
слишком  прочно  засел  у него в голове, чтобы от него можно было спрятаться
за  мелочными мыслями о делах насущных - а ведь именно этим, если посмотреть
правде  в  глаза,  Феликс  и  занимался  последние  пять  минут. По какой-то
странной  причине  он будто нарочно избегал в своих размышлениях того, о чем
хотел  подумать:  пустые  мысли  и воспоминания лезли в голову только затем,
чтобы  не  дать  Феликсу  выцедить  из  монолога  Сигизмунда  ту самую суть,
наличие  которой  он ощущал интуитивно - и эта суть притягивала и пугала его
одновременно...
	"Я  просто знаю, что он есть... - повторил про себя Фе