Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
ика, потом
сказал с лаящими интонациями и заметным верхненемецким акцентом.
-- Zimmer Achtundzwanzig. Zweite Etage nach oben.
Этот тип сказал "Второй этаж вверх". Не похоже на ошибку. Выходит,
имеется и второй этаж вниз. А, чуть не забыл, счет этажей европейцы начинают
с нуля, значит, этот второй -- на самом деле третий.
Шрагин шел по гулким и сумеречным музейным залам, декорированным под
египетские склепы, и им постепенно завладевал густой первобытный ужас.
Кругом были эти пластинаты. Мертвые как живые. Сценки за столом, при игре в
шахматы, у телевизора. Показанные с помощью сечений и разрезов анатомические
детали. Мягкие части тела остались мягкими. То, что сгибалось при жизни,
сгибается и сейчас.
Неожиданно луч света выхватил из темноты женщину с прозрачными кожными
покровами -- она плыла к нему, сверкая словно бы посеребренными
внутренностями. Мелодичный женский голос выходил из подвижного рта: "Die
topografische Gliederung des menschlichen Koerpers umfasst Kopf, Hals,
Rumpf..." Боже, это же Зинаида! Призрак замер в каком-то полуметре
от Шрагина, продолжая двигать челюстью и губами.
Шрагин с трудом унял панику в собственном теле. Всего лишь экспонат.
Вся эта автоматика, в том числе подсветка и сервомеханизмы, включились при
приближении посетителя.
Несмотря на естественно-научное объяснение, Шрагин устремился в кабинет
номер 28 почти неприкрытым бегом. И едва не потерялся.
В следующем музейном зале царило веселье. Зал изображал шикарный
супермаркет типа "Реала". Эскалаторы, имеюшие вид водопадов, зимние сады,
фонтаны, играющие брызгами под лазерными лучами, чучела экзотических зверей.
При появлении Шрагина оркестр заиграл самбу.
Толпа экс-людей отоваривается на полную катушку. Нет, приставка "экс"
должна быть отменена. Шопинг продолжается, жизнь тоже, причем райская жизнь.
В религиях без моральных претензий, кажется, рая не было. Ничего
лучшего, чем скучное теневое прозябание старорежимные жрецы придумать не
могли. Поэтому история и смела всяких там друидов.
Когда религии стали дрессировать народы моральными предписаниями, в
награду за хорошее поведение и муторную жизнь был предложен интересный выбор
посмертных услуг.
Шрагину показалось, что Энгельманн-Ферреро как будто внушает свой,
третий вариант. Будут вам посмертные услуги, шопинг на полную катушку, и при
том никакого занудства на моральные темы. Заплатил и пользуйся на здоровье,
которое теперь железное, если точнее пластиковое...
За дверью номер 28, в противовес жуткому пространству музейных залов,
было довольно уютно. Обычная конторская и в то же время довольно
неформальная обстановка. Пара улыбчивых девушек наводила порядок с папками.
На стремянке возле высокого шкафа сидел ученого вида человек, в старомодных
очках, с симпатичными залысинами, он снимал папки с верхней полки и
передавал какой-нибудь из девушек.
-- У нас вначале даже не было компьютера,-- сказал очкарик на очень
четком и понятном немецком. Все на бумаге. Музей еще не открыт, а мы уже
запутались в документации. Вы, значит, господин Кураев. А я -- Йозеф Динст.
Пройдемте, не будем мешать девушкам.
Он показал рукой на смежную дверь. Похоже, что сработало. Этот хренов
Динст не заподозрил накола.
Соседняя комната была кабинетом. Здесь не было и следа какого- либо
лоска, столь любимый многими менеджерами, здесь занимались делом. Хотя на
полках стояли удачные образцы пластинатов: головы, руки, другие бывшие члены
человеческого тела, в хозяине кабинета трудно было признать какого-то Кощея
или Харона.
-- До завтрашнего дня шеф вряд ли появится, поэтому рабочие вопросы
можно решить со мной. Что представляет собой ваш товар?
-- В принципе, выбор сейчас достаточно широк.-- уклончиво произнес
Лже-Кураев.
-- Детские экземпляры нас уже не интересуют.- предупредил господин
Динст.-- Детский сад мы уже собрали. Хотя от зародышевых тканей мы не
откажемся, однако в ваших условиях подготовить и сохранить их практически
невозможно. Но вот другая тема: сейчас мы оборудуем зал патологий.
Патологии в отличии от предыдущей темы вселили в Шрагина некоторый
оптимизм.
-- Ну, этого у нас больше чем достаточно.
-- Здесь, в Европе, тоже немаленький выбор... Так что нам нужно от вас
нечто особенькое. По данным ВОЗ сейчас в двух селениях на юге вашего региона
свирепствует геморрагическая лихорадка, занесенная, видимо, гостями с Нила.
Мне нужны целые головы, а не только лишь мозговые ткани.
Шрагин представил отрубленную раздувшуюся обсиженную мухами голову
своего собеседника и у него случился первый в Музее Человека приступ
тошноты.
-- Но...
-- Я понимаю, что это достаточно опасно. И для вас, и для нас тоже,
пока мы не произведем необходимого обеззараживания. Но, если быть
внимательным и не облизывать кое-что лишний раз, то можно отделаться только
легким испугом. Если вас заинтересует это предложение, то технологию
консервации препарата мы оговорим несколько позже... Ну, что еще нас
интересует и манит?..
-- Ага, что еще?-- поддержал Лже-Кураев.
-- Что-нибудь более свеженькое. Нам нужны живые ткани. Что такое смерть
де-факто и де-юре? Это необратимое отключение некоторых отделов мозга. Но
тело-то еще на девяносто девять
процентов живое! У нас есть портативные холодильники разного размера --
для сохранения и перевозки внутренних органов, конечностей, целых торсов --
мы могли мы вам предоставить их под определенный залог. А у вас --
прекрасные возможности работать, так сказать, без излишних формальностей. На
то, чтобы изъять нужные нам ткани, у вас имеется от пяти минут в теплую
погоду до получаса в прохладную. Улавливаете? У вас в запасе не слишком
много времени...
Для того, чтобы унять головокружение, Шрагин стал внушать себе что он в
принципе тоже людоед, что его мама не была кандидатом филологических наук,
что Пушкин бил в барабан на берегах Нила, а Глинка играл где-то там на
там-тамах. Немного помогло.
-- Так что ж, мне самому убивать и самому расчленять, чтобы протухнуть
не успело?-- деловито справился Шрагин.
-- Зачем самому убивать, у каждого своя работа, которую надо делать
качественно. Например, вам становится известно, что кто-то хочет казнить
преступника, зарезать заложника или расстрелять пленного, и вы сразу
оговариваете свои права, желательно с заключением договора. Чтобы там
никакого разбрасывания внутренностей по всей округе и швыряния голов в кусты
- все должно быть аккуратно, а не так, как у вас там, в горах, принято.
Кстати желательно, чтобы человек перед смертью не был подвержен сильному
стрессу, тогда в крови появляется слишком много разрушающих факторов.
Договоритесь о передаче казнимому успокоительных средств.
-- Да, мы обязательно поработаем над хорошим настроением,-- поддержал
Шрагин, несмотря на одолевавшую его тошноту.
Тут где-то в кармане у господина препаратора заиграло турецкое рондо и
он вытащил оттуда мобильник.
-- Да, это шеф вернулся, почему-то на день раньше. Ну и славно, он же
знает вас лично.
Внутри у Шрагина все упало с ускорением три "же".
-- Шеф у меня смешной.-- поделился Динст.-- Он всегда звонит со входа,
как будто в служебное время я могу заниматься любовью с посторонними. Но он,
действительно, очень деликатен...
Все, упавшее внутри Шрагина, расплескалось где-то на полу, как раз
дверь открылась и в комнате появился Антуан Энгельманн-Ферреро, а вместе с
ним истинный Руслан Кураев. Дальнейшее Шрагин воспринимал с изрядной долей
отстраненности, находясь примерно на том же расстоянии от событий, что и
телезритель от телеэкрана.
Энгельманну натикало, сутя по косвенным данным, лет сорок пять, но у
него было изящно вылепленное лицо, покрытое тонкой свежей кожей. Шрагин не
раз уже видал в Германии сомнительные лица, но физиономия господина
директора скорее бы подошла девушке. И вместо рукопожатия Энгельманн
поцеловался со своим замом. Кураев ни с кем не поцеловался, а вместо этого
пробуравил злым взглядом единственного глаза Лже-Кураева.
-- А я с герцогом и герцогиней,-- похвастал Энгельманн,-- они пока
осматривают новинки на третьем этаже.
-- Ну, этот парень в короне к тебе просто не равнодушен.
После поцелуя Энгельманн-младший подошел к Шрагину и уже вполне
стандартно протянул руку. Сильно смутившийся визитер встал из кресла и пожал
некрупную, однако предельно твердую "хирургическую" руку директора Музея и
распорядителя Фонда.
-- Вы -- господин...-- начал Энгельманн.
-- Кураев.-охотно подсказал Динст.-- Это господин Кураев.
-- Что за хрен? Это я -- Кураев, а не этот урод.-- взревел истинный
Кураев и повторил по-немецки, ударяя себя в грудь кулаком.-- Их бин эхтер
Кураев.
-- Нет я,-- отважно заявил Шрагин.
Энгельманн предусмотрительно отошел на два шага от Лже-Кураева, однако
сохранял дистанцию и до Кураева истинного.
-- Их не может быть двое?-- справился шеф у зама.-- Ты в базе данных
смотрел? В таблице поставщиков.
-- Еще нет.-- Динст защелкал клавишами старомодного компьютера.
-- Нет, тут всего один Кураев. Как же узнать, кто из них настоящий?
Энгельманн задумался.
-- А у вас, господа, есть национальные паспорта?
-- Ой, я забыл,-- погрустнев произнес подлинный Кураев.
-- И я не захватил с собой,-- сказал несколько осмелевший Шрагин.
Энгельманн ненадолго нахмурил свой почти-девичий лоб.
-- Истинный Кураев, наверное, должен быть мусульманином, то есть с
обрезанной крайней плотью. Господа, снимите штаны.
-- Да, да, да, но только при мне.
В комнате возникла шикарная дама в перьях райских птиц, на вид
герцогиня.
-- Мальчики, мальчики, что вы все о штанах?-- пропела она.-- Сегодня вы
заставили меня снова поверить в жизнь после смерти.-- Дайте я вас поцелую за
это. Или укушу.
-- Я люблю качественные укусы, а вот он, кажется, нет,-- Энгельманн
показал пальцем на Динста и засмеялся жеманно.
Герцогиня, которая все более напоминала своим богатырским ростом и
плечами хорошо сложенного мужчину, сделала свое дело и удалилась.
-- Ну, ты давай первый,-- сказал Кураев Шрагину.
-- А почему не ты?
-- Этот боится больше,-- сказал Энгельманн, кивнув на настоящего
Кураева.
Шрагин перевел дух, находящийся где-то в солнечном сплетении --
кажется, обошлось.
Неожиданно он заметил, что Динст просто давится от смеха. Вот он
прыснул, не удержавшись, затем к нему в порыве искреннего здорового хохота
присоединились Энгельманн и Кураев.
Шрагин почувствовал неладное, но было уже поздно.
Наконец Энгельманн унял свой смех и, немного отдышавшись, произнес:
-- Добро пожаловать в Музей Миры Человека, господин Шрагин.
Полный провал. Но Шрагин заметил, что герцогиня забыла закрыть за собой
дверь.
В три прыжка он преодолел расстояние до выхода, но там уже стоял
Кураев, который мгновенно оказался в нужном месте, перемахнув через стол.
У Сережи мелькнула мысль, что надо немедленно вмазать Кураеву, и лучше
не в челюсть, а в пах -- ведь тот беспечно и уверенно стоит на широко
расставленных ногах. Но как же -- прямо в пах? Это ведь так больно. В
десятом классе Сеережу ударил в пах один хулиган-пятиклассник и он хорошо
знал, как это неприятно... В голове привычно хороводили мысли, отражаясь
одна от другой. И никакого доступа к психопрограммному интерфейсу, полный
паралич.
-- Ты куда, двойник?-- весело поинтересовался Руслан.
-- В туалет.-- бесхитростно отозвался Сережа.
-- Я тебя сейчас облегчу.
И врезал.
Работник умственного труда легко перелетел через кресло, неловко
пытался смягчить падение плечом, но все равно въехал в ламинатный пол левой
стороной затылка, после чего его сознание оказалось в темном абсолютно
непроницаемом мешке.
3.
Шрагин словно выплывал из склизского тошнотворного омута. Неужели это
нокаут так подействовал?
-- Дурной ты, Серега.
Вот позорище-то, выключили как щенка, без сопротивления. И не какой-то
звероподобный Тайсон выключил, а человек его роста и комплекции. Но словно
кирпичом врезал. И почему это русские люди не дерутся как ковбои, у русских
людей один дает себя бить, а другой с удовольствием это делает.
мойХарактер = ИнтеллигентныеРодители.воспитывать(я);
ушибЛица = конкретный Противник().использовать(мойХарактер);
И откуда этим типам знать его имя, ведь все документы остались в камере
хранения на дюссельдорфском вокзале. Или эти типы все знали с самого начала?
-- Дурак ты, Серый,-- повторил далекий голос, словно бы стиснутый его
собственной тошнотой. Или же это сам голос вызывал тошноту?-- Зачем сюда
полез, думал с кондачка и тебе отломится. Ты ж, блин, не герцог. Если уж
вырвался за кордон, так тикай, куда глаза глядят, хоть в Парагвай. А теперь
вот пострадать придется. Ах, как жалко, какая незадача. Хоть убей, не пойму,
зачем полез? А, может действительно убить?
Шрагин не мог пошевелить ни одной мышцей, ни одним членом, непонятно
даже как еще дышал. Чужой голос проходил к нему как сквозь вату. Взгляд
постепенно фокусировался. Но, в итоге, он не захватил ничего, кроме потолка.
Веки не закрывались и не открывались, какие-то трубочки увлажняли глаза,
которые затем подсушивались потоком воздуха...
Почему не получается ни одно движение, неужели Руслан сломал ему
позвоночник?
-- Да нет, цел ты пока, даже не обосрался, хотя в таких случаях
положено заранее клизму делать. Я тебе только анестезию дал, а один, с
позволения сказать, мужчина ввел тебе нарколептик. Теперь Энгельманн с
Динстом решают, как с тобой дальше дружить. Я предложил распилить тебя
циркуляционной пилой на тысячу ломтиков, но они не согласились, гуманисты
хреновы, сказали, что пила может засориться. Может, они сперва тебя в жопу
хотят, уж больно ты для них привлекательный, неподвижный такой как Ленин,
они ведь самые настоящие некрофилы-педофилы, да еще марксисты. Знаешь, из
настоящих марксистов самые лучшие пидорасы получаются, потому что все ради
товарища... Извини, меня мобила зовет. Наверное, девушка.
Даже не обосрался, обидно. Вообще никаких хлопот для этих сволочей. Раз
и превратился в полено, можно стругать и тесать...
Кураев вернулся пару минут спустя и обратил на себя внимание пинком
ноги.
Боль от удара была, но какой-то приглушенной, отдаленной, впрочем через
несколько секунд она достигла своего максимума. Сережа подумал, что Руслан
скорее всего разговаривал с Викой...
-- И все-таки ты не дурак, Сережа. Ты -- псих, типичный случай
параноидальной шизофрении, комплекс жертвенности, жизнь, значит, за царя.
Никто не ожидал, что ты так быстро окажешься здесь. Да, у меня есть право
поставить тебе этот диагноз, потому что я отучился два года на медицинском
факультете Петербургского университета. Теперь мне тебя и не жалко вовсе.
Может, тебя уже не жалеть, а уважать пора. Ведь все выдающиеся личности были
по диагнозу параноидальные шизофреники. А вот, кстати, и наши педики-медики
идут. Щас вынесут свой приговор.
Знаешь, в воздухе так и витает тема донорства. Модная тема, ети ее
налево. У тебя, кстати, нет лишнего глаза? А то что-то мой куда-то
запропастился. А вон у Антуана похоже с яйцами неполадки... Папа у него
штандартенфюрер СС был, так по крайней мере Шерман думал, но сынок больше
думает не об арийской расе, а о собственной жопе...
Руслана какое-то время не было слышно. Спустя какой-то безразмерный
кусок времени его голос, куда более острый чем раньше, стал снова проникать
в мозг Шрагина.
-- Все, Шрагин, не волнуйся, жизнь прожита не зря. Потому что принесешь
ты пользу людям. Только людям надо еще подготовиться... А ты, кстати,
экскурсии любишь? Наверное, любишь, как любой порядочный интель. Ну, я тебя
пока покатаю по музею. Много интересного узнаешь. Я ведь тут уже изрядно
пошастал с любезного разрешения хозяина. Да и сама коллекция не без моего
участия собрана... Дай-ка я тебе голову поверну направо, потому правый у
тебя пока что лучше видит, чем левый. Вот так удобно, хорошо видно?
Увлажнители для глаз клейкой лентой прилеплены, также как и вентиляционная
трубка для твоей дыхалки, так что все в порядке, не отвалятся.
Шрагин заметил сейчас, что ему в рот уходит прозрачный стебелек и
услышал легкое, но беспрерывное шипение. Насос работает. А затем все поплыло
вокруг и он понял, что экскурсия началась. Поскольку за нее ему, похоже,
предстояло дорого заплатить, оставалось только одно -- участвовать. Тек, не
застревая, словесный поток из Руслана, дружелюбный, лекторский, не
вызывающей возмущения.
-- Тут все для человека, Серега. Мне даже не надо каталку толкать, сама
мягонько так катится, я ею с пульта управляю. Но если даже перестану
управлять, то она, скорее всего, никуда не трахнется, потому что у нее
собственные сенсоры и собственная управляющая программа имеется. Ну, ты
понял, ты ж у нас тоже программы мастеришь. А вот голос робота-экскурсовода
я отключу, во-первых он только на немецком талдычит, а во-вторых, многое не
договаривает, железяка хренова...
Эти мертвецы, дружище, получили жизнь вечную в результате кропотливой
работы многих пластинаторов почти на протяжении столетия. Некоторые способы
сухого сохранения тканей были найдены эсэсовскими врачами в концлагерях в
результате многочисленных экспериментов. Трудно переоценить вклад советских
мумификаторов, лихо обработавших ацетоном самого человечного человека,
отчего у того из тканей исчезла предательская вода и лишний жир. Выдающуюся
роль в создании органических консервантов сыграл немецкий ученый фон Хагенс.
Но вот знамя подхватили, как Ахилл и
Патрокл, как Маркс и Энгельс, Энгельманн-младший и херр Динст. Не
только подхватили, но и унесли далеко вперед, в чем можно сейчас убедиться.
Именно потому что они разработали самый замечательный на свете маринад --
если точнее поликонсервант на основе метапропиленгликоля -- столько тут
нетленных мощей стоит, для любой религии, на любой вкус. Наши гении даже
прозрачности тканей добились с помощью какой-то разновидности глицерина.
Сказать тебе честно, Серега, как увидел пластинаты в первый раз, так
вегатарианцем стал. Не навсегда, конечно. Но даже и сегодня, как пережру, то
на местные консервы без конвульсий смотреть не могу. Что жизнь человеческая,
как было спето не раз, только миг между прошлым и будущем. Помнишь, один
урод по кличке Сфинкс спросил у Эдипа: кто утром ходит в штаны, днем в
подъезде, а вечером опять в штаны? Правильно, человек. И годы жизни
человеческой -- цитирую псалом девяностый -- семьдесят, от силы восемьдесят
лет, да и то при правильном питании и поведении. Это всего лишь день один в
космическом масштабе и проводишь его порой, так сказать, в загаженном
сортире. Короче, отгадав загадку, Эдип впал в эдипов комплекс и завершил
свой день досрочно к обеденному перерыву. Он еще не знал, что после
пластинации у Энгельманна можно простоять или просидеть в неизменном виде
почти миллион лет, по сравнению, например, с пятьюдесятью тысячью годами у
Хагенса. Так можно и второго пришествия дождаться в прекрасной кондиции, как
бы с ней не