сна, когда стояла
перед  ним  в  полупрозрачных  одеяниях  и  смотрела  на   него
влюбленными  сияющими глазами, что, отказываясь от божественной
любви, Гильгамеш ощутил на сердце скорбную жуть. -- Богиня,  не
лучше  ли, если я прикажу сшить для тебя самые нарядные платья,
испечь для тебя лучшие хлеба, украсить  храмы  --  жилища  твои
золотом  и  драгоценными  камнями.  Я  прикажу засыпать доверху
зерном твои амбары, поставлю новые статуи,  изображающие  тебя.
Все  это я сделаю только для тебя одной. Но быть супругом твоим
я не могу. Или ты забыла, что кроме мужа юности твоей,  пастуха
Думузи,  у  тебя  были  и другие возлюбленные. Я напомню, что с
ними стало. Один бродит вечно  среди  диких  лесов  и  нет  ему
оттуда  выхода. Другого, разлюбив, ты превратила в дикого волка
и собаки гоняют его по степям, третьего, ты помнишь,  садовника
Ишуллану,  ты  его  ударила  и  сделала пауком. Ты поселила его
посреди паутины, так закончилась твоя любовь к нему. В кого  же
ты  хочешь  превратить  меня,  когда  наиграешься  новой  своей
забавой? Я хочу остаться самим  собой,  Гильгамешем,  и  потому
прошу тебя, богиня, забудь о своем желании стать моей женою!
     --  Человек!  Ты пренебрег любовью богини! Моей любовью! Я
хотела  сделать  тебя  счастливым.   Я   хотела,   чтобы   тебе
подчинились  все цари мира. Ты жил бы со мною как бог, разделив
мою власть. Но ты пренебрег мною. Ты унизил меня, напомнив  мои
проступки.  ЧСвоим отказомс, человек, ты оскорбил меня, богиню!
И ты пожалеешь об этом! -- так воскликнула гордая Иштар.
     Боги, они способны быть разными. И та, что мгновенье назад
стоит перед тобой словно площадная девка,  может  величественно
выпрямиться  и  каждый  узнает в ней царицу, богиню. Несчастлив
человек, если боги о нем забыли. Но еще печальней судьба  того,
кто  привел  богов  в  ярость.  Месть  бога несравнима с местью
врага.
     * * *
     Месть  бога  несравнима  с  местью  врага,  если  враг  --
человек.
     Разъяренная  Иштапр мгновенно исчезла. И Гильгамеш подумал
даже, не привиделась ли она ему.
     Иштар стояла уже перед отцом своим,  великим  Ану.  Рыдая,
она  стала  жаловаться  ему  на  то унижение, которое учинил ей
человек по имени Гильгамеш.
     -- Этого Гильгамеша я знаю. Он правит народом Урука. И нет
изъяна в его служении богам. С тех пор,  как  он  подружился  с
Энкиду, никто на него мне не жаловался. Не ты ли сама оскорбила
царя Гильгамеша? А он в ответ и перечислил твои прегрешенья.
     --  Отец,  умоляю,  создай  мне  ткого  быка, чтобы мог он
справиться  с  Гильгамешем.  Ты  создашь  быка,  а  бык   убьет
человека.  Не  дело,  чтобы смертные смеялись над нами, богами!
Пцсть он и царь, но должен понести наказание.
     -- Так ли сильна обида, которую тебе нанес  этот  человек?
-- великий Ану не торопился исполнить просьбу капризной дочери.
     --  Обида, нанесенная человеком богам не может быть малой.
И человек, унизивший бога, должен исчезнуть с земли. Или мы для
того создавали людей, чтобы они надругались над нами?
     -- Хорошо, я подумаю, -- Ану все еще медлил.
     -- Отец, я готова вместо расплаты ударить в дверь мертвых.
Сама я туда больше не  войду,  но  выпущу  демонов,  чтобы  они
пожрали  всех  жителей  города,  которыми  смеет управлять этот
Гильгамеш.
     -- Я попробую создать для тебя  быка.  Но  и  ты  подумай,
стоит  ли  мстить  человеку,  если  он лишь споткнулся, если он
совершил зло, сам того не желая?
     -- Сделай быка мне,  отец!  Это  будет  самая  легкая  моя
месть! -- сказала Иштар. -- Народ Урука не пострадает от смерти
царя.
     х х х
     "Народ Урука не пострадает от смерти царя", -- так обещала
богиня.
     И  великий  Ану  неохотно, но согласился исполнить просьбу
дочери.
     А пока он лепил из глины быка размерами с гору,  Гильгамеш
и  Энкиду,  не  зная печали, рубили кедры и сносили стволы их к
Евфрату.
     -- Теперь уж никто  не  обзовет  меня  полускотом.  Энкиду
построит дворец и крышу сделает из кедра. А еще во дворце будет
настоящая дверь, как у тебя, друг мой, и у божественной Нинсун.
Энкиду сам вырубит себе дверь, настоящую дверь из кедра.
     Могучие   стволы,  связанные  тростником,  готовы  были  к
отплытию, и Гильгамеш с улыбкой наблюдал, как друг его вырубает
из ствола толстые доски, радуется, словно дитя, будущей двери.
     Потом плыли они по реке. Чтобы спускаться вниз по течению,
ндо уметь управлять длинным шестом. Гильгамеш самс сделал  шест
для себя и для Энкиду. А сильные волны, подхватив стволы, несли
их вперед к родному городу.
     Все черноголовые жили вдоль великой реки в больших и малых
селениях. Одни -- в кирпичных домах с плоской крышей, другие --
в хижинах  из тростника. В каждом селении в центре на холме, те
холмы иногда насыпали сами люди, возвышались  храмы  --  жилища
богов.
     Два  друга,  два  богатыря плыли мимо на огромном плоту из
связанных кедров, а люди, те, кто ловил рыбу, работал на  поле,
выпекал  лепешки  в  глиняной круглой печи с очаном внутри, все
они выбегали навстречу, радостно махали руками,  поздравляли  с
победой.  Вести  о подвигах разносятся по миру быстрее ветра. И
каждый из прибрежных жителей уже знал, что  герои  в  Ливанских
горах сразили чудовище.
     Энкиду  тоже  махал  руками  в ответ, выкрикивал радостные
слова, а иногда даже показывал дверь,  которую  приготовил  для
будущего дворца.
     Вечером  герои  остановились  на  отдых. И местные мастера
украсили дверь Энкиду,  поставили  на  нее  бронзовые  петли  и
засов.
     Утром,  когда  Гильгамеш оттолкнул плот к середине реки, и
волны снова с тихим плеском стали тереться о  кедровые  стволы,
Энкиду  не  переставал  любоваться на дверь, радовался, смеясь,
глядя, как солнце отражается в ее бронзовом засове.
     Не знали богатыри, что их ждет у родного города.
     * * *
     Не знали богатыри, что их ждет у родного города. А родному
городу угрожало несчастье.
     Великий Ану вылепил из глины  страшного  быка,  вдохнул  в
него жизнь, и немедля Иштар погнала его с небес к Уруку.
     Бык  был  непослушен  и, к счастью для многих, спускаясь с
небес, не попал в центр города. Иначе все бы он там погромил.
     В  последнем  прыжке  он  достиг  Евфрата  и  сразу  жадно
принялся пить. Такого быка люди Урука не видели никогда. Словно
гора оказалась рядом с их городскими стенами. Шумно втягивала в
себя  воду эта гора, и река на глазах у жителей стала мелеть. А
потом и вовсе показалось глинистое дно.
     В эти мгновения богатыри высадились на берег. Но никто  на
них не смотрел. Все смотрели на диковинного зверя.
     Напившись,  бык  повернулся  к городу, и толпа любопытных,
толкая, роняя друг  друга,  бросилась  под  защиту  стен.  Люди
застряли  в воротах, кто-то истошно кричал, кто-то придавленный
без сил повис на соседе.
     Бык глянул на перепуганных горожан, страшно дыхнул, топнул
ногами, и глубокая яма разверзлась рядом, в яму  эту  свалилась
сотня  жителей.  Бык  снова  мутно  глянул на притихшую в ужасе
толпу, опять топрул ногами, и уже двести черноголовых упали  на
дно новой ямы.
     -- Гильгамеш! -- успел выкрикнуть Энкиду имя друга.
     А бык уже повернул в его сторону и с такой силой дохнул на
богатыря,  что  тот  перегнулся  пополам от боли. Все же Энкиду
успел ухватить громадного быка за рог, но бык мотнул головой, и
Энкиду, словно кузнечик, полетел в сторону, а  следом  полетели
клочья  бычьей  слюны,  потом  бык ударил великана толстым, как
дерево, хвостом, и Энкиду покатился по земле.
     Бык яростно проревел, и этот рев,  отразившись  от  небес,
обрушился  на  город.  Те  любопытные,  что  стояли  на стенах,
попадали вниз. Жители не понимали,  где  спрятаться  от  нового
чудища  и  в  панике  бегали  по  улицам. Мастера еще не успели
сделать новые запоры для ворот. Да они бы и не помогли.  Стены,
засовы  предназначены  для  обыкновенных  людей и зверей. И они
никогда еще не спасали от тех напастей, которые порой напускают
боги.
     И все же те, кто стояли на стенах  и  упали  от  страшного
рева,  успели  разглядеть  Гильгамеша. Только он, их правитель,
самый сильный из смертных, мог спасти свой город от бедствия,
     * * *
     Только он, их правитель, самый сильный  из  смертных,  мог
спасти свой город от бедствия. И он спас.
     --  Гильгамеш!  Гильгамеш  вернулся! -- кричали они. -- Он
спасет нас от гибели!
     -- Гильгамеш, друг мой, спаси меня! --  прокричал  Энкиду,
поднимаясь с земли.
     Он  опасливо  смотрел  на  быка,  тот же в безумной ярости
бодал землю рогами и  в  разные  стороны  разлетались  огромные
комья.
     При  Энкиду  не  было  никакого  оружия. С плота он первым
делом вынес свою дверь, чтобы показать ее жителям. Дверь  давно
отлетела  в сторону. Но бежать к плоиту за оружием было поздно.
Бык в один прыжок догнал бы его, раздавил.
     -- Гильгамеш, я готов встретить смерть лицом к лицу, чтобы
никто не посмел сказать, что Энкиду струсил!
     -- Друг мой мы победили Хумбабу. Неужели с  быком  нам  не
справиться! -- прокричал Гильгамеш. -- Вместе мы убьем его, и я
вырву  из  него  сердце,  положу  перед Шамашем. А рога прикажу
наполнить елеем и подарю Лугальбанде.  Пусть  и  отец  удивится
столь  огромным  бычьим  рогам.  Теперь  же  --  не  зевай!  --
скомндовал царь. -- заходи сзади и хватай его за хвост изо всех
сил. Как только он обернется к тебе, я брошусь на него спереди.
     Бык продолжал рыть землю рогом. Энкиду подобрался  к  нему
сзади и, схватившись за хвост, дернул изо всех сил на себя. Бык
оторопел,  взревел и хотел уже развернуться с бешеной силой, но
в  это  мгновение  Гильгамеш  с  обнаженным  кинжалом   отважно
бросился вперед и вонзил длинный клинок в его шею.
     Бык  мотнул  головой,  отбросил  Гильгамеша  в сторону, но
кинжал, ушедший по рукоять. торчал из тела быка. Зверь еще  раз
яростно  проревел,  но  на этот раз в реве его слышались боль и
смертельный ужас, ноги его подогнулись, он пошатнулся и  рухнул
так, что содрогнулась кругом земля и зашатались башни храмов на
холме в центре Урука.
     Сердце,  громадное,  как  голова льва, жилистое и тяжелое,
вырвали они из быка и внесли в храм великого Шамаша, пройдя  по
улицам города.
     Люди  еще  не  успокоились,  но  увидев бычье сердце, тушу
зверя на поле, встречали своего царя  и  его  друга  радостными
криками,  готовы  были  тут  же  на площади устроить счастливые
пляски и песнепения,  но  Гильгамеш  сказал  им,  что  праздник
победы  назначил  на вечер. А сейчас он торопится отблагодарить
великого Шамаша.
     И только Иштар не радовалась победе.
     * * *
     Толлько Иштар не радовалась победе. В злобе  смотрела  она
на героев.
     Гильгамеш  ввел  Энкиду  в  святилище  Шамаша.  Там, перед
украшенной статуей великого  бога  положили  они  сердце  быка,
окропили   землю  чистой  водой  и  Гильгамеш  произнес  особые
благодарственные молитвы.
     А потом в изнеможении они уселись на землю, обнявшись  как
братья.
     Но  Иштар  не могла спокойно видеть эту картину. Не она ли
правила Уруком вместе с отцом, великим Ану. Не она ли  пригнала
на  лодке  законы и правила жизни, по которым народ Урука жил и
будет жить вечно. Не ей ли, великой  богине  в  первую  очередь
должен  приносить  жертвы каждый житель города! Не ей ли должен
быть благодарен за первое дыхание, за радость жизни любой,  кто
ходит  по  этой  земле,  а  не только тот, кто выбран верховным
жрецом в этом городе!
     Не выдержав, она  приняла  обличье  женщины,  вскочила  на
городскую  стену над тем местом, где сидели Гильгамеш и Энкиду,
уселась на зубец и громко бросила им проклятье:
     -- Горе Гильгамешу! Горе унизившему меня и убившему  моего
быка!
     Если бы герои стерпели это проклятье молча! Если бы отдали
они и  богине  предназначенное  ей  почитание!  Кто  знает, как
повернулись бы их судьбы. Сколько  подвигов  совершили  они  бы
вдвоем?  Сколтько  песен о них передавали бы изумленные потомки
из века в век! Но случилось другое.
     По приказу Гильгамеша разделанного быка как  раз  привезли
на площадь.
     И  Энкиду,  опьянев  от счастья победы, услышав проклятье,
выкрикнутое со стены, не  узнал  в  городской  девке  богиню  и
швырнул ей в лицо стыдную часть бычьего тела.
     Богиня,  окаменев  на  мгновение,  опозоренная, униженная,
громко зарыдала и плач ее долго витал над городом.
     А жители готовились к празднику.
     Гильгамеш приказал срочно собраться всем мастерам. Мастера
в изумлении осмотрели бычьи рога. Ни один человек до  той  поры
не  видел  в  своей  жизни  столь огромных рогов. Царь приказал
оправить их драгоценными каменьями, заполнить  душистым  маслом
-- елеем. Елей он лично отнес к статуе Лугальбанды, оставил ему
в  виде  сосуда один из рогов, а другой повесил в своей царской
спальне.
     Ближе к вечеру начался праздник  победы.  Двойной  победы.
Над  Хумбабой, которого больше никто не боялся и над чудовищем,
которое непонятно откуда взялось, разве что свалилось с небес.
     Мужи, старики, жены и дети, надев лучшие одежды, вышли  на
улицы. Два героя -- царь и Энкиду ездили по улицам в украшенных
колесницах. А жители пели в их честь величальные песни.
     --  Кто  красивей  всех  героев? -- спрашивали они. И сами
отвечали: -- Гильгамеш красивее всех героев.
     -- Кем гордятся мужи? Энкиду гордятся мужи!
     Энкиду и в колеснице своей не расставался с дверью.
     Впереди них шли глашатаи, которые рассказывали  о  трудном
походе  по степи и горам к жилищу Хумбабы. О битве с чудовищем.
И о том,  что  каждый  теперь  может  нарубить  столько  кедра,
сколько  захочет.  И  про недавний бой с бешеным быком говорили
глашатаи. Изображали оба сражения в лицах.
     Потом  Гильгамеш  устроил  веселье  в  своем  дворце.  Там
угощали  избранных.  А  жители  угощались на площадях бесплатно
сикерой, хлебами и каждый получил по месячной  мере  кунжутного
масла.
     Все  розданное  царем  добро  младшие  жрецы  записали  на
табличках,  чтобы  учесть  расходы.  А  мы,  потомки,  из  этих
табличек узнали о щедрости героя-царя.
     Богатыри пировали во дворце и не знали, что великие боги в
эти мгновения решали судьбу их обоих.
     Три  бога  собрались  вместе: Ан -- бог небес, покровитель
Урука,  Эллиль  --  бог   всего   воздушного   пространства   и
покровитель  Ниппура  и  Шамаш  -- солнечный бог. Три верховных
бога, правители мира.
     * * *
     Три верховных бога, правители мира собрались вместе.
     -- Зачем они, эти люди, убили Хумбабу, а потом и быка?  --
спросил  Ан  Эллиля.  -- Должен умереть тот, кто на наших горах
осмелился рубить кедры!
     -- Их было двое, -- ответил Эллиль. -- Пусть умрет один, и
пусть это будет Энкиду. Гильгамеш пусть пока поживет.
     -- Но не по твоему ли желанью убиты и бык  и  Хумбаба?  --
спросил Шамаш. -- Ты смотрел на все равнодушно, значит хотел их
смерти. Зачем же умирать теперь Энкиду?
     --  Ты бы лучше смолчал! -- рассердился Эллиль. -- Ты-то у
них чуть не в приятелях ходишь с утра до вечера.
     -- Согласен, пусть умрет один.  И  пусть  пока  это  будет
Энкиду.  Человек,  оскорбивший мою дочь так, как это сделал он,
должен покинуть земную жизнь. Энкиду умрет.
     Так разговаривали боги. А во дворце продолжалс пир.
     Наконец, обессиленные гости  покинули  дворец  Гильгамеша,
слуги унесли остатки еды и посуду, а оба героя крепко заснули.
     Но  не  долог  был сон Энкиду: в ужасе вскочил он с ложа и
бросился к Гильгамешу.
     * * *
     Но не долог был сон Энкиду: в ужасе вскочил он  с  ложа  и
бросился к Гильгамешу.
     --  Друг  мой, царь мой, брат мой! Боги решили мою судьбу!
-- говорил он горестно. -- Я видел во сне их троих. Скоро я  не
увижу  светлого  дня.  Знаю, этиот сон не обманный: верный тебе
Энкиду скоро умрет.  Так  решили  великие  боги.  Тебя  же  они
оправдали на своем суде. И оставили жить.
     --  Энкиду,  брат  мой! Мало ли что может примерещиться во
сне, -- пробовал  успокоить  Гильгамеш.  --  Мы  не  испугались
чудовищ, нам ли бояться снов.
     --  Знать  бы  только  за  что  меня  наказали боги! -- не
успокаивался Энкиду. -- Когда мы бились с Хумбабой, нам помогал
Шамаш. Когда мы рубили келдр, он тоже был с нами.  Неужели  вся
беда  из-за  двери!  Я  чувствую,  что  уже  ослаб  и  не  могу
подняться, а все это из-за деревянной двери! -- Энкиду поднял с
ложа глаза на дверь, которая стояла  поблизости,  и  неожиданно
для Гильгамеша заговорил с ней, словно с живым человеком. -- Эй
ты, деревянная дверь! Ну какой в тебе прок? Это из-за тебя-то я
бродил  по  горам. Для тебя искал кедр, когда мы убили Хумбабу.
Зачем-то тебя мастера украшали! Знал бы, что ты  принесешь  мне
несчастье,  порубил  бы тебя в щепки. Что ты рядом с жизнью? Ты
-- пустяковина. И дворец, о котором я мечтал, тоже  пустяковина
рядом  с жизнью. Лучше нищая хижина, драная циновка, закрывющая
вход, но жизнь в светлом мире! Пусть бы кто  другой,  царь  или
бог,  появлялся дверью. Пусть сотрет мое имя и напишет свое.; Я
дарю ему дверь, а он  пусть  подарит  мне  жизнь.  Слышишь  ты,
дверь, отправляйся к другому! А мне оставь жизнь.
     --   Друг   мой,   странные  вещи  ты  говоришь!  вмешался
Гильгамеш. -- И сон твой обещает не то, что тебя  напугало.  Во
сне твоем много страху. Но только живым боги и посылают страхи.
Значит,  ты  будешь  жить.  А я уж помолюсь великим богам, всем
троим: и отца богов,  Ану  буду  просить  о  милости,  и  пусть
сжалится  Эллиль,  а  Шамаш, я уверен, он за нас заступится, не
оставит в беде. Все золото, какое у меняч есть, я отдам,  чтобы
украсили их изваяния.
     Шамаш,   слышавший  разговор  героев  не  выдержал  и  сам
заговорил с Гильгамешем.
     -- Царь, не трать впустую свои богатства. Боги не изменяют
решений, и если слово сказано, оно уже  сбудется.  Люди  --  не
боги,  они не вечны. И когда проходит жизнь человека, в мире от
него не остается ничего!
     Эти слова солнечного бога услышал и Энкиду.  С  трудом  он
поднял голову, чтобы ответить, но голова сразу бессильно упала,
и только слезы текли у него из глаз.
     --  Великий  Шамаш!  Если  сбудется  все,  сказанное вами,
богами, отомсти за  меня!  Исполни  слово  мое,  Шамаш!  Я  был
счастлив,  когда  бегал  по  степи со зверьем и питался травой.
Если бы меня не  выследил  юный  охотник,  счастье  жизни  моей
продлилось  бы.  Так  отгони же его добычу! Пусть звери обходят
его стороной!
     Гильгамеш  нахмурился  при  этих  словах  заболевшего  так
внезапно друга, но смолчал. А Энкиду снова обратился к великому
богу.
     --  Шамаш, исполни еще одно мое слово: пусть веселая девка
Шамхат будет проклята великим проклятьем. Не она ли  превратила
меня  в  человека?  Не она ли привела меня в город. Пусть будет
она посмешищем среди женщин! Пусть валяется она,  как  овца,  в
нечистотах! Шамхат, пусть будут тебе жилищем перекрестки дорог,
пусть  ты  будешь  вечно  бродить  среди людей и ногам твоим не
будет отдыха, пусть любой пьяный, голодный,  нищий  будет  бить
тебя  по  щекам,  пусть  сойдет  твоя красота, а тело покроется
зловонными язвами. Слышишь, Шамхат, это из-за тебя я умираю!
     Безумную речь его хотел прервать  Гильгамеш.  Он-то  знал,
как  опасны  проклятья,  как  нужно  быть осторожным со словом.
Слово, особенно сказанное со зла, сбывается  чаще,  чем  думают
некоторые. За словом прячется тайна, не постигнутая людьми.
     Но вмешался не царь, вмешался сам Шамаш.
     --  Зачем, Энкиду, ты проклял Шамхат! -- заговорил великий
бог. -- Разве она не кормила тебя хлебом  и  не  поила  питьем,
которые были достойны царя? Или она не одела тебя в одежды? Или
не  дала  тебе в добрые товарищи самого Гильгамеша. Ты бегал по
степи со зверьем и, не будь Шамхат, кончил бы жизнь как  зверь.
Твои кости чернели бы где-нибудь рядом с костями шакала. Теперь
же  Гильгамеш, брат и друг твой, поселит тебя в почетном жилище
рядом со своими п