ревянные, прикрепленные жилами.
Во  второй половине хижины было возвышение, сделанное из камней
и глины. Его устилали высушенные травы, а поверх  лежал  грубый
кусок ткани, какими пользовались пастухи.
     К этому ложу и пригласил Гильгамеша предок.
     -- Располагайся, жена принесет тебе питья.
     Тут  же  вошла  пожилая женщина с добрым лицом. В глиняном
кувшине, неровном оттого, что был сделан  он  не  на  гончарном
круге, а слеплен ладонями, она поднесла холодную чистую воду. И
Гильгамеш выпил ее с наслаждением.
     Потом он снял с себя меч, кинжал и протянул хозяину.
     Хозяин с интересом стал разглядывать оружие гостя.
     -- Хорошие мастера делали рукояти твоих ножей, если сумели
прорисовать  столь  тонкие  узоры.  Но  ты  передай  им,  когда
вернешься домой, что нож -- это не  безделушка,  не  украшение,
нож  -- это защитник, спаситель и кормилец, и его нельзя делать
из золота. В наше время  из  золота  делали  серьги,  браслеты,
кольца, а ножи положено делать из камня. Ибо тверже камня может
быть только камень. А золото -- материал мягкий. Потому у нас и
не  делали  длинных  ножей.  Камень, если он длинен, становится
ломким.
     -- Некоторые у нас тоже пользуются инструментом из  камня,
особенно  старые  люди  и  пастухи.  Но в городе мастера быстро
изготовят из бронзы любой предмет. Была бы руда, да  плавильная
печь.  Мой  меч,  который ты назвал длинным ножом, мастера тоже
выплавляли из бронзы. А золотые украшения мы носим по-прежнему.
     Гость сказал много непонятных слов, но Утнапишти  согласно
кивнул, словно знал это все давно.
     --  Я  готов  услышать  твой рассказ, Гильгамеш, о ветрах,
которые погнали тебя по столь дальнему пути.
     И пока Гильгамеш подробно рассказывал  о  смерти  друга  и
брата,  о  подвигах,  которые  совершали  они вместе, о великой
печали и надежде найти то тайное средство, чо дает людям вечную
жизнь, о приключениях и встречах во время  скитаний,  Утнапишти
внимательно  слушал, лишь иногда сочувственно вздыхал и вздымал
руки к небу. В начале рассказа вошла  его  супруга,  замерла  и
осталась  почти  не  дыша,  боясь  неловким  движением помешать
Гильгамешу.
     А когда Гильгамеш кончил,  долго  молчали  они,  и  каждый
думал  о  своем,  сравнивал  рассказ  своего  молодого потомка,
изможденного скитальца, первого из людей, кто вошел к ним в дом
за множество лет, со своей судьбой и своими скитаниями.
     Наконец Утнапишти негромко заговорил:
     -- Напрасная  тоска  мучит  тебя,  Гильгамеш.  Или  ты  не
знаешь,  что  пределы несчастья и счастья выбирает для себя сам
человек? Отбери у младенца глиняную игрушку -- и он зарыдает от
горя. Дай умирающему от жажды кувшин с водой, и он ощутит  себя
богачом.  Несбыточные желания, прокравшиеся в сердце -- вот что
делает человека несчастным. И счастлив тот, кто их  никогда  не
ведал.  Ты  же,  Гильгамеш, решил сравняться с богами. На земле
все смертно, бессмертны лишь одни  боги.  Ты  ведь  не  желаешь
стать  небом  или солнцем, ты знаешь: это недостижимо. Зачем же
ты хочешь найти бессмертие? Ты забыл, что состоишь  из  людской
плоти, а это значит, что ждет тебя судьба человека. Вспомни тот
мир,  в  котором  живешь,  и  еще  раз  подумай:  есть ли в нем
что-нибудь вечное? Навеки ли мы строим дома?  Вечны  ли  травы,
деревья,  звери?  Или  вечен роскошный цветок? А сколько царей,
возомнивших себя владыками мира, постигают лишь момент  смерти,
что  в  главном  они равны самому жалкому из людей. Кроме богов
нет ничего вечного на земле, они  и  определяют  для  нас  наши
жизни  и  наши  смерти.  Оставь  свою  погоню  за непостижимым,
Гильгамеш, и ты снова ощутишь радости дня.
     Утапишти кончил и опять все долго молчали.
     -- Не затем я покинул свой народ,  чтобы  услышать  совет,
который  в  моем  городе  может  мне  дать  любой из старейших.
Каждому младенцу с рождения внушают они, что первый его шаг  на
земле -- это шаг к собственной смерти. Я знаю, что все на земле
умирают.  Все,  кроме  тебя. Ты, Утнапишти -- ты ведь другой? Я
смотрю на тебя и постоянно удивляюсь -- ростом ты такой же, как
я -- не меньше, но и не больше. И сил в тебе столько же -- пока
я рассказывал о своих скитаниях, ты приустал  и  решил  слушать
лежа. Потом отдохнул и снова поднялся. Я мог бы даже побороться
с  тобой,  не испугался бы. Но одно тебя отличает от меня и ото
всех людей мира -- твой вечная жизнь. Ведь ты  не  бог,  ты  --
человек, но живешь вечно.
     --  Да,  я  живу  вечно,  -- подтвердил Утнапишти и горько
усмехнулся. -- До тех пор, пока этого хотт боги.
     -- Затем и пришел я к тебе, чтобы узнать твою  тайну.  Для
этого  и  пересекал  я  многие  земли, бродил по горам, плыл по
морю, чтобы увидеть тебя и убедиться,  что  ты  --  не  выдумка
слабоумных  старцев.  Теперь  я  знаю:  ты,  мой дальний предок
по-прежнему жив. Расскажи, если это  возможно,  как  сумел  ты,
земной человек, достичь вечности, за какие подвиги боги приняли
тебя в свое собрание, как сумел ты сравняться с ними? Вот зачем
я  пришел  к  тебе. Поделись своей тайной со мной. Быть может и
мне удастся совершить подвиг и  я  сравнюсь  с  богами,  познав
вечную  жизнь.  И  тогда  верну я в жизнь своего друга и брата,
сделаю весь мой народ, всех жителей  Урука  вечными  людьми  на
земле.
     Утнапишти   молча  переглянулся  с  женой  и  та  негромко
проговорила:
     -- Расскажи ему все, как было.
     * * *
     -- Расскажи ему все, как  было,  --  негромко  проговорила
супруга дальнего предка, и Утнапишти начал рассказ.
     Он  рассказывал  долго.  Неслышно  входила  и  выходила из
хижины жена, иногда  замерев  слушала  слова  супруга,  утирала
слезу,  несколько  раз  заглядывал  корабеьщик  Уршанаби,  день
сменился ночью, потом  наступило  новое  утро  --  рассказ  все
продолжался.  И  чтобы  записать  его в тех словах, что говорил
Утнапишти, тоже потребовался бы день, ночь и новый день. Ты же,
о читатель этих строк, узнаешь только короткую запись того, что
рассказал дальний предок великого царя  Гильгамеша.  Но  и  при
чтении этой недолгой записи сердце твое забьтся в волнении, ибо
ты  прикоснешься  к  великой  тайне людей и богов, к той тайне,
которая будоражит ум  человека,  какая  бы  бездна  времени  не
отделяла его от описываемых событий.
     --  Я  открою  тебе,  Гильгамеш,  то,  что хранится самими
богами в секрете от многих. Но  помни:  чужую  жизнь  повторить
невозможно, судьба -- не одежда, ее нельзя примерить другому. И
потому  рассказ  мой  будет  для  тебя бесполезен, знай об этом
заранее. Ты, как я  понял,  гордишься  своим  городом,  который
зовешь  Уруком.  А  в  мои  времена на Евфрате такого города не
было.
     -- Урук построил мой прадед, я же -- окружил его кирпичной
стеной, чтобы ни один враг не посмел...
     -- Я не знаю, что такое кирпич, из  которого  ты  построил
свою  стену,  по-видимому,  это  что-нибудь крепкое, похожее на
камень. В мои времена города не окружали стеной, а  стены  дома
лепили  из  глины  и тростника. Я понял, что твой город слишком
молод в сравненьи с моим. И еще я  понял,  что  люди  на  земле
снова размножились и снова живут в городах. Одно время я считал
нас  с  женою  последними  людьми, живущими на земле. Потом мне
пришла мысль, что земля велика, и,  как  знать,  не  спасся  ли
кто-то  другой  кроме  меня.  Знаешь  ли ты, что мой город тоже
стоял на Евфрате и назывался он  Шуруппак.  Если  он  теперь  в
вашей жизни -- не знаю.
     --  Этот  город есть, я бывал в нем, люди города чтут твое
имя, и мой народ дружит с народом Шуруппака.
     -- Когда народы дружат, они богатеют. Но  только  есть  ли
тот народ на земле, который я знал, скажи мне? Ведь города быть
не  должно -- его смыл великий потоп, откуда же взяться народу?
Он тоже, скорей всего  погиб.  Великие  боги  во  время  потопа
уничтожили  всех  людей  на  земле -- так они мне говорили. Нас
осталось лишь трое -- мы с супругой да корабельщик. Потому и не
знаю, о том ли ты городе говоришь, называя его Шуруппаком, быть
может, это не мой город,  а  другой,  о  котором  я  прежде  не
слышал.  Я  живу  здесь со времен потопа, так давно, что мог бы
забыть обо всем, что было. Но великие боги, одарив меня  долгой
жизнью,  не отняли память, и я помню все. Однако, скажу, что не
знаю, где находится твой урук, если  ты  и  вправду  оттуда.  Я
также не знаю, почему ты уверен в нашем родстве.
     --  О  твоем  городе  я  говорю,  Утнапишти. Люди во время
потопа погибли не  все.  Уцелели  пастухи,  забредшие  в  горы,
выжили  те,  кто  уцепившись  за  деревья,  вырванные с корнем,
носились по волнам. Люди мало знают  о  тех  днях,  потому  что
память недолговечна, а письменные знаки еще не существовали. Но
и после потопа боги не раз обращали к нам свою милость, помогли
отстроить  новые  города  и  твой -- тоже. И сам подумай: зачем
моим отцу, деду и прадеду называть тебя предком, если они могди
выбрать любого другого. Но они  называют  тебя.  Во  мне  течет
также и кровь великих богов, и имя твое я не опозорил.
     --   Ты   рассказываешь  странные  вещи,  когда-нибудь  мы
поговорим с тобою о них. Я рад, что боги протсили  людей,  если
все,  сказанное тобою здесь -- правда. И все же мой город -- не
тот, который ты видел. Он был  самым  древним  и  потому  самым
близким  к богам. В моем городе сохранялись дома, в которые, по
рассказам стариков, запросто заходили боги и  беседовали  с  их
жителями.  О  том передавалось немало историй. Но однажды боги,
сотворившие людей, замыслили с ними покончить.  А  все  оттого,
что  люди  стали самонадеянны, забыли о законах, данных богами,
пытались жить по-своему, а многие стали столь глупы  и  наивны,
что  решили  считать  себя  равными  богам.  Я  не раз указывал
жителям своего города на опасные их заблуждения,  но  они  лишь
отмахивались  от  моих слов. Великие боги долго терпели людские
глупости, но даже терпение богов не безгранично. Тогда-то они и
собрались на совет.
     -- Постой, -- прервал неожиданно самого себя Утнапишти, --
я рассказываю середину этой истории, но знаешь ли ты ее начало?
     -- верховный жрец и царь Урука в детстве  делжен  получить
от своих воспитателей всю мудрость черноголовых. При посвящении
он  узнает  тайны,  которые ведомы лишь царям. Думаю, что среди
них есть и твоя история. Я знаком с такими  таблицами,  которые
кроме  меня  и моей матери великой Нинсун не читал никто более.
Мне передал их отец мой, сам Лугальбанда. Про него же говорили,
что он познал все тайны мира.
     -- Не слышал о тех людях, имена которых ты мне назвал.  Но
в  словах  твоих  я  различил уважение к ним и готов их уважать
тоже.
     -- Это были великие  люди,  Утнапишти.  Теперь  они  стали
богами.
     --  Ты  слишком  молод,  Гильгамеш.  Где это видано, чтобы
земной человек после жизни  становился  богом?  Но  я  слышу  в
словах  твоих  упорство  и  потому  не стану с тобой спорить. Я
очень давно живу, успел по много раз подумать о каждом  явлении
мира  и  меня  не  волнуют  такие  пустяки,  как поиски правды.
Когда-то я понял,  что  в  любом  слове,  произнесенном  вслух,
перемешаны  правда  и  ложь.  С  тех  пор я успокоился. Однако,
замечу, что нет на земле человека, который мог бы  познать  все
тайны мира. Боюсь, что и бога такого нет тоже.
     --  В  своем городе я не раз слышал это от старцев, но они
были всегда неправы.
     -- Не  будь  самонадеян.  Правый  сегодня  не  обязательно
останется  правым  и завтра. Но ты сказал мне о каких-то тайных
таблицах. В мои времена у нас не было такого слова.
     --  Таблицы,  на  которых  знаками  можно   записать   все
человеческие знания.
     -- Зачем они? Или у вас, черногловых, ослабла память, и вы
теперь не в состоянии запомнить знания наизусть?
     --  Наизусть  мы тоже запоминаем. Но как передать слово на
расстояние,  если  не  при   помощи   таблицы?   Как   передать
наставления  внукам,  если  человек  умирает,  не дождавшись их
появления? А как передать любовное послание -- не заставлять же
слугу заучивать сокровенное  слово?  Как  сохранить  надолго  в
памяти торговый договор, приговоры суда?
     --   Очень  вы  стали  суетны,  люди,  --  с  неодобрением
отозвался  Утнапишти.  --  В  мое  время  жили  проще  и  легко
обходились  без  ваших  таблиц.  Но  скажи  мне,  кто  из богов
покровительствует твоему городу?
     -- Сам великий бог Ан и сама великая богиня Иштар. Мне  же
покровительствует мой предок, великий Шамаш.
     --  Что  ж, тогда я тебе раскрою одну из тайн, которые мне
доверили боги. Это будет рассказ об Адапе. Он стоял на  границе
жизни и смерти. Как и ты, он желал вечной жизни.
     * * *
     --  Как  и  ты,  он желал вечной жизни, но промахнулся, --
проговорил Утнапишти, ненадолго задумался,  а  потом  продолжил
свою историю.
     --  Когда  боги  создали  первых людей, они расселили их в
пяти городах. Некоторые старики уверяли меня, что  черноголовые
приплыли  с  острова счастливой жизни Дильмун. Будто бы там все
плоды мира росли сами по себе и стоило протянуть руку,  сорвать
ароматный  плод,  как  ты был уже сыт. Протянуть руку и сорвать
плод -- такова была единственная работа у людей на том  острове
счастливой  жизни. Я на том острове не был и пересказываю то, в
чем уверяли некоторые старцы  моего  города.  Когда  однажды  я
обдумывал  их рассказ уже здесь, я вдруг понял, что жизнь у тех
людей походила на жизнь обезьян. Однако, обезьяну  подстерегает
немало  зверей.  На том же острове не было ни зверей, способных
напасть на  человека,  ни  болезней,  которые  укорачивают  его
жизнь.  Не  спрашивай  меня, почему черноголовые покинули столь
счастливую землю, где проходила их жизнь без тревог и забот.  Я
и  сам  задавал  себе  этот  вопрос не раз. Потому мне и трудно
поверить россказням старцев. Я мог бы спросить у  богов,  когда
однажды они собрались вокруг меня и решали, что делать со мною,
но и мне и им было тогда не до праздных вопросов.
     --  У  нас об этой земле знает каждый, кто учится в школе,
но считают, что там жили одни лишь боги, -- вставил Гильгамеш.
     -- Ваши знания -- всего лишь осколки от тех, что были даны
нам богами, когда боги часто  посещали  наши  жилища.  Я  хотел
рассказать  тебе  про  первых людей и Адапу -- того, кто так же
как ты захотел вечной жизни. Так  знай  же:  первые  люди  были
неопытны и наивны, как дети.
     * * *
     Первые  люди  были  неопытны  и  наивны,  как  дети.  Боги
расселили их вдоль великой реки в пяти городах. Там,  где  воды
великой реки впадают в соленое море, они поставили город Эриду.
Житель Эриду, плывший вверх по реке, однажды мог добраться и до
моего  Шуруппака.  Для  себя  они  основали город Ниппур, и все
черноголовые знали -- это город богов, и  ни  один  смертный  в
него не входил.
     Великий бог Энки, мудрейший из богов, не оставил людей без
помощи.  Он  сделал  для них нового человека из глины и дал ему
имя Адапа. Люди не умели и не знали ничего.  Адапа  --  умел  и
знал  все,  что  необходимо  для  жизни  и даже больше. Рядом с
людьми он был  как  бог,  и  лишь  рядом  с  богами  --  земным
человеком.
     Великий  бог  Энки  считал его сыном, бог продолжал давать
ему умные советы и обучать всевозможным ремеслам.
     Лишь одним достоинством Энки не  решился  наделить  своего
сына  --  это  достоинство  и отличает богов от людей -- вечной
жизнью.
     Адапа жил в городе своего отца, в Эриду и  обучал  горожан
правилам  жизни.  Вместе  с  одними  он провел первые борозды и
посеял зерна, с ними же убрал колосья. С другими -- он  вылепил
твердые  глиняные  жернова  и смолол первую муку. С третьими --
вылепил печи, приготовил тесто с четвертыми, а с  пятыми  напек
первые лепешки. Каждый житель, беззубый старик и малый ребенок,
все   получили  лепешки  от  первого  урожая,  все  испробовали
изумительный вкус свежего хлеба и поняли, что лучше этого вкуса
нет ничего на земле.
     Пахари и пекари разошлись из Эриду  по  другим  городам  и
скоро в каждом жилище запахло горячим хлебом.
     Но  великий  Адапа,  мудрейший  среди  людей  на  этом  не
остановился. Каменным  топором  он  срубил  дерево,  росшее  на
берегу реки.
     Те,  кто  смотрели,  как врубается в огромное дерево своим
каменным топором Адапа,  недоумевали:  так  ли  мудр  он,  если
занялся пустым бесполезным делом.
     Но  Адапа в ответ только смеялся. Он снял со ствола кору и
выдолбил сердцевину. Потом  нарезал  каменным  ножом  тростник,
росший  повсюду  и  несколько дней плел из него что-то для всех
непонятное.
     -- Это весло, -- объяснял горожанам адапа. --  Я  выдолбил
лодку и сяду в нее, как только закончу весло. В лодке я поплыву
по  морю  и  добуду  нам  вкусную  пищу,  -- так сказал мне сам
великий Энки.
     -- Несчастный! -- говорили между собой жители  города.  --
Все, что плавает в соленом море, должно быть соленым. Зачем нам
соленая  пища,  кто ее станет есть! И кто знает, какие чудовища
живут в глубинах моря, как бы адапа не стал пищей для них!
     Но Адапа лишь улыбался, распевал песни и  заканчивал  свое
весло.  Потом он попросил, чтобы кто-нибудь помог ему столкнуть
лодку  в  воду,  но  никто  не  приблизился  --  кому   хочется
отправлять человека на верную смерть.
     Адапа  спихнул  лодку  сам.  Погрузил  в нее сеть, которую
сплел из  тростника,  оттолкнулся  веслом  от  берега  и  волны
великой  реки  понесли  его  в море, туда, где в глубинах стоял
дворец самого великого Энки.
     Горожане  смотрели  на  удаляющегося  Адапу  и  растерянно
качали  головами. Его лодка быстро стала еле заметной точкой, и
многие думали, что больше его не увидят.
     Но к вечеру Адапа вернулся.  Лодка,  нагруженная  большими
живыми  рыбами,  тяжело  причалила  к  берегу. Теперь уж многие
помогали  вытаскивать  ее  на  берег.  Многие  помогали  ему  и
развести огонь и жарить на огне рыбу.
     А  когда запах жареной рыбы разнесся по всему городу, дома
опустели, потому что жители их собрались вокруг  Адапы,  он  же
каждого накормил досыта.
     С  тех  пор  уж  никто  не сомневался в словах и поступках
Адапы. Черноголовые убедились, что  мудрее  его  нет  на  земле
человека.  Рассказы  о  нем  переходили  из  города  в  город и
достигли моего города, Шуруппака.
     Но однажды случилось несчастье.
     В тот раз Адапа снова плавал в лодке по морю и  ловил  для
жителей  рыбу.  Море  было  спокойным,  гладким.  Но неожиданно
бешеный южный ветер,  который  часто  любил  забавляться  своею
безумною  силой, налетел на Адапу, опрокинул его лодку и накрыл
огромной волною.
     Под  тяжестью  вод   Адапа,   обессиленный,   задыхающийся
оказался  в  морской  глубине,  там, где стоял дворец отца его,
великого мудрого Энки. Вид дыорца придал ему сил, и он вышырнул
на поверхность и услышал торжествующий рев ветра.
     -- Не пойму, разве я мешал тебе летать над землею, разве я
ставил тебе преграды? Почему же ты мешаешь мне плыть  по  морю?
Это  море принадлежит отцу моему, и я могу плавать здесь всюду,
где пожелаю. Я хочу наловить рыбы и накормить горожан, не мешай
же мне!
     Но в ответ ветер взвыл еще свирепее и  яростнее.  А  новые
волны, словно горы, надвинулись на Адапу, в надежде сделать его
послушной безжизненной игрушкой.
     Но  Адапа  взлетел на гребень самой высокой волны, ухватил
ветер за крепкие крылья и изломал их.
     Со стонами и причитаниями спрятался ветер в своем доме  на
краю  земли  и  не  переставал  семь  дней  жаловаться на Адапу
каждому, кого видел.
     Стоны и жалобы достигли самого великого  Ана,  спокойно  и
безмолвно  наблюдавшего  за  жизнью  земли  с высоты. Он послал
вестников, спросить у ветра, о чем он там причитает и почему не
летает над землею уже несколько дней. Вестники  переговорили  с
ветром, вернулись к великому богу и передали ему слова жалобы:
     --  Наглый  человек  по  имени  Адапа из города Эриду, тот
самый, кого  Энки  называе