ел ей
навстречу.  Он  смотрел  только  на  нее  и  видел  только  ее.
Прекрасней  ее  голоса  он  ничего  прежде  не  знал  и  теперь
испугался, что она замолчит, или еще того хуже, мсчезнет так же
внезапно,  как и возникла. А ему хотелось смотреть на ее лицо и
ничего больше не видеть. Всегда смотреть, всегда видеть  только
ее улыбку.
     --  Какой  же  ты робкий! -- засмеялась снова Шамхат, -- а
мне говорили, что и львы послушны тебе.
     Удивительное дело -- ей, горожанке, в  легких  одеждах,  в
дорогих   украшениях,   этот   дикий,  такой  же  могучий,  как
Гильгамеш, богатырь был тоже приятен.
     Они подошли близко друг к другу, и Энкиду, словно умел это
делать всегда, осторожно обнял городскую красавицу.
     -- Ты -- Энкиду, а я -- Шамхат, --  прошептала  красавица,
--  и теперь мы будем вместе, -- добавила она вдруг неожиданные
для себя слова, потому что похожее произносят лишь  перед  тем,
как стать мужем и женой.
     Охотник же, наблюдавший за ними из кустов, понял, что стал
лишним  и,  стараясь  не  шуметь,  тихо побрел в сторону своего
шатра. Туда, где среди стада овец жила его семья.
     -- Сходил ли ты в город? -- спросил  отец,  когда  охотник
вошел  в  шатер. -- Что сказал тебе Гильгамеш? Почему не послал
отряд, чтобы изловить того, кто нарушил порядок в степи?
     -- В городе я побывал, и царь Гильгамеш подарил мне  новую
одежду, а вместо отряда с копьями и мечами он послал безоружную
женщину, и она уже победила. Теперь он стал ее пленником.
     * * *
     Теперь  он  стал  ее пленником, и несколько дней они знали
только друг друга. Солнце на небе сменялось звездами, проходили
мимо звери, налетал и стихал ветер -- они  не  замечали  этого.
Шамхат  стала  для  Энкиду  солнцем,  небом,  землей, звездами,
ветром. И стал для Шамхат Энкиду всей жизнью.
     В  те  несколько  дней  она  научила  его  первым   словам
человеческой речи.
     Но однажды, очнувшись, Энкиду увидел своих друзей -- стадо
газелей.  Он пошел к ним, чтобы рассказать о том, как прекрасна
Шамхат и как  он  любит  ее,  но  газели  не  узнали  Энкиду  и
бросились от него врассыпную.
     Он увидел кузнечика и нагнулся, желая поговорить хотя бы с
ним, но и кузнечик в испуге отпрыгнул в сторону.
     И  тогда Энкиду вернулся к Шамхат, сел у ее ног, глянул ей
в лицо и заплакал.
     Тихо утешала его городская красавица.
     -- Энкиду, теперь ты стал человеком.
     * * *
     -- Энкиду,  теперь  ты  стал  человеком,  --  утешала  его
Шамхат.  --  Нагнись  над  водой,  ты  увидишь свое отражение и
поймешь, что прекрасен как бог.  Лишь  один  Гильгамеш  достоин
сравниться  с тобой. И тебе не надо больше бегать со зверьем по
степи, вместе с газелями есть траву. Ведь ты -- не газель и  не
кузнечикю Ты -- мужчина и таких, как ты, я прежде не знала.
     --  Как  же мне жить? Теперь в степи никто не считает меня
своим братом и другом!
     -- Ты пойдешь со мной. Я отведу тебя в  Урук,  и  там  для
каждого человека ты станешь и братом и другом.
     Шамхат  поднялась  с  земли,  разорвала  пополам  ткань, в
которой пришла из города,  в  одну  половину  одела  Энкиду,  в
другую -- себя.
     Взяв за руку, она повела его, словно сына, к шатрам, туда,
где жили пастухи.
     * * *
     Она  повела  его,  словно  сына,  к шатрам, туда, где жили
пастухи.
     -- Куда ты ведешь меня по степи? -- удивлялся  Энкиду.  --
Разве здесь, у воды, было нам плохо? Останемся тут навсегда.
     --  Ты -- человек, Энкиду, и должен узнать людей, -- снова
повторила красавица Шамхат. -- Она чувствовала  себя  мудрой  и
взрослой  и  ей  это  нравилось.  --  Я  отведу тебя в Урук, ты
увидишь Эану -- место жизни  богов,  ты  встанешь  перед  нашим
царем  Гильгамешем.  Умнее  и  сильнее  его нет другого царя на
земле. Даже о  тебе  он  узнал  раньше,  чем  ты  появился,  ты
привиделся ему во сне.
     --  Быть  может  он  и  умнее,  этот твой царь, -- ответил
Энкиду, -- я жил вместе с газелями, а он управляет  людьми,  но
сильнее он быть не может, сильнее меня в степи нет никого.
     --  То  --  в степи, -- засмеялась Шамхат. -- Знай же, что
степь -- это лишь частичка земли. Еше есть реки, море, леса.
     -- Если так, веди  меня,  Шамхат,  в  твой  город,  там  и
проверю, кто сильнее из нас.
     --  Сильней  Гильгамеша  могут  быть только боги, -- вновь
засмеялась Шамхат.
     Но смеялась она не обидно, и Энкиду радостно было  слушать
музыку ее смеха.
     Скоро они подошли к жилищам пастухов.
     * * *
     Скоро они подошли к жилищам пастухов.
     --  Это  Энкиду, он спустился к нам с гор и прежде не знал
людей,  --  сказала  Шамхат  пастухам,  их   детям   и   женам,
обступившим ее и большого сильного человека.
     --  Тот  самый,  которого  слушаются  львы,  -- проговорил
молодой охотник.
     -- Что ж, будьте гостями. В наших шатрах всегда есть место
для гостя, -- прибавил старый пастух, его отец.
     Мать  охотника,  шлепая  старческими  босыми   ногами   по
утоптанной  земле,  принесла  в  корзине лепешки, в самодельных
грубых кувшинах из глины -- сикеру.
     Энкиду с удивлением смотрел  на  человечье  питье  и  еду.
Прежде, в степной своей жизни, он питался лишь травами.
     Шамхат  засмеялась  и, разломив пополам лепешку, протянула
Энкиду. Остальное съела сама.
     Лепешка Энкиду понравилась. Понравилась ему и  сикера.  Он
выпил полный кувшин, развеселился и попросил второй. Он выпил и
его, еще больше развеселился и попросил третий.
     --  Уж  не  самого ли Гильгамеша ты привела к нам, веселая
женщина? -- спросил один из пожилых  пастухов.  --  Я  видел  в
городе Гильгамеша -- он богатырь такой же, как этот.
     --  Нет,  Гильгамеш  -- ростом повыше, зато этот Энкиду --
шире в плечах, -- ответил отец юного охотника. И этот, взгляни,
весь оброс волосом.
     -- Однако, темнеет и пора разжигать огни, чтобы  звери  не
подобрались к овцам. Вы же -- наши гости и ложитесь в шатре, --
сказала старуха-хозяйка.
     --  Костры вы, конечно, зажгите. Заодно и Энкиду покажите,
как разводят огонь, но и вы можете спать в шатрах, --  объявила
Шамхат. -- Доверьтесь Энкиду, он один сохранит ночью стадо.
     Пастухи  недоверчиво  покивали головами, но, разведя огни,
разбрелись по шатрам.
     Многие из них впервые за долгие  времена  заснули  не  под
небом  и  звездами,  а  в уютных постелях. Энкиду, вооружившись
палицей и мечом, один всю ночь сторожил стадо,  отогнал  львов,
разбросал стаю волков.
     --  Остался  бы  с  нами  навек, -- предложил утром старый
отец, пересчитав свое стадо, -- такого сторожа у нас  не  было.
Войдешь в нашу семью, выберешь в жены одну из наших дочерей.
     --  Нет, старик, путь у Энкиду другой, его ждет Гильгамеш,
-- проговорила Шамхат. -- Боги приказали  Энкиду  поселиться  в
Уруке.
     * * *
     --  Боги  приказали  Энкиду  поселиться  в Уруке, -- такие
слова сказала Шамхат, и она говорила правду.
     Каждый знает,  что  Гильгамеш  --  сын  престарелого  царя
Лугальбанды, который в молодости сам совершил великие подвиги и
потому  стал  теперь  богом. И лишь злые глупые люди распускают
молву, что в столь древнем  возрасте  Лугальбанда  уже  не  был
способен породить ребенка и, значит, Гильгамеш -- сын демона. А
быть  может  не  глупые  языки  распускали эту молву, а те, кто
надеялись захватить власть над Уруком. Ведь у Лугальбанды  было
немало братьев и когда-то больного в военном походе они бросили
его в горах одного.
     Каково  же  было их удивление, когда спустя недолгое время
Лугальбанда, здоровый и крепкий, появился в шатре у отца  среди
войска. Но Лугальбанда был добр, как и его сын Гильгамеш, он не
знал чувства мести. Только это уже другая история.
     Кое-кто,  постарев,  пережил  Лугальбанду  и надеялся, что
власть над городом перейдет к нему. Несколько  лет  городом  не
правил  никто  из  людей,  им  управляли  лишь  боги,  Иштар --
утренняя звезда и ее божественный муж,  пастух  Думузи.  Пастух
был  ввергнут  неверной  супругой  в  подземное царство, и люди
города, молодые жрецы сделали царем Гильгамеша. А те, что зовут
себя родственниками, продолжают носить высокие жреческие звания
и, возможно, от них исходит эта глупая сплетня о демоне.
     Гильгамеш знает ее и только смеется. А и в самом  деле  --
нет лучше оружия против злобного слова, чем смех.
     Нинсун всеведущая полубогиня, мать Гильгамеша, затворилась
в покоях, едва лишь похоронила царя и мужа. С тех пор на улицах
ее не  видел  никто.  В  покоях  ее  всегда  тихо  и сумеречно.
Немногие из жриц имеют  доступ  к  ней,  поддерживают  огонь  в
светильниках, приносят воду и скудную пищу.
     Единственный из мужчин, ее сын Гильгамеш приходит к ней, и
то, не за пустяком, а когда требуется ему важный совет.
     Гильгамеш  и  вошел к ней в покои однажды, после того, как
всю ночь, раз за разом, виделся ему один и тот же пугающий сон.
     Ему казалось, он идет в  открытом  пространстве  --  не  в
городе,  а  скорей,  по  степи,  и с неба падает на него кто-то
могучий и ловкий. С  тем  незнакомым  могучим  мужем  Гильгамеш
начинает  бороться,  но никто -- ни муж, свалившийся с неба, ни
он сам, не могут никак победить и оба, обнявшись,  как  братья,
лежат на земле без сил.
     --  Матушка,  этот  сон замучал меня, -- сказал Гильгамеш,
робко войдя в сумеречные покои полубогини  Нинсун.  --  Раз  за
разом он повторялся, и я понял, что это важный знак от богов.
     Печально улыбнувшись, всеведущая Нинсун согласно кивнула.
     --  Ты  правильно  сделал, сын мой, что пришел за советом.
Смотри, не натвори же беды. Где-то в степи,  созданный  богами,
появился  могучий  муж.  Он  спустился  с  высоких гор и зверье
считает его своим братом. Скоро ты услышишь о нем.  А  услышав,
позови  его  в город. Знаю, прежде ты страдал в одиночестве без
друзей и без братьев. В этом муже ты обретешь и друга и  брата.
Его имя -- Энкиду и он равен тебе по силам.
     Так объяснила всеведущая Нинсун странный сон Гильгамешу, а
на следующий день в город пришел юный пастух.
     "Это  о нем", -- понял царь, едва услышал рассказ пастуха.
И тогда он призвал Шамхат.
     -- Ты должна исполнить веление богов, веселая женщина,  --
сказал он ей на прощание. -- Приведи того мужа в город.
     * * *
     --  Приведи  того  мужа  в  город,  --  велел Гильгамеш, и
прекрасная Шамхат теперь исполняла царский приказ.
     По дороге она учила Энкиду правилам  жизни,  которые  были
известны каждому с детства.
     --  Увидишь  Гильгамеша,  склони  перед  ним  голову -- он
поставлен богами над  нами  править.  Будь  послушен  и  другим
служителям храмов.
     -- А если ч поборю их в честной схватке, тогда они склонят
голову передо мной?
     -- И не думай об этом. Если бы люди решали в драке, кто из
них главный,  они  не смогли бы в городе жить. Каждый бы бродил
по степи одинокий, как зверь. В городе- главные правила  жизни,
данные людям богами.
     --  Но  ты  не  покинешь меня? -- беспокоился Энкиду. -- Я
хочу, чтобы ты была со мною везде.
     -- Конечно, я постараюсь быть с тобою почаще,  только  это
зависит от служителей храма Иштар. Они спросят у богини, и если
богиня  согласится,  они  даже  могут позволить мне стать твоею
женою. Вот была бы потеха  --  Шамхат  станет  женой  человека,
равного силой самому Гильгамешу!
     Ближе  к  вечеру  они  вошли  в город. И входя в городские
ворота Энкиду крепко  ухватился  за  руку  Шамхат.  Так  же  он
держался  за  нее  и  накануне,  перед пастушьими шатрами. Лишь
несколько дней прошло, как он сделался человеком.
     Горожане возвращались  с  общественных  работ  и  площади,
улицы были полны людьми.
     --  Смотри,  какого  верзилу  ведет эта Шамхат! -- крикнул
говорливый зевака.
     -- Ну, девка! Где она выкопала такого!
     -- Не выкопала, а отыскала в степи.  Он,  говорят,  жил  в
степи со львами и тиграми. Звери его и выкормили своим молоком.
А силой, говорят, сравнится с самим Гильгамешем.
     -- Сравнится! -- засмеялся кто-то. -- Он будет и посильней
Гильгамеша. Наконец, и у нашего буйвола появился соперник!
     Энкиду  смотрел  на  всех  с  доброй улыбкой, но на всякий
случай руку Шамхат не отпускал.
     В  степи  дорогу  укажет  любая  травинка,  здесь  же,   в
лабиринте   путаных   узких   улиц,  красных  глиняных  стен  и
многоголосой толпы было легко потеряться.
     -- Эй, парень!  Говорят,  ты  будешь  беседовать  с  самим
Гильгамешем!  --  спросил  один  из  зевак,  сгорбленный прежде
времени от тяжелых трудов. -- Погляди на нас, видишь, какие  мы
стали  тощие и замученные. Это Гильгамеш замучал нас, он каждый
день гоняет нас строить свою дурацкую стену. Заступись за  нас,
парень,  слышишь?  Скажи Гильгамешу. Эта стена и так доросла до
неба. У нас даже дети и  жены  таскают  кирпич  в  корзинах.  У
мужчин  нет  больше  сил  приласкать  жену  и детей. Скажи ему,
хватит мучить свой народ, слышишь?
     -- Скажи, скажи! -- подтвердила толпа, собравшаяся вокруг.
     -- Скажу, -- серьезно ответил Энкиду.  --  В  степи  я  не
давал обижать никого, не позволю и здесь.
     --  Веди его, Шамхат, к Гильгамешу немедля, -- крикнули из
толпы. -- Парень все скажет.
     -- Веди меня, Шамхат, к Гильгамешу, -- приказал и Энкиду.
     Шамхат же почувствовала, что уже не  мать,  не  наставница
она рядом с ним, обычная слабая женщина, он же -- ее защитник.
     -- Я скажу Гильгамешу все, о чем просят эти люди.
     * * *
     --  Я  скажу  Гильгамешу  все,  о  чем просят эти люди! --
повторял нетерпеливо Энкиду. -- Веди же меня скорей.
     И Шамхат повела его по улицам  вверх  к  Эане,  к  жилищам
богов.
     -- Эти дни -- время богини Ишхар, ты не забыла? -- кричали
из толпы. -- Гильгамеш по ночам встречается с ней. Для них в ее
храме  постелено ложе. Лишь ему одному и хватает силы входить в
брачный покой.
     Еще бы ей не знать об этом. Когда-то в детстве она узнала,
что в предназначенные им ночи богини спускаются в  свои  храмы,
входят  в  свои  покои,  чтобы  в священном браке встретиться с
верховным жрецом. Потом подруги сказали ей и другое, во что она
долго не верила: быть может иногда в храм спускаются и  богини,
но  чаще  их  заменяют  юные  девы  из  знатных  родов, которых
назначили старшими служительницами в храмах.
     Их отбирали на тайных советах высшие жрицы. Лишь несколько
смертных были посвящены в эту тайну.  Но  так  получалось,  что
скоро тайну узнавали многие.
     И  она,  Шамхат,  в  который уж раз незаметно разглядывала
очередную знатную  жрицу,  которая  во  встрече  с  Гильгамешем
заменяла  какую-нибудь  из богинь. Конечно, они были красивы. В
знатных родах редко встретишь  уродливую  женщину,  их  мужчины
берут  себе  в  жены только красавиц. И даже рабыни-наложницы у
них хороши. Но она -- прекраснее  их,  и  об  этом  знает  весь
город.  Только  боги  и люди никогда не назначат ее, потому что
она  имела  несчастье  родиться  от  безвестной   пришелицы   и
безымянного пастуха, которого задрал тигр.
     Оттого  и  назначили  боги  ей иное служение -- доставлять
веселье и  радость  многим  мужчинам.  Оттого  и  гордится  она
сейчас, что Энкиду -- красавец и богатырь -- крепко держится за
ее  руку.  Потому  что  впервые  она не общая собственность, не
храмовое имущество, а принадлежит  единственному,  приведенному
из  степи  великану.  А  он  --  этот  смешной  великан  --  ее
собственность и больше ничья. Хотя бы на этот день.
     Она вела его по улицам города, пересекала площади и, чтобы
увидеть их, отовсюду сбегались горожане. Но Шамхат, как  бы  не
замечая всех этих зевак, гордо вела к царю своего мужчину.
     --  Где же твой Гильгамеш? Я скоро увижу его? -- в который
раз спросил нетерпеливый Энкиду.
     Они уже поднялись наверх, туда, где стоят храмы --  жилища
разных  богов.  И  как  раз  в  этот  миг  из-за  угла  вышел и
Гильгамеш.
     Он шел один, без стражи. Нужна ли  царю  стража,  если  он
идет  в  храм  богини  Ишхар,  чтобы там, в ее брачном покое на
расстеленном ложе встретиться с нею и  от  имени  города  вновь
получить ее благосклонность.
     Гильгамеша  узнаешь  сразу  --  так  он  огромен,  силен и
прекрасен!
     * * *
     Гильгамеша узнаешь  сразу  --  так  он  огромен,  силен  и
прекрасен!
     Он  вышел  на  площадь в дорогой одежде из тонкого хлопка,
какие носили только цари, в слепящих глаза украшениях и  увидел
перед дверью храма Ишхар человека, такого же громадного, как он
сам.
     Старик,   бывший   раб,  отпущенный  на  волю  по  причине
дряхлости, слонявшийся по площадям, постоянно ищущий, за кем бы
допить  чашу  сикеры,  кроме  грязной  набедренной  повязки  да
священного  пояса не имеющий ничего, целовал ноги этого верзилы
и приговаривал:
     -- Скажи, скажи нашему Гильгамешу всю правду! Вступись  за
горожан! Пусть и на царя снизойдет милосердие.
     И  разные  люди  поддакивали  старику,  о  чем-то  просили
верхилу.
     Верзила держал за руку девку Шамхат, знаменитую  городскую
красавицу.  Ее  могли  бы признать самой богиней Иштар, если бы
дано ей было родиться в царской семье.
     -- Я вижу, Шамхат, ты хорошо исполнила  мою  волю.  Теперь
отпусти  руку  этого  человека,  -- сказал Гильгамеш. -- Ты и в
самом деле жил диким среди зверей? -- спросил он у  Энкиду.  --
Почему ты не склонил передо мной голову? Знай же, в моем городе
каждый  должен  склонять голову при появлении царя. Это -- воля
богов. Энкиду еще крепче ухватился за руку Шамхат. Он преградил
вход Гильгамешу в храм, стоял молча, не склонив головы и  глядя
в глаза царю.
     --  Забавного  парня  ты  привела  из  степи,  Шамхат,  --
засмеялся Гильгамеш. -- Я мог бы приказать стражникам и его  бы
скоро  сделали  послушным.  Но  боги сказали, что он станет мне
другом. Только как я проверю, не ошиблась ли ты, девка, того ли
привела человека. Да и не перестаралась  ли  ты?  Я  ведь  тебя
послал  привести  его  в  город,  а ты, Шамхат, говорят, весело
проводила с ним время!
     И тут Энкиду отпустил  Шамхат  и  шагнул  от  двери  храма
вперед.
     --  Зачем обижаешь эту женщину, Гильгамеш? Или она сделала
тебе зло? Зачем заставляешь народ работать по барабану с утра и
до вечера?  Разве  недостаточно,  что  городская  стена  и  так
достает  до  неба.  Не  поставлен  ли ты на царство, чтобы быть
добрым пастырем своему городу?
     Энкиду еще продолжал говорить, но люди уже не слышали  его
слов. Они замерли в ужасе, потому что никто не смел произносить
при  народе  подобное  Гильгамешу.  Тому, который сам постоянно
разговаривает с богами.
     Даже полуголый старик на четвереньках отполз в  сторону  и
вжался  в  стену,  стараясь быть незаметным. Даже Шамхат словно
пошатнуло от страха.
     Лишь один Гильгамеш смеялся. Смеясь, он  шагнул  навстречу
Энкиду.
     --  Я  мог бы позвать сотню стражников и, навалившись, они
бы раздавили тебя под своими телами,  но  боги  наградили  меня
самого  силой,  которой  хватит, чтобы управиться с любым, даже
самым диким и дерзким. Держись же!
     С этими словами он ухватил Энкиду за  шею  и  толкнул  его
вниз к пыльной земле.
     Никто  из  смертных  не выдержал бы такого толчка, ушел бы
головой в утоптанную сотнями  ног  людей  и  домашних  животных
твердую,  как  камень, глину. Но Энкиду лишь пошатнулся слегка,
потом взревел во всю площадь и сам толкнул Гильгамеша в грудь.
     И тут началась борьба,  какой  прежде  не  видел  ни  один
человек.
     * * *
     И  тут  началась  борьба,  какой  прежде  не видел ни один
человек. И уже не увидит.
     Гильгамеш попытался обхватить Энкиду, чтобы бросить его  о
землю  спиной,  буйно  заросшей  черными  кудрями.  Только ноги
Энкиду словно вросли в землю Урука.
     Не терялся и сам Энкиду. Он хотел перебросить  через  себя
Гильгамеша, на что тот ответил лишь смехом.
     Люди  давно  расступились,  образовав  широкий  круг,  и с
ужасом наблюдали, как выросший среди зверей бога