с  женой  и
корабельщика других людей не было.
     Голубь  долго  летал  и  вернулся  назад.  С высоты своего
полета землю он не увидел.
     Но я не успокоился и на  другой  день  выпустил  ласточку.
Воды  на земле убывали, легкий пар поднимался от океана к небу,
и я надеялся скоро сойти на землю.
     Но и ласточка вернулась на корабль ни с чем.
     И тут я не успокоился и на третий  день  выпустил  ворона.
Гора,  едва  торчавшая  в  первый день из воды, возвышалась над
моим кораблем, и я понял, что мы скоро сойдем на землю.
     И точно, ворон, слетав куда-то, нашел там для себя  немало
пищи, прилетел назад сытый и радостно каркал.
     Скоро  я  был  на  берегу  и сразу стал строить жертвенник
богам.
     Вокруг меня были тишь и покой, рядом журчал ручей,  кругом
на  плоской,  как  крыша,  равнине быстро зазеленела трава. А я
стоял на коленях и плакал.
     Вдали кое-где валялись куски  глины,  слегка  напоминавшие
человеческие тела. И я не сразу догадался, что глиной этой были
недавно  люди.  Боги,  вылепив  их из праха, вновь превратили в
прах.
     Что же  --  им  дано  решать  судьбы  людей,  а  людям  --
исполнять решения.
     Я поставил четырнадцать курильниц, в их чаши наломал мирта
для аромата, тростника, чтобы пламя быстро схватилось, и кедра,
чтобы  был у огня жар. Добыв огонь, я зажег светильники один за
другим.
     Запах воскурения стал подниматься к  небу,  и  боги  скоро
почувствовали его.
     Сначала  они  поразились.  На  земле  кто-то  в  их  честь
приносил жертву. Растение жертв не приносит. Зверь  и  скот  не
способны на это. Значит, на земле есть человек.
     Боги, один за другим, стали слетаться к жертвенникам. А я,
испугавшись, укрылся на корабле.
     Впервые  я видел вблизи великих богов. Я ведь не удержался
и смотрел в щелку отдушины. Да и  какой  смертный  сможет  себя
удержать,  не  взглянет  хотя  бы  в  щелочку глаз напрекрасную
повелительницу Иштар!
     Боги продолжали обсуждать между собой страшные дни потопа.
     -- Я этот ужас во веки веков не забуду! -- говорила Иштар.
-- И пусть не подходит к жертве Энлиль, это  он  по  недомыслию
все нам устроил, он решил истребить наших людей.
     Многие боги слушали ее и согласно кивали.
     Но  тут появился владыка воздуха великий Энлиль. Он гневно
смотрел на богов и принялся их расспрашивать:
     -- Какая это душа спаслась? Где она? Кто из богов  нарушил
клятву и выдал человеку нашу тайну?
     Боги  молчали,  хмурились.  И  вместе  с  ними снова стало
хмуриться небо. И тут я понял, отчего говорят: "Когда улыбается
бог, улыбается день".
     -- Уж не устроить  ли  мне  новый  потоп?  грозно  спросил
Энлиль.  --  Или  мы  не решили, что никого из прежних людей на
земле оставлять не будем?
     Я понял, что скоро  и  моей  жизни  придет  конец  и  лишь
радовался,  что жена и дети не стоят рядом со мной у отдушины и
не наблюдают за разговором богов. И уже готов был просить наших
владык,  чтобы  они  покончили  с  нами  быстрей,  не  причиняя
особенной боли.
     Но  тут  заговорил  Нинурта,  бог  войн,  тот, который вел
народы друг на друга.
     -- Надо спросить у Энки. Ведь это он вечно жалеет людей.
     И тогда я увидел своего покровителя. Если бы я справился с
природным ужасом перед богами, я бы пал на колени,  ползком  на
животе  приблизился  бы  к нему, чтобы сказать благодарственную
молитву. Я же мог лишь смотреть в отдушину.
     -- Да, это сделал я, -- смело ответил Энки. -- Но подумай,
ты ведь тоже герой и мудрец между нами, почему же тебе, Энлиль,
не хватило разума? Почему  не  справился  ты  со  своим  буйным
желанием в последний момент?
     --  Но  ведь  мы  решали  все  вместе, -- сказал смущенный
Энлиль. -- За что же вы теперь  осуждаете  меня.  Разве  мы  не
произносили слова?
     --  Между  словом  и  действием  может пройти вечность. Уж
лучше бы ты львов наслал на людей, или уж голод.  Да  и  то  --
стоит  ли  ради десяти виноватых наказывать одного невинного? Я
же клятву не нарушал.
     -- Ответь тогда, чей же корабль лежит здесь  на  земле?  И
что за человек подсматривает за богами в отдушину? -- приступил
Энлиль к моему великому покровителю.
     --  Если  помнишь,  --  ответил  Энки,  -- мы поклялись не
выдавать тайну  богов  человеку.  Я  же  разговаривал  лишь  со
стенкой.  Ни  одному  человеку  я  не  сказал ни слова. Но я не
обещал тебе молчать перед стенкой. Если же спасенный  нами  муж
так  многомудр,  что  умеет,  подобно богам, говорить со стеною
дома, если он неповинен в грехах своего народа, то не лучше  ли
нам  сохранить ему жизнь? Или ты не заметил, что муж этот, едва
ступил на сушу, устроил для нас воскурение. Так  стоит  ли  его
наказывать  только  за  то, что он почитает нас, великих богов.
Лучше дай нам совет, как поступить с ним дальше.
     Увидев, что все боги согласны с Энки,  Энлиль  успокоился.
Он стал подниматься на наш корабль, а я в трепете ждал его.
     -- Приведи сюда свою жену! -- скомандовал великий бог.
     И сразу после этих слов появилась моя жена.
     Энлиль  взял нас за руки и молча вывел наружу. Он поставил
меня и мою жену на колени перед  богами,  встал  между  нами  и
прикоснулся к нашим лбам.
     С  тех  пор  прошло  множество  лет, но я и сегодня ощущаю
божественное его прикосновение к своему лбу. И жена моя также.
     Великий бог благословил нас, и остальные боги смотрели  на
нас с доброй улыбкой.
     Уже  потом,  вспоминая  это  утро, я подумал, что великому
богу, как  и  человеку,  все  же  приятнее  делать  добро,  при
твореньи добра и тот и другой испытывают тихую радость.
     --  Прежде, Утнапишти, ты был человеком, -- сказал великий
Энлиль, -- теперь же ты  станешь  нам,  богам,  подобен.  Пусть
Утнапишти со своею женой живет в том месте, где впадают в океан
великие реки жизни и смерти.
     --  О,  великие  боги, на корабле моем лучшие из мастеров.
Людей, честнее их, в городе не было. На корабле  моем  --  дети
мои.  На корабле скот и зверье. Отпусти их со мной, повелитель!
-- так сказал я, осмелившись заговорить с богами.
     Но мой голос словно потонул в куче пуха, боги не  услышали
его.
     --  Эти  два  человека,  муж  и  жена,  станут жить вечной
жизнью,  --  продолжил  Энлиль,  улыбаясь.  Поселим  же  их   в
отдаленьи от всех людей, чтобы покой их жизни не нарушала ничья
суета.
     Тогда  нас и поселили здесь. С тех пор мы живем и живем. Я
перестал считать годы, потому что понял однажды -- вечность  не
сочтешь.  А  ты  --  первый  из  смертных,  кому боги позволили
приблизиться  к  нам.  И  я  думаю,  это  не  случайно.   Тебе,
Гильгамеш, помогали боги.
     * * *
     -- Тебе, Гильгамеш, помогали боги, -- так закончил рассказ
свой Утнапишти. -- Но не обольщайся. Я уже говорил тебе, что ты
слишком  самонадеян.  Если  бы  боги  пожелали дать тебе вечную
жизнь, им не понадобилось бы посылать тебя ко мне. Значит,  они
захотели,  чтобы  ты  послушал  меня.  Пойми же, страданья твои
бессмысленны, не  поддавайся  несбыточным  надеждам,  не  давай
обольщать себя.
     --  Но  тебя  же, Утнапишти, боги сделали вечным, -- снова
возразил Гильгамеш.
     -- Боги тогда собрались на воскурение. Или  ты  не  понял:
они  были  слишком  удивлены, считали, что земля стала пустою и
вдруг кто-то приносит жертву. Как им  было  не  собраться  всем
вместе.  Кто же сегодня ради тебя смог бы собрать богов? Только
ради того, чтобы ты нашел вечную жизнь?
     -- Я  готов  совершать  подвиги,  чтобы  стать  наравне  с
богами!
     --   Самонадеянный!  Множество  людей  до  тебя  совершали
подвиги. И что? Стали они бессмертными? Где теперь эти люди?  И
потом,  что  тебе  в этом бессмертьи? Не такое, скажу тебе, это
счастье. Но уж если ты так мечтаешь о  нем,  попробуй,  испытай
себя  здесь,  в  моем  доме. Это даже не подвиг. Не поспи шесть
дней, семь ночей. Будем с тобой разговаривать дальше.  Если  ты
сумеешь  побороть  сон, быть может, я открою тебе, как побороть
смерть.
     -- Не поспать несколько дней? -- переспросил  Гильгамеш  и
рассмеялся. -- Разве это так трудно.
     Он  сел  поудобней  на  ложе,  раскинул ноги, и тут же сон
дохнул на него, словно мгла пустыни.
     Утнапишти  взглянул  коротко  на  своего  юного  гостя   и
сокрушенно развел руками:
     --  Как  самонадеян  он.  Посмотри  на  героя, который так
добивается жизни. Он мгновенно поддался сну.
     * * *
     -- Посмотри на героя, который  так  добивается  жизни:  он
мгновенно  поддался  сну,  -- сказал супруге Утнапишти и горько
усмехнулся.
     -- Мальчик устал, он добирался до нас  так  долго,  верил,
что ты поможешь ему, прикоснись к нему, он и проснется. Если ты
не  хочешь ему помочь, отпусти его, пусть вернется живым той же
дорогой, -- сказала жена  тяжко  вздохнув.  --  Пусть  вернется
спокойно  через  те  же  ворота на свою землю. А мы снова будем
тянуть свою жизнь в  одиночестве.  Мальчик  слишком  молод,  он
думает, что долгая жизнь -- это награда и не знает, что это еще
и  наказание.  Мы должны быть ему благодарны хотя бы за то, что
он отыскал нас, и мы теперь знаем -- есть на  земле  и  другие,
дети наших детей, дети тех, кто спаслись при потопе. Прикоснись
к нему, он и проснется, не отдавай его смерти.
     --  Боги  поселили нас здесь не для того, чтобы я одаривал
всякого встречного долгою  жизнью,  --  ответил  Утнапишти.  --
Испытаем  же  нашего  гостя.  Он  со  смехом сказал, что сну не
поддастся. Я не зря открыл здесь в своих размышленьях, что  уже
в  каждом  слове  содержится доля неправды. Я разбужу его, а он
тут же скажет: "Лишь  на  мгновение  одолел  меня  сон,  но  ты
прикоснулся  -- и я пробудился сразу". Потому, пеки ему хлебы и
клади в  изголовье.  В  день  по  хлебу.  А  на  стене  отмечай
черточкой  дни,  что он спит. Я уж думал, что никогда не стану,
как прежде, вести времени счет.
     В этот же день  пожилая  женщина  испекла  первый  хлеб  и
положила  у  изголовья  спящего  Гильгамеша. А на стене над ним
прочертила черточку острым каменным ножом.
     На второй день  рядом  лежал  новый  хлеб,  потом  третий,
четвертый.
     Дни  шли за днями. Первый хлеб развалился, треснул второй,
заплесневел третий, на  четвертом  побелела  корка,  зачерствел
пятый,  шестой  оставался  свежим, и супруга Утнапишти положила
седьмой. Тогда и коснулся Утнапишти своего гостя.
     Гость сразу встрепенулся, вскочил и смущенно сказал:
     -- Я прикрыл глаза на одно лишь мгновенье. Но ты  коснулся
меня, и я сразу проснулся. Продолжай же рассказ свой, я слушаю.
     Но Утнапишти лишь усмехнулся:
     --  Сосчитай-ка  лучше  хлебы,  что лежали на ложе рядом с
тобой, тогда и узнаешь, сколько  дней  ты  проспал.  Сон  легко
переходит в смерть, и если бы я не коснулся тебя, ты бы не жил,
ты бы спал целую вечность.
     Гильгамеш взглянул на хлебы и понял, что он побежден.
     --  Что  же  делать,  скажи мне, Утнапишти, так похожий на
моего отца? Куда идти мне теперь? Во дворце моем, в моем городе
поселилась смерть, и нет мне там больше места. И во всем  мире,
куда  бы  я  не  бросил свой взгляд, я вижу лишь умирание. Быть
может,  ты  приютишь  меня  здесь  навсегда?  Я   буду   добрым
помощником и почтительным сыном.
     От  этих слов растаяло окаменевшее за множество лет сердце
Утнапишти. Да, боги дали ему вечную жизнь то ли в  награду,  то
ли  в наказание. Он так и не увидел, как возмужали его сыновья,
он не няньчил, не воспитывал  внуков.  Что  за  толк  в  вечной
жизни,  если  не длится твой род! В первые годы, когда он делал
зарубки на стенах, ему часто слышались голоса  близких.  Он  не
знал:  сохранили им боги жизнь или умертвили всех сразу. Потом,
когда счет годам  протянулся  за  длину  человечьего  века,  он
почувствовал,   как   сердце   его  забывает  теплоту  семейных
радостей. Только с окаменевшим сердцем можно было прожить здесь
за годом год, забывая голоса людей.
     И  теперь,  когда  Гильгамеш  пожелал  стать  почтительным
сыном,   воспоминания  о  прежней  жизни  вновь  обрушились  на
Утнапишти. И он понял, на кого так похож  его  юный  гость.  Об
этом  он подумал еще в первое мгновение, когда лодка пристала к
берегу.
     Гость походил на старшего сына. Точно так выглядел бы  его
сын,  если  бы  он прошел половину земли, леса, пустыни и горы,
если бы потерял своего лучшего друга и брата.
     Но не мог передать он гостю тайны, что доверили ему боги.
     Однако,  великий  хитрец  Энки,  спасая  его,  не  нарушил
клятву.
     * * *
     Однако,  великий  хитрец  Энки,  спасая  его,  не  нарушил
клятву.
     Утнапишти  выглянул  из  хижины  и  поискал   корабельщика
Уршанаби.  Тот,  как  всегда, занимался со своею лодкой. Что-то
смолил в ней, отделывал весла.
     -- Уршанаби, та земля, откуда приплыл ты, больше  тебя  не
дождется,  подойди  ко  мне,  ты проводишь нашего гостя. Он все
носит свое драное грязное рубище. Ты помнишь,  в  нашем  городе
такую  одежду  не  надели  бы  одряхлевшие нищие старцы. В этом
тряпье его трудно принять за юношу.  Возьми,  Уршанаби,  гостя,
отведи  его  к  тому  берегу,  пусть  он  там  попробует добела
отстирать свое одеяние. Пусть  умоется,  если  захочет  окунуть
свое  тело  в  воды, ты его не удерживай. Выстиранное облаченье
станет чистым и новым. Выстираная повязка заблестит  на  голове
своей  белизной.  И пока он будет идти в свой город, его одежда
не сносится и все будет  чистым.  Отведи  его  к  тому  берегу,
Уршанаби.
     И   не   знал  Уршанаби,  что  Утнапишти  мгновенье  назад
поделился с ним тайной богов. Здесь, неподалеку от хижины  было
устье реки жизни. Струи вод этой священной реки проходили вдоль
берега.  И  всякий,  кто  омывал свое тело в тех водах, получал
вечную жизнь.
     Боги сразу сказали об этом Утнапишти и раскрыли ему немало
других своих тайн. Ведь теперь он и сам был приравнен к  богам.
Этой тайной он не должен был делиться ни с кем. Разве с ветром,
да с облаком, пролетающим в небесах.
     Он  и теперь не поделился ею с юным гостем, так похожим на
сына. Но уж если гость прошел полземли и добрался сюда,  почему
бы  не  предложить ему постирать одежду. А если гость, ни о чем
не догадываясь, захочет погрузить свое тело в струи вечно живой
воды -- это будет только желание гостя. И если это  произойдет,
то  гость,  так  похожий  на  сына,  станет  первым  человеком,
решившим загадку жизни и  смерти,  ту,  что  не  сумел  угадать
Адапа.
     Уршанаби  послушно  повел  юного гостя к указанному месту.
Он, как и Утнапишти, получил от богов когда-то вечную  жизнь  и
струи  живой  воды  его  не  интересовали.  Долгую  вечность он
охотился за змеем в лесу недалеко от жилища Сидури.  А  теперь,
когда  змей был убит, он и вовсе не знал, чем ему в этой вечной
жизни заняться.
     -- Утнапишти сказал, чтобы я отвел тебя на берег. Чтобы ты
сбросил свои одежды и выстирал их. ще он  сказал,  чтобы  я  не
удерживал  тебя,  если  ты захочешь погрузить свое тело в струи
воды. -- Все это проговорил  Уршанаби,  отведя  гостя,  сев  на
прибрежный прогретый камень, и спокойно отвернулся от гостя.
     "Одежду  я  сниму и ее постираю, но в морскую воду влезать
не буду. Если недавно мы плыли в лодке по этой  воде,  и  я  не
смел  к  ней  прикоснуться, то почему же мне надо окунать в нее
свое тело.  Хитрый  старик,  скорей  всего,  замыслил  какой-то
подвох,  также,  как  он  мгновенно сумел усыпить меня на своем
ложе", -- подумал Гильгамеш и принялся стирать свое облачение.
     Для стирки не понадобился ни мыльный  корень,  ни  мыльный
камень,  какими пользовались в его городе. Одежда, едва замочил
он ее в  воде,  сразу  стала  чистой  и  белой.  Мало  того,  к
удивлению  Гильгамеша,  она  обновилась.  Но  он,  не  разгадав
загадку жизни и смерти отошел с этой  одеждой  от  берега.  Еще
влажною,  он  окутал  ею  свое  тело, и тело, соприкоснувшись с
остатками влаги живой реки, сразу стало тем, каким было в Уруке
в недавние годы -- прекрасным и  юным.  Влаги,  которая  быстро
испарялась   с   одежды,   хватило  только  для  этого,  но  ее
недостаточно было для того, чтобы сделать  тело  его  наввсегда
молодым.
     Он вернулся к хижине Утнапишти, и хозяева залюбовались им.
     Но  Утнапишти  уже  знал,  что Гильгамеш прошел мимо тайны
богов, ее не заметив.
     "Может быть это и к лучшему, -- подумал Утнапишти. -- Ведь
он искал вечной жизни для  своего  друга,  для  своих  горожан.
Какой  толк, если бы сам он стал бессмертным посреди умирающего
народа. Несчастья его от этого приумножились бы".
     -- Уршанаби проводит тебя в  твой  город  другой  дорогой,
тебе  неизвестной,  --  сказал  он Гильгамешу и ощутил в сердце
давно забытую грусть расставания.  --  Хорошо  отстирался  твой
наряд.  В  мои  времена  не делали столь тонких тканей. Теперь,
пока  не  достигнешь  города,  одежда  твоя  будет  как  новая.
Готовься к отплытию.

     Часть пятая

     --  Готовься  к  отплытию,  --  сказал Утнапишти и чуть не
добавил: -- сын мой.
     Так этот юный гость с посвежевшим лицом походил теперь  на
его сына.
     Уршанаби  подвел  лодку  поближе. Вместе с Гильгамешем они
столкнули ее в волну, и  лодка  плавно  закачалась  на  морской
воде.
     Утнапишти  стоял на берегу и болезненная тоска сжимала его
сердце. Не зря люди придумали поговорку:  "Лучше  не  находить,
чем найти и потерять снова".
     Из  хижины вышла супруга и встала рядом, заслоняя глаза от
слепящего солнца.
     По лицу ее текли тихие слезы.
     Уже давно, в те дни, когда  юный  гость  спал,  поддавшись
волшебному  сну  на  ложе,  а  она подкладывала к его изголовью
свежие лепешки, уже тогда она разглядела  в  чертах  его  черты
своих сыновей.
     Ей  положено  было  молчать,  но  она не сдержалась. Разве
сдержится  мать,  если  сын   их   недавно   нашедшийся   вновь
отправляется  в  неведомый край и теперь навсегда. Они навсегда
останутся в своей хижине, вместе со  своим  бессмертием,  а  он
возвратится   назад   к  смертному  человечеству,  такой  юный,
красивый.
     --  Он  столько  прошел,  чтобы  нас  отыскать,  преодолел
столько  опасностей, а ты отсылаешь его домой с пустыми руками.
Дай же ему хоть что-нибудь, чтобы он мог принести  это  в  свою
страну! -- сказала супруга.
     А  Гильгамеш  уже  поднял  багор, оттолкнулся от берега, и
лодка пошла поперек невысокой волны.
     -- Постой! -- закричал Утнапишти.
     И было такое чувство, будто крик его  вырвался  из  самого
сердца.
     -- Постой, Гильгамеш, и вернись назад! Назад, корабельщик!
     Словно  стрела счастья ударила в Гильгамеша. Он вздрогнул,
и с лицом, полным  радостного  ожидания,  рванул  лодку  назад.
Утнапишти же, увидев счастливое лицо старшего сына, как и жена,
тихо заплакал.
     -- Пойми, я не могу оставить тебя здесь, Гильгамеш, это не
позволят мне боги. -- ОН проговорил и неожиданно ощутил тяжесть
своего  возраста. -- Но и без подарка я не могу тебя отпустить.
Боги назначили меня  хранителем  своих  тайн.  Ты  знаешь,  что
божественные  тайны  не  для  людей.  Но  есть тайны, которые я
открыл  сам,  путем  длительных  размышлений,  когда  сидел  на
берегу,  глядя  на закатное солнце. И я открою тебе сокровенное
слово, расскажу о тайне цветка.
     --  Отец!  --  попробовал  перебить  его   Гильгамеш,   но
Утнапишти лишь отмахнулся с досадой.
     -- Эту тайну раскрыл я один, мне она и принадлежит. Теперь
же, я передам ее тебе, как отцы, прощаясь навсегда с сыновьями,
отдают  тайны  своего  рода. Слушай же: в глубинах моря, на дне
растет цветок, он похож на терн. Того, кто  прикоснется  к  его
стеблю, шипы уколят, словно это шипы розы. Но ты не пугайся, не
отдергивай руку. Преодолев боль, смело срывай цветок.
     -- Отец, зачем мне цветы? В Уруке только женщины плетут из
цветов гирлянды.
     --  Опять ты слишком торопишься. Но однажды и ты научишься
дослушивать до конца. Разве бы  я  стал  говорить  про  обычный
цветок? Мой цв