свою
дорогу вышли и два богатыря.
     Быстрее  любого  из скороходов двигались они по степи. И с
каждым шагом веселее становился Энкиду.
     -- Друг мой, о чем  поешь  ты  свои  песни  без  слов?  --
спросил, наконец, Гильгамешю
     --  Я пою их о травах и ветрах, обо всем, что вижу кругом.
Мой дом -- моя степь и здесь я снова чувствую свои силы. Теперь
я стал смелым, как ты, и не буду бояться Хумбабу.
     В  полдень  рядом  с   небольшой   низиной,   где   вокруг
солоноватого  озера  росли  колючие кривые деревья, они сделали
привал, съели по лепешке с сыром, запили водой,  нагревшейся  в
мехах.
     Вечером  в  другой  низине  они остановились на ночлег. Но
перед тем, как  Шамаш  отправился  на  покой,  Гильгамеш  успел
выкопать  небольшой  колодец  длинным  своим мечом. Энкиду тоже
помогал ему, но удивлялся: неужели великому  богу  недостаточно
воды  из  высыхающего  озерца, зачем ему обязательно из глубины
земли.
     -- Мы и живем лишь для  того,  чтобы  радовать  богов,  --
объяснил  Гильгамеш.  --  Иначе  бы  они  не создали людей. И в
благодарность за то, что боги подарили  нам  жизнь,  мы  должны
отдавать  все  лучшее,  что  есть  на  земле.  Зачем же я буду,
обращаясь к своему предку, кропить  землю  тухлой  водой,  если
могу достать для него прохладную, свежую?
     Добыв  сладкую  воду  из-под земли, окропив вокруг себя ею
землю, Гильгамеш обратился  к  Шамашу  с  тайной  молитвой.  Он
благодарил  бога  и  просил  помогать  и  дальше. Лишь немногие
посвященные в Уруке --  главные  жрецы  да  царь  знали  слова,
приятные богам.
     Энкиду  в  это  время бродил поблизости, собирал траву для
ночлега. И когда стемнело, они  заснули  на  постели  из  трав,
укрывшись плащами. Но чуток был сон героев.
     * * *
     Но чуток был сон героев.
     Среди   ночи  вскочил  Гильгамеш,  и  Энкиду  тоже  быстро
поднялся.
     -- Друг мой, ты не  звал  меня?  Отчего  я  проснулся?  --
спросил Гильгамеш.
     -- А разве не ты меня звал? -- удивился Энкиду.
     --  Да,  это я вздрогнул во сне. Ко мне приходило странное
видение. И так смутно теперь мне, так тяжело!  Мне  приснилось,
будто я окружен степными быками, огромными турами. Я боюсь их и
не могу с ними схватиться, потому что лежу, словно младенец без
сил.  Туры  же  смотрят  на меня издалека и словно хотят что-то
сказать. А потом неизвестно чья рука протянула мне воду в мехе,
я стал пить ее и вздрогнул. Вот отчего я проснулся. Быть  может
сон  этот  мой -- пустое видение, но если он послан богами, как
мне его понять? Была бы здесь мать, всеведущая Нинсун,  она  бы
нам объяснила.
     --  Скажи,  а  не  было  ли там огромного тура, который бы
выделялся  из  всех.  И  такого,  что  слушались  бы  его   все
остальные? -- спросил Энкиду.
     --  Как  ты  догадался?  --  удивился Гильгамеш. -- Именно
такой и был, теперь я ясно его вспоминаю. На него  оглядывались
все, а он, большой, как гора, смотрел на меня издалека и словно
хотел что-то сказать.
     -- Люди напрасно думают, что зверям не снятся сны. Когда я
жил со  стадом антилоп, я часто толковал сны и львам, и тиграм,
и диким ослам -- онаграм. Антилопы же только и спрашивали  меня
о  своих  снах.  Эта  простая  мудрость,  скрытая от людей, мне
подвластна. Слушай же, друг мой, я объясню тебе  твой  сон,  --
проговорил Энкиду и спокойно сел на постель из травы. -- Садись
рядом  и  радуйся. Я не зря спросил тебя о громадном туре. Этот
степной бык -- сам твой  великий  предок,  Шамаш,  которого  ты
молил  о  помощи.  Он и ночью охранает тебя, потому -- напрасно
твое беспокой ство. А водой из меха  тебя  напоил  другой  твой
предок  и  бог,  твой отец Лугальбанда. Поэтому успокойся и спи
без тревог. Я же посижу рядом, буду сторожить  твой  сон.  А  с
утра мы продолжим свой путь.
     * * *
     --  С  утра  мы  продолжим  свой  путь,  -- сказал Энкиду,
выросший в степи.
     И Гильгамеш сразу крепко заснул.  Сон  его  был  глубок  и
спокоен, а Энкиду зорко смотрел в ночь и наслаждался прохладой,
которую  приносил  ветер  издалека,  и  теплом  земли,  которое
накапливалось за день, а теперь поднималось к небу.
     Днем они снова шли быстрей любого из  скороходов.  Вечером
вырыли  новый  колодец. И Гильгамеш обратился к Шамащу с тайной
мольбой о помощи.
     Они крепко заснули на постели из трав, которую  приготовил
умелый  Энкиду. Но среди ночи снова внезапно вскочил Гильгамеш,
и рядом с ним быстро поднялся Энкиду.
     -- Друг мой, отчего я проснулся? Или ты  позвал  меня?  --
спросил Гильгамеш.
     -- А разве это не ты окликнул меня? -- удивился Энкиду.
     --  Да,  я  вспомнил,  ты  прав.  Я  вздрогнул среди сна и
проснулся. И на этот раз видение мое было странным. Мы стояли с
тобою вдвоем в  ущелье  рядом  с  утесом.  Внезапно  этот  утес
повалился  и  придавил  мне  ногу.  Я лежал беспомощный, словно
мошка. И ты тоже не мог помочь мне. Но вдруг  вспыхнул  свет  и
окруженный  этим  светом  явился  прекраснейшиц  из  мужей,  он
освободил нас и напоил водою из меха.
     -- Друг мой, -- обрадовался Энкиду, -- снова боги извещают
нас о том, что помогают нам. Гора -- это сам Хумбаба, но  можно
его  не  бояться,  если  с  нами  свет самого великого Шамаша и
чудесная вода, которую дает  тебе  из  божественного  источника
твой отец, Лугальбанда.
     День третий проходил так же, как и день второй.
     Герои  шли  по раскаленной земле. Днем в самую жаркую пору
останавливались на привал. Ночью Гильгамеш сам  решил  охранять
сон своего друга.
     Но  перед  закатом он успел вырыть колодец и принес Шамашу
мучную жертву. Щепотку  муки  бросил  он  в  подземные  воды  и
произнес  тайное заклинание, чтобы боги просветили его, дав ему
третье сновидение.
     Ночные ветры  обдували  его  со  всех  сторон.  С  черного
высокого  неба  мерцая  глядели яркие звезды, бог Луны совершал
свой обычный путь, в эту ночь  он  был  узким,  острым.  Рядом,
вытянувшись  на  ложе,  богатырским сном спал Энкиду. Гильгамеш
сидел, подперев голову руками и неожиданно стал склоняться, как
горный ячмень. Это великий Шамаш даровал ему третье видение.
     И снова вскочил Гильгамеш и рядом с ним мгновенно поднялся
Энкиду.
     Снова они спросили друг друга:
     -- Ты не звал меня?
     А Гильгамеш пересказал третий сон.
     -- Друг мой, тело мое горит  после  этого  сна,  а  сердце
наполнено  ужасом.  Небо кричало, громыхала земля, и гора снова
рушилась на нас обоих. Когда же она  упала  на  нас,  наступила
ночь,  но  в  этой  ночи сверкали молнии, смерть хозяйничала на
земле, и я видел, как гора превращалась  в  пепел.  Но  это  не
принесло  мне  облегчения,  и  тогда  я крикнул страшно и дико.
Пожалуй, мы слишком близко подошли к владениям Хумбабы. Зря  мы
на  этот  раз решили спать на вершине холма. Спустимся, отойдем
подальше и подумаем, как быть.
     -- Гильгамеш, что я вижу? Уж не  птица  ли  страха  задела
тебя своим крылом? -- удивился Энкиду. -- Ты, Гильгамеш, царь и
верховный  жрец  Урука,  потомок великих богов, тебе ли бояться
горы, которая и во сне превращается в пепел!  Вспомни,  что  ты
говорил  перед  народом  своего города! Или ты думал тогда, что
битва будет легка, словно схватка с младенцем. Или ты не  знал,
что Хумбаба -- могуч и опасен? Но ты, сын богов и народа Урука,
ты -- еще сильнее! И мы не отступим в степь, -- едва рассветет,
мы  пойдем  дальше.  Сам Шамаш в твоем сне послал молнии, чтобы
гора превратилась в пепел. А гора эта -- наш враг, Хумбаба.
     -- Прости,  друг  мой,  Энкиду.  И  в  самом  деле,  я  на
мгновение  поддался  страхам  из  своего  сна.  Ты  прав.  Едва
рассветет, мы пойдем через горы к жилищу Хумбабы.
     * * *
     К  жилищу  Хумбабы,  едва  рассвело,  пошли  герои   через
лесистые горы.
     Древние   могучие   кедры   стояли  над  ними,  соединяясь
вершинами в  небе.  Колючий  терновник,  росший  внизу,  иногда
загораживал  путь,  словно  стена.  И  друзья  прорубали дорогу
боевыми топорами.
     -- Сколько кедра кругом, -- радовался Гильгамеш. -- Теперь
мы выстроим новые храмы, и для тебя, Энкиду, тоже будет большое
жилище.
     Горы становились все выше, и едва  богатыри  спускались  с
одной, как сразу начинался подъем на другую.
     И  вдруг содрогнулась земля и покачнулось небо. И заломило
в ушах от страшного, невозможного крика. Это где-то  вдали,  за
тучами,  на  невидимой  пока  горе  крикнул  Хумбаба. И крикнул
снова, всею глоткой. И снова заломило в ушах от этого  ужасного
вопля, и снова содрогнулась земля.
     -- Друг мой, -- сказал оробевший Энкиду слабым голосом. --
Ты слышишь,  это  кричит весь мир! У меня ослабела рука, у меня
трясутся колени, я не  могу  сделать  и  шага.  Друг  мой,  мне
стыдно, но я боюсь, я не могу идти с тобой дальше. И ты не ходи
тоже.  Ты слышишь, как кричит Хумбаба! А ведь он еще далеко, он
даже не видит нас. Что же будет, когда мы подойдем ближе!
     -- Брат мой, Энкиду, ты так бледен, словно сражен  тяжелой
болезнью.  А  это  всего  только крик земного чудовища. Человек
подвластен богам и не смеет  спорить  с  их  волей,  но  земным
чудовищам он не подвластен. Ты, предсказатель будущего по снам,
ты,  которому  послушны  львы,  я  знаю: даже бешеные быки-туры
уважают твою силу и слушаются тебя. Тебе ли бояться крика этого
чудища! Победи же свои страхи.  И  пусть  вернется  сила  твоей
руке,  шагай  смелее! Мы вместе войдем в этот лес. А уж если мы
оба погибнем в битве с чудовищем, наши имена -- твое и  мое  --
останутся навсегда.
     --  Гильгамеш,  прости  мне эту слабость. Я и сам не знаю,
как поддался своему страху. Теперь я уже не боюсь. Только  будь
смел,  но  осторожен. Видишь зеленую гору, что показалась из-за
последней вершины. Там --  жилище  Хумбабы.  Позволь,  я  пойду
впереди.
     * * *
     --  Позволь,  я  пойду  впереди,  --  проговорил Энкиду, к
которому снова вернулись сила и храбрость.
     И скоро герои вошли в богатырский лес из  кедров,  которых
никогда не видели прежде -- так они были могучи, столь огромны,
высоки были их стволы.
     В лесу этом были широкие тропы, словно прямые дороги -- их
протоптало чудовище.
     -- Но где же сам сторож? -- удивился Гильгамеш. -- Мы идем
по его лесу, а он и не показывается.
     --  Друг  мой,  страшен не только вопль Хумбабы, страшно и
его молчание. При  Хумбабе  всегда  семь  опасных  духов,  семь
убивающих   лучей.   Чтобы   поразить  врага,  кричать  ему  не
обязательно. Достаточно молча, издалека направить лучи, и  враг
станет мертвым.
     --   Тогда  мы  поступим  иначе,  --  подумав,  проговорил
Гильгамеш. -- Ты, Энкиду, доставай топор и руби  кедр,  который
стоит  отдельно. Я же встану здесь за деревьями со всем оружием
наизготовку. Мы заставим  чудище  нам  показаться.  Он  захочет
увидеть,  кто  осмелился  встревожить покой его леса. А едва он
покажется нам, тут уж и мы медлить не будем: сразу его  поразим
со всеми его лучами.
     Энкиду  вынул  топор  и  подошел  к  кедру,  который рос в
стороне. После удара его  топора  застонали  деревья.  И  вновь
пошатнулась земля.
     В  рокоте,  который  на  них  обрушился, богатыри с трудом
различили слова. Но и в реве урагана можно понять  смысл,  если
ураган говорит человеческим языком.
     --  Кто  явился  в мой лес? Кто бесчестит мои деревья, кто
осмелился ударить по кедру бронзовым топором? --  так  проревел
ураган, который обрушился на героев после первого же удара.
     Но  в то же мгновение полыхнуло солнце и послышался другой
голос -- божественный, неземной:
     -- Подходите к Хумбабе, не  бойтесь  приблизиться,  я  вам
помогу!
     Это сам великий Шамаш, не выдержав, заговорил с небес.
     -- Вперед же, Энкиду! -- прокричал Гильгамеш во всю мощь.
     Но голос его в урагане показался тихим, как писк мошки.
     А Энкиду, отважный Энкиду уже стоял на коленях, трясущийся
от ужаса, и прикрывал голову руками.
     --  Хумбаба!  Выходи  на  смертельную  битву!  --  крикнул
мужественно Гильгамеш.
     И снова голос его растворился в реве урагана.
     Ураган же рассмеялся страшным яростным хохотом.
     -- Уж не ты ли передо мной, Гильгамеш?  Жалкий,  трусливый
человечишко,  возомнивший  себя  героем. Я не убью тебя, нет. Я
сделаю тебя своим прислужником, своим рабом. А того  полускота,
выросшего в степи, что пришел с тобой, я превращу в прах!
     --  Только  сначала  тебе  придется  с  нами сразиться! --
выкрикнул Гильгамеш.
     И зотя ураган забивал его слова обратно  в  горло,  Энкиду
расслышал  боевой  крик товарища и привстав с колен, неуверенно
стал поводить топором в разные стороны.
     И тут же страшная сила обрушилась на героев,  сбила  их  с
ног.  Гильгамеш  попытался подняться, но словно гора навалилась
на его тело.  Все  же  он  пересилил  эту  тяжесть,  встал,  но
страшная сила снова сбила его с ног и ударила о землю.
     Вокруг   потемнело,   могучие   кедры   раскачивались  как
травинки, весь мир стонал,  ревел,  и  в  этом  реве  Гильгамеш
расслышал издевательские слова:
     -- Где же ты, трусливый царек? Ползи же ко мне скорее!
     Гильгамеш снова превозмог сминающую его силу, поднялся, по
лицу его  текли  слезы  отчаяния,  когда он обратил лицо к тому
месту, где на небе в это время должен был проплывать  солнечный
Шамаш.
     --  Где  же ты, великий бог? Помоги мне! Я всегда исполнял
твои советы! Я всегда ходил по дорогам,  которые  ты  указывал!
Помоги победить это чудище!
     И  в  тот  же  миг  на кедровый лес обрушился новый рев. И
встали ветры:  великий  северный  ветер,  ветер  смерча,  ветер
песчаной бури, ветер горячий обжигающий все живое, ветер ливня.
     Великий  Шамаш, услышав молитву Гильгамеша, направил их на
Хумбабу. И сразу успокоилась земля, смолк страшный гул урагана.
Лишь дули ветры, со всех сторон света  направленные  на  лесное
чудовище.
     --   Эй,   Гильгамеш,   где  ты!?  --  неожиданно  слабым,
испуганным голосом  прокричал  Хумбаба.  --  ветры  задули  мне
глаза.  Я  не  могу ступить ни вперед, ни назад! Эй, Гильгамеш,
что за шутки!
     Гильгамеш уже стоял во весь рост и  крепко  сжимал  боевое
оружие.  Теперь  он,  наконец, разглядел этого стража ливанских
кедров, созданного когда-то богами, чтобы запугивать все живое.
Обыкновенное чудовище со звериной головой  и  огромной  пастью,
каких  было  немало  в  давние  времена,  стояло  перед  ним  и
беспомощно озиралось.
     Энкиду,  подобрав  топор,  который  он  выронил  во  время
ужасного рева, приближался к Хумбабе сзади.
     --  Гильгамеш,  пощади  меня,  я  хочу  жить! -- прокричал
Хумбаба. -- Слышишь меня, Гильгамеш?  Я  буду  твоим  послушным
рабом.  Со мной ты станешь самым могущественным царем на земле.
Я выберу сам для тебя  лучшие  кедры  и  срублю  их  для  твоих
храмов.  Я  выстрою  тебе  такие дома, каких еще люди не знают.
Гильгамеш, отзовись!
     Ветры, направленные великим Шамашем,  по-прежнему  слепили
глаза  Хумбабы  и  лишали  его  дикой силы. Он стоял беспомощно
озираясь и не видел ничего кругом себя.
     Гильгамеш убрал было  свой  топор.  Зачем  убивать  врага,
когда он готов подчиниться, даже если это лесное чудовище.
     --  Не  слушай  его, Гильгамеш! -- прокричал Энкиду. -- Он
обманет, он обязательно обманет, едва только стихнут ветры.  Он
погубит  не  только  тебя,  он  погубит весь твой народ! Только
умерев, Хумбаба  перестанет  быть  страшным  врагом!  Убьем  же
Хумбабу!
     Услышав  слова  друга,  Гильгамеш  снова  взялся за боевой
топор и приблизился к чудищу.
     -- Эй, Гильгамеш, ты где? Я не вижу тебя, хотя слышу  твой
шаг! -- выкрикивало чудовище, закрыв глаза руками и поворачивая
голову во все стороны.
     Удар  Гильгамеша  был  точен.  Прямо  в затылок поразил он
дикое чудище своим боевым топором.
     Тут и Энкиду, выхватив длинный меч, ударил врага в грудь.
     Через мгновение враг зашатался.
     И снова стонали кедры. В мелкой дрожи  билась  под  ногами
земля.  Так  же  мелко  затряслось и небо. Это уходила жизнь из
того, кто многие годы охранял горные леса, чьим именем пугали с
детства в любой семье, кто одним  своим  ревом  мог  уничтожить
города и народы.
     Тело мертвого чудища лежало под кедрами у ног Гильгамеша.
     * * *
     Тело мертвого чудища лежало под кедрами у ног Гильгамеша.
     И  природу  внезапно  объял  покой.  Тихо, тепло, радостно
стало в кедровом лесу, стало в степи и  в  каждом  человеческом
доме,  в каждой звериной норе. Потому что исчезло с земли самое
страшное зло.
     В этот миг где-то в степи  тигр,  который  нагнал  лань  и
занес  уже над ней когтистую лапу, неожиданно лизнул ее, словно
лань эта была его детенышем, тигренком,  и  медленно  отошел  в
сторону.
     А  в  городе,  в школе, учитель письма взмахнул розгой над
обнаженной  спиной  провинившегося  ученика,  а   потом   вдруг
отбросил прут, погладил испуганного малыша по голове и протянул
ему горсть фиников.
     И  во  многих  домах  люди отчего-то принялись улыбаться и
дарить друг другу самое дорогое. Не стало в следующие мгновения
на земле обиженных и злобных.
     А два  героя  продолжали  стоять  над  телом  поверженного
чудовища.
     * * *
     Два   героя   продолжали  стоять  над  телом  поверженного
чудовища.
     -- Эй ты, Хумбаба! Никто  тебя  не  боится,  дохлая  туша!
Валяйся  теперь со своим оружием, с лучами ужаса и смерти! А мы
нарубим кедра, сколько хотим. Ведь правда, Гильгамеш, мы  можем
рубить  кедра, сколько угодно? А потом отнесем его к Евфрату, и
он приплывет сам прямо в Урук. Я построю  себе  большой  дом  с
настоящей дверью. Слышишь, Гильгамеш, все будут спрашивать: чей
это  дом  с большой дверью из кедра? У всех людей вместо дверей
циновки, только у царской семьи, у главных жрецов стоят  двери.
А теперь Энкиду тоже срубит себе дверь. Вот так-то! Сам срубит,
своим топором из собственного кедра.
     Гильгамеш  показал,  как  надо валить дерево, чтобы оно не
придавило самого рубщика, и Энкиду принялся за работу. Он рубил
и пел свою счастливую песню без слов. И лишь иногда оглядывался
на поверженного Хумбабу, словно боясь, что то  снова  восстанет
из  мертвых.  Наконец, он не выдержал, снял с чудища его боевое
вооружение, увязал  все  в  огромный  тюк,  а  звериную  голову
чудища,  насадив  на  копье, отнес к вершине горы, воткнул там,
чтобы могли ее видеть издалека  пролетающая  птица,  проходящие
звери и люди.
     Только  после  этого он успокоился и снова принялся рубить
кедры.
     Гильгамеш помог ему отнести стволы к берегу Евфрата.  Река
здесь была другой -- с высокими берегами, с песчаным дном.
     Гильгамеш  умылся  в реке. Надел чистый плащ, подпоясался,
венчал себя золотой короной и приготовился  совершить  молитвы,
благодарить великого Шамаша.
     Но в это мгновение прекрасного царя и героя увидела с неба
богиня Иштар.
     * * *
     Прекрасного  царя и героя увидела богиня Иштар. Вечно юная
дева, красивей которой не было и не будет ни среди  богинь,  ни
среди  людей.  Она  увидела  Гильгамеша на обиду себе и на горе
ему.
     Любовь, как молния -- озаряет  мгновенно.  Прежде  не  раз
смотрела богиня, покровительница Урука на своего молодого царя.
Спокойно  и величаво проплывала она по небу, купалась в росе на
небесных лужайках, веселилась с богами и ни разу не дрогнуло ее
сердце при мысли о юном царе.
     А вот  сейчас  увидела  его  в  те  мгновения,  когда  он,
омывшись в Евфрате, накидывал плащ, забрасывал за спину волосы,
надевал корону, и полюбила его.
     --  , ты узнал меня? -- спросила красавица, представ перед
ним во всех  своих  украшениях,  дающих  власть  над  людьми  и
богами. Гильгамеш
     --  Как  же  мне  не  узнать  тебя,  о богиня! -- спокойно
ответил царь.
     -- А ты красив, Гильгамеш!
     -- А ты, богиня прекрасна!
     -- Что же ты медлишь, юноша? Или  не  догадался,  зачем  к
тебе спустилась богиня? Я хочу, чтобы ты стал моим супругом. Ты
будешь  мужем