е  продолжал  хранить тайну царя. Гильгамеш должен был
уйти как можно дальше от города, чтобы его не сумели нагнать  и
привести назад как полоумного.
     Однажды,  когда  я вышел из храма, меня окружили несколько
старших жрецов. Все они были в родстве с Эйнациром. И каждый из
них считал меня недостойным своего  места,  быть  может  еще  и
потому, что их сыновья были теперь ниже меня по званию.
     --   Аннабидуг,   ты  обязан  сказать  нам,  где  прячется
Гильгамеш! -- провозгласил старый Эйнацир, и  в  голосе  его  я
услышал  угрозу. -- Ты ведь не хочешь, чтобы по воле богов тебя
отвели на вершину башни и сбросили головою вниз?
     Я представил, как голова моя разбивается внизу о камни, но
продолжал молчать. Хотя за  эти  дни  Гильгамеш  ушел  довольно
далеко и можно было раскрыть его тайну.
     --  О  тебе  говорят как о человеке разумном, -- заговорил
старший жрец из храма Энки и  хранитель  бездны  --  небольшого
водоема, котором3у положено быть при каждом храме мудрейшего из
богов.  --  Ты скажешь нам все, что знаешь, и боги вновь станут
милостивы к тебе.
     Они говорили со мной так, словно я был обычным горожанином
с улийы, а не старейшим жрецом храма великого Ана, словно я  не
знал  хитростей  их  и  уловок,  словно не видел, как жрец свою
собственную волю выдает за волю богов. Но они были старше меня,
и я не мог им все это сказать, я лишь послушно склонил голову.
     -- Великий наш царь, Гильгамеш..., -- начал я.
     -- Говори же скорее, где  он!  --  перебил  меня  Эйнацир,
поправляя  свое  одеяние из тончайшего хлопка, которое раздувал
ветер.
     -- Царь удалился для беседы с Утнапишти...
     -- С кем? перебил меня вновь Эйнацир. И  теперь  в  голосе
его было недоумение.
     --  Рассказывай  все  по  порядку,  Аннабидуг, -- вмешался
старший жрец из храма Энки.
     -- Царь пожелал встретиться с дальним  предком  Утнапишти,
чтобы познать тайну жизни и смерти.
     Я    проговорил   это   и   окружившие   меня   старейшины
переглянулись.
     -- Надеюсь, ты не вздумал шутить над нами? --  переспросил
Эйнацир.
     -- Я сказал правду.
     --  Давно  бы так! -- Эйнацир сразу повеселел. -- Долго же
придется искать Гильгамешу дальнего предка. Пожалуй на  это  не
хватит  всей  его  жизни! -- он загадочно взглянул на меня, и я
понял, что он соображает, как ему быть  дальше.  --  Ты  хорошо
хранишь  тайну  нашего царя, Аннабидуг. Пусть она будет и нашей
тайной. Ты же получишь награду. Мы  подумаем,  чем  тебя  лучше
одарить: новым одеянием или молодым ослом.
     Я  вновь  склонил  голову,  но про себя с ужасом подумал о
возможной награде из рук Эйнацира. Мне еще не хватало  получить
от него подарок и тем запятнать свою жизнь. Пусть никогда мы не
были богаты, но жили достойно.
     * * *
     Пусть никогда мы не были богаты, но жили достойно.
     И  дед мой и отец были младшими писцами при храме великого
Ана.
     В раннем детстве отец любил развлекать меня рассказами  из
школьной  жизни.  А  потом  наступил  и  мой срок идти в школу.
Помню, мама разбудила  меня  рано  утром,  накормила  лепешкой,
другую  лепешку, еще теплую, сунула с собой, отец вывел меня из
дома, а мама проводжала со слезами на глазах.
     С тех пор  много  лет  ежедневно  я  вставал  рано  утром,
наскоро съедал лепешку, другую брал с собой и ухолдил в школу.
     Со  временем я привык к ней и стал даже лучшим учеником, а
в первые дни многое меня пугало.
     Отец подвел меня к пожилому  человеку,  назвал  его  Отцом
школы  и  почтительно  перед  ним склонился. Я же склониться не
успел, и тогда Отец школы больно ударил меня по шее  и  пригнул
мою голову.
     --  Вот  так будешь склонять голову каждый раз при встрече
со мной, -- объяснил он мне и повернулся к отцу. -- А он у тебя
малопочтителен!
     Отец принялся извиняться, говорить, что я  просто  излишне
стыдлив  и  застенчив,  что  почитанию  старших  он учит меня с
рождения.
     Отец  школы  засмеялся,  сказал,   что   застенчивость   и
нахальство часто уживаются вместе, и повел меня в дом, где было
несколько  комнат.  В  комнатах  на скамейках из кирпича сидели
ученики. И каждым классом ведал  Старший  брат,  помошник  Отца
школы.  В  нашем  классе,  для самых маленьких Старший брат был
глубоким старцем и годился нам в прадеды. Зато в среднем классе
старший брат был молодым мужчиной.
     Старший брат готовил к нашему приходу  нужные  таблички  с
правильно  написанными  знаками,  а  мы  под  его  руководством
разбирали  эти  таблички,  учили  слова   и   знаки   наизусть,
переписывали их в классе.
     В первый же день на ногу моему соседу забрался скорпион, а
он, оказывается   боялся   скорпионов  и  испуганно  взвизгнул,
прервав объяснения Старшего брата. За  это  в  перерыв  Старший
брат   подвел   соседа   к   владеющему   розгой,   кривоногому
широкоплечему невысокому человеку с руками, обросшими  волосом.
Владеющий розгой растянул моего соседа на полу и, облизнувшись,
ударил его гибким прутом поперек спины. Я до конца дня с ужасом
смотрел  на  это  красный  след  от  розги. А соселд был совсем
маленького роста и, как оказалось, очень пугливый. Старший брат
объявил нам, что  так  будет  со  всеми,  кто  станет  нарушать
полрядок,  или  плохо  выполнит задание на дом, или опоздает на
уроки.
     Но потом мы поняли, что наш  Старший  брат  был  вовсе  не
злобным,  и  даже три удара розгой редко кому давал, а в других
классах были такие, что прописывали и по пять и даже по  десять
ударов.
     Дома же меня никогда не наказывали, и я до сих пор не могу
смотреть без внутреннего содрагания, когда бьют человека.
     * * *
     Я  не могу смотреть без внутреннего содрагания, когда бьют
человека и тем более, малыша.
     Мне же достался удар розгой на третий день.
     В   конце   дня   Владеющий   розгой    обычно    выкликал
несколькомальчиков,  они  выстраивались  перед  всеми,  а потом
послушно по очереди вытягивались на полу.  И  Владеющий  розгой
хлестал  каждого,  сколько  положено.  И  вдруг  на третий день
выкликнул меня. Вместе с пятью другими. Оказывается, те  пятеро
во время перерыва громко играли на улице перед школой. Я с ними
не играл, а разговаривал со своим соседом, 6но Владеющий розгой
решил,  что я тоже был с ними. Заикаясь от страха, я начал было
оправдываться, но мне зашептали, что лучше признаться  в  своей
вине,  инче  я  получу  в  два  раза  больше  ударов. А если не
признаюсь опять, то получу еще столько же. И тогда я  вытянулся
перед  Владеющим  розгой,  и,  подтянув набедренник, сжал зубы.
Многие во время наказания кричали и плакали, но я не вскрикнуло
и также молча после двух ударов ушел в класс.
     Соседпрошептал, что у меня на спине две  страшные  полосы,
но  я их не видел,а только чувствовал боль. Но вечером, когда я
шел из школы домой, я старался поворачиваться к прохожим боком,
чтобы они не увидели мою наказанную спину и не смеялись.
     Мама долго  ахала  надо  мной  и  сунула  горсть  фиников,
отложенных к праздникам. Отец же смеялся:
     --  Знал  бы  ты,  как меня били! Мне однажды шесть ударов
досталось!
     И все-таки скоро я стал лучшим учеником.
     Некоторые знаки я изучил еще до школы.  Отец  брал  иногда
работу  домой.  Каждый  хозяин  сдавал зерно и другие припасы в
храмовые хранилища. А писцы все записывали -- кто сколько сдал.
Отец приносил множество табличек и делал из  них  одну,  общую.
Или  наоборот: брал общую табличку и с нее расписывал подругим,
кому и сколько выдать зерна, рыбы, фиников, кунжутногго  масла.
Я  с  ранних  лет,  сидя на корточках рядом перед входом в дом,
любил смотреть, как он работает.
     Может быть поэтому многие знаки мне оказались знакомыми  и
моя  рука  писала  их  увереннее,  красивее,  чем  руки  других
учеников. Скоро брат стал отличать мои таблички и  похвалил  их
перед Отцом школы.
     Отец  школы  спросил,  не  хочу  ли  я  заниматься  с  ним
дополнительно, и я согласился.
     Заниматься отдельно с Отцом школы -- особая честь.
     * * *
     Заниматься отдельно с Отцом школы -- особая честь.
     Но когда я сказал об этом  дома,  все  всполошились.  Ведь
отец  и  в  урожайные  годы  получал на семью в месяц не так-то
много зерна, крупы полбы, кунжутного масла и фиников. Да еще за
городом у нас был наследственный огород. На нем  мы  выращивали
овощи.  Рыбу  мы  ели только по праздникам, а мясо я пробовал в
детстве лишь несколько раз. В тот год, когда я аошел  в  школу,
многие  посевы  уничтожила  болезнь,  и  урожай  был  слабый. И
поэтому всем выдавали особенно мало еды  из  хранилищ.  И  весь
вечер  мама  с  отцом считали, сколько придется выделить за мое
отдельное обучение Отцу школы.
     Утром родитель мой пошел вместе со  мной  и,  как  всегда,
почтительно кланяясь, заговорил с Отцом школы об оплате. Он так
и  сказал,  что  счастлив  был  узнать об особом внимании к его
недостойному сыну. И пусть Отец школы сам назовет, сколько  ему
приносить зерна в месяц.
     Ответ поразил моего отца, и он еще несколько лет вспоминал
его слово в слово.
     _ Я старый человек, у меня нет семьи и мне не нужно больше
еды, чем  я  съедаю.  А  платой мне пусть будут успехи в учении
твоего сына, потому что я разглядел  в  нем  ученика,  которого
ждал всю жизнь.
     Все-таки  однажды,  уже  потом,  когда  мы пригласили Отца
школы к себе домой, мы подарили ему новое одеяние.
     А в то утро отец так и отходил от школы пятясь и кланяясь.
     -- Если ты будешь старателен, а  боги  --  благосклонны  к
нам,  то  я постараюсь передать тебе все свои знания, -- сказал
Отец школы в один из первых дней дополнительной учебы.
     * * *
     -- Я постараюсь передатьтебе все свои  знания,  --  сказал
Отец школы в один из первызх дней дополнительной учебы.
     Учиться  я  любил,  так же как и сейчас ежедневно стараюсь
приумножать свои познания.
     В классе мы заучивали написание простых слов. Отдельно  --
я  заучивал слова сложные. В классе изучали названия трав. Я --
запоминал их свойства, а потом Отец школы привел меня к себе  и
показал  высушенные  травы, которые росли в горах. А я и гор-то
никогда не видел.
     -- Обычный писец этого может не знать, ты же --  помни  их
все, -- говорил мой учитель.
     В  классе  узнавали  названия  речных рыб. Я же рисовал на
земле еще и морских, хотя моря тоже не  видел  никогда.  И  так
было  все годы учения. Я запоминал названия каменных предметов,
которыми пользовались наши предки, и  которые  теперь  уже  все
забыли.  Решал  трудные  математические  задачи,  а  в  старших
классах постигал тайны  нахождения  руд  и  извлечения  из  них
металла.  Вместе с Отцом школы мы разбирали старинные таблички,
в них рассказывалось о жизни других городов и других царей.
     Каждый день  я  выходил  из  школы  с  грузом  табличек  и
переписывал  их  дома  до  темноты. Мне нравилось водить острой
палочкой по незатвердевшей глине. Я  брал  таблички,  созданные
лучшими  писцами  прошлого  и  учился  у них красоте знаков. Со
временем мне удалось их превзойти.
     Однажды нашу школу посетил сам Эйнацир. Он уже и тогда был
также стар, как теперь. Отец школы,  низко  склонившийся  перед
ним, с гордостью показал мои таблички.
     --   Пусть   так   и   пишет  дальше,  --  сказал  Эйнацир
снисходительно, -- но отчего в его табличках столь  мало  слов,
прославляющую великую богиню Иштар?
     Отец  школы засуетился, сказал, что эти таблички посвящены
правилу вождения кораблей,  что  он  первым  делом  учит  детей
почитанию богов, но Эйнацир его уже не слушал.
     Потом  я  специально  сочинил  несколько  гимнов  в  честь
великой богини, они были посланы Эйнациру, но не знаю, стал  ли
он их читать.
     Теперь  я вспоминаю с приятной грустью те времена. Сколько
раз мы сидели с Отцом школы голова к  голове  над  какой-нибудь
редкой  табличкой,  разбирая  ее  смысл.  Начинало  темнеть,  и
учитель мой ставил рядом  светильник.  Из  под  камня  сыпались
искры  на  трут,  наконец  он  начинал тлеть, слабенький огонек
переносился к фитилю. Сосуд для светильника был  у  Отца  школы
очень  старый,  из  серой пористой глины, слепленный руками его
бабушки.
     -- Бабушки уже нет, а следы ее пальцев на глине --  живут,
-- любил повторять Отец школы.
     С   тех  пор,  как  я  стал  с  ним  заниматься,  меня  не
наказывали. Но однажды я сделал такое, за что мог попасть не  к
Владеющему  розгой,  а  к  городскому  палачу.  И  лишь доброта
Гильгамеша спасла меня.
     * * *
     Лишь доброта Гильгамеша спасла меня.
     На площади неподалеку от школы мы несколько  раз  затевали
игры  с  боевыми сетями. Учились набрасывать их друг на друга и
ловко от них уворачиваться. Умение владеть сетью  --  искусство
особое,  оно дается не каждому. Но такое свойство дали мне боги
-- если я занимаюсь каким-нибудь делом, то стараюсь постичь его
в совершенстве. Так было и с сетью. И скоро не  стало  ученика,
который мог бы увернуться от моих бросков.
     Иногда   около   нас   останавливаясь   знаменитые  воины,
показывали  свои  приемы.  Иногда  проходил  сам  Гильгамеш   в
сопровождении богатыря Бирхуртура.
     Мой  папа  рассказывал,  что  Гильгамеша  в раннем детстве
уронили с корабля в реку. И если бы не сам Лугальбанда,царем  у
нас назвали бы другого. С тех пор воспитателем к Гильгамешу был
приставлен Бирхуртур.
     Гильгамеша любой мог узнать сразу. Хотя бы по одеждам. Мы,
дети, носили только набедренники. У многих рабов до конца жизни
одежды   и  не  было.  И  воины  тоже  шли  в  походы  в  одних
набедренниках. Лишь в последние годы люди стали  делать  больше
тканей и носить одеяние. И уже этим отличаться от нас.
     Он  проходил  мимо  нас  по  площади рядом с Бирхуртуром в
своих ярких одеждах и приостанавливался, глядя  на  наши  игры.
Наверно,  ему  тоже  хотелось  с нами поиграть, но царям забавы
простых людей недоступны. Бирхуртур, всегда носивший  при  себе
меч  и  кинжал,  был  суров,  он  быстро уводил будущего царя с
площади.
     Но  однажды  Гильгамеш  спустился  к  нам  один  и   сразу
присоединился к нашей игре.
     Мы  увидели,  как  мастерски  он  владеет  сетью. Обучение
Бирхутура не прошло впустую. Потом мы по очереди  ловили  сетью
его,  и это тоже не сумел сделать никто. Наконец, сеть попала и
мне в руки. А я успел рассмотреть, что Гильгамеш отклоняется от
сети влево. При броске я учел это и  с  первого  раза  набросил
сеть на будущего царя.
     И   тут  неожиданно  с  разных  сторон  площади  с  ужасом
вскрикнули два человека.
     Первым человеком  был  отец.  Он  представил  то  страшное
наказание, которое грозит мне, унизившему будущего царя. Вторым
--  Бирхуртур.  Он  не  мог  допустить,  чтобы  его воспитанник
привыкал к поражениям в бою. К тому  же,  наказание  грозило  и
ему,  потому  что  обязательно  кто-нибудь обо всем донес бы во
дворец.  А  еще,  об  этом  я  узнал  позже,   став   взрослым,
существовало  тайное  пророчество,  что  город  наш  перестанет
существовать, когда на царя падет боевая сеть.
     С  двух  сторон  мой  отец   и   Бирхуртур   подбежали   к
запутавшемуся  Гильгамешу.  Бирхуртур  не  ждал, пока Гильгамеш
освободится сам, выхватил нож и  стал  разрезать  сеть.  Боевая
сеть  крепка  --  быстро  ее  не  разрежешь. Но Бирхуртуру и не
требовалось разрезать ее всю, лишь бы  освободить  царственного
воспитанника.
     Отец  мой  причитая,  кланяясь,  крутился вокруг богатыря,
умолял простить меня, говорил что-то про мои успехи  в  учении.
Но Бирхуртур поступил так, как был обязан. Он связал мне руки и
поволок  меня  вслед за собой ко дворцу. Рядом брел Гильгамеш и
тоже пытался говорить о моей невиновности.  Но  Бирхуртур  лишь
уныло  отмахивался.  Он и сам все понимал, но что мог поделать!
Моя плетеная из соломы сумка с табличками осталась  на  площади
рядом  с  драной  сетью. И я в этот момент переживал не за свою
судьбу, а за те таблички, которые мне доверил учитель.
     Я был приведен ко дворцу царейб передан стражнику,  и  тот
подвел  меня  к  яме. В яму я спрыгнул сам, не стал дожидаться,
пока меня спихнет стражник, он же захлопнул за  мной  бронзовую
решетку.
     Но очень скоро около ямы появился сам Гильгамеш.
     --  Аннабидуг!  Тебя  ведь  так зовут? -- откуда-то он уже
знал мое имя. -- Держи лепешку. -- И он  просунул  сквозь  щель
решетки лепешку на длинной палке. Столь вкусной лепешки я не ел
никогда.  Потом  он  принес  сочный плод, его название я заучил
вместе с Отцом школы, хотя прежде не пробовал. Он рос в царском
саду на единственном дереве.
     -- Отец придет и освободит тебя, -- сказал  Гильгамеш.  --
Ты не пугайся.
     Скоро и в самом деле стражник поднял решетку, вытащил меня
из ямы и поставил перед самим Лугальбандой.
     --  И этот малыш сумел накрыть сетью моего сына! -- Равный
богам был весел и  добр.  --  Мне  сказали,  что  ты  из  семьи
младшего  писца храма великого Ана, что у тебя большие успехи в
школе.  За  тебя  просил  и  мой  сын.   А   пророчество,   оно
недействительно, в нем говорится о царе, а не о сыне.
     Фразу про пророчество я понял, только повзрослев. Тогда же
до меня лишь дошло, что проступок мой прощается.
     -- Так ли ты ловок в обращении с сетью, как говорят?
     -- Еще как! Ловчее меня в школе нет! -- расхрабрился я.
     --  Гильгамеш хочет играть с тобою по вечерам. Я согласен.
Это будет ему полезно.  Так  он  научится  искусству  ухода  от
боевой сети. Сейчас ее принесут и ты покажешь свое умение.
     Стражник  принес сеть. Я умело развернул ее и поставил две
основные палки углом.
     Стражник привел крупного пса, с такими  ходят  охотники  и
пастухи. Пес смотрел на меня и злобно ворчал.
     --  Сумеешь  поймать  собаку,  не  испугаешься? -- спросил
Лугальбанда. -- Или язык твой смелее, чем руки?
     -- Я поймаю, о царь, -- ответил я, хотя никогда прежде  не
шел с сетью против зверя.
     Стражник  спустил  пса,  и тот молча бросился на меня. И в
тот миг, когда он оторвался от земли,  чтобы  вцепиться  мне  в
горло,  а пасть его с желтыми клыками была раскрыта, и брызгами
из нее летела слюна, в тот самый миг, я бросил на него сеть,  и
пес  запутался  в ней, опрокинулся на спину, а потом неожиданно
жалобно заскулил.
     -- Тебя хвалили не зря, -- сказал Лугальбанда.  --  Ступай
домой,  стражник  проводит тебя, и передай этот кувшин с маслом
отцу, -- тут  кто-то  из  слуг  протянул  мне  большой  тяжелый
кувшин,  --  этого вам хватит надолго. Скажи ему, что он хорошо
воспитывает своего сына. Я доволен.
     Я низко поклонился и пятясь, крепко  зажав  кувшин,  пошел
вслед за стражником.
     На  другой  день  тот  же  стражник пришел после занятий в
школу, и мы вместе поднялись ко дворцу.
     * * *
     Мы вместе поднялись ко дворцу, там меня ждал Гильгамеш.
     Под наблюдением Бирхуртура я ловил  будущего  царя  сетью,
потом  он  ловил  меня, потом снова я. И мне все реже удавалось
настигнуть его.
     В первый вечер, когда стражник  привел  меня  домой,  отец
собирал  все  самое  ценное  в  доме,  чтобы  отнести в подарок
старшему писцу храма. Отец надеялся,  что  с  помощью  старшего
писца мне уменьшат наказание. Когда же мы со стражником явились
домой,  отец  решил  устроить  праздник  и уговаривал стражника
остаться  с  нами  поужинать.  Но  стражнику  полагалось  сразу
вернуться во дворец. Хотя от чаши сикеры он не отказался.
     Родители  допоздна  расспрашивали  меня о том, что было во
дворце и рассказ свой я повторил им несколько раз.
     -- Думал ли я, что сам великий  царь  Лугальбанда  обратит
свой взор на нашего сына! -- несколько раз восклицал отец.
     Но мама потом ответила:
     --  И  все  же  спокойнее  тому,  кто  держится  от  царей
подальше!
     В  школе  тоже  меня  расспрашивали  ученики.  И   подошел
Владеющий розгой:
     --  Говорят,  ты  видел  во  дворце  палача,  ему не нужен
помощник?
     Пришлось