тырь борется  с
их царем. Как они мнут друг друга и сжимают в таких объятьях, в
которых обычный черноголовый был бы давно раздавлен.
     Сколько может наблюдать человек за борьбой двух великанов?
Солнце  уже  закатилось.  Появились звезды и узкий месяц. Потом
вновь  осветило  мир   земной   солнце.   Великаны   продолжали
богатырскую  свою  схватку.  Те,  что пришли наблюдать первыми,
давно уже были в домах, их сменили другие, других третьи.  Лишь
Шамхат   молча,   словно   окаменев,  стояла  у  края  площади.
Великаны-богатыри в борьбе своей своротили  угол  дома,  снесли
дверь.  Разрушили  дом  соседний. Уже солнце поднялось высоко и
тоже наблюдало за их схваткой.
     Обоим им было не подняться с колен. Они стояли друг  перед
другом  измученные,  каждый  из  них  уже  не  столько  пытался
повалить другого, сколько поддерживал соперника в объятиях.
     Наконец, Гильгамеш, едва успокоив дыхание, проговорил:
     -- И силен же ты, Энкиду! Теперь я убедился,  что  это  --
именно ты и никто другой. Это тебя я не мог победить недавно во
сне,  теперь  же сон повторился и наяву. Чем бесполезно терзать
друг друга, не стать ли нам лучше друзьями, как и повелели  мне
боги?
     --  Да и ты могуч, Гильгамеш. А я-то считал, что справлюсь
с любым, кто живет на земле, кроме Хумбабы. Я готов стать твоим
другом. Только ответь мне, стоит ли громоздить эту стену вокруг
Урука до неба,  если  она  превращает  в  несчастье  жизнь  его
жителей?  Скажи  мне,  что  ты  согласен  остановиться  в своем
увлечении, и я назовусь твоим другом и братом.
     -- Энкиду, вижу боги не зря послали  тебя,  --  проговорил
Гильгамеш.   --  Я  согласен.  Пусть  сегодняшний  день  станет
последним в постройке стены. Будем же братьями!
     После этих слов два великана помогли подняться друг другу,
обнялись, поцеловались и поклялись быть навеки друзьями.
     Гильгамеш, едва  держась  на  ногах  от  усталости,  отвел
Энкиду  в покои для почетных гостей. Там Энкиду спал день, ночь
и следующий день.  Сам  же  Гильгамеш,  верховный  жрец  Урука,
приняв  омовение, умастив тело душистым елеем, снова вернулся в
покои богини Ишхар. Каждый  знает,  что  человек  перед  богами
должен  предстать  чистым душою и телом. И Гильгамеш делал все,
что положено, чтобы и эта богиня не забыла оказать свои милости
для Урука.
     Жители, не услышав утреннего барабана, призывающего их  на
работы,  слегка растерялись, но по привычке вышли на улицы. Так
и стояли они, переговариваясь друг с другом, не зная куда  идти
и чем заниматься, пока к ним не спустился глашатай.
     --  Боги  довольны стеною Урука, ее высотою и толщиной! --
объявил глашатай. -- И с этого дня каждый  возвращается  к  тем
делам,  которые  он  оставил.  Горшечники  могут лепить горшки,
корабельщики -- строить суда,  купцы  --  отплывать  в  дальние
страны, супруги -- радовать друг друга своею любовью.
     И  был  праздник  в каждой семье. Всякий благодарил богов,
царя Гильгамеша и пришедшего из степи великана Энкиду.
     А Гильгамеш сказал своему новому другу:
     -- Пойдем, я хочу показать тебя матери.
     * * *
     -- Я хочу показать тебя  матери,  --  сказал  Гильгамеш  и
повел   нового   друга  к  той,  кого  при  жизни  считали  уже
полубогиней.
     Робко вошли они в сумеречные покои Нинсун.
     Светильники  вдоль  стены  отбрасывали  мигающий  свет  на
каменные  фигуры  семейных  предков  --  богов. Там, в середине
горел вечным огнем главный  светильник  --  он  освещал  фигуру
того,  кто  запомнился  многим как человек, как великий герой и
правитель Урука, принесший городу много славных побед.  То  был
Лугальбанда, отец Гильгамеша.
     В  глубине  покоев,  что  звались  Эгальмахом,  в  широком
плетеном кресле полулежала та, что хранила спокойную мудрость и
печаль по ушедшему мужу.
     Тихо подвел к ней за руку друга своего Гильгамеш.
     -- Мать моя, всеведущая Нинсун! Я привел к тебе Энкиду,  о
котором  ты  сама рассказала мне. Взгляни же на того, кого боги
создали, чтобы меня вразумить. Сильней его нет в степи  никого.
Лишь  воинство  бога Ана могло бы с ним состязаться, да Хумбаба
-- злобное чудище гор. Благослови же его, пусть он  станет  мне
братом.
     Взглянула  на  Энкиду  всеведущая Нинсун и тихая, грустная
улыбка на мгновение осветила ее лицо. В этот миг разглядела она
и те подвиги, что он совершит, и тот  страшный  конец,  который
боги начертят Энкиду среди судеб людей.
     Но  знала  она и другое: пока не прожита человеком день за
днем его жизнь до конца, нет у судьбы  точного  рисунка,  может
измениться она, как меняют свое течение реки.
     -- Я рада, -- сказала всеведущая, -- что и сын мой, нашел,
наконец,  друга,  равного  себе. Береги же, Энкиду, его, словно
брата, а я принимаю тебя в свои сыновья.
     Так же тихо, как и  вошли,  покинули  Гильгамеш  и  Энкиду
жилище Нинсун.
     * * *
     Покинули  Гильгамеш  и  Энкиду жилище нинсун, и царь снова
отправился заниматься делами города.  Лишь  далекие  от  власти
наивные  люди  могут  подумать,  что  царская  жизнь проходит в
беспечности.
     В городе лишь Энкиду бродил в праздном бездельи. Здесь,  в
Уруке,  ему  не надо было думать о пище -- еду доставляли слуги
на широких блюдах из золота. И прозрачную, как горный хрусталь,
прохладную воду из темных  глубин  царского  колодца  приносили
ему. И сикеру -- веселящий напиток он мог пить сколько угодно.
     Только не хотелось ему веселиться.
     Энкиду страдал от безделья. Его брат и друг Гильгамеш днем
вершил  дело  в  суде, осматривал корабли, что вязали из охапок
тростника,   заготовленного   на   берегу   реки,    мастерские
оружейников,  выезжал на поля, проверял, как роют каналы. Ночью
же он встречался в храмовых брачных покоях с  богинями,  и  был
занят от утра до утра.
     Энкиду,  умащенный елеем, в белом дорогом одеянии, которое
ежедневно меняли ему слуги, слонялся  по  жарким  улицам  среди
праздных,  освобожденных  от  работ  стариков и не знал, чем бы
себя занять. Он чувствовал, что силы его от безделья уходят.
     Люди любили его по-прежнему и не раз  на  улице  встречный
прохожий говорил про него своему другу:
     --  Взгляни,  вон  Энкиду  идет.  Посмотри,  какие  у него
длинные распущенные волосы, он их никогда  не  стрижет.  Он  не
знает  своих  родителей, и хотя единственными его друзьями были
степные звери, говорят, он умнее многих из нас.
     -- Я слышал о нем. Его привела в город Шамхат. Быть  может
богиня Иштар ей позволит покинуть храмовое служение и тогда она
станет  женою  Энкиду.  Видишь,  какое печальное у него лицо --
небось от того, что он редковидит красотку Шамхат.
     Но Энкиду печалился не только из-за Шамхат. Он  попробовал
приподнять  корабль,  чтобы  сдвинуть  его  с берега в воду, но
корабль даже не шелохнулся. Лишь  когда  носильщики  разгрузили
его, Энкиду, напрягшись, столкнул судно в реку.
     В  другой  раз  он  с  трудом забросил на плечи двух диких
быков, забежавших на храмовые огороды и  убитых  охотниками.  А
когда   однажды  на  глазах  у  всех  он  не  смог  поднести  к
строящемуся храму колонну,  вырубленную  из  целого  кедра,  то
пришел к Гильгамешу и сел рядом с ним в молчанье и скорби.
     Гильгамеш  вершил  городские  дела, рядом скорбно сидел на
земле Энкиду, верный друг молодого царя.
     * * *
     Скорбно сидел на земле  Энкиду  --  верный  друг  молодого
царя.
     Но рассказ сначала пойдет не о нем, о богах. Ведь и сам он
был спущен на землю по воле богов.
     Человек,  прибывший  в чужую землю как гость, первым делом
должен принести жертвы местным богам, покровителям этой страны,
чтобы получить их расположение. Но для этого полезно ему  знать
характер  и  прошлое  главных  богов  незнакомой  земли.  Иначе
нечаянным поступком своим можно оскорбить бога,  а  нет  ничего
страшнее для смертного мести богов.
     Теперь  то  время трудно представить, а оно было не так уж
давно, когда боги жили одни, без людей.
     Уже оторвался с мучительным стоном бог небес Ан от супруги
своей, богини земли. Так разделилась навек первая в мире  семья
--  земная  твердь и небеса. У них народилось много детей и еще
больше внуков, все они тоже были богами.
     Внук бога небес, Наннар -- то, кого люди наблюдают  ночами
в  виде луны, породил двух детей -- Шамаша -- солнце и Иштар --
юную  ветреницу,  вечную   красавицу,   богиню,   без   которой
невозможно  в  мире любовь и плодородие, ее мы наблюдаем в виде
утренней звезды, Венеры.
     Жизнь богов без людей была скудной. Они бедно питались, не
умея выращивать хлеб, делать вино, не  знали  одежд.  С  каждым
днем  становилось  их  больше, они были бессмертны, но голод их
мучал постоянно.
     Знаменитый мудрец их, бог Энки спокойно дремал  в  глубине
своей  бездны  и не слышал их стоны и вопли. Они же, собравшись
все вместе громко просили его придумать хоть  что-то,  лишь  бы
хватило на земле пропитания для бессмертных.
     Наконец,  сын  бога  небес, мудрый Энки проснулся, услышал
стенания и поднялся из бездны. Вместе со  старой  Аруру  решили
они  создать  для  богов  помощников.  Помощников можно слепить
сколько угодно -- глины было достаточно. Их назвали людьми. Эти
люди должны были чтить  богов,  выращивать  для  них  на  земле
промитание.  Их  старались лепить похожими на богов, но сначала
получались уроды, не способные ни к какому занятию. Зато  потом
боги слепили немало разумных и сильных людей.
     Сразу  жизнь  богов  стала легче и интересней. Мудрый Энки
научил людей разным ремеслам. Люди исправно  исполняли  главное
свое  назначение  --  жили  и  работали  для  богов.  Где бы ни
селились они -- сразу строили храм -- жилище для  бога,  а  при
храме  --  огромные  кладовые,  куда  свозили  все, что дала им
земля. Изредка кое-кто  из  людей  самовольничал,  или  пытался
добыть  то,  что  доступно  только богам -- таких боги усмиряли
безжалостно. Однажды и весь род человеческий, по мнению  богов,
черезчур усилился, тогда он и был наказан всемирным потопом.
     Спасся  лишь  один  человек  со  своею  семьей  --  предок
Гильгамеша, Утнапиштим.
     Первым городом после потопа боги поставили город Киш.
     * * *
     Первым городом после потопа боги поставили  город  Киш.  В
нем царствовал мудрый герой Этана.
     Только  несчастным  ощущал себя царь, потому что не было у
него детей. Все остальное, положенное царям, было, но только не
дети.
     Богатый дом, верные слуги, храбрые воины, храм, в  котором
почитали  богов  --  что  еще  надо  царям.  Но не радовало это
бедного Этану.
     Вместе с воинами он покорил города Шумера, поставил в  них
наместников.   Наместники   собирали   налоги,  товары,  зерно,
драгоценности -- их грузили на корабли, и все это плыло в Киш.
     Многим казалось, что их царь, как бог, может все.  Но  про
себя-то  Этана  знал,  что  совсем он не бог. Иногда его мучала
бессонница, он вставал, шлепая босыми ногами, ходил по каменным
полам  покоев,  ночные  стражники  в  набедренных  повязках,  с
копьями,  вытягивались  навстречу  ему,  он с печальной улыбкой
жестом успокаивал их, выходил на  площадь  под  черное  небо  и
яркие звезды, но и там было пусто ему, одиноко.
     У царя не рождались дети.
     Никто  не  плакал у него на коленях, не смеялся и радостно
не бежал навстречу. Он мечтал  о  сыне,  едва  женился,  мечтал
воспитать  в  нем  воина  и управителя царством, чтобы потом, в
старости,  однажды  выйти  на  площадь  и  перед   собравшимися
горожанами провозгласить:
     -- Вот ваш новый молодой царь! Почитайте его, как меня!
     Не  раз,  едва дождавшись восхода всесильного Шамаша, царь
Этана молил его, упрашивал помочь.
     И однажды солнечный бог пожалел плачущего царя. Он  явился
ему ночью во сне в лучезарных одеждах и сказал так:
     --  Если  сумеешь достигнуть самого верхнего неба, где уже
давно поселился мой прадед, если найдешь там траву  рождения  и
вернешься с нею на землю, обретешь много детей и внуков. У тебя
их  станет  столько,  сколько  звезд  на ночном небе, и все они
прославят себя и тебя своими  делами,  каждый  будет  воздавать
тебе почести.
     Великий  Шамаш!  Я готов это сделать. Но как мне добраться
до верхнего неба? Многие мастера делают крылья, но ни  один  не
взлетел выше крыши.
     --  Тебе  не  надо  заказывать крылья, -- объяснил бог. --
Выйди из города завтра, едва рассветет и иди  так,  чтобы  лицо
твое  было  постоянно  освещено  моими  лучами.  Ты  дойдешь до
глубокой расщелины. Там, на дне, во мраке и холоде  лежит  едва
живой  орел.  У  него  сломаны  крылья,  вырваны перья и когти.
Трудно поверить,  что  был  он  когда-то  могуч  и  красив.  Он
совершил  недавно злодейство, и мне пришлось наказать его. Если
сумеешь его отыскать, скажи ему, что срок наказания кончился. А
если сумеешь его излечить, он взлетит с тобою на самое  верхнее
небо.
     Едва рассвело, царь вышел из города.
     * * *
     Едва рассвело, царь вышел из города.
     Шамаш едва поднявшись над краем земли освещал его лицо, по
узким   тропам  он  пересек  огороды,  добрался  до  бесплодной
растрескавшейся земли, вдали показались холмы, Этана заглядывал
во все ямы, что были на пути, но орла нигде не было.
     "Уж не пустой ли то сон?"  --  подумал  царь,  но  тут  же
прогнал эту мысль. Боги по пустякам не являются.
     И  только  он подумал так, как услышал слабый стон, а путь
его пересек глубокий овраг. На краю оврага лежала куча гладких,
потемневших от времени костей буйвола.
     Царь заглянул в темную глубину -- туда, откуда  послышался
стон,  и  увидел  лежащую  в  неловкой  позе  огромную птицу со
сломанными  крыльями,  почти   без   перьев.   Птица   пыталась
дотянуться  до крохотной лужицы на дне оврага, но даже и это не
удавалось ей. Цепляясь за колючие кусты, царь побежал в сторону
птицы по крутому склону оврага и комья земли покатились у  него
из-под ног.
     Торопясь,  он  зачерпнул  в ладонь воды и дал ей напиться.
Раз за разом он подносил ладонь с  водою  к  широко  раскрытому
клюву,  пока  не вычерпал лужу. Потом он накормил орла из своих
запасов.
     А потом орел рассказал ему свою историю.
     * * *
     А потом орел рассказал ему свою историю.
     Я не всегда был столь беспомощен и жалок, о могучий царь!
     У меня была иная жизнь -- птицы  уважали  меня,  а  многие
твари  земные  трепетали  при  моем появлении. Спокойно и гордо
парил я в небесной выси,  выглядывая  добычу.  Так  было  бы  и
сегодня, если бы не поддался я злому соблазну.
     Уже  давно  я  жил в просторном гнезде на вершине высокого
дерева.  В  том  гнезде  росли  и  мои  птенцы,  дети,  которым
ежедневно  носил я пищу. А под деревом давно поселилась большая
старая гадюка. В этом году у нее тоже родились змееныши, и  она
радовалась  им,  как  и  я своим клювастым птенцам. Со змеей мы
жили мирно и не держали обид друг на друга. Но недавно, когда я
увидел, как беспомощны маленькие ее змейки, я вдруг  представил
себе  сладостный  вкус  их  нежного  мяса,  и  этот  вкус  стал
преследовать меня постоянно.
     Скоро я решился: откуда ей догадаться, кто заберет  у  нее
детенышей,  если  сама  она целый день на промысле. Уже и детям
своим, молодым орлятам я обещал:
     -- Завтра принесу вам в гнездо нежное змеиное мяср. Видите
змеек, что живут внизу нашего дерева. Завтра вы их попробуете.
     Сынок, самый младший, но самый мудрый сказал мне тогда:
     -- Оставь эту мысль, отец! Великий Шамаш не потерпит такое
злодейство. Разве ты не говорил, что он  наблюдает  за  дневной
жизнью людей и зверей и строго их судит!
     Но  я  уже  не  мог  удержать себя, и на другой день, едва
большая гадюка уползла на охоту, я схватил одну  за  другой  ее
змеек, и мы расклевали их всех в нашем гнезде.
     Скоро  змея  вернулась к своей норе. С высоты я видел, как
ползала она  вокруг  дерева,  искала  повсюду  детей,  а  потом
исчезла и на старое место не возвратилась.
     Ночью  я  проснулся  от изжоги, мои птенцы тоже беспокойно
себя  вели,  просили  пить,  чтобы  успокоить  жжение   внутри.
Возможно,  в змейках было уже немного яда, и мы проглотили его,
когда расклевывали их.
     "На что мне были эти соседские дети? -- подумал  я  тогда.
-- Надо ли быть настолько жадным, да и мясо у них противное!"
     Я  считал,  что змея уползла навсегда и больше мы с ней не
увидимся. Но случилось иначе. Не зря предупреждал меня  младший
орленок, самый мудрый из сыновей.
     Змея, дождавшись следующего утра, взмолилась Шамашу:
     --   Помоги   же   мне  наказать  злодея,  бог  великий  и
справедливый!
     И Шамаш помог.
     Он указал змее  на  мертвого  буйвола.  Этот  буйвол  умер
накануне  от  старости,  и  тело  его  лежало  на  краю оврага.
Возможно, и сегодня на том месте валяется груда костей --  все,
что остается от умерших буйволов.
     Змея  заползла  во-внутрь,  а  я,  не догадываясь об этом,
разглядел мертвое тело с высоты, устремился к нему, вонзил свои
когти и стал  вырывать  куски  мяса.  Тут-то  змея  на  меня  и
накинулась сзади.
     Она  обломала  мне  крылья,  вырвала  когти, перья и долго
таскала меня по острым камням. Я стонал и молил  о  пощаде.  Но
она подтащила мое ослабевшее тело к пропасти и швырнула меня на
самое  дно.  Здесь  я  и  умирал  до того мгновения, пока ты, о
могущественный и добрый царь, не нашел меня.
     --  Великий  Шамаш  велел  передать  тебе,  что  наказание
кончено,  и  ты  можешь  вернуться  в  гнездо к своим детям, --
проговорил царь Этана.
     И тут он увидел, как из глаз орла упали на сухую землю две
большие слезы.
     * * *
     Из глаз орла упали на сухую землю две большие слезы.
     -- Нет у меня больше ни дома, ни детей.  Орлята  не  умели
летать,  но постоянно просили есть. За дни, пока я лежал здесь,
они или умерли с голоду, или разбились, упав с высоты, или сами
стали чьей-то добычей. Единственный дом мой теперь -- это  твой
дом,  о, великий царь! Вылечи меня, и ты получишь верного слугу
до конца моей жизни.
     Царь перенес израненного орла в свои покои,  сам  ухаживал
за  ним,  сам  кормил сырым мясом убитых хищников, и скоро орел
снова научился летать, сначало неуверенно, а потом все  смелее.
Прошло  еще  несколько  дней, и он уже парил в небесной высоте,
освещенный лучами бога Шамаша.
     Тогда Этана и рассказал ему о своем несчастье. О том,  что
посоветовал ему великий Шамаш, когда явился во сне.
     -- Садись на меня, добрый царь, прижмешься покрепче к моей
спине, и мы полетим на верхнее небо. Другие орлы мне говорили о
чудесной  траве  рождения,  но никто из них не смог долететь до
той высоты. Я попытаюсь сделать это для тебя. Только  прошу  об
одном  --  знаю,  ты  -- человек отваги, наберись же еще больше
смелости, чтобы не убояться во время полета.
     Рано утром, когда лучи Шамаша едва  озарили  землю,  Этана
надел  через плечо суму для травы рождения, чтоб побольше взять
ее с верхнего неба, сел верхом на орла, прижался грудью  к  его
спине,  руки  положил вдоль могучих крыльев, и они взлетели над
площадью, над крышами домов города Киша, над землей Шумер,  над
реками, горами, лесами и морем.
     -- Взгляни вниз, далеко ли земля? -- крикнул орел.
     Царь свесил голову и закружилась она от небывалой высоты.
     Пустая  сума  била его по спине. Ветер перемешал волосы на
голове и норовил сбросить их на глаза, но царь не мог поправить
ни суму, ни волосы,  потому  что  крепко  прижимался  руками  к
крыльям орла.
     --  Реки, как нити, а люди -- словно пылинки! -- прокричал
Этана. -- Скоро верхнее небо?
     -- Еще далеко, -- ответил орел и сильнее замахал крыльями.
     Они летели уже давно. Этана старался не смотреть на землю,
прижимался грудью к спине орла и думал об одном:  не  сорваться
бы вниз.
     -- А теперь какой ты видишь землю? -- снова крикнул орел.
     Этана  взглянул,  и  так  страшно  ему стало, что не сразу
сумел он