ая и довольно длинная, задевала локоть, который
дьявольски болел при движениях. Его наскоро перевязали  еще  на
берегу, но не успели добраться до дома, как рана  снова  начала
кровоточить.  Перед  самым  приходом  девушки   Геральт   залил
рассеченную    руку    коагулирующим    эликсиром,    побрызгал
обезболивающим. Эсси обнаружила их в тот момент,  когда  они  с
Лютиком пытались зашить рану с  помощью  нитки,  привязанной  к
рыболовному крючку.  Глазок  изругала  их  и  сама  взялась  за
перевязку, а в это время Лютик потчевал ее красочным  рассказом
о борьбе, не забыв  выговорить  себе  исключительное  право  на
балладу. Эсси, естественно, засыпала Геральта лавиной вопросов,
на которые он не мог ответить. Она  восприняла  это  с  обидой,
скорее  всего  решив,  что  он  что-то  утаивает.  Надулась   и
перестала выспрашивать.
    - Агловаль уже знает, - сказала она. - Вас видели, когда вы
возвращались, а Дроухардова жена, заметив  кровь  на  лестнице,
помчалась сплетничать. Люди кинулись  к  скалам,  надеясь,  что
волны что-нибудь выбросят, и  толкутся  там  до  сих  пор,  но,
насколько знаю, ничего не нашли.
    - И не найдут, - сказал  ведьмак.  -  К  Агловалю  я  пойду
завтра, но предупреди его, если сможешь, чтобы  запретил  людям
крутиться около Драконьих Клыков.  Только  прошу,  ни  слова  о
ступенях или Лютиковых фантазиях относительно города Ис. Тут же
найдутся искатели сокровищ и любители  сенсаций  -  и  появятся
новые трупы.
    - Я не сплетница, - надулась Эсси, резко откинув прядку  со
лба. - Если о чем-то  спрашиваю,  так  не  затем,  чтобы  сразу
бежать к колодцу и рассказывать прачкам.
    - Прости.
    - Мне надо выйти, - вдруг сообщил Лютик. - Я договорился  с
Акереттой. Геральт, беру твою курточку. Моя свински умарухана и
все еще не просохла.
    -  Все  здесь  мокрое,  -  насмешливо  заметила  Глазок,  с
отвращением трогая мыском туфельки разбросанные части одежды. -
Разве так можно? Надо было развесить, как следует  просушить...
Вы просто чудовищны.
    - Само высохнет. - Лютик натянул влажную курточку  Геральта
и с завистью взглянул на серебряные набивки на рукавах.
    - Не болтай. А это что такое? Неужели сумка все  еще  полна
тины и водорослей? А это... Тьфу!
    Геральт и Лютик молча  смотрели  на  темно-синюю  раковину,
которую Эсси держала перед собой двумя пальцами. Они  совсем  о
ней забыли. Раковина была слегка приоткрыта и отчетливо воняла.
    - Это презент, - сказал  трубадур,  выбираясь  к  двери.  -
Завтра твой день рождения. Куколка! Ну так это тебе подарок.
    - Это?
    - Красивая, верно? - Лютик понюхал и быстро добавил:  -  От
Геральта. Это он для тебя выбрал. Ах,  уже  поздно.  Опаздываю.
Бывайте...
    - Ты помнил о моем дне рождения? - медленно спросила  Эсси,
держа раковину подальше от себя. - Серьезно?
    - Дай сюда, - резко сказал он. Встал  с  матраца,  оберегая
забинтованную руку. - Прости за этого идиота...
    - Нет, - возразила она, вынимая из ножен на поясе маленький
кинжальчик. - Раковина действительно красивая, я сохраню ее  на
память. Только надо  вымыть,  а  для  начала  отделаться  от...
содержимого. Я выкину в окно, кошкам.
    Что-то стукнуло о пол, покатилось. Геральт расширил  зрачки
и увидел гораздо раньше, чем Эсси.
    Это была жемчужина. Переливающаяся  и  блестящая  жемчужина
светло-голубого цвета размером с разбухшую горошину.
    -  О  боги!  -  Глазок  тоже  заметила  се.  -   Геральт...
Жемчужина!
    - Жемчужина, - рассмеялся он.  -  Стало  быть,  ты  всетаки
получила подарок, Эсси. Я рад.
    - Геральт, не могу принять. Эта жемчужина стоит...
    - Она твоя, - прервал  он.  -  Лютик,  хоть  и  разыгрывает
глупенького, действительно помнил о твоем дне  рождения.  Он  и
правда хотел доставить тебе радость. Говорил об  этом,  говорил
вслух.  Ну  видишь,  судьба  услышала  его  и  исполнила,   что
требовалось.
    - А ты, Геральт?
    - Я?
    - А ты... Тоже хотел доставить мне радость? Жемчужина такая
прекрасная... Она должна сказочно много стоить... Не жалеешь?
    - Я рад, что она тебе понравилась. А если и  жалею,  так  о
том, что она была только одна. И что...
    - Да?
    - Что не знаю тебя так долго, как Лютик, так  долго,  чтобы
знать и помнить о твоем дне рождения. Чтобы  иметь  возможность
дарить подарки и доставлять тебе радость. Чтобы иметь  право...
называть тебя Куколкой.
    Она подошла и неожиданно закинула ему руки на шею. Он ловко
и быстро  предупредил  ее  движения,  отстранился  от  ее  губ,
сдержанно поцеловал в щеку,  обняв  здоровой  рукой  осторожно,
нежно.  Он  чувствовал,  как  девушка  напрягается  и  медленно
отстраняется, но только на длину рук, все еще лежащих у него на
плечах. Он знал, чего сна ждет, но не сделал этого. Не  привлек
ее к себе.
    Эсси отпустила его,  отвернулась  к  приоткрытому  грязному
оконцу.
    - Ну конечно, - вдруг  сказала  она.  -  Ты  же  едва  меня
знаешь. Я совсем забыла, мы едва знакомы...
    - Эсси, - проговорил он после недолгого молчания, - я...
    - Я тоже едва тебя знаю, - вспыхнула она. - И что с того? Я
люблю тебя. Ничего не могу с собой поделать. Ничего.
    - Эсси!
    - Да. Люблю. Мне совершенно безразлично, что ты  подумаешь.
Я полюбила тебя в тот самый момент, как увидела, там, на приеме
по случаю обручения...
    Она замолчала и опустила глаза.
    Она стояла перед ним, а Геральт сожалел, что это она, а  не
рыбоглазый с саблей, укрытой под водой.  С  рыбоглазым  у  него
были шансы... С ней - никаких.
    - Ты молчишь, - бросила она. - Ничего, ни слова...
    "Я устал, - подумал он, - и страшно  слаб.  Мне  необходимо
присесть, у меня темнеет в глазах,  я  потерял  много  крови  и
ничего не ел... Мне нужно присесть. Проклятая комнатушка,  чтоб
она сгорела  во  время  ближайшей  бури  от  молнии.  Проклятое
отсутствие мебели, двух  идиотских  стульев  и  стола,  который
разделяет,  через  который  можно   так   легко   и   безопасно
разговаривать. Можно даже  держаться  за  руки.  А  я  вынужден
садиться на матрац и просить ее, чтобы  она  присела  рядом.  А
набитый гороховой соломой  матрац  опасен,  с  него  невозможно
никуда вывернуться, отстраниться..."
    - Сядь рядом, Эсси.
    Она присела. Не  спеша.  Тактично.  Далеко.  Очень  далеко.
Слишком близко.
    - Когда я узнала,  -  шепнула  она,  прерывая  затянувшееся
молчание,  -  когда  я  услышала,  что  Лютик  притащил   тебя,
окровавленного,  я  выбежала  из   дома   словно   сумасшедшая,
помчалась, ничего не видя, ни на что  не  обращая  внимания.  И
тогда... Знаешь, о чем  я  подумала?  Что  это  магия,  что  ты
приворожил меня, украдкой, по  секрету,  предательски  очаровал
меня, приколдовал Знаком, своим  волчьим  медальоном,  скверным
глазом. Так я подумала, но не остановилась, продолжала  бежать,
потому что поняла, что хочу...  хочу  оказаться  под  действием
твоей силы, но реальность оказалась страшнее. Ты не  приворожил
меня, не использовал никаких чар. Почему,  Геральт?  Почему  ты
этого не сделал?
    Он молчал.
    - Если б это была магия, - продолжала она, -  все  было  бы
так просто и легко.  Я  поддалась  бы  твоей  силе  и  была  бы
счастлива.  А  так...  Я  должна...  не  знаю,  что   со   мной
творится...
    "К черту, - подумал он, - если Йеннифэр, когда она со мной,
чувствует себя как я сейчас, то я ей не завидую. И уже  никогда
не  стану  удивляться.  Никогда  не   буду   ненавидеть   ее...
Никогда...
    Потому что Йеннифэр, вероятно, чувствует то, что невозможно
исполнить,  чувствует  глубокую  уверенность,  что   я   обязан
выполнить то, что выполнить невозможно,  еще  невозможнее,  чем
связать  Агловаля   и   Шъееназ.   Уверенность,   что   немного
жертвенности тут недостаточно, что надо пожертвовать всем, да и
то неизвестно, достаточно ли этого. Нет, я не  буду  ненавидеть
Йеннифэр за то, что она не  может  и  не  хочет  проявить  хоть
немного жертвенности. Теперь я знаю, что немного жертвенности -
это... очень много".
    - Геральт, - простонала Глазок, втягивая голову в плечи.  -
Мне так стыдно. Мне так стыдно того, что  я  чувствую  какое-то
проклятое бессилие, холод, озноб, как короткое дыхание...
    Он молчал.
    -  Я  всегда  думала,  что  это  прекрасное  и  возвышенное
состояние души, благородное и восхитительное, даже если  оно  и
лишает тебя счастья. Ведь сколько баллад я сложила о  подобном.
А   это   просто   химия   организма,   Геральт,   простая    и
всеохватывающая. Так может чувствовать себя  больной,  выпивший
яд. Да потому что человек, выпивший яд, готов на все взамен  за
противоядие. На все, даже на унижение.
    - Эсси, прошу тебя...
    - Да, я чувствую себя униженной, униженной тем, что во всем
тебе призналась, забыв о достоинстве,  которое  велит  страдать
молча... Тем, что своим признанием причинила тебе беспокойство,
неловкость. Я чувствую себя униженной тем, что ты смущен. Но  я
не могла иначе. Я бессильна. Я отдана на милость сразившей меня
болезни. Я всегда боялась болезни, того  момента,  когда  стану
слабой, бессильной, беспомощной и одинокой.  Я  всегда  боялась
болезни, всегда верила, что болезнь  будет  самым  худшим,  что
может со мной приключиться...
    Он молчал.
    - Знаю, - зашептала она снова, - знаю, я должна благодарить
тебя за то, что... что ты не используешь ситуации. Но я тебя не
благодарю. И этого я тоже стыжусь. Я  ненавижу  твое  молчание,
твои изумленные глаза. Я ненавижу тебя. За то, что ты  молчишь.
За то, что не лжешь, что не...  И  ее  я  тоже  ненавижу,  твою
чародейку, я охотно пырнула бы ее ножом за то, что...  ненавижу
ее. Прикажи мне уйти, Геральт. Прикажи мне уйти  отсюда.  Сама,
по своей воле, я не  могу,  а  уйти  хочу,  пойти  в  город,  в
трактир... Хочу отомстить тебе за свой стыд, за унижение,  хочу
найти первого попавшегося...
    "Черт побери, - подумал он, слыша,  как  ее  голос  скачет,
словно тряпичный мячик, катящийся по лестнице.  -  Расплачется,
обязательно расплачется. Что делать, дьявол, что делать?"
    Державшие его руки Эсси задрожали.  Девушка  отвернулась  и
разразилась  тихим,  поразительно   спокойным,   несдерживаемым
плачем.
    "Я ничего не чувствую, - отметил он с ужасом, - ничего,  ни
малейшего возбуждения. То, что сейчас я обниму се,  будет  жест
рассудочный, взвешенный, не спонтанный. Я обниму ее, потому что
знаю - так надо, а не потому, что хочу. Я ничего не чувствую".
    Он обнял ее, она тут же успокоилась, отерла  слезы,  сильно
тряхнула головой и отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица.
А потом прижалась к нему, сильно втиснув голову в грудь.
    "Немного жертвенности, - подумал он, - всего  лишь  немного
жертвенности.  Это  ее  успокоит  -  объятия,  поцелуи,   тихие
ласки... Она не хочет большего. И  даже  если  хочет,  то  что?
Немного жертвенности, совсем  немного...  ведь  она  красива  и
заслуживает этого... Если  б  она  хотела  большего...  Это  ее
успокоит. Тихий, спокойный, нежный любовный акт.  А  я...  Ведь
мне все безразлично, у меня не  возникает  эмоций,  потому  что
Эсси пахнет вербеной, а не сиренью и  крыжовником,  у  нее  нет
холодной электризующей кожи,  волосы  Эсси  не  черное  торнадо
блестящих локонов, глаза  Эсси  прекрасные,  мягкие,  теплые  и
синие,  но  они  не  горят  холодной,  бесстрастной  фиолетовой
глубиной. Потом Эсси уснет, отвернет голову, немного приоткроет
рот. Эсси не улыбнется торжествующе. Потому что Эсси...
    Эсси - не Йеннифэр.
    И поэтому  я  не  могу.  Не  могу  решиться  на  эту  каплю
жертвенности".
    - Прошу тебя, Эсси, не плачь.
    - Не буду. - Она медленно отодвинулась от него. - Не  буду.
Я понимаю. Иначе быть не может.
    Они  молчали,  сидя  рядом  на  набитом  гороховой  соломой
матраце. Надвигался вечер.
    - Геральт, - вдруг сказала она, и голос  ее  дрогнул.  -  А
может... Может, было бы так...  как  с  тем  моллюском,  с  тем
дивным подарком? Может, мы все-таки нашли бы жемчужину?  Позже?
Спустя какое-то время?
    - Я вижу ее, - с трудом  проговорил  он.  -  Оправленную  в
серебро, вставленную  в  серебряный  цветочек  с  изумительными
лепестками. Я вижу ее на  твоей  шее,  на  серебряной  цепочке,
которую ты носишь так же, как я ношу свой медальон.  Это  будет
твой талисман, Эсси. Талисман, который защитит тебя  от  любого
зла.
    - Мой талисман, - повторила  она,  опуская  голову.  -  Моя
жемчужина, которую я оправлю в серебро, с  которой  никогда  не
расстанусь. Моя драгоценность, которую я получила взамен. Разве
такой талисман может принести счастье?
    - Да, Эсси. Будь уверена.
    - Могу я посидеть здесь еще? С тобой?
    - Можешь.
    Надвигались сумерки, становилось все темнее, а  они  сидели
на набитом соломой матраце в комнатке на чердаке, в которой  не
было мебели, а только ведро  и  незажженная  свеча  на  полу  в
лужице застывшего воска.
    Сидели в полном молчании, в тишине, долго, очень  долго.  А
потом пришел Лютик. Они слышали,  как  он  идет,  тренькает  на
лютне и напевает. Лютик вошел, увидел их и не сказал ничего, ни
единого слова. Эсси, тоже молча, встала и вышла,  не  глядя  на
них.
    Лютик не сказал ни слова, но ведьмак  видел  в  его  глазах
слова, которые не были произнесены.

     8

    - Разумная раса, - задумчиво проговорил Агловаль,  поставив
локоть на поручень кресла, а подбородок положив на кисть  руки.
- Подводная  цивилизация?  Рыболюди  на  дне  моря.  Ступени  в
глубины. Геральт, ты принимаешь меня за чертовски  легковерного
князя.
    Глазок, стоявшая рядом с Лютиком,  гневно  фыркнула.  Лютик
недоверчиво  покрутил  головой.  Геральт   вовсе   не   обратил
внимания.
    - Мне безразлично, - сказал он тихо, - поверишь ты или нет.
Просто я обязан  предупредить.  Лодка,  которая  приблизится  к
Драконьим Клыкам,  или  люди,  которые  явятся  туда  во  время
отлива, подвергаются опасности. Смертельной  опасности.  Хочешь
проверить, правда ли, хочешь рисковать - твое  дело.  Я  просто
предупреждаю.
    - Ха, -  вдруг  проговорил  коморник  Зелест,  сидевший  за
спиной у Агловаля в оконном проеме. - Если они такие же чудища,
как эльфы или другие гоблины,  то  нам  они  не  страшны.  Я-то
боялся, как бы это не было что-то  похуже  или,  упасите  боги,
заколдованное. А по ведьмаковским словам  получается,  что  это
вроде каких-то  морских  утопцев-плавунов...  Против  них  есть
средства. Слышал я, один чародей вмиг расправился  с  плавунами
на озере Моква. Влил в воду баррель магического фильтрата  -  и
каюк плавунам. И следа не осталось.
    - Верно, - заметил молчавший до того Дроухард. -  Следа  не
осталось. И от лещей, значить, щук, раков и  беззубок.  Сгинула
дажить водяная зараза на дне,  кою  умники  элодеей  кличут.  И
засохнул, значить, ольшаник на берегах.
    - Блеск! - насмешливо проговорил Агловаль. -  Благодарю  за
изумительное предложение, Зелест. Может,  у  тебя  есть  и  еще
какие?
    - Ну вроде правда, - коморник  сильно  покраснел,  -  магик
переборщил малость, слишком уж крынкой размахался. Но мы и  без
магиков управимся, князь. Ведьмак говорит, что с  этими  чудами
можно бороться и убить их тоже можно. Стало  быть,  война.  Как
раньше. Нам не впервой, верно? Жили в горах оборотцы,  где  они
теперь? По лесам еще валандаются дикие эльфы и духобабы,  но  и
этим вот-вот конец придет. Перебьем всех до единого.  Как  деды
наши...
    - А жемчужины увидят только мои внуки? - поморщился  князь.
- Слишком долго придется ждать, Зелест.
    - Ну так-то уж паршиво  не  будет.  Что-то  мне  видится...
Скажем, с каждой лодкой ловцов - две лодки лучников. Быстренько
научим  чудищ  уму-разуму.  Узнают,  что  такое  страх.  Верно,
господин ведьмак?
    Геральт холодно посмотрел на него и ничего не ответил.
    Агловаль повернул  голову,  демонстрируя  свой  благородный
профиль, закусил губу. Потом, прищурясь и морща  лоб,  взглянул
на ведьмака.
    - Ты не выполнил задания, Геральт, -  сказал  он.  -  Снова
испоганил дело. Не возражаю, ты проявил благие намерения. Но  я
за благие намерения не плачу. Я плачу за результат. За  эффект.
А эффект, прости за определение, дерьмовый. А посему столько ты
и заработал.
    - Прелестно, благородный  князь,  -  съехидничал  Лютик.  -
Жаль, вас  не  было  там,  у  Драконьих  Клыков.  Может,  мы  с
ведьмаком дали бы вам возможность встретиться с одним  из  тех,
морских-то, с мечом в руке. Может, тогда вы поняли  бы,  в  чем
дело, и перестали скаредничать и препираться об оплате...
    - Как торговка базарная, - добавила Глазок.
    - Я не  привык  торговаться,  препираться  или  спорить,  -
спокойно сказал Агловаль. - Я сказал -  не  заплачу  ни  гроша,
Геральт.   Уговор   был   такой:    ликвидировать    опасность,
ликвидировать угрозу, обеспечить ловлю жемчуга  без  риска  для
людей. А ты? Являешься и рассказываешь нам о разумной  расе  со
дна морского.  Советуешь  держаться  подальше  от  того  места,
которое приносит  мне  доход.  Что  ты  сделал?  Якобы  убил...
Скольких?
    - Не имеет значения.  -  Геральт  слегка  побледнел.  -  Во
всяком случае, для тебя, Агловаль.
    - Именно. Тем  более  что  доказательств  нет.  Если  б  ты
принес, к примеру, правые руки этих рыбожаб, как знать,  может,
и заработал бы обычную ставку, какую берет мой лесник  за  пару
волчьих ушей.
    - Ну что ж, - холодно сказал ведьмак.  -  Мне  не  остается
ничего иного, как распрощаться.
    - Ошибаешься, -  сказал  князь.  -  Остается  кое-что  еще.
Постоянная  работа  за  вполне   приличное   вознаграждение   и
содержание.  Должность  и  патент  капитана  моей   вооруженной
охраны, которая с  этого  дня  будет  сопровождать  ловцов.  Не
обязательно навсегда, но достаточно долго, до тех пор, пока эта
якобы разумная раса наберется ума избегать  их  как  огня.  Что
скажешь?
    - Благодарю, не воспользуюсь. - Ведьмак поморщился. - Такая
работа не по мне. Войны с другими расами я  считаю  идиотизмом.
Может, это и отличное развлечение  для  усталых  и  поглупевших
князей. Для меня - нет.
    - Ах как гордо, - усмехнулся Агловаль. - Как благородно. Ты
отвергаешь предложение образом, достойным короля. Отказываешься
от немалых денег с миной богача, только что сытно пообедавшего.
Геральт? Ты сегодня ел? Нет? А вчера? А  позавчера?  Похоже,  у
тебя маловато шансов пообедать, очень маловато. Даже здоровым в
наше время трудно  заработать,  а  сейчас,  с  одной  рукой  на
перевязи...
    - Да как ты смеешь?! - тонко взвизгнула Глазок.  -  Как  ты
смеешь так разговаривать с  ним,  Агловаль?  Руку,  которую  он
носит на перевязи, ему рассадили  во  время  выполнения  твоего
приказа! Ты не можешь быть настолько низким...
    -  Прекрати,  -  сказал  Геральт.  -  Прекрати,  Эсси.  Это
бессмысленно.
    - Неправда! - гневно бросила она.  -  В  этом  есть  смысл.
Кто-то должен наконец сказать правду в  глаза  такому...  типу,
который сам себя произвел в князья, воспользовавшись тем, что с
ним никто не состязался за право  владеть  участком  скалистого
побережья,  и  который  теперь  считает,  будто  ему  разрешено
унижать других.
    Агловаль покраснел и поджал губы, но не произнес ни  слова,
не пошевелился.
    - Да, Агловаль, - продолжала Эсси, сжимая в кулаки дрожащие
пальцы,  -  ты  рад  возможности  унизить  других,  возможности
показать презрение к  ведьмаку,  готовому  подставлять  шею  за
деньги. Но знай, ведьмак смеется над твоим презрением и  твоими
оскорблениями, они не производят на него никакого  впечатления,
он их даже не замечает. Нет, ведьмак не  чувствует  даже  того,
что чувствуют твои слуги и подданные, Зелест и Дроухард, а  они
чувствуют стыд, глубокий, опаляющий стыд. Ведьмак не  чувствует
того, что мы, я и Лютик, а  мы  чувствуем  отвращение.  Знаешь,
Агловаль, почему? Я скажу тебе. Ведьмак знает,  что  он  лучше,
выше тебя. Достоин гораздо большего, чем ты! И это придает  ему
ту силу, которая у не