о. Потому что чаще всего нам как раз за убийство и платят.
Мало кто стремится всего лишь снять чары. Люди хотят избавиться от  угрозы
в лице чародея самым надежным образом... Ну и еще, понятно, месть.
     Король прошелся по комнате, остановился перед висящим на стене  мечом
ведуна.
     - Значит, ты именно этим...
     - Нет. _Э_т_о_т_ - для людей.
     - Да, я слышал. Знаешь что, Геральт? Я пойду с тобой в склеп.
     - Исключено.
     Глаза короля заблестели.
     - Чародей, я ее никогда не  видел!  И  когда  родилась,  не  видел...
Никогда. Боялся. А теперь пришло  в  голову,  что  могу  и  вообще  ее  не
увидеть. Имею я право хотя бы глянуть, как ты ее будешь убивать?
     - Повторяю - исключено. Это верная  смерть  для  нас  обоих.  Я  могу
отвлечься, и... Нет, государь.
     Фолтест отвернулся, пошел к двери. Геральту  показалось,  что  король
так и уйдет молча, но тот обернулся все же:
     - Ты мне нравишься. Хоть я и знаю, сколько в тебе зла. Мне рассказали
про... корчму. И я уверен: ты прикончил тех бандитов исключительно  затем,
чтобы о тебе заговорили, чтобы устрашить и народ, и меня. Я уверен: ты мог
их одолеть, не убивая. Боюсь, так никогда и не узнаю, идешь ты спасать мою
дочку или убивать. Но что поделаешь? Я вынужден  отправить  тебя  туда.  И
знаешь почему?
     Геральт молчал. Король сказал:
     - Потому что я уверен: она страдает. Правда?
     Геральт не спускал с него своих проницательных глаз.  Он  молчал,  не
пошевелился даже, но Фолтест знал. Знал ответ.


     Геральт смотрел из окна покинутого людьми  дворца.  Быстро  сгущались
сумерки.  За  озером  тускло  поблескивали  огни  Стужни.  Вокруг   дворца
раскинулась пустошь - полоса  ничейной  земли,  которой  город  шесть  лет
отгораживался  от  смертельной  угрозы;  там  ничего  не  осталось,  кроме
развалин, рухнувших крыш и остатков  сгнившей  ограды.  Дальше  всего,  на
противоположный конец города, перенес  свою  резиденцию  король  -  мощная
башня его нового дворца чернела на фоне посеревшего неба.
     Ведун вернулся к запыленному столу посреди пустой запущенной комнаты,
где он неспешно,  спокойно,  старательно  готовился  к  работе.  Он  знал:
времени у него достаточно. Упырица покинет саркофаг не раньше полуночи.
     Перед ним  стоял  небольшой  ящичек.  Ведун  открыл  его.  Внутри,  в
выложенных сухими травами гнездах, стояли флакончики  из  темного  стекла.
Ведун откупорил три из них, выпил.
     Поднял с пола  продолговатый  сверток,  обернутый  овечьей  шкурой  и
перевязанный ремнями. Развернул его, достал меч с узорчатой  рукояткой,  в
черных блестящих  ножнах,  украшенных  рядами  рун  и  магических  знаков.
Обнажил его. Лезвие сверкнуло чистым зеркальным  блеском.  Клинок  был  из
чистого серебра.
     Геральт прошептал заклинание,  выпил  еще  два  флакона,  при  каждом
глотке прикасаясь левой ладонью к рукоятке меча. Потом  закутался  в  свой
черный плащ, сел. На полу.
     Ни одного кресла в комнате не было. Как, впрочем, и во всем дворце.
     Он сидел не шевелясь, закрыв  глаза.  Его  дыхание,  ровное  вначале,
вдруг стало учащенным,  хриплым,  сбивчивым.  Потом  и  вовсе  прервалось.
Напиток, с помощью которого  ведун  полностью  контролировал  работу  всех
органов  тела,  состоял  главным  образом   из   черемицы,   дурман-травы,
боярышника и молочая. Другие его компоненты не имели названий ни на  одном
человеческом языке. Геральт был приучен к нему с детства,  но  для  любого
непривычного человека напиток этот стал бы смертельным ядом.
     Ведун резко обернулся. Его обостренный сейчас до немыслимых  пределов
слух уловил в тишине шорох шагов  на  заросшем  травой  подворье.  Это  не
упырица. Еще не полночь. Геральт опоясался мечом, спрятал свой  сверток  в
разрушенном камине и бесшумно, словно нетопырь, спустился по лестнице.
     Во дворе еще  хватало  света,  чтобы  пришелец  мог  разглядеть  лицо
ведуна. Пришелец - это оказался Острит  -  шарахнулся,  невольная  гримаса
страха и омерзения перекосила его губы. Ведун криво усмехнулся - знал, как
сейчас выглядит со стороны. Смесь  белладонны,  аконита  и  волчьей  ягоды
делает лицо белым, как мел, а зрачки расплываются во всю радужку. Но  зато
выпивший настой видит как кошка  в  непрогляднейшей  темноте.  Что  сейчас
Геральту и требовалось.
     Острит быстро опомнился.
     - Чародей, ты уже похож на покойника, - сказал он. - Со страху, ясно.
Не бойся. Я тебя выручу.
     Ведун молчал.
     - Ты слышал, знахарь из Ривии? Ты спасен. И богат. -  Острит  снял  с
плеча тяжелый мешок и бросил под  ноги  Геральту.  -  Тут  тысяча  оренов.
Забирай их, садись на коня и проваливай!
     Рив молчал.
     - Ну что ты глаза вылупил! - повысил голос Острит. - Чего  тянешь?  Я
не собираюсь торчать тут до полуночи. Ты что, не понял? Заклятие тебе  все
равно  не  удастся.  Нет,  не  думай,  с  Велерадом  и  Сегелином   я   не
уговаривался. Я просто не хочу, чтобы ты ее убивал.  Проваливай.  И  пусть
все останется по-старому.
     Ведун не шевелился. Не  хотел,  чтобы  вельможа  знал,  сколь  быстры
сейчас его движения  и  реакция.  Быстро  темнело,  и  это  было  на  руку
Геральту, полумрак казался ему солнечным полднем.
     - А почему, господин мой, все должно остаться по-старому?  -  спросил
он, стараясь произносить слова как можно медленнее.
     - А вот это не твое собачье дело! - надменно выкрикнул Острит.
     - Ну а если я и так знаю?
     - Любопытно...
     - Легче будет сбросить Фолтеста с трона, если упырица станет докучать
людям еще пуще? Если упрямство короля опостылеет и  вельможам,  и  народу,
верно? Я ехал к вам через Редани и Новиград. Там в  открытую  болтаю,  что
кое-кто в Стужне  ждет  не  дождется  Визимира,  избавителя  и  подлинного
монарха. Но меня, господин Острит, не касаются ни политика, ни  борьба  за
трон, ни дворцовые перевороты. Я здесь, чтобы выполнить  свою  работу.  Ты
слышал когда-нибудь о чувстве долга и обыкновенной порядочности!
     - Думай, с  кем  говоришь,  бродяга!  -  крикнул  в  гневе  Острит  и
схватился за меч. - Хватит с меня, буду я еще с тобой спорить!  Вы  только
посмотрите на него: этика, мораль, законы! А кто о  них  болтает?  Злодей,
начавший убивать, едва заявился к нам! Кланявшийся Фолтесту,  а  потом  за
его спиной торговавшийся с нами как наемный убийца! И  ты  смеешь  болтать
про мораль, скот?  Строить  из  себя  Ведающего?  Мага?  Чародея?  Ведьмак
паршивый! Прочь, или башку снесу!
     Ведун не пошевелился.
     - Вам бы лучше самому убраться поскорее, господин Острит. Темнеет...
     Острит отскочил, молниеносно выхватил меч.
     - Ты сам этого хотел, чародей. Я тебя прикончу!  И  не  помогут  тебе
твои штучки! У меня с собой жабий камень!
     Геральт  усмехнулся.  Слухи  о  могуществе  жабьего  камня,  насквозь
лживые, разошлись тем не менее широко. Но ведун не собирался тратить время
на заклятия, а тем более скрещивать серебряный клинок с мечом Острита.  Он
нырнул под меч противника и ударил вельможу в висок  серебряными  бляшками
кожаного манжета.
     Острит быстро  опамятовался,  вгляделся  в  темноту.  Сообразил,  что
связан. Стоявшего рядом Геральта он, понятно, не разглядел  во  мраке.  Но
угадал его присутствие и протяжно завыл.
     - Молчи, - сказал ведун. - А то она заявится раньше времени.
     - Убийца проклятый! Где я? Развяжи сейчас же, тварь! Я тебя  вздерну,
сукин ты сын!
     - Заткнись.
     Острит тяжело дышал.
     - Оставишь меня ей на съедение? Связанного? - спросил он  тише  почти
шепотом.
     - Нет, - Сказал ведун. - Я тебя отпущу. Но попозже.
     - Скотина, - сказал Острит. - Чтобы я был вместо приманки?
     - Вот именно.
     Острит перестал биться.
     - Ведун...
     - Да?
     - Это правда, я хотел свалить Фолтеста. И не я один. Не я один  хотел
его смерти. Но я жизнь бы отдал, чтобы он подыхал в муках  подольше,  гнил
заживо. И знаешь почему?
     Геральт молчал.
     - Я любил Адду. Сестру короля. Любовницу короля. Шлюху короля.  Я  ее
любил... Ведун, ты тут?
     - Тут.
     - Знаю, о чем ты думаешь. Но поверь, ничего такого не  было.  Никаких
чар я не насылал.  Я  не  умею.  Только  раз,  в  ярости,  сказал...  Один
единственный раз. Ведун, слышишь?
     - Да.
     - Это королева-мать, не иначе мать Фолтеста. Это наверняка  она.  Она
видеть не могла, как Фолтест с Аддой... Это не  я!  Ведун!  У  меня  разум
помутился, и я пожелал вслух, чтобы... Ведун! Это из-за меня? А?
     - Это уже не имеет значения.
     - Ведун, полночь скоро?
     - Скоро.
     - Выпусти меня. Дай спастись.
     - Нет.
     Острит не услышал скрежета сдвигаемой  глубоко  в  подземелье  крышки
саркофага. Ведун услышал. Он  наклонился  и  рассек  кинжалом  спутывавшие
вельможу веревки. Острит, не тратя времени, вскочил и, нелепо скрючившись,
опрометью кинулся прочь. За это время глаза его привыкли к темноте,  и  он
видел дверь.
     С грохотом отскочила плита, закрывающая спуск  в  гробницу.  Геральт,
укрывшись за  балюстрадой,  увидел  невысокую  фигуру  упырицы  -  быстро,
проворно, совершенно беззвучно она  неслась  вслед  грохотавшему  сапогами
беглецу.
     Ужасный вопль раздался во мраке, потряс старые  стены.  И  оборвался.
Ведун не смог определить расстояния - как раз в этом его  изощренный  слух
стал помехой, - но  знал,  что  упырица  настигла  Острита  быстро.  Очень
быстро.
     Ведун вышел на середину зала.  Заступил  вход  в  гробницу.  Отбросил
плащ. Поправил меч. Натянул кожаные перчатки. У него еще  было  время.  Он
знал, что упырица задержится у трупа  Острита  -  чтобы  дольше  лежать  в
летаргии, ей нужно сердце жертвы.
     Ведун ждал. До рассвета еще три часа. Петушиное пение,  раздайся  оно
сейчас,  лишь  спутало  бы  его  расчеты.  Правда,  ни  одного  петуха   в
окрестностях дворца не осталось.
     И тут он услышал. Она возвращалась. Потом он ее увидел.
     В точности такая, как ему описывали. Непропорционально большая голова
на короткой шее,  окутанная  облаком  растрепавшихся  рыжих  волос.  Глаза
светятся во мраке, как два карбункула.  Упырица  замерла,  уставившись  на
Геральта. Внезапно разинула  пасть  -  словно  хотела  похвалиться  рядами
белейших острых  зубов.  Щелкнула  клыками  -  будто  захлопнулась  крышка
железного сундука. И прыгнула, целя в ведуна окровавленными когтями.
     Геральт отпрыгнул в сторону, молниеносно сделал  пируэт;  едва  задев
его, упырица тоже закружилась, полосуя воздух когтями. Равновесие  она  не
потеряла и тут же кинулась вновь, из невероятной позиции, клыки щелкнули у
шеи Геральта. Рив отпрыгнул, чтобы обмануть ее, трижды крутнулся  волчком,
каждый раз в другую  сторону.  Сильно,  без  размаха  ударил  ее  в  висок
кольцами - серебряными кольцами, нашитыми  с  тыльной  стороны  на  пальцы
кожаной перчатки.
     Упырица дико взвыла, эхо загрохотало по  дворцу,  потом  прижалась  к
полу, замерла, завыла - глухо, яростно, зловеще.
     Ведун злорадно усмехнулся. Первая проба, как он и ожидал, закончилась
удачно. Серебро действовало на упырицу убийственно -  как  на  большинство
чудовищ, вызванных к жизни злыми чарами. Бестия  мало  чем  отличалась  от
себе подобных - а потому ведун  в  силах  был  снять  с  нее  заклятие,  и
серебряный меч, последний козырь, в силах был при нужде спасти ему жизнь.
     Упырица не спешила нападать. Приближалась медленно,  щеря  блестевшие
слюной клыки. Геральт двинулся по дуге, то убыстряя,  то  замедляя  шаг  и
движения, чтобы сбить  ее  с  толку,  чтобы  она  не  могла  нацелиться  и
прыгнуть. Он расправлял длинную, тонкую,  прочную  цепь  с  утолщением  на
конце. Цепь была из чистого серебра.
     Когда упырица прыгнула наконец, цепь свистнула в  воздухе,  извилась,
как змея, в мгновение ока опутала плечи, шею и  голову  чудовища.  Упырица
повалилась на пол, душераздирающе вереща. Каталась по полу и ужасно рычала
- то-ли от ярости, то-ли от жгучей боли, причиняемой ненавистным серебром.
Геральт был доволен - теперь он при желании мог и  прикончить  бестию  без
хлопот. Но меча он не вынул. Пока что упырица не казалась ему неизлечимой.
Он держался на безопасном расстоянии и, не спуская  глаз  с  бившегося  на
полу существа, глубоко дышал, концентрируя волю.
     Цепь лопнула вдруг, серебряные звенья дожде брызнули во все  стороны,
зазвенели по каменным плитам пола. Ослепленная ненавистью упырица  с  воем
ринулась на ведуна. Геральт спокойно ждал, взметнул правую руку и вычертил
знак Аард.
     Упырица отлетела назад,  словно  ее  ударили  молотом,  но  на  ногах
удержалась,  оскалилась,  нацелила   когти.   Ее   волосы   встопорщились,
зашевелились, словно  под  ветром.  С  трудом,  мелкими  шажками,  но  она
продвигалась вперед, к ведуну.
     Геральт впервые почувствовал беспокойство. Он и не  рассчитывал,  что
Аард, один из простейших знаков, полностью парализует чудовище,  но  и  не
ожидал все же, что бестия так легко справится со Знаком.  Удерживать  знак
долго ведун не мог: это истощило бы его силы -  а  упырица  уже  в  десяти
шагах! Он одним движением ладони  убрал  Знак,  прыгнул  вбок.  Как  он  и
рассчитывал, не  ожидавшая  того  упырица  по  инерции  метнулась  вперед,
потеряла равновесие, кувыркнулась по полу и скатилась  вниз  по  лестнице,
ведущей в гробницу. Оттуда раздался злобный вой.
     Чтобы выиграть время, Геральт метнулся по лестнице на второй этаж, на
галерею. Он не достиг еще середины, а  упырица  уже  выползла  из  склепа,
похожая на черного огромного  паука.  Ведун  подождал,  пока  она  взбежит
следом за ним, потом через перила  спрыгнул  вниз.  Упырица  обернулась  и
вдруг одним прыжком преодолела разделявшие их десять метров. Вновь пируэт,
но на сей раз увернуться ему не удалось - когти вцепились в кожаный кафтан
рива. Но сильный удар в лицо опрокинул ее. Геральт, чуя вскипавшую  в  нем
ярость, откинулся назад и пинком окончательно свалил бестию.
     Такого рыка он еще не слышал. Штукатурка посыпалась с потолка.
     Упырица вскочила, ее трясло от ненависти и жажды крови. Геральт ждал.
Потом вынул меч и пошел на нее, крутя клинком, следя, чтобы замахи меча не
совпадали с ритмом его шагов и движений. Упырица медленно приближалась, не
сводя взгляда со светлой полосы клинка.
     Геральт застыл, подняв  меч.  Упырица  тоже  встала.  Ведун  медленно
очертил мечом полукруг, шагнул в сторону бестии. И еще  шаг.  Он  прыгнул,
крутя мечем над головой.
     Упырица  скрючилась,  прыгнула  в  сторону.  Геральт  одним   прыжком
оказался рядом, меч сверкнул в его руке. Глаза ведуна разгорались зловещим
блеском, сквозь стиснутые зубы вырывался хриплый  рык.  Упырицу  отбросило
назад; ненависть, злоба, мощь нападавшего накатывались на нее, проникая  в
мозг, во все члены. Неизвестные ей доселе ощущения  вызывали  дикую  боль,
она завопила тоненько, жалобно, крутнулась на месте и в  панике  метнулась
прочь, в мрачные лабиринты дворцовых коридоров.
     Геральт,   весь   дрожа,    стоял    посередине    огромного    зала.
Один-одинешенек.  Так  долго  длившийся  танец  на  краю  пропасти,   этот
сумасшедший, ужасный балет наконец позволил риву обрести желаемое -  ведун
проник в сознание врага,  средоточие  ее  воли.  Злой,  болезненной  воли,
придававшей чудовищу силы. Дрожь пробирала,  когда  Геральт  осознал  суть
этого зла и вызывал в  себе  столь  же  злую  мощь,  направляя  ее  против
чудовища.  Никогда  еще  он  не  встречал  столь   сильной   ненависти   и
кровожадного  безумства,  даже  у  василисков,  этим  как   раз   печально
славившихся.
     Тем лучше, подумал он, направляясь ко входу в гробницу, черневшему  в
полу огромной лужей. Тем лучше, тем сильнее был удар, пришедшийся  по  ней
самой. Тем длиннее ему выпадет передышка, пока бестия  не  опамятуется,  -
ведун сомневался, что у него хватит сил на  второй  такой  удар.  Действие
эликсира слабеет, а до рассвета далеко. Но в  гроб  упырица  вернуться  не
должна - иначе все труды пропадут даром.
     Он спустился по лестнице. Гробница была небольшая, там  стояли  всего
три каменных саркофага. У ближайшего наполовину сдвинута  крышка.  Геральт
достал из-за пазухи флакон, быстро осушил его и забрался в  саркофаг.  Как
ведун и ожидал, он был сделан на двоих - мать и дочь.
     Крышку он задвинул, лишь заслышав рык  упырицы.  Лег  навзничь  возле
мумии Адды, на внутренней поверхности крышки начертил  мелом  знак  Ярден.
Положил  меч  на  грудь,  поставил  рядом  маленькие   часы,   наполненные
фосфоресцирующим  песком.  Скрестил  руки.  Сотрясавшего  дворец   рычания
упырицы он уже не слышал - брали свое вороний глаз и чистотел.


     Когда Геральт открыл глаза, весь песок в часах пересыпался вниз - это
означало, что он проспал дольше, чем рассчитывал. Ведун прислушался  -  ни
звука. Все его чувства вновь стали чувствами обычного человека.
     Он сжал  меч,  пробормотал  заклинание  и  чуть-чуть  сдвинул  крышку
саркофага. Тишина.
     Тогда он сдвинул крышку, сел, осторожно высунул  голову.  В  гробнице
было темно, однако ведун знал, что снаружи наступил день. Он высек  огонь,
разжег крохотный каганец, поднял его, и по стенам заколыхались  диковинные
тени. Никого.
     Ведун выбрался из саркофага,  продрогший,  разбитый,  оцепеневший.  И
увидел ее. Она лежала навзничь у саркофага, обнаженная, без сознания, руки
закинуты за голову.
     Она вовсе не выглядела красавицей. Щупленькая, с  маленькими  острыми
грудями, вся в грязи. Светло-рыжие волосы закрывали  ее  до  пояса.  Ведун
поставил каганец рядом, склонился над ней, потрогал. Губы бледные, на щеке
огромный кровоподтек - след его удара. Геральт снял перчатку, отложил меч,
бесцеремонно задрал ей пальцем верхнюю губу.  Самые  обычные  зубы.  Хотел
посмотреть ногти, стал нащупывать ладонь в копне спутавшихся волос. И  тут
увидел - глаза у нее открыты. Поздно!!
     Она вцепилась ему ногтями в шею, и кровь залила лицо ведуна.  Взвыла,
целясь другой рукой в глаза.  Ведун  рухнул  на  нее,  ловя  ее  запястья,
прижимая к полу. У самых его глаз  щелкнули  зубы  -  уже  нечеловеческие.
Геральт ударил ее головой в лицо, прижал крепче. Прежней силы у нее уже не
было. Ведун выкрикнул заклинание и впился зубами ей в шею под самым  ухом.
Стискивал зубы, пока нелюдской вой не сменился тонким,  отчаянным  криком,
перешел в рыдания - обычный плач обиженной девочки.
     Геральт отпустил ее, она упала без  сознания,  и  ведун  поднялся  на
колени, выхватил из нарукавного кармана кусок  полотна  и  зажал  им  шею.
Нащупал меч, приставил лезвие к ее горлу, осмотрел ее ладони.  Ногти  были
грязные, сломанные, окровавленные... но человеческие. Несомненно.
     Ведун с трудом поднялся на ноги. Сверху в гробницу  проникал  свет  -
там, наверху, уже наступило влажное серое утро. Ведун двинулся к лестнице,
но пошатнулся, тяжело опустился на ступеньку. Полотно  промокло  насквозь,
кровь широким ручьем ползла по рукаву. Он распахнул кафтан, рвал в  клочья
рубашку, зажимал шею, знал, что времени нет, что обморок близок...
     Он успел стянуть лоскут узлом. И потерял сознание.
     На том берегу озера, в Стужне, петух растопырил крылья  и,  ежась  от
утренней сырой прохлады, прокричал в третий раз.


     Он открыл глаза, увидел беленые стены,  потолок  своей  комнатки  над
кордегардией. Шевельнул головой и застонал от боли.  Шея  была  перевязана
умело, на совесть, толстым слоем бинтов.
     - Лежи, чародей, - сказал Велерад. - Лежи, не дергайся.
     - Мой... меч...
     Велерад покрутил головой:
     - Ну да. Важнее всего, понятно, - твой серебряный чародейский меч. Он
тут, не беспокойся. И меч тут, и твой узел из камина. И три тысячи оренов.
Ладно, молчи. Это я - старый дурак, а ты - мудрый ведун. Фолтест  нам  это
два дня талдычит.
     - Два...
     - Ага. Два дня. Неплохо она тебе шею раскроила. Много крови  потерял.
На счастье, мы примчались во дворец сразу после третьих петухов. В  С