,  а другую половину посвятил розыску и уничтожению всех своих изданий.

что   он   сошел   с   ума,   кто-то   восхищался   его  самокритичностью  и
неудовлетворенностью своими творениями. Были дураки, которые убеждали  всех,
что  этот эксцентричный дядька просто создавал себе рекламу на века, в чем и
преуспел. А он просто понял свою ошибку. Понял и ужаснулся.
     Я поковырял остывший пирог.
     - Вот поэтому, Одри, я больше ничего не пишу.
     - Жаль, - сказала Одри, - Мне кажется, вы во многом не правы. Для  меня
книга - оригинальный способ поговорить сразу со многими интересными для меня
людьми,  побудить  себя  к  размышлениям.  Вы, как писатель, слишком большое
могущество приписываете книгам. Вряд ли кто в реальной жизни  придерживается
книжных  идей.  Это  как  поваренная  книга  -  рецепт  вроде  правильный, а
получается совсем не вкусно.
     - Вот именно.
     Одри замолчала и, выудив из тарелки с маринованной олениной пропитанную
Pinot Noire грушу, принялась ее поедать.

     Глава четвертая. ЖЕЛТЫЙ ТИГР. Париж - Претория, октябрь 57-го

     На прощание они мило расцеловались. Наконец  Пэм  отстала  от  него  на
ближайшие   три  часа  и  унеслась  вверх  по  пустому  экскалатору  в  свои
апартаменты, в которых она жила, писала сценарии, обедала, вела свои  прямые
репортажи и изучала японский язык. В мир она не спускалась вот уже несколько
лет, предпочитая вести все необходимые переговоры либо у себя в студии, либо
по  видеофону, напоминая этим Кириллу его агента Эпштейна. Транспорту она не
доверяла свое бренно-ценное тело, а  модных  ныне  Окон  боялась  панически.
Неудивительно,  что  за  годы  затворничества  Памела  прекрасно изучила все
Здание и не нуждалась ни в каких схемах и Поводырях.
     В Кирилле стала просыпаться злость,  настроение  резко  улучшилось,  он
зарычал  и  защелкал  зубами,  глядя  во  след этой трепетной лани. Он ее не
боялся. Ну что тут страшного? Всего лишь разденут, намажут спиртом где-то  в
районе  пупка,  полоснут  по  коже  туповатым скальпелем, от которого во все
стороны  полетят  брызги  черной  крови,  разрежут  мышцы,   покопаются   во
внутренностях,   многозначительно   переглядываясь,   причмокивая   и  качая
головами, что-то  вырежут,  что-то  зашьют.  И  все.  За  исключением  самой
малости.   Так,   пустячок  -  при  всем  при  этом  хирургическом  процессе
оперируемому забудут дать наркоз. Даже местный.
     Кирилл помотал головой, освобождаясь от навязчивого видения замызганной
его кровью операционной и Суки Пэм с консервным ножом  в  немытых  руках,  и
осмотрелся.  Здание  ТВФ насчитывало семь тысяч этажей и около трехсот тысяч
помещений в которых располагались студии, творческие  лаборатории,  конторы,
служебные  и  потайные  комнаты,  спортзалы, бассейны, концертные комплексы,
магазины, заводы грез, оружейные и многое другое  где  вертелись  винтики  и
пружинки  Евро-Азиатского  Конгломерата  -  режиссеры, репортеры, аналитики,
операторы, ведущие, дворники,  рабочие,  примадонны,  авторы,  комментаторы,
флористы,   имитаторы,  музыканты,  поводыри,  секретари,  роботы  и,  даже,
пара-тройка Снежных Людей и одно Лох-Несское чудовище. Ходили слухи, что  по
коридорам  бродит загадочное Мокеле-Мбеле, пожирающее подвернувшихся людей и
киберуборщиков, но ни подтвердить их, ни опровергнуть  никто  пока  не  мог.
Информационные джунгли еще ждали своих Хейердалов и Тян-Шанских. Здесь можно
было прожить всю жизнь и ни в чем не нуждаться.
     Здание  проектировалось  компьютерами  в которых явно во время расчетов
произошел сбой программы, вовремя не устраненный программистами, из-за  чего
его  внутренняя планировка не подчинялась евклидовой геометрии. Больше всего
это напоминало внутренности четырехмерного фрактала в который,  по  какой-то
даже им самим непонятной прихоти, заползли трехмерные блохи и стали в полном
отупении прыгать по извивам гиперкубов, гипершаров и гиперцилиндров, пытаясь
нащупать  в  этом стройном хаосе свою плоскую закономерность. Здание не знал
никто. Некоторые его этажи до сих пор пустовали, так как входа туда  еще  не
нашли  или  их просто не замечали, а о заблудившихся в лабиринте коридоров и
толпах абсолютно чужих людей передавались из поколения в поколение  страшные
легенды.     Это     была    вполне    осязаемая    модель    Вселенной    -
непостижимо-равнодушная и халтурно сделанная человеческими руками.
     Щелкая пальцами, Кирилл нетерпеливо оглядывался,  выискивая  свободного
Поводыря.  Наконец  на  его  зов  откликнулись - мальчик лет десяти с бритой
головой  и   зататуированными   щеками.   Он   доверительно   взял   Кирилла
профессионально  крепкой  хваткой  за  левую  ладонь  и  для  пущей гарантии
защелкнул на  его  запястье  металлический  наручник,  намертво  прикованный
длинной  цепочкой  к  его широкому поясу, начиненному электроникой. В толчее
народа в противном случае легко было потерять друг друга из вида, а  за  это
на Поводыря возлагался солидный штраф.
     Поводыри  были  еще  одной  легендой  Здания.  Они  здесь  образовывали
довольно замкнутую касту и мало кто мог сказать о  них  что-то  достоверное,
как и о Здании. Говорили, что живут они здесь же, на Пустующих Этажах, где у
них  чуть  ли  не  свой  город  или государство. Говорили, что отбирают (или
похищают? ) в Поводыри только мальчиков и странными упражнениями развивают у
них феноменальную  память.  Говорили,  что  мало  кто  из  них  доживает  до
совершеннолетия - толи это действительно была очень рисковая профессия, толи
ребята баловались сатанизмом и просто-напросто съедали переростков. Они были
аборигенами  этого  мира  и  Кирилла  мало  занимали, собственно как и любое
транспортное средство.
     - Куда, товарищ?, - спросил Поводырь.
     Кирилл назвал сложную комбинацию букв и  цифр,  которую  его  заставили
выучить  как собственное имя, иначе он рисковал больше никогда не попасть на
свою работу. Когда-то он пытался в ней разобраться, думая, что как и во всех
нормальных домах этот номер включает  в  себя  указание  на  этаж,  коридор,
переулок  и комнату, но у него, конечно, ничего не получилось. Во-первых, он
не знал этажа на котором творил. Во-вторых, имел самое смутное представление
о коридоре, в который нужно свернуть. В-третьих, дверь его студии  не  имела
никаких  отличительных  признаков, позволяющих выделить ее в трехсоттысячном
сонме других дверей, даже номера. Он подозревал, что все метки, которые  он,
Андрей или Жанна пытались оставить на ней, стирались слишком добросовестными
уборщиками  или  теми же Поводырями, отстаивающими свое монопольное право на
знание Здания. И единственное, что  Кирилл  мог  уверенно  сказать  о  своей
конторе,  это  то,  что  помещалась она гораздо выше Гироскопа, гул вращения
которого сотрясал все близлежащие этажи.
     Тем временем Поводырь вел его по катакомбам Здания и на своем пути  они
проходили  залитые  ярким  светом  из  огромных панорамных окон коридорам, в
которых всегда было много зевак, любующихся низкой облачностью и  загорающих
под  осенним  солнцем  в полосатых шезлонгах; затем они попадали в сумрачные
ходы,  освещенные  тусклыми  лампочками  и  наполненными   странным   пением
неведомых  механизмов;  проходили  они и через студии, в которых кто-то брал
интервью или кого-то резали в очередной мыльной  опере;  несколько  раз  они
довольно   бесцеремонно  прогулялись  по  жилым  квартирам  под  изумленными
взглядами чинных семейств и занятых своим профессиональным делом  путан,  но
никто не возмущался, так как входить с клиентом в любые двери было неписаным
правом  Поводыря.  Крепко  держась за руки, Кирилл и его спутник, не имеющий
имени,  бесстрашно  прыгали  в  гравитационные   колодцы,   поднимались   на
экскалаторах  и  лифтах,  брали  напрокат миникар и, даже, залезали вверх по
дереву на другой этаж.
     Кирилл так и не узнал окружающую местность, пока  мальчишка  не  подвел
его  к собственной двери. Кирилл хотел сказать, что Поводырь ошибся, что это
совсем не то место, которое ему нужно, но тут дверь  на  настойчивый  звонок
Поводыря   распахнулась   и   он  столкнулся  нос  к  носу  с  Андреем.  Это
действительно была его студия, но зашли они в нее совсем с другой стороны  и
совсем в другую дверь, которую он до этого момента никогда не замечал.
     Получив деньги, Поводырь махнул рукой и исчез в толпе, а Кирилл вошел в
свои апартаменты.  Помещение  было  сравнительно  невелико  - всего-то шесть
комнат, студийный зал, гальюн с ванной и бассейном, в котором не было  воды,
и  небольшой ангар, набитый аппаратурой неизвестного назначения, доставшейся
им от предыдущего жильца-подрывника в наследство. Все  комнаты  были  хорошо
обставлены  и  всегда  чисто  убраны,  так  как предприимчивой Жанне удалось
поймать бродячего киберуборщика и перепрограммировать, от  чего  он  круглые
сутки боролся с несуществующей грязью и мешался под ногами, вползая в кадр в
самые ответственные моменты творчества и личной жизни. Но Кириллу, выросшему
в  тесноте  купола  Титан-сити  этого  было вполне достаточно и иногда порой
тяготило этой "роскошью". Андрей же и Жанна, испорченные земными просторами,
постоянно пилили Кирилла, подбивая его перебраться в  имеющийся  на  примете
свободный  Дворец  Съездов или совсем уж скромную Пирамиду Хеопса. Кирилл на
это никак не реагировал и позиционная война тянулась уже второй год.
     Единственное, что теперь не нравилось Кириллу в  его  студии,  так  это
обнаружившийся  тайный  лаз в их берлогу. Конечно, эту дверь можно заварить,
но кто даст гарантию, что завтра Поводырь не приведет его через потолок или,
не дай бог, через унитаз? Ладно, в конце  концов  мы  тоже  за  гласность  и
свободу слова, а тайна личности их самым беспардонным образом нарушает.
     - Как  добрался?  Кофе будешь?, - дежурно спросил его Андрей, следуя за
ним по пятам, надо полагать в поиске старых холстов с нарисованным очагом.
     В студию заглянула Жанна, под  стать  ситуации  с  кудрявыми  волосами,
выкрашенными в небесно-голубой цвет.
     - Ребята, вы что - клад ищете?, - мило улыбнулась она. Кирилл рявкнул и
она снова испарилась.
     - Да  не  переживай ты так, - стал его успокаивать Андрей, - Если бы ты
знал, через сколько различных мест я сюда  уже  попадал.  Это  не  стены,  а
голландский сыр какой-то. Однажды мы в окно, - Кирилл остановил свою беготню
и  изумленно  уставился  на  висевшую  на  стене голограмму облаков, которая
собственно и изображала единственное окно в их студии, но  Андрей  мгновенно
среагировал  и  закончил,  -  чуть  к  соседу  не влезли. Мы же тебе давно с
Жанчиком предлагаем  в  Гробницу  Нифиртити  ("Клеопатры",  -  подала  голос
остроухая Жанчик) переехать. Как люди бы жили.
     Кирилл раздраженно махнул рукой:
     - Да  я не про это. День сегодня предстоит сумасшедший, а у меня ничего
не готово. Да, кстати, Жанна!, - заревел Желтый Тигр на все логово.
     Жанна материализовалась с блокнотом в руках и Кирилл стал диктовать:
     - Во-первых,  список  всех  возможных  вопросов  Суки  Пэм   с   моими,
разумеется,  ответами.  Через  десять  минут.  Готовый вчерашний материал. С
цензурой. Через пятнадцать минут. Заказ на  Окно  до  Плисецка,  сейчас  же.
Кофе. Уже минуту назад. Раз-з-зойдись!
     Все  разошлись.  Жанна  бросилась  к компьютеру за распечатками, Андрей
поплелся к Цензору за загубленным репортажем, который они  вчера  додумались
снять  на  скотобойне,  а  Кирилл прошел к себе в кабинет с чашкой кипятка в
руках.
     Кабинет поражал убранством в стиле "Титаник" - стальной клепанный стол,
стальные клепанные мягкие кресла, общим числом три, чтобы хватило на всю  их
шайку,  стальные  клепанные персидские ковры и стальной клепанный аквариум в
углу в котором плескалась какая-то клепанная живность.  Кирилл  скинул  свою
клепанную  куртку, уселся за свой стол и, сложив кулаки на столешнице, гордо
огляделся.  Было  чисто,  металлично,   мужественно,   железно,   твердо   и
патриотично.
     Стол  загромождали  Гималаи старых и новых материалов, обрезков пленок,
обрывков листов,  оптодисков,  деталей  к  подслушивающей  и  подглядывающей
аппаратуре,  скрепки,  засохшие  апельсиновые  корки, презервативы (Жанна до
смерти боялась забеременеть даже при минете),  стрелянные  гильзы,  молоток,
три  пробойника  из  победита-5,  бриллиантовое  кольцо,  которое в качестве
взятки забыл какой-то  проситель  (но  имя  его  и  просьба  ни  у  кого  не
отложились  в памяти и поэтому на золотишко никто не покушался), пластиковые
папки с досье, фотографии с видами Сатурна и боевых крейсеров, пара бумажных
книжек о вреде алкоголизма и "Песни опыта" Уильяма Блейка.
     Кирилл достал затертую книжечку, открыл ее  на  заложенной  странице  и
вдохновенно вслух прочитал самому себе:

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи,
     Кем задуман огневой
     Соразмерный образ твой?

     В небесах или в глубинах
     Тлел огонь очей звериных?
     Где таился он века?
     Чья нашла его рука?

     Что за мастер, полный силы,
     Свил твои тугие жилы
     И почувствовал меж рук
     Сердца первый тяжкий стук?

     Что за горн пред ним пылал?
     Что за млат тебя ковал?
     Кто впервые сжал клещами
     Гневный мозг, метавший пламя?

     А когда весь купол звездный
     Оросился влагой слезной -
     Улыбнулся ль наконец
     Делу рук своих творец?

     Неужели та же сила,
     Таже мощная ладонь
     И ягненка сотворила,
     И тебя, ночной огонь?

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи!
     Чьей бессмертною рукой
     Создан грозный образ твой?

     Стихи  Кириллу  очень нравились и он не позволял себе читать их слишком
часто. Открыл "Тигра" конечно же не он - один вид стихотворных строк наводил
на него смертную тоску и тоскливую зевоту. Его подарила  ему  Оливия,  когда
однажды  в  один  из  сладострастных  моментов, на пике блаженства она стала
читать прерывающимся голосом строки Блейка. Это было  настолько  потрясающе,
что   Кирилл   жалел   о  невключенной  видеокамере.  Потом,  поддавшись  на
настойчивые просьбы, Оливия с его помощью повторила номер на бис, затем  еще
раз, еще, а потом он иссяк, а декламировать просто так Оливия отказалась.
     На  утро,  сжалившись, она подарила ему эту книжечку с условием, что он
не будет заставлять других девок читать стихи. Жанну Кирилл не  заставлял  и
читал  стихи  сам. Просто так, для поднятия духа. Они действительно будили в
нем нечто звериное, тигриное, от чего глаза у него начинали светиться, мышцы
под кожей перекатывались твердыми комками, просыпалось невероятное чутье  на
сенсации, беззащитные жертвы и самок, а гневный мозг начинал метать пламя.
     Прозвище Желтый Тигр, которым его называли за глаза и никогда - в лицо,
в общем-то  ему  нравилось. Кириллу это льстило, да и против цвета возразить
особо нечего. И все-таки - насколько строки,  написанные  почти  триста  лет
тому  назад  подходили  к  нему,  выражали  его сущность. "Соразмерный образ
твой... " Действительно, соразмерность  собственной  личности  окружающим  и
внутренним  рамкам,  запретам  и  табу  всегда  поражали Кирилла. Как никто,
наверное, он ощущал  собственную  свободу.  И  не  потому,  что  ему  многое
позволялось, и не потому, что внутри него сидел этакий маленький собственный
цензор,  который  указывал ему, что можно снимать, а что - нельзя, что можно
говорить, а о чем лучше и помолчать, что можно делать,  а  что  лучше  и  не
пытаться, вызывая этим самым глухое раздражение его свободолюбивой личности,
острейшие приступы оруэлловского duble think и непроходящее желание напиться
или застрелиться. Нет, ничего подобного не было.
     Кирилл  долго  размышлял о природе ощущения своей полной и безграничной
внутренней и личностной свободы. В конце концов - что такое свобода?  Разгул
демократии?  Религиозный фундаментализм? Объективна она, или это только наше
ощущение комфорта от вседозволенности и безнаказанности? Кирилл считал,  что
верно  скорее  всего  второе.  И  если  это  так, то в процессе человеческой
эволюции обязательно должен был возникнуть индивид, свободный даже  в  самых
узких   рамках   современного   социума.   Этакий   homo  impericus,  первым
представителем данного вида  он  себя  и  считал.  Нomo  impericus  идеально
приспособлен  к  той  нише,  в  которой  он  существует. Как тигр. Цензура и
запреты его не  раздражают,  так  как  профиль  его  вольнолюбивой  личности
идеально  совпадает  с  той  норой,  в которую человечество себя загнало. Он
свободен потому,  что  не  видит  запретов,  а  запреты,  через  которые  он
преступает, на самом деле таковыми уже и не являются.
     И  нет тут ничего унизительного, и не надо приводить в качестве примера
заключенного, который тоже вполне свободен у себя в камере и  никто  ему  не
запретит  по  ней  прогуливаться  -  два  метра  направо и два метра налево.
Заключенный знает, что за решеткой есть другой мир, он  жил  в  том  мире  и
всячески туда стремится. А свободный человек стремится только туда, куда его
пускают.  И  ведь  человечество от этого только выигрывает - свобода будит в
нас неведомые творческие силы, мы с энтузиазмом работаем  на  Беломорканале,
мы  строим  Здания  и  с  огоньком воюем за идеалы свободы. И главное - homo
impericus счастлив! Ему легко снимать свои репортажи,  клеймить  бюрократию,
тупых  военных и проворовавшихся интендантов, воспевать бравых ребят, честно
исполняющих свой долг на просторах Солнечной Системы, и  делать  еще  тысячу
разрешенных   вещей.  Человек  свободен,  если  можно  все,  что  разрешено.
Например, допить совершенно остывший кофе,  взгромоздить  ноги  на  стол  и,
сцепив руки на затылке, блаженно откинуться на спинку кресла.
     Все было бы хорошо, если бы в этот момент торчащий из стены здоровенный
гвоздь  не  разодрал  его  пальцы и сильно ударил по затылку, чуть не пробив
череп.
     От боли и неожиданности  Кирилл  заорал  благим  матом  и  заскакал  по
комнате,   тряся   пораненными   кистями   и   потирая  локтями  здоровенную
кровоточащую шишку на голове. На его крик прибежали Андрей  и  Жанна,  решив
что  на  Желтого  Тигра  напали  тунгусы-охотники, но послушав его стенания,
единственным приличным словом в которых было  "гвоздь",  они  все  поняли  и
стали смеяться.
     Наконец,  Жанна,  сжалившись, сходила за льдом и бинтами. Кирилла снова
усадили за стол, приложив к  голове  ледяную  резиновую  подушку  и  обмотав
пальцы, которые все оказались целыми, тугой повязкой.
     - Что это?, - сумел членораздельно спросить Кирилл.
     - Гвоздь, - хором ответили Сакко и Ванцетти, Джонсон и Джонсон, Маркс и
Энгельс.  Здесь  твердо  придерживались  журналистского  правила - не хочешь
получить глупый ответ - не задавай глупых вопросов.
     Кирилл застонал, но обижаться было не на кого.  Это  он  заставил  всех
надеть   часы   на   правую  руку,  чтобы  постоянно  ощущать  неудобство  и
скоротечность времени, а по самому сложному и "горящему" вопросу  вбивать  в
стену гвоздь, чтобы шеф никогда не расслаблялся, а если бы и расслабился, то
сразу же был за это наказан. Как сегодня.
     - Как это вы так умудрились его точно прибить. Обычно они мне впиваются
в спину  и  это  было  гораздо  менее  болезненно, - жалобно поинтересовался
Кирилл.
     - Это мне пришла в голову такая блестящая мысль, -  не  моргнув  глазом
похвасталась  Жанна,  -  И вчера, когда я на тебе сидела, отметила это место
как раз напротив твоего затылка.
     Кирилл тяжко вздохнул и закрыл глаза. Ну что за банальщина - заниматься
сексом с собственной секретаршей. Это, конечно, физиологично,  но  несколько
затаскано, проштамповано и набило уже оскомину.
     - Ладно, что там у вас - выкладывайте.
     Все расселись по местам и работа началась.
     - Захват заложников в Претории, - объявил тему заседания Андрей, - Один
милый  человек  заперс