ворчатым зеркалом, у которого левая створка треснула
пополам, и он, по просьбе Оливии, замучился ее заклеивать, в зеркалах смутно
отражались  флакончики  духов,  дезодорантов,  тюбики  помады,   самодельная
шкатулка  из  смолы  с  дешевой  бижутерией  и немецкая статуэтка ангелочка,
держащего подсвечник; перед трюмо стояла банкетка, обтянутая красным  мехом,
у стенки притулился неполированный шкаф, а на разложенном диване лежали они:
журналист Кирилл Малхонски, по прозвищу "Желтый тигр" и его любовница Оливия
Перстейн,  без определенных занятий (когда твоего папу зовут Нестор Перстейн
VII и он заседает в Совете Директоров  Евро-Азиатского  Конгломерата,  можно
позволить себе быть без определенных занятий пару-тройку тысячелетий). Хотя,
конечно,  Оливия  не  бездельничала  и  в  свое  время  окончила философский
факультет  Сорбонны,  в  пику  отцу,  и  даже  защитила  какую-то   мудреную
диссертацию  у  самого  Джереми  Хикса. Кирилла это забавляло, он никогда не
думал, что будет  спать  с  пятистами  миллиардами  экю  и  трахать  доктора
философии.
     Оливия спала тихо, как мышка, отвернувшись к стене и подставляя скудным
рассветным  лучам,  сочащимся  через  задернутые шторы, голую спину и попку.
Было жарко и сбившееся тонкое одеяло валялось в ногах.
     Кирилл с тоской смотрел в потолок и думал над тем, почему же при  такой
его  бурной  и нервной жизни он все-таки не начал курить. Как было бы сейчас
хорошо взять сигарету, какой-нибудь "Лаки Стар", "Салем", или, даже, сигару,
тщательно запалить ее и медитировать на клубящемся табачном  дыме,  забыв  о
работе,  жене,  войне,  деньгах,  ссорах,  обидах,  а  самое  главное  -  не
возвращаться при этом к тем воспоминаниям, которые и рождают его кошмары.
     Он, конечно, читал дедушку Фрейда, но  сколько  не  старался,  не  смог
найти  в  мучивших  его  снах, сексуальной подоплеки. Сны были до безобразия
простыми, прозрачными и  целиком  основывались  на  одном  его  воспоминании
детства, самом жутком и круто перевернувшем его жизнь.
     Он  был  одним  из  немногих  счастливцев, выживших после катастрофы на
Титане и в своих снах он снова и снова как заевшая  пластинка  проживал  тот
день.  Его  мать,  мама,  Катя Малхонски, работала терминальным оператором в
третьей пограничной зоне  Титан-сити.  Она  не  была  вольнонаемной  и,  как
офицер-пограничник, не могла позволить себе не выйти на работу по какой-либо
личной  причине.  Поэтому,  когда  в школе отменяли занятия из-за перебоев с
водой или карантина, она брала Кирилла  с  собой.  Оставлять  его  одного  в
квартире  или  на  попечении  соседок она опасалась и это, в конце-концов, и
спасло ему жизнь.
     Тогда занятий в школе не было и поднявшись  очень  рано  утром  (первый
рейс   в   Оранжевую  Лошадь  прибывал  в  6.  50  по  местному  времени  из
Локхид-майн), позавтракав они пошли на причал. Хотя Кирилл не  выспался,  он
был  доволен,  что сегодня не надо учиться и он весь день проведет шныряя по
причалу, наблюдая за досмотром и, если мама позволит,  примеряя  скафандр  и
играя в Патруль.
     И  когда  ЭТО случилось и воздух стал стремительно утекать из кабинета,
он был облачен в скафандр не по размеру, что не мешало ему представлять себя
героем сериала "Внеземелье" генералом Пауэллом и разносить из  воображаемого
бластера инопланетных злодеев. У Кати Малхонски было совсем немного времени,
от  силы секунд десять, чтобы успеть загерметизировать скафандр и подключить
кислород. Она это успела, а Кирилл сначала даже не  понял,  что  происходит.
Ему  показалось,  что  его  мама,  до  это  покойно  сидящая за терминалом и
снимавшая с него информацию, вдруг решила поиграть  с  ним  и,  очень  ловко
перемахнув  через  стол (он не ожидал от мамы такого акробатического трюка),
она повалила его на пол и начала  манипулировать  с  гермошлемом.  Взвыв  от
восторга,   "генерал   Пауэлл"  начал  героически  отбиваться  от  коварного
инопланетянина, нанося ему меткие удары руками и ногами, сжигая из  бластера
и  стараясь  дотянуться  до  легендарного "крокодильего" ножа, что бы точным
ударом окончательно повергнуть злодея. На лице злодея, которого  так  удачно
изображала  мама,  читалось отчаяние, страх и злость. Она что-то кричала, но
Кирилл не слышал ее. Все заглушал какой-то странный рев. Он ощущал, как  пол
под его спиной вибрирует и ему вдруг стало страшно. Катя все-таки справилась
со  своей  задачей и Кириллу в лицо ударил холодный ветер. Перед глазами все
поплыло и он потерял сознание.
     Было ли у него чувство вины? Да, наверное. Хотя разумом он понимал, что
ни в чем не виноват, да и не может быть виноватым, и что у Кати Малхонски не
было абсолютно никаких шансов- автоматика пограничных куполов, а так же всех
остальных сооружений Оранжевой Лошади, как  оказалось,  совершенно  не  была
рассчитана  на  такой  катаклизм  -  системы герметизации сдохли в первые же
секунды катастрофы, а вручную загерметизировать отсеки люди не успели. Даже,
если случайно имелся второй скафандр, она его просто не успела бы надеть, но
в душе он носил вину. Вину за то, что  они  так  плохо  попрощались,  что  в
последние  секунды  ее  жизни  он  добавил  ей  столько страха к тому ужасу,
который она несомненно испытывала. Так, сильно привязанный к матери  ребенок
при   разлуке  считает,  что  это  он  заставил  маму  уехать  своим  плохим
поведением,  грязными  руками  и  рваными  штанами  и  молит  Бога,  что  он
исправиться, лишь бы она вернулась.
     Но ее уже ничем не вернешь. Кирилл себя утешал тем, что рано или поздно
она бы все равно умерла, ведь категория вечности не применима к человеческой
жизни.  Все рано или поздно кончается и не надо печалиться об ушедшем. Конец
чего-то порождает начало чего-то нового. А без  этого  жизнь  будет  сера  и
однообразна.  И  как  человек,  по-настоящему  не  уверенный  в  этой  своей
жизненной философии, он с чрезмерным усердием претворял ее в  жизнь.  Первый
шаг  на  этом  пути его заставили сделать, лишив самого дорогого и выкинув с
Титана на Землю, где  он,  как  сын  офицера  Пограничной  Службы,  попал  в
армейский приют, а затем в Академию Военно-Космических Сил в Ауэррибо.
     Но  второй  шаг  он  сделал  сам. В сентябре 52-го он подал прошение об
отставке. Администрация была в шоке  -  как!  Надежда  Академии,  лучший  из
лучших  покидает  службу, чтобы стать одной из миллиарда гражданских крыс! И
хотя в Академии такие дела решались быстро и подавший  рапорт  автоматически
считался  уволенным,  начальник  Теодор Веймар пошел на чудовищное нарушение
Устава. Он вызвал лейтенанта Кирилла Махонски к себе и держа  перед  глазами
его рапорт попросил объяснить ему столь странный поступок.
     - Пойми,  Кирилл, - говорил он ему тогда, - ты не представляешь от чего
отказываешься. Перед тобой блестящая карьера и я не удивлюсь, если лет через
пять ты будешь приезжать инспектировать нас, а  через  пятнадцать  сидеть  в
Директории.  Я  понимаю, что у всех у нас свои трудности и молодому человеку
твоих лет трудно  отказываться  от  соблазнов  гражданской  жизни  -  денег,
женщин,  развлечений. Но поверь мне, старому, опытному человеку, что все это
- тлен, этим быстро пресыщаешься и тогда в жизни образуется пустота, которую
нечем заткнуть.  Мирная  жизнь  -  яд.  Настоящие  мужчины  должны  воевать.
Человечество постоянно ведет воины. И конечно же не из-за территорий, денег,
власти.  Все  это  лишь  отговорки.  Мы воюем, потому что это у нас в крови.
Нами, мужчинами управляет стремление к смерти и разрушению. Мы  очищаем  мир
от  гнили,  мы  прописываем  миру лекарство против седин, освобождая его для
молодых.
     Веймар говорил вдохновенно и много, но Кирилл был неприклонен.
     - Хорошо, - сказал старый генерал. - Решено, значит решено. Но выслушай
напоследок одну историю. У меня давным-давно был ученик,  очень  похожий  на
тебя.  Он  тоже подавал большие надежды, и тоже считал, что только он знает,
как ему лучше поступать. И однажды он ослушался приказа.  Он  посчитал,  что
поступает  правильно,  спасая  человеческие  жизни.  И  тем самым фактически
развязал войну. О, я конечно не говорю, что он явился  ее  причиной,  но  он
стал  тем камешком, породившем лавину. Тогда он спас только одного человека.
Но теперь из-за него гибнут тысячи. Да и этот человек потерял свою жизнь.
     Кирилл молчал. Он все понял.
     - Его звали Фарелл Фасенд. Так говорить - жестоко и  несправедливо,  но
помни, Кирилл, скольким людям ты обязан жизнью.
     - Я буду помнить, генерал, - пообещал он.
     И  с  тех  пор  жизнь  понеслась  вскачь. Он стал журналистом и побывал
везде. Он облазил всю Землю вдоль и поперек, сверху до низу. Снимал фильмы о
ловцах акул на  Ямайке,  терпел  крушение  у  берегов  земли  Франца-Иосифа,
зимовал  в  Антарктиде,  собирал  скандальные  подробности жизни Нью-Йорской
богемы, работал на Медельинский картель и, войдя в доверие к  самому  барону
Дель  Эскобару  3-му,  разразился  серией  разоблачительных  статей о связях
наркобаронов и "Жемчужных  Королей".  Избежав  ни  один  десяток  покушений,
решил,  что  Земля  стала  для него мала и убрался в Ближнее Внеземелье. Три
месяца он провел в Марсианском женском  батальоне  по  заказу  "Пентхауз"  и
"Солдат  удачи",  переспав  со  всем  личным  составом, написал поразительно
патриотическую  статью  о   совершенно   невероятных   сексуальных   обычаях
"амазонок"  и  еле  сбежал  оттуда  на  угнанной  космошлюпке, увозя с собой
уникальный эротический опыт  и  целый  букет  венерических  болезней.  Затем
лечился на Луне, исследуя проблему абортов среди заключенных. Стал принимать
галлюциогена  и,  вступив под их воздействием в общение с внеземным разумом,
написал  чрезвычайно   человеконенавистническую   книгу   о   новом   учении
мессианского   толка.   Главлуна   немедленно   посадила   его   в   местный
концентрационный лагерь, куда он умудрился протащить видеокамеру в  желудке,
а затем переправив репортаж на Землю, организовал массовый мятеж и под шумок
смылся  на  Венеру.  Там он стал профессиональным игроком и, однажды, сорвав
банк в миллион экю, устроил грандиозную свадьбу на весь Венусборг, женившись
на хорошенькой банкометше из того же казино. Венера гудела месяц  и  сделала
его национальным героем. Спустив все деньги, они с женой вернулись на Землю.
     Ни   одна  минута  его  жизни  не  прошла  втуне.  Каждое  путешествие,
приключение,  несчастье,  любовная  связь,  болезнь   порождали   репортажи,
репортажи,  репортажи.  Женщины  его  любили.  Редактора  и  интеллектуалы -
ненавидели, первые - за несговорчивость, правдивость и сумасшедшие гонорары,
вторые - за откровенно милитаристские взгляды. Коллеги прозвали  его  Желтым
Тигром  за  страсть к скандалам и мертвую журналистскую хватку. Он настолько
интриговал публику, что ТВ Франсез пригласило его на интервью, хотя  до  сих
пор подобной участи удостаивались только политики и богема.
     Кирилл  сел  на  кровать.  За  время,  пока  он  валялся, погруженный в
воспоминания стало не намного светлее. Пройдя по пушистому ковру и раздвинув
шторы, он понял почему - небо заволокли тяжелые серые тучи и моросил обычный
осенний дождик.
     Они жили в старой части Парижа, с узкими улочками, мощеными булыжником,
невысокими великовозрастными домами и тенистыми скверами. Не верилось  даже,
что  это добрый, веселый Париж. Дом их был двухэтажный и несмотря на то, что
не поражал изяществом архитектуры, был достаточно мил - с  большими  окнами,
обширными комнатами, занимательной лепниной по фасаду в виде львиных голов и
круглыми  балкончиками.  Нижний  этаж  дома  занимал  книжный  магазин,  чей
владелец, Шарль Мерсье, жил там же со своей  застенчивой  женой,  а  верхний
этаж полностью принадлежал им.
     Построено  это  здание  было  еще  в  конце  ХIХ  века каким-то русским
купцом-миллионщиком. По этому поводу у них с Оливией  разгорелся  спор.  Она
утверждала,  что  купец  построил его для своей жены, конечно же, а Кирилл -
что для любовницы. Они спорили до хрипоты, пока  он  не  сразил  Оливию  тем
аргументом,  что  подобные  красивые  дома для жен не строят, увы. Их строят
только  для  любовниц.  Оливия  подумала  и  согласилась.  После  чего   они
завалились прямо в постель.
     Кстати  о  посели.  В  гостиной  был  бардак.  Стулья  опрокинуты, вазы
сдвинуты, по полу разбросано вперемежку  мужское  и  женское  белье.  Кирилл
вспомнил,  что  вчера они устроили большое турне по квартире, не дотерпев до
кровати. Начали, по-моему, они на кухне. И побоявшись туда заходить,  Кирилл
направился прямиком в ванну.
     Орудуя  зубной  щеткой  и  тупо  глядя  на  свое отражение в зеркале, с
перепачканным пастой подбородком, Кирилл думал  о  плане  на  сегодня.  День
предстоял идиотский: дача показаний под видом интервью, самой большой суке в
Париже  плюс  обед  с  бывшей  женой.  Что  за дурная привычка - раз в месяц
обедать с бывшей женой! Ни ей радости,  ни  тебе  печали.  Слава  Богу,  что
сегодня  он  улетает. Начинаются грандиозные события, могущие переломить ход
войны, и он просто обязан в них участвовать.
     Война, начавшаяся с катастрофы на Титане, и обещавшая принести  большие
потери  и  той  и  другой стороне, не набрала обороты, к огорчению сторон, и
увяла. Ситуацию можно было сравнить с двумя дерущимися в посудной лавке, чья
задача - повергнуть противника и  не  разбить  при  этом  ни  единой  чашки.
Захватить  Внешние Спутники путем десантирования было очень сложно - слишком
дорога  переброска   солдат,   слишком   укреплены   спутники,   а   ядерная
бомбардировка  не  имела  смысла  -  кому  потом  будут  нужны эти безлюдные
радиоактивные шарики? Поэтому вся война  свелась  к  взаимной  экономической
блокаде, поощрению контрабанды, да эпизодическим стычкам в космосе.
     Но   было   ясно,  что  подобное  равновесие  сохранится  еще  недолго.
Стратегические запасы исчерпывались, земные заводы грозили  остановиться,  а
иметь  сто  миллионов  безработных  не может никакая власть. Поэтому либо мы
признаем  Внешние  Спутники,  либо  мы  их  захватываем  силой.  И  судя  по
развернувшейся пропаганде, Директория склонялась ко второму.
     Кирилл  имел  источник  самой  свежей  и  секретной  информации  в лице
генерала Теодора Веймара, что позволяло ему всегда быть  в  нужном  месте  в
нужный  час.  И  бывший  воспитанник  никогда  не  подводил своего генерала,
подавая свои репортажи под нужным соусом. И не потому, что он был куплен,  а
потому, что это были ЕГО убеждения.
     И  сообщил  ему  о  предстоящем штурме Европы, и предложил (официально)
снять о нем репортаж именно Теодор Веймар. Почему выбор пал на  Европу  было
понятно - она являлась ключом к системе Юпитера, и была перевалочным пунктом
к  Сатурну и Сверхдальнему Внеземелью. Она была единственным источником воды
для колоний на Ио, Амальтее, Ганимеде, Каллисто.  Вода  была  самой  большой
драгоценностью:  она  давала  жизнь  людям  и  двигала их корабли. На Европе
заправлялись  все  корабли,  совершающие  рейсы   около   Юпитера,   рейдеры
Космофлота  ВС,  торговцы  с  Урана,  контрабандисты и военные. До войны все
экспедиции к Периферии отправлялись именно с Европы. В свое  время  там  был
построен  один  из  крупнейших  космодромов в Солнечной системе с причалами,
эллингами, заправочными помпами, гостиницами, барами,  казино  и  борделями.
Это  была  Ла-Тортуга  космического масштаба и так "водные" пираты окрестили
это место. Официальное название космодрома было "Водолей". Других  поселений
на  Европе  не  было,  а  постоянный персонал составлял всего около шестиста
человек. Все это делало Европу лакомым для Директории кусочком.
     Оливия уже проснулась, но не встала, лежа на постели в позе  Венеры,  и
наблюдала своими большими зелеными глазами как он одевается.
     - Ты сегодня придешь? - спросила она.
     Кирилл покачал головой.
     - Нет,  радость  моя.  Я сегодня вечером улетаю с Земли. Через недельку
вернусь.
     - А куда?
     - Секрет, маленькая.
     Надев свою  знаменитую  кожаную  куртку  с  многочисленными  карманами,
заряженными  кассетами,  оптодисками,  лазерными  сканнерами,  диктофонами и
видеокамерами - всем тем, что нужно для работы профессионального журналиста,
Кирилл полюбовался на себя в зеркало и показал грустной Оливии язык.
     - Можно поцеловать тебя в животик? - попросил он.
     - Конечно, - вздохнула Оливия.
     Кирилл поцеловал.
     - Но это ведь не животик, - капризно сказала девушка.
     - А что?
     - Это низ животика, - наставительно ответила Оливия.
     - А анатомии это называется как-то иначе, - задумался Кирилл.
     - Ладно уж, иди. А то опять придется раздеваться.
     - Смотри меня в девять, киска. И приберись в доме.
     Кирилл поднялся на крышу по скрипучей, но все  еще  крепкой  деревянной
лестнице   и   забрался  в  свой  ярко-красный  спортивный  "Ягуар".  Машина
включилась, приподнялась над стартовой площадкой, оставляя  внизу  пятнистую
"пуму"  Оливии,  одиноко  теперь  мокнущую  под  дождем,  и набрав скорость,
устремилась в дождливое  небо.  Водить  машину  Кирилл  не  любил  и,  задав
автопилоту  цель,  он  бросил  руль  и стал смотреть на расстилавшийся внизу
город.
     За последние сто лет Париж сильно изменился. Он был  столицей  Франции,
затем - Союза, а еще позднее - столицей Евро-Азиатского Конгломерата (до тех
самых  пор,  пока  ее не перенесли в Санкт-Петербург) и это его доконало. Он
стал  Вавилоном  современной  нации,  вместилищем   и   тиглем   для   сотен
народностей,  языков и культур. Арабы тут соседствовали с малайцами, русские
с эскимосами, селениты с французами, военные  с  пацифистами,  мусульмане  с
сатанистами,  пуритане  с  коммунистами.  Здесь  столкнулись Европа и Азия в
архитектуре, моде, нравах.
     Небоскребы   окружались   буддийскими   храмами,   дворцы    оттенялись
сумасшедшим   модерном,   неоготика  поглощалась  русскими  церквями.  Улицы
напоминали  маскарадное  шествие:  мусульманки  в  паранджах,  почти   голые
океанитки,  монахи  в оранжевых тогах и черных рясах, респектабельные сити и
томные римские матроны в  прозрачных  одеждах,  возлежащие  в  паланкинах  и
несомые  двухметровыми  неграми-рабами,  баварские  фройлен  в  национальных
костюмах, эскимосы в меховых комбинезонах,  украинцы  в  красных  рубахах  и
шароварах.
     А  язык?!  В  Париже  спрашивали на французском, отвечали по-грузински,
торговались  по-японски,  матерились  по-русски,  знакомились  на  немецком,
проституток  снимали  на китайском, спорили на идиш, прощались на корейском,
читали на тюркском, звали  на  помощь  по-испански.  Никто  теперь  не  знал
родного языка и все разговаривали на дьявольской смеси всех имеющихся в мире
языков и диалектов.
     Какая мода?! Как и во всем мире мода умерла, хотя Париж держался дольше
всех. Теперь каждый ходил в чем хотел и никто не обращал внимания на то, как
одет его собеседник. Каждый стал своим модельером и изобретал то, что хотел.
     Какие  нравы?! Прилюдные сцены любви, порой даже групповые, давно стали
нормой, а семилетние  проститутки  ни  у  кого  не  вызывали  удивления  или
протеста.
     Париж  потерял  все: изысканную архитектуру, живой язык, изящную моду и
легкость нравов. Одно исчезло на всегда, другое выродилось  в  чрезмерность.
Но как это не парадоксально - Париж остался Парижем. Стоило вам удалиться от
этого  Вавилона километров на сто и вы попадали в старый город, где было все
так, как... всегда.
     Не все жители нового Парижа знали о  его  существовании.  Там  не  было
супермодных   развлечений   и  сверхдорогих  магазинов,  постмодернисткой  и
неофутуристкой  движущейся  архитектуры,  он  не  привлекал   развлечениями,
раскрепощенностью  нравов и подавлял новых варваров своей провинциальностью.
Как  дикарь,  не  взглянув  даже  на  великолепное  бриллиантовое  ожерелье,
кидается  к  грубым  пластмассовым  ярким