чки стрекочут в траве.
     Небо было голубым, солнечный свет - ярким  и  теплым.  Все  было  так
замечательно, так убаюкивающе, что внушало безотчетное беспокойство.
     Маленькую, темную каплю сомнения заронила  в  него  Шерон.  Когда  он
уходил из дома утром, она сказала, тревожно глядя на него:
     -  Будь  осторожнее.  Не  нравится  мне  почему-то   этот   Готтбаум.
Предрассудков у Бейли не было,  -  он  малость  поддразнил  ее  по  поводу
"мрачных знамений судьбы", но все же не мог полностью выкинуть  из  головы
ее предостережение.  На  коротком  прямом  участке  скоростного  шоссе  он
вытащил из портфеля микрокомп, связался с  автоответчиком  своего  фона  и
прошел к базе данных "общественность", "частные лица".
     - Готтбаум, Лео, - он подиктовал по  буквам.  -  Послужной  список  -
краткое описание личности.
     На  протяжении  двух  следующих  миль  микрокомп  изложил  полученные
данные. Большую часть послужного списка Бейли уже знал,  а  КОЛ  содержало
кое-какие сюрпризы. Готтбаум, очевидно, котировался невысоко  в  1980-х  и
90-х,  выказывал  радикальные  взгляды  и  вызывал  коллег  доказать   его
неправоту. Он верил, что азиаты интеллигентнее белых, а белые  посмышленее
черных, и заявлял, что берется это доказать. Он желал полного  прекращения
правительственного контроля над научными исследованиями. Он пытался давить
на конгресс, чтобы был снят контроль  с  экспериментов  с  рекомбинантными
ДНК. Он защитил идею одностороннего ядерного разоружения, но  был  уверен,
что всякий, достигший восемнадцати, должен быть обучен обращению с обычным
оружием. Средства массовой информации брали у него интервью  и  приглашали
за различные "круглые столы" - пожалуй, больше для  потехи  многоуважаемой
публики но в конце концов он слишком уж обидел кого-то из спонсоров, и его
перестали приглашать.
     Затем, уже в 21-м веке, он  вдруг  сделал  резкий  поворот  в  другую
сторону и превратился в  сущего  отшельника.  Он  пожаловался,  что  среди
средних американцев наблюдается явный упадок разума и амбиций,  и  сказал,
что ему отвратителен тот вид заботы, какого народ хочет от  правительства.
В последней своей пресс-конференции он объявил, что остаток жизни  намерен
посвятить чистой науке и ничего не желает более иметь с общественностью.
     Вот что за господин пригласил Бейли нанести ему дружеский визит.
     Дорога отвернула от океана и пошла через маленький заброшенный город;
окна заколочены, краска облупилась, палисадники заросли сорной  травой  по
пояс в высоту. Тридцать лет назад эта часть побережья  кормилась  за  счет
туризма, но подъем цен на топливо и снижение рождаемости  это  прекратили.
Когда дорога вновь свернула к  океану,  Бейли  уже  подумывал,  сможет  ли
где-нибудь по пути поесть и заправить машину.
     Наконец  он  подъехал  к  универсальному  магазину  -   самостроенной
фанерной хибаре с  двумя  ржавыми  бензонасосами  снаружи.  Эмблемы  фирсы
"Тексас"  выгорели  до  розового.  Стародревний  "додж"  -  фургон   стоял
неподалеку, под  деревьями  -  борта  разрисованы  сердцами,  кинжалами  и
молниями, задний бампер подвязан куском старого,  посеревшего  нейлонового
троса, на заднем стекле - наклейка, облохматившаяся по  краям:  Ван  Хален
жив!
     Бейли остановил машину и  вошел  в  магазин.  Заведение  было  битком
набито  припасами:  замороженная  пища,  мешки  с   рисом,   автозапчасти,
снаряжение для пешего туризма на все сезоны,  ящики  с  патронами.  Старый
человек в черной майке с отодранными рукавами стоял у кассы, прислонясь  к
стене, и курил сигарету. Толстое "пивное" брюхо,  длинные,  прямые,  седые
волосы заброшены назад, за спину, лет - с виду - этак около семидесяти, на
лице - следы солнца, возраста и злоупотребления наркотиками.
     Бейли  взял  две  домодельных  упаковки  с  закусками  из  фризера  с
треснутой стеклянной дверцей и положил их на прилавок.
     - А аккумуляторы у вас есть?
     Человек у кассы кивнул, бросил сигарету и затоптал ее.
     - Не шибко-то их спрашивают, но у нас есть.
     Он нагнулся, порылся за прилавком, выволок ячейку и взвалил  груз  на
плечо, отказавшись от предложенной Бейли помощи.
     - Я покамест в форме. - Он ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.
     Снаружи он положил ячейку наземь, открыл капот машины Бейли и вытащил
старую.
     - Наши-то, здешние, до сих пор все больше  на  бензине  ездят.  -  Он
поставил в гнездо новую ячейку,  вскрыл  пломбу  федеральной  инспекции  и
подключил контакты к гнездам. - Я бы  сам  с  этой  электроникой  шерудил,
только  нам  тут  самим  перезарядку  не  разрешают  -  мол,  с  правилами
безопасности не ознакомлены. Веришь, нет - приходится эти штуки в Сан-Хосе
посылать. - Он покачал головой. -  Мы  уж  со  стороны  нефтяных  компаний
всякого свинства насмотрелись, но эти...
     - Я ищу человека, живущего в здешних местах, - перебил его  Бейли.  -
Лео Готтбаума.
     - А, Готтбаума, - он кивнул. - Ну да. Это  еще  через  полмили  будет
грунтовка; поисковик у тебя в машине есть  -  вот  там  как  раз  будет  в
радиусе Готтбаумова маячка. Ты только скажешь: "Скотти, выдай лучик". - Он
коротко заржал.
     Бейли не понял юмора, но разъяснений просить не стал.
     - Спасибо вам за помощь, - сказал он, желая  поскорее  отправиться  в
путь. Было в этом месте  что-то  нездоровое.  Не  просто  "почвеннический"
примитивизм, но - явственная атмосфера  потерянности,  провала  и  нищеты;
замирающего отголоска прошедшего века.



                                  ПРОРОК

     Добравшись до грунтовки, он  набрал  номер,  данный  ему  Готтбаумом.
Экран поисковика ярко высветил маршрут; мигающий курсор указывал путь.
     Вскоре Бейли обнаружил, что едет по крутому подъему сквозь тоннель из
зелени. Из-под колес разбегались  маленькие  зверушки;  где-то  неподалеку
журчал ручей. Вокруг царили такой покой  и  простота,  что  он  чувствовал
себя, точно пилигрим, заново открывший Эдем.
     Он миновал шеренгу почтовых ящиков, повернул раз,  другой,  и  увидел
впереди купол.  Но,  по  пути  наметанный  глаз  его  отметил  приземистые
бетонные столбы меж деревьев и  камеры,  отслеживавшие  его  путь.  Колеса
загрохотали по решетке; взглянув вниз, он увидел,  что  решетка  закрывала
глубокую бетонированную траншею (и могла быть убрана).
     Это для Эдема  уж  слишком.  Чувствуя  себя  теперь  скорее  "бегущим
кабаном" нежели пилигримом, он припарковал машину на площадке,  засыпанной
гравием, и поставил на тормоз. Из раскрытого портфеля он отобрал  то,  что
могло понадобиться: описание проекта "ЖС",  и  свой  микрокомп  с  еще  не
стертой биографией Готтбаума. Все остальное, относившееся к расследованию,
- особенно электронный пистолет - лучше было оставить в машине. Он  закрыл
портфель, запер на замок и поставил на пол.
     Выбравшись  из  машины,  он  немного  постоял,  прикрывая  глаза   от
полуденного солнца.  Теплый  бриз  ерошил  высокую  траву.  За  деревьями,
окаймлявшими холм, вдалеке и внизу, темнели  на  мутно-голубом  полумесяце
моря темные штришки парусных яхт.
     - Это вы - Уилсон?
     Обернувшись на голос,  Бейли  увидел  седого  человека,  стоявшего  в
дверях купола.
     - Д-р Готтбаум?
     Готтбаум шагнул наружу и дверь мягко затворилась за  ним.  Подойдя  к
Бейли, он коротко и небрежно пожал его руку, очевидно, не  придавая  много
значения формальной вежливости.
     - Я как раз вышел сделать кое-что по хозяйству, - сказал  он.  -  Это
займет не более десяти минут. Идемте.
     Бейли  кивнул.  Бесцеремонность  хозяина  несколько  покоробила  его.
Несмотря на возраст, Готтбаум держался прямо и двигался проворно. От  глаз
его, казалось, мало что могло ускользнуть; в них был угрюмый непокой,  еще
подчеркнутый резкими чертами лица, неулыбчивого и строгого. Он шел в обход
купола, а Бейли поспевал за ним.
     - Итак, вы здесь, чтобы задать мне несколько вопросов.
     Голос его звучал по-деловому бесстрастно. Бейли доводилось общаться с
чиновниками высших рангов из корпораций и правительства; те говорили точно
так же: сразу к делу, точно дело - это все для них, а  личности  не  имеют
ровно никакого значения.
     И, ежели уж он хочет расколоть Готтбаума, надо установить нечто вроде
связи с ним.
     - Верно, у меня есть несколько вопросов к вам, - сказал он. - Но было
бы также хорошо, если бы мы просто  сели  и  немного  побеседовали.  -  Он
постарался, чтобы слова его прозвучали дружелюбно.
     - Как пожелаете. - Готтбаум начал спускаться по южному склону  холма,
переставляя ноги тем более  методически-аккуратно,  чем  круче  становился
склон. - Хотя, как мне это видится в настоящее время,  вы  желаете  узнать
две вещи. Во-первых,  для  чего  проект  "Жизнь-суть?.."  финансировали  в
течении тридцати лет безо всякой  видимой  отдачи,  и,  во-вторых,  отчего
следует продолжать в том же духе и впредь. Верно?
     Междометий и любезностей в словаре этого человека, очевидно, не  было
вовсе. К тому же он, похоже, взял беседу под свой контроль.
     - На деле круг моих интересов не  так  жестко  и  узко  ограничен,  -
сказал Бейли.
     - Если я что-то упустил, то дополните меня. -  Он  добрался  до  края
группы солнечных батарей - мозаика из черных панелей среди белой  бетонной
плоскости.  Отперев  дверцу  высокого  металлического   ящичка,   проверил
какие-то данные на цифровом табло и продолжил свой путь к панели невдалеке
от центра группы. - Проект "ЖС" до сих пор жив, - сказал  он,  вынимая  из
кармана небольшую отвертку, - потому  что  во  главе  его  мною  поставлен
правильный администратор. - Он нагнулся, что-то  регулируя  в  панелях.  -
Когда,  что-то  около  десяти  лет  назад,  "Норт-Индастриз"   перешла   к
правительству, то меня "попросили" на пенсию.  Мне,  видите  ли,  как  раз
перевалило за семьдесят, и такова была федеральная политика.  -  Он  кисло
поморщился. - Работа моя осталась незавершенной, и я не хотел,  чтобы  она
пропала даром. И я поставил Хортона надзирать  за  всем  и  вести  дела  с
Пентагоном. У него там  куча  старых  дружков  и  собутыльников,  так  они
оказывают ему протекцию. Обычное бюрократическое дерьмо.
     - Вы... очень прямо об этом всем, - сказал Бейли.
     Готтбаум спрятал отвертку в карман и выпрямился. При этом  он  слегка
коснулся спины; на лице  его  мелькнул  проблеск  неудовольствия,  быстро,
впрочем, сгладившийся.  Бейли  догадался,  что  он  не  слишком-то  жалует
проявления слабости, как собственные, так и чужие.
     - Никогда не видел особого смысла  переть  напролом  (прошибать  лбом
стены). Пустая трата  времени.  Кто  называет  вещи  своими  именами,  тот
оказывает тем самым уважение собеседнику, вы согласны?
     - Конечно, - сказал Бейли, хотя ни слову не поверил. Именно  Готтбаум
отгородил  от  мира  свое  убежище  бетонными  башенками  с   дистанционно
управляемым автоматическим оружием. Очевидно, что и открытость его  должна
быть жестко лимитирована.
     - Энергия у вас - собственная? -  спросил  Бейли,  кивнув  на  группу
солнечных батарей.
     - Здесь муниципальная линия, но на нее не стоит слишком полагаться. Я
дополняю ее использованием ветряной  и  солнечной  энергии.  Геотермальный
генератор у меня тоже есть - под куполом; только в этом  году  установлен.
Там шахта глубиной в тысячу футов. Я использую разницу температур на дне и
наверху, чтобы вращалась турбина.
     - Я знаком с этим принципом, - сказал Бейли.
     - Техническое оборудование? - Готтбаум искоса оценивающе взглянул  на
него.
     - В некотором роде.
     Готтбаум хмыкнул.
     - Что ж, Уилсон, очень любезно с  вашей  стороны  посетить  меня.  От
Сан-Диего, должно-быть, долгонько пришлось ехать... Вы ведь там живете?
     - Да, в том районе.
     Готтбаум слегка улыбнулся.
     - Идемте же в дом.
     Дверь, в ответ на прикосновение Готтбаума к сенсорной  панели,  мягко
скользнула в сторону; и Бейли обнаружил себя в полукруглом жилом помещении
- пол выложен плитами серого, шероховатого сланца, кресла "Old Bauhaus"  -
хром и кожа - завалены подшивками научной периодики, стеллаж с широчайшими
полками по пояс в высоту, огибающий купол по периметру, уставлен дорогущим
оборудованием; черные металлические корпуса, дисплеи высокого  разрешения,
мерцают лампочки ("включено"), тихонько гудят вентиляторы (охлаждающие). И
еще оборудование - на полу, среди сплетения проводов...
     Готтбаум,  не  останавливаясь,  прошел  к  столику  красного  дерева,
стоявшему у окна, открывавшего вид на лес и океан  вдалеке.  За  столиком,
погрузившись в чтение, сидела молодая женщина. Осознав  присутствие  рядом
Готтбаума,  она  подняла  взгляд  -   удивленно,   неуверенно.   Азиатская
раскосость, плотно, по-восточному, сжатые  губы,  но  кожа  почти  так  же
светла, как и у самого Бейли...
     - Моя дочь,  Юми,  -  Готтбаум  сопроводил  представление  небрежным,
резким жестом. - Юми, это - человек из лаборатории; приехал для беседы  со
мной. - Он стоял над ней, явно ожидая ее ухода.
     Бейли вдвинулся между ними.
     - Добрый  день,  -  сказал  он.  -  Меня  зовут  Ричард  Уилсон.  Рад
знакомству.
     Она  поднялась.  Одета  она  была  в  белую  "крестьянскую"  блузу  и
рукодельную,  до  лодыжек  длиной  хлопчатобумажную  юбку.  Она  рассеянно
теребила ткань, и Бейли отметил, что ногти у нее обкусаны чуть  ли  не  до
мяса.
     - Здравствуйте, - почти шепотом сказала она.
     - Надеюсь, я не испортил вам день?
     - Нет. Вовсе нет.  -  Она  быстро  взглянула  на  Готтбаума  и  снова
перевела  взгляд  в  сторону  Бейли.  -  Если  у  вас  что-нибудь  не  для
посторонних, или...
     - Да уж, Юми, прошу тебя. - Готтбаум сжал губы; судя по всему,  он  и
не старался скрыть нетерпение.
     - Возможно, мы еще увидимся, - сказал ей Бейли. Она как-то  непонятно
задевала его - не только ее скромно, по-детски, красивое лицо, но само  ее
присутствие. Она была застенчива,  и,  очевидно,  во  всем  беспрекословно
подчинялась отцу,  но  в  то  же  время  где-то  обособлена,  непоколебимо
поддерживая это разделение (подчеркивая свою отделенность от отца?).
     Она подобрала со стола пару бумажных тарелок и, низко склонив голову,
вышла за дверь. Последовало краткое журчание воды, затем дверь  закрылась,
и наступила тишина.
     Готтбаум указал Бейли на освободившееся кресло.
     - Садитесь. Вы удовлетворены ответом на первый вопрос?
     Бейли сел в кресло, положив на стол перед собой микрокомп и  папку  с
описанием проекта. Хорошо бы Готтбаум перестал форсировать...
     - Я так понимаю из вами сказанного, - ответил он, - у Хортона столько
друзей в Пентагоне, что проекту и не нужно было давать за эти тридцать лет
какие-нибудь результаты. Знаете, что-то с трудом верится.
     Старик без всякой веселости рассмеялся.
     - Не нужно, Уилсон. Результаты - не надувательство. С  самого  начала
тысячелетия упадок и экологические кризисы нашего века вновь вернули нас в
годы Рузвельта. Прогресс  движется  вперед  в  лучшем  случае  черепашьими
шагами; надежды на будущее уменьшаются пропорционально. Частная  индустрия
больше нигде никакой роли не играет, и дело обороны - не  исключение.  Все
вершит одна большая правительственная бюрократия, со всей  бюрократической
тупостью, и люди наподобие Хортона прекрасно умеют этим пользоваться.
     Бейли неспешно кивнул, начиная наконец понимать, что  же  такое  есть
этот Готтбаум. Он побарабанил пальцами по микрокомпу.
     - Я по пути сюда навел кое-какие биографические справки, - сказал он,
выбирая шрифт. Экран засветился. - Вы не возражаете?
     Готтбаум выжидательно пожал плечами.
     Бейли вызвал на экран текст.
     -  Родились  вы  в  1950-м,   стало   быть,   в   шестидесятых   были
тинэйджером... Студент-радикал?
     - Нечто вроде, - буркнул Готтбаум, откидываясь на  спинку  кресла.  -
Ну,  держались  мы  несколько  дней,  швырнули  несколько  булыжников   да
бутылок... Это имеет отношение к делу?
     - Я только хочу получить полную картину, - сказал Бейли. - Видите ли,
с точки зрения современности, для любого из моего поколения те  времена  -
синоним анархии.
     Глаза Готтбаума сузились.
     - Не было никакой анархии. Было всего лишь немного больше свободы.
     - Вот как? Что ж. После того, как вы - в  1975-м  -  получили  звание
доктора философии...
     - Судя по всему, сейчас вы помянете мой компьютерный вирус.
     - Именно так. Я знаю, что ваш вирус полностью  вывел  из  строя  сеть
больших ЭВМ, какими тогда пользовались.
     - Просто шалость, - сказал  Готтбаум,  уже  несколько  запальчиво.  -
Вирус ничего не повредил, не потер ни одного  файла,  не  исказил  никаких
данных!
     Сеть вполне можно  было  восстановить  и  запустить  снова,  если  бы
несколько не запаниковали.
     -  Эта   ваша   шалость   сегодня   называлась   бы   государственным
преступлением, - заметил Бейли. - Но  в  те  времена,  наверное,  на  было
законов, предусматривающих такие вещи. Что ж, пойдемте дальше. В 1985-м вы
открыли собственное дело - микрокомпьютеры - и стали миллионером.
     Готтбаум выказывал не больше дружелюбия, чем прежде. Он сцепил  перед
собой на столе тонкие свои, длинные пальцы.
     - Вы упустили, что несколько лет до этого  я  занимался  интенсивными
исследованиями, что позволило впоследствии выбить из игры всех конкурентов
- как наших, так и японских; в остальном же все верно. Но к  чему  вы  все
это?
     - А вот к чему.  Вы  росли  в  эпоху  узаконенного  беззакония.  Люди
нарушали тогда законы на каждом шагу и даже богатели в процессе нарушения.
Сегодня, благодаря централизованному правительству и  плановой  экономике,
обстановка контролируется, и алчность не правит обществом, как  раньше,  и
никто не останется обойденным. Но для вас все это  -  из-за  воспитания  -
лишь только большая, тупая бюрократия.
     У Готтбаума дернулась щека. Губы его чуть заметно зашевелились, точно
желая сказать что-то в ответ. Но, о чем бы он ни думал, он, видимо,  решил
держать свои мысли при себе.
     - Я уж давно выучен, - сказал он, - не спорить на  эти  темы.  Пустое
сотрясение воздуха. - Тон его не допускал ни малейшей возможности возврата
к теме.
     Бейли был сбит с толку.  Ведь  было  такое  впечатление,  что  старик
вот-вот начнет колоться!
     - Это очень плохо, - сказал он.
     Готтбаум встал.
     - Вернемся же к делу. Минуту. - Он подошел к бежевому  металлическому
шкафчику - на новенькой полировке не было ни  единой  пылинки,  точно  его
только что распаковали. - Вы знаете, что это?
     Бейли прошел к нему.
     - Похоже на модель "Pollenz T-5-20".
     - Совершенно верно. Внутри этой маленькой коробочки содержатся  32768
сопроцессоров и 520 терабайт молекулярной памяти. А это -  полквадриллиона
адресов.
     - Но я не вполне понимаю...
     - Я как раз отвечаю на ваш второй  вопрос,  -  с  нетерпением  сказал
Готтбаум, точно это разумелось само собой.
     - Понимаете ли, Уилсон, несмотря на все правила и весь протекционизм,
у нас до сих пор каждые пятнадцать лет появляется  целое  новое  поколение
компьютерной техники. Да и старая перестраивается. Арсенид галлия  заменил
кремний, и теперь на очереди квантовая электроника. И такого  природа  уже
не может сделать. Природа - эволюционна и вынуждена жить со  всеми  своими
ошибками. Однако мы всегда можем  покончить  с  делом,  чтобы  начать  его
сначала. Мы можем быть революционными.
     А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации  по  "ЖС"  уже  что-то
было.
     - Вы говорили, однажды мы откроем  настоящий  искусственный  разум  -
возможно, скопируем мозг. Именно  это  позволит  нам  претворять  в  жизнь
революционные усовершенствования?
     - Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.
     Видите ли, Уилсон; те, кто занимается биологией, постоянно увязают  в
одном и том же старом дерьме. Они все с вариациями на тему, но тема всегда
одна - ДНК. Зато в физике мы можем изобр