но и  напряженно  -  еще
медленнее и напряженнее прежнего - но для своих восьмидесяти с лишком  все
еще сохранял неплохую форму. Ну да,  он  же  может  позволить  себе  любые
мыслимые медицинские услуги и постоянно делает зарядку, хотя  удовольствия
от этого не  получает.  Отец  всегда  рассматривал  свое  тело  как  некий
механизм, за которым нужно ухаживать во имя существования разума.
     Пока он выруливал со стоянки, оба молчала. Вставив свой кредит-диск в
счетчик на выезде, отец вывел машину на дорогу к  магистрали.  Вскоре  они
неслись среди потока машин на север, по верхнему уровню, маленькая  машина
стала частью полноводной стальной реки, зажатой в бетонном русле. Слева от
трассы открывался вид на океан -  то  есть,  по  крайней  мере,  на  дамбу
Санта-Моника. Конструкция заметно  подросла,  опережая  на  шаг  постоянно
повышающийся уровень моря.
     Юми снова перенесла внимание на дорогу. Отец водил машину, как лихач,
резко перескакивал с полосы на полосу, и это заставляло нервничать.
     - Ты был так загадочен, когда звонил мне,  -  заговорила  она,  чтобы
развеять напряжение. - Словно случилось что-то серьезное.
     Ответ последовал не сразу. Молчание длилось так долго,  что  Юми  уже
начала сомневаться, была ли услышана.
     - Знаешь, мы с тобой никогда не были особенно  близки,  -  сказал  он
наконец. - У меня было очень много времени, чтобы подумать над этим,  и  я
пришел к заключению, что грех тут был, в основном, мой.
     Юми раскрыла было рот для ответа, но поняла, что отвечать ей  нечего.
Он всегда избегал прямого разговора  о  расхождениях  меж  ними.  Окружать
разделяющую их брешь забором из препираний - куда более в его стиле.
     - Твоя мать хотела иметь детей. - Он заговорил быстро,  словно  желая
поскорее  выложить  все  и  покончить  с  этим.  -  Кацуко  была  женщиной
определенной, и переубедить ее - в  чем  бы  то  ни  было  -  было  весьма
нелегко. Я был уверен в своей компетенции, как отца, и  согласился.  -  Он
покачал головой, плотно сжав тонкие губы. - Мне, Юми, следовало поговорить
с тобой на данную тему гораздо раньше. К сожалению, я этого не сделал.
     Она была сбита с толку. Без ее согласия,  без  всяких  прелюдий  отец
поменял наиглавнейшие правила их игры.
     -  Недавно  я  понял,  что  мне  нужно  достичь  с  тобой  некоторого
взаимопонимания, - продолжал он. - И, если я не улажу этого сейчас,  потом
может оказаться слишком поздно.
     - Понятно, - сказала Юми, не зная, стоит ли верить. - Однако... -  Ты
говоришь так, словно... С тобой все в порядке?
     Последовала еще одна долгая пауза.
     - Нет. Мне поставлен диагноз - опухоль спинного мозга.  Даже  теперь,
при   всех   технических   достижениях,   случай   неоперабелен.   -    Он
предостерегающе поднял  руку.  -  Пожалуйста,  давай  не  будем  обсуждать
варианты  ухода  и  лечения.  В  частности;  избавь  меня  от  лекций   по
альтернативной медицине. Я смирился, Юми, и перед смертью  желал  бы  лишь
привести вещи к некоему подобию упорядоченности. Ты можешь  помочь  мне  в
этом?
     - Конечно.
     Слово вылетело само собой. Она не знала, что тут и думать, а  уж  тем
более - что нужно говорить.
     - Прости, - сказала она. - Понимаю,  звучит  не  слишком-то,  но  мне
действительно нужно прощение.
     Несколько секунд он смотрел на нее. Она заглянула в его лицо. И  даже
сейчас отец был для нее загадкой... Собственную, близкую  и  неотвратимую,
смерть описывает сухо и прозаично, словно  досадный  сбой  оборудования...
Никогда прежде он не раскрывался перед ней настолько, однако она  заметила
отстраненность в его глазах.



                                 ИДИЛЛИЯ

     Несколькими  часами  позже  они  свернули  с  прибрежной  дороги   на
грунтовую,  с  глубокими  колеями,  уходящую  в  поросшие   лесом   холмы.
Послышалось пение птиц, в воздухе повеяло лесом. Машина все  выше  и  выше
взбиралась   на   холм;    показались    разбросанные    среди    деревьев
хижины-самостройки.    Большинство    местных    вели    свой    род    от
хиппи-почвенников, решивших вернуться "назад, к  истокам"  и  поселившихся
здесь семьдесят лет назад, в шестидесятых прошлого века.
     Машина прошла несколько крутых поворотов, по днищу тарабанили камешки
и  комья  грязи.  Миновали  шеренгу   почтовых   ящиков;   на   последнем,
принадлежащем ее отцу,  черными  стройными  буквами  было  написано:  "Лео
Готтбаум, скромный отшельник. Новые веяния, объекты и образы внешнего мира
не интересуют".
     Энергонакопители автомобиля были почти истощены, и  последний  крутой
подъем он одолел медленно. Наконец,  выехав  из  лесу,  они  миновали  два
бетонных столбика по обочинам, за коими лежала небольшая полянка, поросшая
высокой  травой.  Прямо  по  курсу  лежал  стальной  геодезический  купол,
волдырем вспухавший на округлой вершине холма; стеклянные грани его  сияли
красным и оранжевым в лучах заходящего солнца. Неподалеку возвышались  две
стальные башенки; одна была унизана фестонами тарелок спутниковой связи  и
коротковолновых антенн,  другая  же  -  трехлопастными  ветряками,  лениво
рассекавшими воздух.
     Отец остановил машину подле двух  других  электроэкипажей  и  старого
джина с бензиновым двигателем  внутреннего  сгорания.  Юми  вышла  наружу,
обрадованная  возможности  размять  ноги.  Вокруг  уходили  вдаль  покатые
лесистые холмы, а вдали,  под  золотистыми  по  краям  облаками,  отливала
красной медью поверхность океана. При  всей  чуткости  и  беспощадности  к
недостаткам,  Юми  решила,  что  вид  -  просто  идиллический.  В  воздухе
посвистывали лопасти ветряков; чуть слышно гудела  ведущая  к  дому  линия
электропередачи. Куда ни взгляни, всюду вторгается техника...
     - Идем? - спросил он.
     Она размышляла.
     - А мой сад?..
     - ...вероятно, все еще на месте.
     - Я только взгляну.
     Она отправилась на  южную  сторону  холма,  за  бетонную  площадку  с
фотопанелями,  непрестанно  ловящими   лучи   солнца.   Давным-давно   она
отгородила себе небольшой участок  на  границе  отцовской  земли  -  садик
настоящих, органических овощей,  обведенный  оградой  из  белых,  округлых
валунов.
     Теперь он почти зарос высокой травой  и  куманикой.  Она  присела  на
корточки, вообразив себя  маленькой,  нерешительной  десятилетней,  ищущей
подлинности, копаясь в порошковом компосте... Юми вздохнула. Даже  сейчас,
на тридцать-то первом году жизни, отец все еще заставляет  ее  чувствовать
себя ребенком.
     Тихий механический щелчок прервал  ее  размышления.  Звук,  казалось,
исходил от опушки леса, что лежала всего в десятке футов от нее.  Вот  еще
один щелчок - и на сей раз Юми обнаружила  его  источник.  Бетонный  столб
пяти футов в  толщину  возвышался  меж  деревьев,  выкрашенный,  чтобы  не
выделялся, в грязно-оливковый цвет. Отодвинувшись к меже,  она  разглядела
черный круглый предмет, похожий на ружейное дуло. На вершину  столба  была
водружена камера  в  тяжелом  стальном  кожухе.  Она  лениво  поблескивала
линзами, медленно поворачиваясь из стороны в сторону.



                                 ТЕМНОТА

     Под гостиную была  отведена  половина  купола,  и  всю  ее  заполняло
компьютерное оборудование, запасные клавиатуры, принтеры, мониторы,  платы
памяти,  древние  сидиромы,  большущий  телевизор   с   плоским   экраном,
виртуально-реальностные приспособления, акустическая стереосистема,  стопы
журналов,  технической  документации,   рукописных   заметок,   невскрытой
корреспонденции... Юми остановилась в дверях,  осматривая  комнату.  Здесь
почти ничего не изменилось - разве что железяк поприбавилось.
     Отец, сидя перед одной из систем, говорил по телефону:
     - Отлично, Джереми. Потеря функций сведена к нулю?! Да я и мечтать не
смел... Да. Да, конечно. Остается лишь пожелать тебе получить  награду  по
заслугам.
     В голосе его слышалась теплота. Более того, восхищение!  И  это,  как
обычно, задело Юми.
     - Разумеется. Распечатку эту  ты  мне  мылом  перешли.  Только  давай
придерживаться проверенной шифровальной процедуры, хорошо? Не хотелось  бы
на данной стадии вляпаться.
     Лео Готтбаум прекратил научную деятельность десять лет назад, уйдя на
пенсию из лаборатории в Лонг-Бич, но неизменно продолжал работать в  своем
куполе, забавляясь с привычными игрушками - компьютерами,  дискетами...  И
даже сейчас он был так поглощен болтовней  на  техническую  тему,  что  не
замечал присутствия дочери.
     - Значит, это ты довел до ума. Да-да,  я  тоже.  Еще  раз  -  большое
спасибо за помощь.
     Повесив трубку, отец обернулся и встретился с ней взглядом.
     - Юми... - Он несколько замялся. -  Я  говорил  с  Джереми  Портером.
Возможно, ты помнишь его.
     - Толстячок с лохматой черной бородой?
     - Да. Можно охарактеризовать его и так. А можно говорить о  нем,  как
об одном  из  самых  одаренных  компьютерщиков;  это  зависит  от  системы
ценностей говорящего.
     Не поддаваться на провокации. Не  ввязываться  в  спор.  Юми  сменила
тему:
     - Я спускалась к лесу и видела твою новую... охранную систему, если я
не ошибаюсь.
     И вновь - легкое колебание.
     - Да. Мне следовало предупредить тебя.
     Она в замешательстве смотрела на отца.
     - Ты боишься, что кто-то не  поленится  влезть  сюда  и  стащит  твои
машины? Или - что?
     - Видишь ли... Думаю, при теперешнем положении дел мне  действительно
мало проку от охранной системы.
     Он иронически улыбнулся.
     Юми  поняла,  что  вновь  напомнила  отцу  о  болезни   и   неизбежно
надвигающейся смерти.  Сколько  же  ему  еще  осталось?  Будет  ли  смерть
мучительной?  Очень  хотелось  спросить,  но  заговаривать  об  этом  было
страшно.
     - Наверное, надо бы приготовить ужин, - сказала она, отводя глаза.
     - Превосходно! - сказал он так, словно идея приготовления ужина  была
неожиданно  свежей.  -  Ты,  верно,  все  еще  сторонница  вегетарианства?
Кажется, у нас есть несколько соевых пирожных и немного овощей. Хотя  они,
скорее всего, радиоактивны и, пожалуй, выращены не на органике.
     Юми понимала, что он дурачит ее, но не была в этом уверена. Лучше  не
обращать внимания.
     - Хорошо, - сказала она, ретируясь на кухню.
     Вскоре столик у окна был сервирован бумажными тарелочками.  Глиняных,
некогда сделанных ею, на месте  не  обнаружилось  -  может,  разбились,  а
может, он  просто  выбросил  их.  Отец  никогда  не  проявлял  интереса  к
домашнему хозяйству.
     Порывшись в буфете,  Готтбаум  отыскал  запыленную  бутылку  красного
вина.
     - Пожалуй, стоит устроить праздник, - сказал он, методически,  словно
настраивая лабораторное оборудование, орудуя старым штопором.
     - Что же мы будем праздновать?
     - Твой приезд. - Он разлил вино в два относительно  чистых  акриловых
стакана. - И, честно говоря, мен очень порадовали новости от Джереми.  Все
это время он работал над моим старым проектом "Лайфскан". И вот,  наконец,
подтвердил некоторые идеи, выдвинутые мной тридцать лет назад.
     - Значит, ты счастлив, - сказала она, не понимая, как его - в  его-то
состоянии - вообще может что-то волновать.
     Взглянув на отца, она сделала большой глоток из стакана и  приступила
к  еде.  Ей  не  нравилась  его  манера  есть,  поглощая  пищу   быстрыми,
механическими, экономично-равнодушными движениями.
     Свет, реагируя на наступление темноты, включился  сам  собой,  и  она
подняла взгляд. В куполе стояла необычайная тишина, и  только  сейчас  Юми
поняла, почему.
     - А где Сэм?
     - А-а, Сэм... - Отец прожевал, проглотил и отложил вилку, стараясь не
встречаться с ней взглядом. - Сэм, как ни жаль, недавно умер.
     - О-о...  -  Откуда-то  изнутри  поднялась  волна  грусти.  -  Жалко.
Прекрасный был пес. Просто прекрасный.
     - Ну, видишь ли, он был очень стар, - Готтбаум сделал  неопределенный
жест. - Выпадение зубов, проблемы с почками...
     Глаза ее сузились.
     - То есть, ты его усыпил?
     - Что ж... Так было лучше всего. У него было недержание. Это,  знаешь
ли, не слишком удобно.
     В голосе его слышалось нечто жестокое и даже презрительное. Кожа  Юми
покрылась мурашками. Она всегда подозревала, что отец держал пса не  из-за
любви к нему в  обычном  смысле  -  скорее,  как  экземпляр  полуразумного
существа, чье поведение представляло для него интерес.
     - Юми, здесь вовсе не из-за чего расстраиваться, -  продолжал  он.  -
Смерть была безболезненной, и в собачьем раю ему будет гораздо лучше.
     - Ты так считаешь, отец? - Злость нарастала слишком быстро, и Юми  не
смогла  совладать  с  собой.  -  Что  ж;  пока  не  поздно,  ты...  имеешь
возможность проверить свою гипотезу на себе.
     Воцарилась тишина. Юми редко  шла  против  отца  в  открытую,  и  он,
похоже, был удивлен.
     - Ты хочешь сказать, что  я  попаду  туда  же,  куда  и  он?  -  Отец
неожиданно рассмеялся - громким, надтреснутым смешком.
     Злость ее мигом сошла не нет, сменившись стыдом.
     - Извини. Не стоило так говорить.
     - Нет-нет, не извиняйся. Ты абсолютно права. - Он проницающе взглянул
на нее. - Сэм умер, и я умру, и даже ты, кстати, тоже однажды умрешь.  Это
- факт, простой и очевидный. Стоит всерьез расстраиваться?



                                 ВЫЛАЗКА

     Вот такие минуты, думал Бейли, так обычны и вместе с  тем  совершенно
неповторимы... Он лежал в кровати и из-под полуопущенных  век  смотрел  на
свою жену. Сквозь красные занавеси пробивался неяркий  свет.  Шерон,  стоя
перед зеркалом, застегнула блузку, запустила пальцы в волосы  и  отбросила
их назад, влезла в брюки и надела туфли. Ему нравились ее быстрые,  точные
движения, подбородок, рот, грудь...
     Подойдя к кровати, она поцеловала его в лоб. Волосы ее щекотно  упали
на лицо Бейли. Повеяло ароматом духов.
     Он вскинул руки и притянул ее к себе.
     - С добрым утром.
     Она отстранилась, чтобы лучше видеть его, и нахмурилась в  притворной
серьезности.
     - Эй, ты уже не спал?
     - Не могу отрицать.
     - Подсматривал? - Она склонила голову; ямочки заиграли на ее щеках. -
Ведете наблюдения, агент Бейли?
     - Слежу за передвижениями. - Он еще раз поцеловал ее.
     Она рассмеялась и погладила ее небритую щеку.
     - Что ж, мистер Холмс, время - девятый час; у меня сегодня, в  мэрии,
интервью с членами муниципального совета. А ты - как?
     - У меня сегодня опять работа на выезде.
     - Будешь проверять свою ученую-подозреваемую? Розмари... или как?
     - Розалинда Френч. - Бейли спустил ноги на пол.
     - Помнится, ты  однажды  говорил,  что  в  аэрокосмических  компаниях
собственная служба безопасности.
     -  Оборонное  Бюро  Расследований.  Да,  здесь  налицо  нарушение  их
прерогатив. В деле фигурируют  пистолеты,  значит,  я  уже  влез  в  сферу
деятельности Бюро Алкоголя, Табака и Огнестрельного Оружия.  Все  было  бы
куда проще, держись я своего узкого профиля и...
     - ...сферы своей компетенции?
     - Именно. Как я, по-твоему, буду отчитываться?
     Он прошел в смежную ванную комнату и включил душ.
     - Ма-ам! - позвал Дэймон из гостиной. - Ма-ам, миссис Лонец пришла!
     - Ч-черт, - вздохнула Шерон, - я все еще не заплатила ей  за  прошлую
неделю.
     - Я сделаю! - отозвался Бейли, перекрикивая шум льющейся воды.
     - Спасибо. Джим, ты слышишь меня?
     - Нет. Вода шумит.
     - Осторожно там! - прокричала она.
     Через полчаса после ухода Шерон он,  держа  в  одной  руке  стакан  с
растворимым  завтраком,  стучал  другой  по  клавишам   своего   домашнего
компьютера, из гостиной - который раз подряд  -  гремела  "Олд  Макдональд
Фарм", а Дэймон, перекрывая музыку, объяснял миссис Лонец, как  звать  вон
ту зверюшку, и вон ту, и вон ту... Еще один обычный будний  день,  подумал
Бейли,  сгружая  фамилии  и  личные  номера  служащих  "Норт-Индастриз"  с
компьютера в свой микрокомп и запихивая последний в кейс.
     В идеале следовало бы уведомить  о  своем  визите  прямо  сейчас,  но
жизнь,  как  известно,  далека  от   идеала.   Вопли   протеста   супротив
принудительного  выключения  "Олд  Макдональд"  будут  еще   хлеще   самой
видеоигрушки. Значит, звонить придется с дороги. Пожалуй, только в  машине
он может побыть немного в мире и покое.
     Оставив Шерон записку "я люблю тебя" в базе  сообщений,  он  вышел  в
гостиную.
     - Папа-а! - Дэймон, оторвавшись от стерео, пошлепал к нему с плюшевым
медведем в руках. - Пап, почини его! Почини!
     Бейли проглотил остаток своего завтрака, поставил стакан на обеденный
стол и опустился на корточки перед сыном.
     - Что стряслось?
     - Говорящий Тедди не хочет говорить!
     Дэймон шлепнул медведя об пол.
     Бейли поднял игрушку и сжал. Медведь издал жалобный скрип.
     - Наверное, его нужно просто подзарядить.  -  Хотя,  подумалось  ему,
вряд ли эта штука так часто нуждается в подзарядке. К тому же, когда запас
энергии на исходе, она должна говорить: "Будь добренький, подзаряди меня!"
     Дэймон заглянул ему в лицо:
     - Ты его можешь починить?
     - Попозже, - кивнул Бейли.
     - Вечером?
     - Да, вечером. А сейчас мне пора. Обними-ка меня!
     Дэймон вежливо обнял отца за шею. Покончив с ритуалом прощания, Бейли
двинулся на выход.
     - До свидания, миссис Лонец. По служебному телефону меня  сегодня  не
будет, но, если возникнет необходимость, можете звонить на карманный.
     Просто одетая леди с достоинством кивнула.
     - До свидания, мистер Бейли.
     - Пока, пап!
     Захлопнув за собой дверь, Бейли скатился по лестнице в гараж, и звуки
"Олд Макдональд" постепенно затихли за спиной.
     Утряска визита в "Норт-Индастриз" заняла почти все полтора часа езды.
Бейли терпеть не мог ритуалов "подтверждения  личности",  "консультации  с
начальством" и "убеждения в  полезности  сотрудничества".  Слишком  многое
здесь перекликалось с детством - он физически ощущал, что заранее исключен
из всех компаний и клубов, создаваемых сверстниками. В конце концов вечный
одиночка понял: с организациями нужно общаться с позиции силы.
     В конце концов он  пробился  к  помощнику  управляющего  техчастью  и
добился  ответа,  что  такой  "визит  экспромтом"   обязательно   надлежит
утвердить свыше. Испрашивать же утверждения надлежало у полковника  Эллиса
Хортона, заведующего лабораторией.
     К счастью, Хортон начинал работу в восемь  и  был  уже  на  месте.  К
несчастью,  он  оказался  бюрократом  старой  выучки  и  факсам   -   даже
кодированным - не доверял, предпочитая, чтобы документ, заверенный  нужной
подписью, был  доставлен  верным  курьером.  В  озлоблении,  Бейли  уломал
секретаршу Хортона позвонить в Лос-Анджелесское отделение ФБР,  откуда,  в
подтверждение его личности, на ее терминал перебросят его личное  дело.  В
свете этого завлаб согласился пожертвовать получасом служебного времени.



                     УПУЩЕНИЯ, НАРУШЕНИЯ, НЕСОБЛЮДЕНИЯ

     Исследовательский комплекс представлял собой группку бурых, кирпичных
двухэтажек, окруженных  поросшими  травой  холмиками  и  купами  деревьев.
Выглядело это все как-то до рахитичности скромно.  По  периметру  комплекс
опоясывала  железная  сетчатая  ограда,  увенчанная  колючей   проволокой.
Дополняли  картину  караульные  вышки   и   громадные   красные   надписи,
предупреждавшие незванных посетителей о свирепости роботов  охраны.  Вкупе
все  напоминало   лагерь   для   заключенных,   несколько   облагороженный
разнообразием ландшафта.
     У главных ворот Бейли пришлось  предъявить  жетон  ФБР.  Прежде,  чем
смилостивиться и вручить  гостевой  значок,  его  еще  сфотографировали  и
дактилоскопировали. Только после этого он был пропущен на территорию.
     Вооруженный охранник провел его  строго-бежевым  коридором  в  пустую
маленькую приемную, где за текстовым сканером сидел секретарь.  Сверившись
по интеркому, тот ввел Бейли в кабинет Эллиса