аки.  Разозлили  я  его,  удовлетворенно
отметила Шерон.
     - Ну, знаете... Оторвать меня от работы и...
     - Вы  обиделись,  что  на  меня  придется  тратить  время,  и  решили
отыграться, наблюдая,  как  я  умоляю  о  помощи,  и  поиграв  со  мной  в
кошки-мышки? Развлечения кончились. Вы примете какие-нибудь меры или как?
     Она обнаружила, что ее бьет мелкая дрожь, и  сжала  челюсти,  а  руки
скрестила на груди, чтобы он не заметил этого.
     Он схватил папку и сунул ее под мышку:
     - Я подам рапорт.
     - Вы пошлете человека допросить Розалинду Френч?
     - Не думаю, что  это  необходимо.  -  Он  смотрел  на  нее,  наблюдая
реакцию.
     Шерон  собралась  с  силами.  Только  не  выказывать   слабости.   Не
доставлять ему такого удовольствия...
     - Вы обследуете машину Джима на предмет следов вмешательства?
     На лице его появилась гаденькая улыбочка.
     - Мы уже сделали это. Через местное отделение полиции. Оттуда звонили
утром, незадолго до вашего приезда. Ничего такого не обнаружено.
     Вот так. Она  и  не  ожидала,  что  следы  будут  обнаружены,  однако
сообщение явилось для нее ощутимым ударом - если, конечно, Харрис не врал.
Ни слова более не говоря, она обогнула стол и взялась за дверную ручку.
     - Эй! А это? - Он поднял со стола микрокомп. - Можете  сохранить,  на
добрую память.
     Она явственно различила сарказм в его голосе.
     - Если вы были таким близким другом Джима, - рявкнула она,  -  может,
оставите на память себе?
     Он небрежно швырнул микрокомп в корзину для бумаг.
     Шерон молча распахнула дверь и вышла.



                                 УТЕШЕНИЕ

     Шерон до сих пор помнила то время, когда  витрины  здесь  были  столь
велики и ярки, что каждый уик-энд пассаж сиял, точно на рождество. А  она,
пятилетка с мечтательными глазами, тащилась между папой и мамой, и, как на
чудо света, глядела на яркие краски подвижной  рекламы,  груды  продуктов,
бытовую  электронику...  Прогулка  по  пассажу  превращалась  в  посещение
громадного магазина игрушек.
     С тех пор здесь многое изменилось. Остались еще  кое-где  электронные
экраны, и трехмерные видео и прочие мудреные  технические  приспособления,
однако после депрессии на рубеже веков уличный уровень пассажа  заполонили
государственные продовольственные и одежные  магазины  -  ряды  громадных,
скучных лавок с товарами первой необходимости. В  то  же  время  крохотные
бутики и гурме-бары второго этажа  в  большинстве  своем  стали  семейными
предприятиями, торговавшими доморощенной пищей и  домодельной  одеждой,  а
многоэкранный кинотеатр сделали лото-холлом, где женщины проигрывают  свои
чеки государственного вспомоществования, чая выиграть бесплатную поездку в
Канаду.
     И все же Шерон до сих пор нравилось бывать здесь  -  особенно,  когда
мерзко на душе. Бродить в  толпе,  предавшись  своим  мыслям,  глазеть  на
лавки, не сосредотачиваясь ни  на  чем  особо  -  это  давало  спокойствие
окоченения.
     Она купила сойбургер  и  устроилась  в  крохотном  дворике-плаза  под
узорчатым стеклянным навесом. В основном здесь  коротали  день  старики  -
читая, сплетничая, предаваясь всем тем занятиям,  что  входит  в  привычку
после сорока-пятидесяти лет.  Охранник  в  униформе  ходил  меж  столиков,
переговариваясь с завсегдатаями.
     Пластик под дерево на столе Шерон  был  исцарапан  и  отслаивался  по
краям, а подошвы ее липли к полу, но это ее мало трогало.  Пассаж  звал  к
себе,  пробуждая  нечто  подобие  ностальгии,  и  все  это   было,   точно
музыкальный фон, который можно вовсе не замечать.
     Через некоторое время злость на Норма Харриса  прошла.  Чем  трястись
над прошлым,  куда  важнее  двигаться  вперед.  Она  вытащила  из  сумочки
блокнот, положила его рядом  с  тарелкой  и  зачеркнула  один  из  пунктов
списка. В ФБР она сходила, и это оказалось дохлым номером.
     И   оставшиеся   возможности   тоже   казались   теперь    совершенно
безнадежными. Допустим, например, найдет она больницу, где лежит Готтбаум,
или вычислит Розалинду Френч, или наладит  контакт  с  домом  Готтбаума...
Чего она  этим  добьется,  если  в  ФБР  ей  не  верят,  и  доказательств,
достаточных для ареста кого-либо, нет?
     Смежив веки она  представила  себе,  будто  описывает  положение  дел
Джиму. Что бы он ей посоветовал? Скорее  всего  четко  определить  цели  и
задачи. Ей хватало остроты ума, чтобы точно обрисовать недостатки в  идеях
других, но, коснись дело ее самой, путалась  на  каждом  шагу.  Порой  она
бывала сущим младенцем, взирающим на мир, разинув от удивления рот.
     Она перевернула страницу и написала заголовок: (Цели  и  задачи.)  За
заголовком последовало:
     (Я хочу передать в руки правосудия тех, кто  ответственен  за  смерть
Джима.)
     А что, собственно, имеется в виду под правосудием?
     (Хочу, чтобы их посадили в тюрьму.)
     Из одного лишь желания отомстить? Да, и это тоже. Когда она позволяла
себе думать о том, что произошло, ее охватывала такая ярость, что  она  не
могла  владеть  собственным  телом.  Эти  люди  украли  у   нее   источник
величайшего счастья, какое только знала  она  в  жизни.  Все  существо  ее
желало покарать их, уничтожить за то, что они сделали...
     Шерон постаралась не давать  воли  чувствам  и  рассмотреть  ситуацию
хладнокровно. Есть ли у нее и рациональный императив? Да.  Нужно  защитить
других людей от фанатизма, из-за которого погиб ее  муж.  Что  бы  там  ни
было, Готтбаума и его людей нужно остановить.
     Но как? Представители власти помочь не могут. Или не хотят.
     Юми  уже  подсказала  ей  ответ.  Шерон  -  журналист  и  знает  силу
гласности. Если она сумеет выставить деятельность  Готтбаума  на  всеобщее
обозрение  -  документированные  факты,  а  не  просто   домыслы   -   это
подействует. При этом ей, вполне возможно,  угрожает  опасность,  и  Шерон
прекрасно понимала, что теперь она гораздо более ответственна за  Дэймона,
чем раньше. Однако и ради него она обязана показать людям,  кто  убил  его
отца.
     Шерон покончила с  бургером.  Под  слоем  специй  он  был  вязким  до
тестообразности. Старики, выросшие  еще  в  двадцатом  веке,  называли  их
стыдбургерами. Но старики всегда на все жалуются. Похоже,  большинство  из
них до сих пор уверены, что они, как граждане Америки,  имеют  право  есть
мясо, жечь масло и выбрасывать на улицу мусор всю свою жизнь.  Она  обвела
взглядом   пенсионеров   за   соседними   столиками,   читавших   журналы,
подремывавших, просто сидевших, глядя в одну точку.  Интересно,  сама  она
тоже когда-нибудь станет такой?  Будет  сидеть,  целыми  днями  ворчать  и
ныть...
     Охранник  куда-то  вышел,  и  она  увидела  направляющегося   к   ней
попрошайку. Ясно, пора уходить. Она отнесла тарелку и поднос  на  кухню  и
пошла к выходу. Никто  не  знает,  что  Юми  рассказала  ей.  Значит,  они
полагают, что она, Шерон, будет сидеть дома и оплакивать мужа, свято  веря
в случайность его смерти.
     Сняв машину с подзарядки, она медленно вырулила со стоянки и  поехала
к дому.
     Несомненно,  Готтбаум  надежно  спрятался  в   каком-нибудь   частном
медицинском заведении под вымышленной фамилией, и не стоит тревожить  его,
являясь с допросом. Однако известно, где работают остальные,  а  Розалинду
Френч она знает в лицо - по  фотокомпозиту.  Следующим  шагом  будет  сбор
данных на них и, возможно, слежка за ними.



               ИЗ "ЛОС-АНДЖЕЛЕС ТАЙМС", СРЕДА, 15 МАЯ, 2030 Г.
                     НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ ВЫБИРАЕТ СМЕРТЬ

     Тело его заморожено.
     Ученый-компьютерщик,  Нобелевский  лауреат   Лео   Готтбаум,   хорошо
известный прямыми, радикальными политическими взглядами  скончался  вчера,
на 82-м году жизни. Тело  его,  после  смерти,  наступившей  в  результате
сознательного отказа от приема  пищи  и  питья,  помещено  в  Глендейлскую
крионическую клинику.
     Льюис Экхардт, президент "Крионик Лайф  Системс,  Инк.",  подтвердил,
что Готтбаум избрал смерть через  три  дня  после  того,  как  узнал,  что
страдает раком мозга, случай неоперабельный.
     - Ему  оставалось  не  более  полугода  жизни,  -  сказал  Экхардт  в
телефонной беседе. - Эти  полгода  сопровождались  бы  сильными  болями  и
разрушениями мозга - вероятно, необратимыми.  Мы  уважаем  его  решение  -
остановить для себя время до тех пор, когда эта болезнь станет излечимой.
     Доктор Готтбаум получил Нобелевскую премию в 1998 году,  за  вклад  в
разработки  искусственного  интеллекта.  Награда  вызвала  возражения   со
стороны членов ученого  мира,  не  одобрявших  частые  публичные  диатрибы
Готтбаума,  направленные  против  отдельных   политиков,   государственных
структур и нашего государства всеобщего благосостояния в  целом.  В  конце
90-х годов XX  столетия,  в  серии  выступлений  через  средства  массовой
информации он объявил себя анархистом и произвел не завершившуюся  успехом
попытку  поднять  налоговый  мятеж  против   усиливающейся   централизации
правительства. Также он высказывался за уничтожение всех благотворительных
программ, аннулирование государственного золотого запаса и снятия контроля
с научных исследований.
     По окончанию XX столетия он стал  более  умеренным  и  посвятил  свои
усилия военным разработкам "Норт-Индастриз" в Лонг-Бич до выхода на пенсию
в 2020 году. Представитель  "Норт-Индастриз"  отказался  посвятить  нас  в
подробности  работы  Готтбаума,  так  как  она   до   сих   пор   остается
засекреченной.



                               СТОЛКНОВЕНИЕ

     Однако сидя в машине, Шерон вглядывалась в темноту, ожидая и не  зная
точно, чего ждет. По задворкам гулял ветер; он, сухой и жаркий, подымал  в
воздух пыль, гнул пальмы, разбрасывал по  асфальту  сухие  листья  и  сор.
Ветер был настырен:  он  рвался  в  машину,  шуршал  и  свистел  о  кромку
ветрового стекла, играя на нервах Шерон.
     Она и обычным-то вечером чувствовала бы себя в этом  районе  Лонг-Бич
весьма неуютно. Округа выглядела как-то по-хулигански опасно -  маленькие,
обветшалые домишки с  облупленной  краской  на  стенах,  ржавые  ограды  с
предупреждающими табличками, бродячие собаки, роющиеся  в  мусорных  баках
без крышек... С чего ученому селиться в таком районе?
     Шерон сидела, привалившись спиной к дверце и вытянув ноги на переднем
седеньи. Дом Френч был почти в квартале от нее, но  она  отчетливо  видела
его  через  инфраскоп,  позаимствованный  на  службе.  После  двухдневного
торчания у ворот "Норт-Индастриз" она выследила Френч  и  проследовала  за
ней сюда. В конце концов - Шерон  была  уверена  -  Френч  приведет  ее  к
кому-то или чему-то,  задействованному  в  "теневой"  стороне  "Лайфскан",
однако сегодняшние перспективы выглядели худовато.
     Ах,  если  бы  KUSA  согласились  пожертвовать  хоть   сколько-нибудь
человеко-часов! Она расписывала начальству тему, как могла, но  новость  о
смерти Готтбаума решила дело.  Старик  ведь  уже  в  морозилке,  так?  Это
подтвердил и представитель "Крионик Лайф Системс". Если  Готтбаум  изобрел
что-то вроде электронного бессмертия,  как  утверждает  Шерон,  то  почему
согласился запломбироваться в дьюар с жидким азотом?
     Шерон сказала, что не верит, что Готтбаум действительно  там,  и  что
крионики, наверное, пошли на какую-то сделку и обеспечили ему прикрытие. И
с этого момента начальство отставило шутки в сторону. Если, сказали ей, ей
охота тратить личное время на разработку этой темы, то  недели  две  пусть
так  и  делает,  но  к  ним  не  является,  пока  не   достанет   реальных
доказательств своей версии.
     И вот она здесь, глядит в инфраскоп. Рядом на полу - термос  с  кофе,
радио настроено на одну из рок-станций, не дает  ей  заснуть  и  заглушает
свист ветра. Она устала, ей одиноко, ей очень  хочется,  чтобы  рядом  был
хоть кто-то живой - но лучше такой, чтоб верил ей и мог  бы  разделить  ее
горе.
     Конечно, на похоронах Джима была толпа  родных  и  друзей,  и  разные
доброжелатели просто жаждали помочь ей во всем, чем угодно. Но  ни  одного
человека, которому она могла бы довериться, там не было, а  позвонить  Юми
она не осмелилась - люди Готтбаума могли прослушивать ее номер.
     Вот почему она была одна, в час тридцать ночи, в ожидании каких  либо
событий. Розалинда Френч вернулась сюда из лаборатории около часу назад, и
окна ее дома все еще сияли желтым  светом.  Что  она  там  делает?  Может,
заснула, оставив свет?
     Шерон для разминки пошевелила ногами, отложила на минутку инфраскоп и
протерла  глаза.  Интересно,  как  Джим  справился  с  такой  утомительной
работой?  Он  отличался  неукротимой  настойчивостью,  точно  кошка.   Мог
смотреть и ждать целыми днями, если  нужно  -  если  полагал,  что  это  к
чему-то ведет... Но ей не хотелось думать о Джиме.  Она  обещала  себе  не
думать о нем.
     Внимание ее привлек слабый шум. Кто-то хлопнул дверью. Она схватилась
за инфраскоп - как раз вовремя, чтобы увидеть, как Френч выходит из дома и
идет к машине, стоящей возле гаража.
     Крутнувшись на сиденьи, Шерон села прямо и поставила ноги на  педали.
А Френч завела машину, включила фары, задним ходом  выехала  на  дорогу  и
поехала по улице.
     Шерон последовала за ней. Других машин за поздним временем не было, и
единственным способом остаться незамеченной было - держаться на четыре или
пять кварталов позади. Шерон вся напряглась, руки ее крепко сжимали  руль,
все внимание - на два красных огонька вдалеке. По крайней мере,  усталость
- как рукой сняло, об этом позаботился хлынувший в кровь адреналин.
     Внезапно машина Френч резко свернула направо.  Шерон  закусила  губу.
Она боялась слишком отстать. Увеличив скорость,  она  домчалась  до  угла,
свернула и  осмотрела  дорогу,  на  которой  оказалась.  Длинная,  прямая,
широкая - и абсолютно пустая.
     Шепотом  выругавшись,  она   доехала   до   следующего   перекрестка,
притормозила и посмотрела влево-вправо. Вдали виднелся мотоцикл, и  больше
ничего.
     Треснув  кулаком  по   приборной   доске,   не   в   силах   сдержать
разочарования, она приказала себе успокоиться и  действовать  методически.
Просто взять, да испариться, Френч не могла;  наверное,  она  свернула  на
следующую улицу.
     Шерон поехала дальше. Сзади ее догонял какой-то экипаж, - мелькнул  в
зеркальце заднего вида. Машина пошла на обгон,  затем  подрезала  ей  нос.
Шерон вскрикнула от удивления: обгоняющий вот-вот врежется в нее.  Рванула
руль - но поздно. Ее крыло задело борт той  машины,  последовал  толчок  и
скрежет металла о металл. Она резко нажала  на  педаль  тормоза;  покрышки
завизжали о бетон. Машину занесло.
     Экипаж остановился прямо перед ней. Шерон тупо взглянула на него.  Ее
была дрожь. Она узнала машину Розалинды Френч. Та  выпрыгнула  на  дорогу,
обогнула машину и пошла к ней, сжимая что-то в руке. Должно быть,  поняла,
что за ней следят. Свернула, должно быть,  на  обочину  и  вырубила  фары,
пропустив ее, Шерон, вперед.
     Проклиная себя за ротозейство, Шерон принялась дергать дрожащей рукой
рычаг, пытаясь дать задний ход. Но Френч уже подошла к  машине,  сжимая  в
руке нечто, похожее на электронный  пистолет  -  да,  точно  такой,  какой
приносил Джим после оперативной работы в Малой Азии.
     Шерон зашарила под сиденьем. Там был спрятан автоматический  пистолет
22-го калибра, давным-давно подаренный Джимом. Она уже  несколько  лет  не
стреляла из него - не любила оружия. Она обещала себе:  выслеживая  Френч,
соблюдать сверх осторожность, держаться на  приличном  расстоянии  -  так,
чтобы не возникло нужды в оружии. Шаря под сиденьем, она вдруг  вспомнила,
что дверца не заперта, потянулась к ней - и тут  Френч  рывком  распахнула
ее.
     В машину ворвался горячий ветер. Эта женщина стояла, глядя на  Шерон.
Лицо ее было едва различимо в рассеянном, отраженном свете фар.  Выглядела
она как-то потерянно: неряшлива, глаза дикие, щеки мертвенно-бледные,  под
глазами-темные круги. Ветер, ероша  ее  волосы,  уронил  прядь  на  глаза.
Злобно отшвырнув волосы в сторону, она заорала:
     - Какого хрена? Почему ты за мной следишь?
     Уголком глаза Шерон заметила  отражение  света,  зажегшегося  в  доме
напротив. В окне показался темный силуэт. Кто-то услышал скрежет металла и
визг покрышек. Может, позвать на помощь?
     - Отвечай, черт побери! - Френч бухнула кулаком по крыше машины.
     Шерон вздрогнула. Она старалась  унять  свою  собственную  злость.  В
конце концов, у нее куда больше причин злиться.
     - Я журналист. Работаю над сюжетом...
     - Вранье. Я  знаю,  что  ты  -  жена  Бейли.  У  меня  есть  следящее
оборудование, я видела, как ты провожала меня до дому, и видела твое  фото
из архивов  города.  Кстати,  и  в  этих  клятых  вечерних  новостях  тебя
показывали. - Она отвернулась. - Все улажено! - крикнула  она  человеку  в
купальном халате, отважившемуся выйти из другого дома неподалеку. - Помощи
не нужно, никто не пострадал, спите спокойно!  -  Голос  ее  был  нетверд,
точно она была в шоке. Была в ее облике какая-то дикость, словно ей нечего
терять, и спуску она не дает.
     - Причина моей слежки за вами очевидна, - ожесточенно сказала Шерон.
     - То есть, твой муж? - Френч махнула рукой. - Он попал в  аварию.  Не
вписался в поворот.
     - Нет. - Толкнув Френч, Шерон вышла из машины  и  встала  перед  ней.
Ярость каким-то иррациональным образом придала ей сил. -  Никаких  аварий.
Его убили вы.
     Френч холодно взглянула на нее и резко рассмеялась.
     - Он не мертв.
     - Это безумие. Глупейшая...
     - Ладно, я докажу, что он жив. Ты этого хочешь? Ты потом оставишь нас
в покое?
     Шерон смотрела ей в глаза.
     - Я не...
     - Верно, не понимаешь. Слушай, езжай домой и жди. Завтра он позвонит.
     - Нет! - Шерон замотала головой. - Это будет  фальшивка,  такая,  же,
как...
     - У меня нет времени.
     Повернувшись к Шерон спиной,  она  пошла  к  своей  машине,  хлопнула
дверцей, сорвалась с места и, визгнув покрышками, свернула за угол.
     К тому времени, как Шерон вернулась в  машину  и  погналась  за  ней,
Розалинда Френч скрылась в ночи.


                              ЦИФРОВЫЕ МОДЕЛИ

     На этот  раз  сознание  вернулось  к  нему  мгновенно,  точно  кто-то
повернул выключатель. Бейли обнаружил, что стоит  в  просторном,  холодном
зале под куполообразной крышей. Купол мерцал белым,  испуская  рассеянный,
точно облеченный в униформу, свет. Пол тоже был белым,  испещренным  сетью
черных линий.
     Включение  сознания  было  столь  внезапным,  что  он  просто  стоял,
неуверенно оглядываясь, не в силах переключиться. Образы  Лондона  военной
поры еще жили в его разуме - как и панический ужас от паралича  и  зрелища
исчезновения окружающего мира и памяти.
     Но теперь он снова мог двигаться. И разум нормализовался -  насколько
он мог судить. Однако он все еще не оправился от  ошеломления,  а  в  этой
громадной зале не было  ничего,  на  что  можно  было  лечь  или  хотя  бы
прислониться. Он рухнул на колени, сел на  пол,  скрестил  ноги  и  закрыл
глаза, прижав ладони ко лбу.
     Вскоре он почувствовал себя лучше, увереннее. Взглянув на  пол  перед
собой, он провел по нему пальцем. Поверхность  была  гладкой,  холодной  и
твердой, как полированный камень. Линии были около полусантиметра толщиной
и образовывали сложный узор, то там то сям перемежающийся прямоугольниками
и прочими геометрическими фигурами. Узор под мерцающим  куполом,  который,
казалось, был громадным, чуть не в милю диаметром, уходил вдаль.
     - Добро пожаловать, мистер Бейли, - сказал чей-то голос.
     Бейли  поднял  взгляд.  В  дюжине  футов  от  него  материализовалась
человеческая фигура. Бейли узнал  ее  не  сразу.  Лео  Готтбаум,  высокий,
загадочный, руки заложены за спину, глядит вокруг по-хозяйски!
     Бейли рывком поднялся на ноги.  Его  все  еще  пошатывало,