то дело стаканчиком красного винца.
   Потом вышел, покурил, приобрел в киоске "Час пик" и "Пятницу".
   Все это время топтуны отирались поблизости, чисто из привычки,
видимо, изображая разнообразную соответствующую обстановке
деятельность: заняли за мной очередь в забегаловке, выпили
там по стопке армянского коньяка, покурили, стоя в сторонке,
любовались обложками журналов и книг, выставленных в
киоске, пока я покупал прессу.
   Сверившись с расписанием еще раз, я отправился в зал ожидания,
уселся там на свободное место, вытащил радиотелефон
(топтуны уставились на него с искренним удивлением) и стал
просматривать газеты. Сначала колонку политических новостей,
потом - городскую хронику, другие материалы все больше увеселительно-азвлекательного
толка.
   Как я и надеялся, радиотелефон просигналил очень скоро.
Хоть и ждал этого, но все равно вздрогнул, и сразу стало
как-то неуютно, холодно.
   - Слушаю.
   - Куда это ты забрался, Борис, милый? - голос Герострата
радостно звенит. - Совсем тебя чего-то не слышно.
   - Стены, наверное, экранируют.
   - Так вышел бы, прогулялся. Свежий воздух он полезен.
Тонус повышает и так далее. До Андрюшки-то уже добрался, небось?
   - До какого Андрюшки?
   СХЕМА!!!
   - Ох и конспиратор, ох и плут. Делает вид, что не понимает,
о чем я ему говорю. Слышь, Елена, доченька, какой
жених тебе достался. Никогда ни в чем не сознается, все темнит,
изворачивается, как вьюн скользкий. Когда мужем твоим
станет, будь внимательна: половину зарплаты прикарманит на
собственные увеселения - не заметишь, - Герострат хохотнул
очень собой довольный.
   От ненависти я сжал свободную руку в кулак. Кожа на
костяшках пальцев побелела.
   Жест не укрылся от внимательных глаз моих топтунов. Бородатый
что-то шепнул вельветовому, встал и быстрым шагом вышел
из зала ожидания. Я криво улыбнулся оставшемуся.
   - Добрался, значит, - продолжал развлекаться Герострат. - Молодец.
И в шахматы играешь отменно.
   - У меня юношеский разряд.
   - Даже так? Достойный противник. Уважаю.
   Интересно, ребята уже ищут номер телефонной ячейки, посредством
которой я веду переговоры с Геростратом? Бородатый
через минуту вернулся на свое место. Наверное, уже ищут. Бог
им в помощь.
   - Твой ход, - напомнил я Герострату; его трепотня мне уже
осточертела.
   - Да-да, конечно! Сию минуту, родной.
   Он замолчал.
   - Ну...
   - Хоть ты у нас и с юношеским разрядом, лошадь я твою
съем. Слон E7-H4. Как ты на это смотришь?
   Я сглотнул, но был спокоен: НЕ УСПЕЕТ.
   - Пешка G3-H4, - ответил быстро.
   - Ха, достойный обмен, - признал Герострат. - Ну что, на
сегодня партия откладывается? Самое время тебе идти искать
слона, мне - коня...
   Не успеет....
   - Конь - интересная фигура, - разглагольствовал Герострат. - Такая
вся из себя необыкновенная. Вот и мне придется
поискать кого-нибудь такого же необыкновенного. Трудную задачку
задал Борька-хитрец, трудную. Ну да мы ее решим. Отдыхай,
сынок.
   Короткие гудки. Я спрятал радиотелефон.
   Не успеет.
   Но появилось нудное ощущение беспокойства, сомнение: а
вдруг! Внутреннего дискомфорта от того прибавилось, и я поспешил
себя одернуть: НЕ ДОЛЖЕН УСПЕТЬ!
   Топтуны продолжали вести наблюдение.
   Я пошелестел газетой, но читать расхотелось. Я отложил
ее и раскрыл блокнот. Несколько минут созерцал схему, переплетение
взаимосвязей. Да, все правильно. Герострат не должен
успеть.
   Потом бросил взгляд на часы: 20.01. Кажется, пора...
Рядовой Орлов, вперед!
   Оставив газеты на скамейке, я вышел из зала ожидания и
сел в отправляющуюся через десять минут до Ораниенбаума электричку.


   Глава двадцать третья

   ПОСТАНОВЛЕНИЕ
   О создании следственной группы гор.
   Санкт-Петербург 15 мая 1994 года.
   Заместитель прокурора г. Санкт-Петербурга старший советник
юстиции Зарубин Л. К., рассмотрев материалы уголовного дела
N 46784,
   УСТАНОВИЛ:
   11 мая 1994 г., примерно в 16.45 во дворе дома N 8 ул.
Промышленная было совершенно немотивированное вооруженное нападение
на двоих прохожих, в результате которого один из них,
студент Санкт-Петербургского Государственного Технического
Университета Скоблин В. Н., был убит на месте происшествия.
Нападавший, студент Технологического института Кириченко А. С.
скончался там же по неизвестной причине.
   Свидетели происшедшего утверждают, что второй прохожий,
личность которого не установлена, воспользовался замешательством
для того, чтобы забрать огнестрельное оружие, посредством
которого Кириченко А. С. убил Скоблина В. Н., и скрылся с
места происшествия.
   Учитывая сложность дела и большой объем предстоящей по
нему работы, руководствуясь ст. 126 УПК РФ,
   ПОСТАНОВИЛ:
   1. Для расследования настоящего уголовного дела создать
следственную группу в составе следователя по особо важным делам
прокуратуры г. Санкт-Петербурга Сазонова Г. Е., старших
следователей прокуратуры г. Санкт-Петербурга Кирпичникова Л. К.
и Васильева Б. М.
   2. Производство отдельных следственных действий поручить
сотрудникам ОУР Ленинского РУВД г. Санкт-Петербурга
   3. Руководство группой следователей возложить на следователя
по особо важным делам прокуратуры г. Санкт-Петербурга
Сазонова Г. Е.

   11 мая 1994г. Зарубин Л. К.


   Глава двадцать четвертая

   Экспертов было трое.
   Один непрерывно щелкал фотоаппаратом, снимая раскинувшиеся
на асфальте тела с разных точек под разными углами.
Имени этого эксперта полковник Хватов не знал. Зато двое
других были ему хорошо знакомы. Костя Баркович и Александр
Евгеньевич Спицын. Костя, осторожно переступая, обмерял метром
место происшествия, вполголоса надиктовывал Александру
Евгеньевичу протокол осмотра. Завидев Хватова, он помахал
ему рукой. Александр Евгеньевич в свою очередь просто кивнул.
   С очевидцами беседовал следователь прокуратуры Лева
Кирпичников. Свидетелей оказалось немного: четыре старушки,
на глазах которых, собственно, все и произошло; и огромный
мужик в спортивном трикотажном костюме, высунувшийся, заслышав
первые выстрелы, в окно и наблюдавший бегство неопознанного
третьего.
   - Добрый вечер, Лева, - поздоровался Хватов.
   - Для кого "добрый", для кого - и не вечер уже, - буркнул
Кирпичников, но руку подал.
   - Что здесь произошло?
   - Кто бы знал!..
   Кое-кого в прокуратуре чрезвычайно раздражала эта уклончивая
манера Кирпичникова отвечать на прямо поставленные вопросы,
но Хватов всегда терпимо относился к ней, пряча ухмылку
в усах и спокойно дожидаясь, когда Лева снизойдет до содержательного
ответа. Работать с ним Игорю Павловичу доводилось
часто, и он полагал, что лучшего, более грамотного следователя
прокуратуры в Санкт-Петербурге не найти. А что до эксцентричной
манеры вести беседы - у каждого свои причуды.
   - Этот вот, - Кирпичников кивнул в сторону лежащего у
подъезда тела, - вышел из дома около пяти, вытащил пистолет и
без предупреждения застрелил вон того, - кивок в сторону второго. - Был
еще какой-то третий. Сначала упал носом в землю,
а когда стрелок вырубился, подобрал его пистолет и быстренько
смылся.
   - Я посмотрю?
   - Нужен ты больно...
   Хватов обошел толпящихся свидетелей и двинулся к телу
"стрелка". Там толпа была погуще: как всегда падкие на ЧП
жильцы окрестных домов собрались поглазеть на работу "несомненно
доблестной, но утопающей в цунами преступности"
милиции. Растроенный участковый пытался увещевывать их, что-бы
разошлись. Любознательные не расходились. В конце концов
участковый махнул рукой, вытер вспотевший лоб платком и закурил.
   Хватов остановился над мертвым Кириченко, долго вглядывался
в запрокинутое лицо, сравнивая его с тем на маленькой
фотокарточке в пухлой, но нигде не зарегистрированной папке,
в которую он и Мартынов собирали материалы по Своре. Да, без
сомнения это Кириченко. И смерть его, как две капли воды, похожа
на смерть Эдика Смирнова в аэропорту. Еще одна жертва
Герострата. Жаль парня.
   Хватов отвернулся и подошел ко второму. Череп второго
был расколот пулями; об опознании не могло идти и речи.
   - Документы какие-нибудь при нем есть? - спросил Хватов
у Александра Евгеньевича, старательно записывающего за Костей
протокол осмотра.
   - Да, кое-что есть, - кивнул Александр Евгеньевич, не отрываясь
от своего увлекательного занятия. - Студенческий проездной,
выписанный на имя Скоблина В. Н. С печатью Политеха.
Надо будет туда позвонить.
   Все правильно, подумал Хватов, информатор не подвел. Все
правильно.
   Полковник отошел в сторону от Скоблина, чтобы не мешать
экспертам. Там он закурил и, нахохлившись, стал наблюдать за
их работой. Он догадывался, кто был третьим здесь во дворе в
пять часов дня по московскому времени. И чем дольше он думал
об этом, тем в большей степени догадка превращалась в уверенность.
Вывод из увиденного и сопоставленного мог быть только
один. Один-единственный.
   Орлов вышел на след, думал полковник Хватов. Орлов вышел
на след.


   Глава двадцать пятая

   Дорога не показалась скучной.
   Я устроился так, чтобы держать топтунов в поле зрения.
Они, впрочем, не возражали.
   За век немытым окном вагона мелькал пригород, окончательно
запущенный в наши хамовато-хламоватые времена. Северная
Пальмира и бесконечно унылая местность вокруг: корявые,
как от хронической болезни, стволы берез и сосен; кучи отбросов;
свалки цветных металлов и строительного мусора; ряды
серых однотипных сарайчиков из жести, почему-то называемых
гаражами. Страна контрастов.
   Ко мне подсел выпивший мужичонок: то ли физиономия моя
ему понравилась, то ли до другого вагона он не рискнул дойти - в
общем, подсел и, заглядывая в глаза, дыша смачно перегаром,
воззвал, обращаясь, по-видимому, к самой сердцевине моей
души:
   - Шлышь, приятель, шообрашим, а? На двоих, а?
   - А есть чем?
   Мужичонок неуверенно похлопал себя где-то в районе груди.
Видно, под поношенным и грязноватым пиджаком, во внутреннем
кармане был спрятан некий сосуд с благословенной жидкостью,
в реальности существования которого он, судя по всему,
и сам сомневался.
   - Конешшно...
   - Много ли там? На двоих все равно не хватит.
   - Потом мошно ище шбехать, - подмигул мужичонок, обращаясь
уже к сердцевине моего бумажника.
   - Не хочется что-то, - признался я.
   - Да шо ты, мушик, как не швой, не шоветшкий, шо, а? Ишо
мошно шбехать, а?
   Я покачал головой.
   - Не хочется.
   - Вот ведь патлюха, - разозлился мужичонок, на всякий случай
снова похлопав себя по груди: наверное, таинственный сосуд
своим непреложно-объективным присутствием его подбодрил, подвинул
на подвиг, так сказать. - Шбехать не хошет. Я шам бы шбехал,
хнилушха ты, шам бы...
   Постепенно распаляясь, он принялся громко и вычурно материться.
Причем, дефект речи придавал его ругани определенное,
достаточно забавное своеобразие. Я с удовольствием слушал. Хотя,
кажется, из всего вагона удовольствие получал я один: остальные
пассажиры, первоначально со старанием избегавшие смотреть
в нашу сторону - нормальная реакция нормальных граждан на
появление выпившего соседа - теперь часто оглядывались, брезгливо
морщась.
   Мужичонок придвинулся ко мне почти вплотную, потрясал
теперь неумытым кулаком у меня перед носом. Речь его становилась
все более бессвязной, а интонации - все более угрожающими.
Я сдерживался. Мне было интересно, как поступят мои
топтуны.
   Наконец один из них, вельветовый, встал и направился
прямо к мужичонку. С ходу он подцепил его за воротник и потащил
к выходу. Все произошло настолько быстро, что мой хмельной
собеседник даже не сразу осознал, что уже не сидит на лавочке,
а спиной вперед почти волоком продвигается по вагону.
Он продолжал бы свою пламенную речь, но все-таки до него наконец
дошло, он замолчал и предпринял достаточно целеустремленную
попытку вырваться. Этого у мужичонка не получилось:
вельветовый держал крепко.
   - Э-э, ты шо-о, ты шо-о?! - завозмущался мужичонок, упираясь
в пол непослушными заплетающимися ногами.
   Вельветовый вытащил его в тамбур и, наверное, что-то там
такое предпринял, потому что мужичонок заткнулся.
   Очень вовремя электричка сбавила ход - станция. В тамбуре
завозились, и когда после объявления: "Посадка закончена.
Осторожно, двери закрываются!" - она снова тронулась, я увидел
лежащего на перроне мужичонка, медленно с трудом шевелящего
руками и ногами. Совсем как черноморский краб, выброшенный
на камни высокой волной. Вельветовый, вытирая платком руки,
вернулся из тамбура на свое место. В вагоне вздохнули свободнее.
   Ясно... Еще и телохранители. Это меня устраивает. Проще
будет договориться.
   В Ораниенбауме я вышел и дождался поезда, идущего в Калище.
На часах было 21.14.
   В калищенской электричке мне повезло сделать еще одно
открытие. Где-то минут через пятнадцать после отправления в
вагоне появились две дородные не первой молодости дамы с намерением
проверить билетики. У меня билет имелся, а топтуны
взмахнули красными книжечками, потому были прощены.
   Это же элементарно, Ватсон, подумал я, раскрывая свой
блокнот.
   От "КГБ" к Иглу я провел две уверенные, хоть и кривые
стрелки. Схема усложнилась еще больше, но теперь это меня
обрадовало: как-никак я знаю, с кем придется иметь дело. Я
был очень доволен.
   Вечерело. До белых ночей рукой подать, но в середине
мая без темноты еще не обходится. Это меня тоже устраивало.
   В такое время дня на перегоне между Ломоносовым и Лебяжьим
не особенно много народу: главный контингент высаживается
в Ораниенбауме - и электрички, следующие дальше, заметно
пустеют. Так было и сейчас. В вагоне кроме меня и топтунов
обосновалась еще только компания из пятерых молодых
парней, вздумавших чего-то посреди рабочей недели отдохнуть
в пригороде с ночевкой.
   Вели они себя шумно, жизнерадостно. Звенели бутылками,
набирая "разгон". Топтуны: что бородатый, что вельветовый - посматривали
в их сторону с неприязнью. Мне
же ребята понравились. Я и сам был не прочь ехать сейчас куда-о
с друзьями, предвкушать удовольствие ночи у костра, беседы
за чаркой хорошей водки, над углями - ароматизирующие
уксусом, специями, лучком, пропитываемые дымом шашлыки, жир
стекает и шипит, на небе - россыпь знакомых созвездий, а вокруг - лес,
и рядом - журчание речки (не речки - ручейка). И
главное - нет всех этих забот, нет рассчитываемого наперед
плана, нет бредовой игры, в которую втянут не по своей воле,
нет страха перед возможностью ошибиться, сказать или сделать
что-нибудь не то, и страха перед возможностью расплачиваться
за эту ошибку кровью своих близких.
   Ночевка, костер, лес и звезды над головой - как далеко
это вдруг стало от меня, недостижимо, словно чья-то злая воля
в один момент перекинула меня, вырвав из привычного быта,
забросила на Марс, холодную, кроваво-красную планету бога
войны, ТУДА, куда я дал себе зарок никогда больше не возвращаться.
   И снова законы войны управляют мной, снова приходится
шагать по кромке, пригибаясь под порывами злого ветра. Под
рукой - оружие, и лица встречных расплываются, бледнеют, покрываются
системой концентрических окружностей: мишени, а не
лица...
   Наконец, Лебяжье. Здесь я, как и предполагалось, вышел,
убедился, что ближайшая электричка из Краснофлотска проходит
через сорок минут, уверенным шагом направился с платформы в
первый попавшийся подлесок. Времени на разборку с топтунами
более чем достаточно.
   Как и следовало ожидать, они устремились за мной. Я прошагал
с километр по вьющейся в окружении хвойно-лиственной
растительности тропинке, а потом очень так демонстративно шагнул
в кусты. Пока бородач с вельветовым соображали что к чему
и, топоча, как слоны, неслись по тропинке, я преспокойно
вытащил пистолет, снял его с предохранителля и шагнул из кустов
им навстречу.
   Они остановились. Дыхание ровное: умаяться пока не успели.
   - Поговорим, - предложил я, показывая им пистолет.
   Они снова не возражали.
   - Я знаю, кто вы такие и какую организацию представляете, - начал
я, помахивая пистолетом у бородатого перед носом. - Также
могу предположить с большой долей уверенности,
какой именно интерес вызвала в вашем ведомстве моя скромная
персона. В другой ситуации я бы ничего не имел против этого
интереса: в конце концов, такова ваша работа, вы за нее деньги
получаете. Но дело осложнилось, и полагаю, что если мы:
вы и я - все еще не оставили намерения справиться с нашим
общим противником, самым лучшим будет объединить усилия. Короче
говоря, я предлагаю сотрудничество.
   Ответом я удостоен не был. Топтуны продолжали молчать,
избегая моего взгляда: бородатый смотрел куда-то поверх моей
головы, вельветовый заинтересованно изучал кустик ежевики. В
итоге они меня разозлили:
   - Игнорируете, да?! До ответа не снизойти, да? Вы же
знаете, знать должны: у меня девушка там, у НЕГО. Он друга
моего смертельно ранил, а вам до фени, да? Мне от вас ничего
не нужно, вы только скажите, где эта сволочь пристроилась.
Хоть намекните. Вы же должны знать, где он окопался. Большего
я от вас не жду, не требую...
   И снова - молчание. Только вельветовый глянул искоса на
бородатого, а тот в ответ едва заметно покачал головой.
   Планы полетели к черту. Я не хотел этому верить, я отказывался
этому верить. Я думал, что еще сумею переубедить топтунов.
   - Все мои знакомые под угрозой. Это вы понимаете, да?
Он маньяк, он собирается уже убить кого-то еще, а вам трудно
сказать мне несколько слов? Что ж вы за люди такие? Это
же ваша обязанность, долг ваш - людей защищать! А вы здесь
стоите и думаете. О чем вы думаете, а? Ну же, я не требую
от вас многого... Может быть, вам приказали? Может быть, вы
думаете, что скажет начальство? Но откуда начальство ваше
узнает, как это все было тут, со мной. Здесь нет других свидетелей.
Ну же, ребята, я прошу вас... я прошу... - гладкого
обращения-монолога не получилось: я быстро сбился и нес какую-то
уже полную белиберду, пытаясь найти их взгляды, уловить в
глазах топтунов проблеск понимания, потаенного желания помочь
мне.
   Но ничего не изменилось. Единственно, вельветовый вдруг
начал насвистывать себе под нос ту самую импровизацию на тему
"Ламбады", которую несколько часов назад насвистывал я.
   Меня как ошпарило.
   От бессилия проломить эту стену, от холодящего переворачивающего
внутренности осознания простого факта, что план, за
который я держался подобно утопающему с его соломинкой, рушится,
что разговорами я ничего здесь не добьюсь, что время потеряно - от
всего этого я почувствовал прилив ярости: ясной, ледяной
и испепеляющей одновременно. Ярости, которая когда-то
помогла мне выжить. Ярости, с которой легко идти на войну и которая,
завладей она человеком в дни мирной жизни, способна его
уничтожить.
   Я поднял пистолет-пулемет на уровень глаз, прицелился в
бородатого.
   - Хорошо же, - сказал я, выцеживая слова (а в подобном
состоянии произносить слова невозможно, только - выцеживать). - Не
желаете по-доброму, по-свойски?.. Мне, мужики, терять
нечего. Да и свидетелей здесь нет. Помочь вам некому. Одного
в расход пущу, другой - все мне скажет. Ну, кого из вас? Кто
пули не боится?
   Бородатый даже не удосужился взглянуть на направленный
ему в голову ствол, продолжая рассматривать нечто ему интересное
над моею макушкой. Вельветовый, впрочем, резко оборвал
свист и снова украдкой взглянул на бородатого. Мне показалось,
что-то новое появилось за выражением безразличия на его ухоженном,
гладко выбритом лице. Может быть, страх? Или отражение
какой-то идеи?
   Я отступил на полшага назад: на всякий случай, из расчета
успеть выстрелить, если кто-нибудь из них надумает продемонстрировать
свое владение искусством восточных единоборств.
   - Ну! Кто-нибудь будет говорить?! - заорал я так, что
замолкли щебетавшие в подлеске птицы.
   И наверное, с криком этим вышел весь мой запал. Исчезла
без следа ярость, как откатившаяся с журчанием по гальке морская
волна. И угроза моя показалась самому нелепой, пустой,
не смешной чуть