пункт Своры. И началось ровно в полдень.
   Затем происшествия следовали одно за другим, в результате - почти
все работники провоохранительных органов города
были в тот день подняты на ноги, а газетчикам предоставилась
очередная возможность позлословить по поводу разгула
преступности.
   Первоначально никто не сумел разглядеть связи между
столь разнородными происшествиями, но потом кто-то обратил
внимание на странные, совершенно неуместные карточки, и к
вечеру можно было сделать определенные выводы. Но только
к вечеру.
   "Не лучший результат," - как сказал бы на это капитан
ФСК Сифоров.

   12.00
   В СИЗО Крестов двое уголовников-рецидивистов, Мешков
и Янин, захватили заложницей следователя прокуратуры Алатынову
Татьяну Федоровну. У Мешкова обнаружилась искусно сработанная
заточка, а у Янина - пистолет системы Макарова.
   До прибытия отряда специального назначения в переговоры
с преступниками вступил майор МВД Пронин. Никаких требований
преступники пока не выдвигали, откровенно развлекались,
грубо в нецензурной форме оскорбляли честь и достоинство
майора. Откуда у преступников взялось оружие первоначально
установить не удалось.

   12.30
   Самолет ТУ-154, следующий рейсом 186 до Мурманска, плавно
набирал высоту. После сообщения о том, что можно расстегнуть
страховочные ремни, стюардессы покатили вдоль рядов
столики с прохладительными напитками, электронными играми
и плейерами - обычный в последнее время сервис. Навстречу
им поднялся толстяк лет сорока, одетый вполне солидно - как
потом выяснилось, нотариус Федоров.
   Ударом ноги он опрокинул тележку. Магнитофоны и игры
посыпались на пол. Затем нотариус бросился на стюардессу,
сбил ее с ног и принялся молча топтать в узком проходе с
необъяснимой остервенелостью.
   Первым из пассажиров опомнился лейтенант-пограничник
из Мурманска по фамилии Яцевич. Он выпрыгнул в проход и
попытался взять Федорова на прием. Этого у него не получилось,
но он вовремя заметил отсутствующий взгляд своего
противника и что-то там понял, хотя, конечно, и не мог
ничего знать о подобных инцидентах в прошлом. В общем, лейтенант
не стал долго раздумывать, а принялся избивать нотариуса
в жестком сокрушительном темпе, ломая кости. Через
минуту Федоров мешком валялся у его ног, а в салоне самолета
началась суматоха. В ней никто не заметил, что на полу
лишним, нелепым здесь предметом лежит плоский картонный прямоугольник
размером с игральную карту, только вместо картинки
на нем каллиграфически выведена одна-единственная буква:
"А".

   12.39
   В следственном изоляторе Крестов события развивались
своим чередом. Прибыли наконец спецназовцы МВД, и в переговоры
с рецидивистами вступил командир группы Зиганшин.
Преступники в нецензурной форме отказались разговаривать
с ним и потребовали назад майора Пронина. Майору ничего не
оставалось, как уступить и вернуться на свое место перед
запертой изнутри дверью кабинета.
   Отряд спецназначения МВД готовился к операции по обезвреживанию
преступников.

   13.00
   На это время у репортера информационной программы СанктПетербургского
телевидения Андрея Михайловского была назначена
встреча с анонимом, пожелавшим за определенную достаточно
разумную плату поведать о готовящейся в ближайшие дни
группой бизнесменов очередной "афере века".
   Аноним явился без опоздания, но разговор, видимо, не
получился, потому что он скоро ушел.
   Михайловский остался сидеть в своем "москвиче". Таким
его и нашли - сидящим за рулем с всаженной под сердце заточкой.
Мертвые глаза его смотрели сквозь ветровое стекло на
проезжающий мимо транспорт.
   И, по всему, Михайловский пополнил бы своим именем
печальный список репортеров, павших жертвами собственной
любознательности или обостренного понимания требований профессионального
долга, если бы не одно обстоятельство: на
коленях у него таинственый аноним оставил простую белую карточку.
   "Р" было написано на ней.

   13.30
   В этот солнечный день у станции метро "Черная речка"
выступал духовой оркестр. Шесть человек весело выдували
вальсы, марши, известные всем мелодии из эпохи не настолько
отдаленной, чтобы ее забыть. Перед ногами трубачей на
асфальте стоял открытый чемоданчик, куда каждый желающий
мог бросить лишнюю мелочь. Такие желающие находились.
   Там же, поглядывая на часы, прогуливался длинноволосый
молодой человек по имени Григорий Тараник, безработный.
Через плечо у него висела сумка, из которой он ровно
в половину второго достал пистолет-пулемет системы Стечкина
и шагнул к оркестру. При виде пистолета оркестранты замерли,
очередная мелодия оборвалась на полуноте. В наступившей
тишине Тараник передернул затвор, досылая патрон в
ствол, и громко спросил:
   - А "Ламбаду" сумеете?
   Вразнобой, очень неуверенно оркестранты заиграли "Ламбаду".
   - Ясно, не умеете, - кивнул Тараник и открыл огонь.
   Когда патроны в обойме кончились, он отшвырнул оружие.
Достал из кармана карточку с буквой "Т", небрежно бросил ее
в раскрытый на асфальте чемодан поверх мелочи. И спокойно
отправился восвояси.
   Его застрелил молоденький милиционер по фамилии Ачалов,
лишь недавно устроившийся на службу в органы. Он прибежал,
заслышав выстрелы, и, не долго думая, всадил пулю Таранику
в спину. За что впоследствии получил сначала выговор, а позднее - благодарность
и очередное звание.
   Из расстрелянных трубачей скончался только один, остальных
спасли хирурги института Скорой Помощи.

   14.00
   Нечто подобное произошло в ресторане французской кухни
"Елисейские поля". Только здесь в качестве основного действующего
лица фигурировала ручная граната. Один из завсегдатаев
ресторана вытащил ее из кармана, выдернул чеку и с непроницаемым
лицом долждался, когда она взорвется у него в руках.
   В результате взрыва пострадали официанты и двое посетителей.
Завсегдатая так изувечило осколками, что опознать его
стало впоследствии целой проблемой. Документов при нем не нашли,
только в кармане брюк обнаружили карточку с красиво выведенной
на ней буквой "Е".

   14.30
   В последние дни мэр начал уставать от бесчисленных выходов
"в люди". Однако на носу - Игры Доброй Воли и выходы
такого рода были просто необходимы. Программу встреч с жителями
города продумали заранее и сегодня мэру предстояло участвовать
в открытии нового подземного перехода под проспектом
Добролюбова.
   Толпа на открытии собралась большая: здесь были метростроевцы:
в основном, начальство, но пригласили и рядовых работников - кроме
того подъехали представители районной администрации,
и очень быстро собралось две сотни зевак, которых
умело сдерживала охрана мэра. Все шло по плану и неприятностей
не предвиделось.
   Но охрана все-таки была настороже, как и полагается охране.
Потому опытный глаз ее командира вовремя выхватил из
толпы ничем, вроде бы, непримечательного человека.
   "Оловянный какой-то взгляд у него был," - станет впоследствии
рассказывать командир. А еще, может быть, привлекли его
внимание, хотя и не смог он потом этого сформулировать, признаки
тайного напряжения, с каким непримечательный человек
пробирался упорно сквозь толпу, придерживая под мышкой некий
белый сверток. В общем, командир, привыкший доверять своим
подозрениям, молча указал на человека своим подчиненным, и
те тихо, с наработанным годами профессионализмом взяли его
и вывели из толпы.
   Оказалось, что под мышкой непримечательный человек удерживал
полиэтиленовый пакет, в котором был спрятан пистолет ТТ.
Когда пакет развернули, и взглядам охраны предстало боевое
оружие, человек, с равнодушием наблюдавший происходящее,
вдруг закричал, громко, как раненный зверь, и повалился на
асфальт. Он умер без видимых на то причин. Как утверждали
патологоанатомы, у него просто остановилось сердце.
   Документов при человеке не обнаружили. Правда, в пакет
к пистолету оказалась приложена карточка с единственной нарисованной
на ней буквой "М".
   Впрочем, все это никоим образом не повлияло на ход запланированной
церемонии. Мэр спокойно перерезал ленточку и,
улыбаясь, поднял бокал шампанского за петербургских метростроевцев.

   15.00
   В три часа дня в следственном изоляторе Крестов было
принято решение все-таки силой попытаться захватить рецидивистов.
Но спецназовцы МВД так и не успели предпринять ничего
серьезного. Из-за двери кабинета, где находились рецидивисты
с заложницей, раздались звуки выстрелов: один,
второй, третий, и с небольшой паузой - четвертый.
   Командир отряда самолично высадил плечом дверь, но
уже было поздно.
   Видимо, в первую очередь рецидивист Янин застрелил
Алатынову, потом двумя пулями в грудь и голову уложил
своего подельника Мешкова, после чего застрелился сам, засунув
пистолет стволом в рот.
   Много позже эксперты-криминалисты установили по отпечаткам
пальцев, что заточку и пистолет рецидивистам передала
"заложница", следователь Алатынова. Что же произошло
за запертой дверью, почему преступникам не удалось реализовать
свой план, никто из сотрудников МВД с уверенностью
объяснить не смог.
   Правда, версий по поводу существовало множество, и
о странном происшествии еще долго в Крестах вспоминали. И
хотя это маловероятно, но может быть, правильные выводы были
не сделаны потому, что в тот же вечер из материалов дела
офицер Федеральной Службы Контрразведки изъял, предъявив соответствующие
полномочия, маленький картонный прямоугольник
с буквой "И", обнаруженный на забрызганом кровью и мозгами
полу кабинета.

   15.30
   Убийство дворника Тимофеева так никогда и не было раскрыто.
   Его нашли соседи (дверь в квартиру была нараспашку) и
немедленно позвонили в милицию.
   Дворник был убит выстрелом в затылок человеком, которого,
по всей видимости, хорошо знал. Настолько хорошо, что
пригласил его к себе распить бутылку дешевого портвейна. Еще
одна бутылка, едва початая, стояла на столе, в окружении более
чем скромной закуски: буханка ржаного хлеба, сыр, банка
китайской тушенки "Великая стена".
   Там же, на столе, убийцей была оставлена карточка с буквой
"Д". Но дальнейшему расследованию эта улика ничем не помогла.
Тем более, что этим же вечером карточку забрал чин из
ФСК.

   16.00
   Автоинспектор ГАИ Вдадимир Малышев, как всякий русский,
относился к категории любителей быстрой езды. Но что
позволено Зевсу, не всегда позволено молящимся на него. Поэтому,
заприметив во время дежурства на Волховском шоссе явно
нетрезвого нарушителя всех и всяческих ограничений скорости,
он без колебаний запустил двигатель своего "урала"
и устремился в погоню.
   Нарушитель сделал вид, что не замечает автоинспектора,
продолжая наращивать скорость. И сигналы, подаваемые ему, он
тоже игнорировал самым наглым образом. Малышеву это не понравилось:
с таким злостным любителем за годы службы он столкнулся
впервые.
   Пьян в стельку, решил автоинспектор. Но делать было нечего,
работа есть работа, и Малышев, продолжая сигналить, пошел
на обгон с намерением прижать нарушителя к обочине. В глазах
автоинспектора зажегся огонек азарта, ему нравилось это
приключение. Теперь они неслись по шоссе рядом: "Урал" Малышева
по встречной полосе, которая в это время дня была свободна,
"москвич" нарушителя - по своей.
   Боковое стекло со стороны водителя у "москвича" было опущено,
и Малышев увидел, что за рулем сидит совсем еще молоденькая
девушка: встречный поток воздуха развевал ее светлые волосы.
Настроение у автоинспектора сразу испортилось. "Верно говорят, - успел
подумать он мрачно, - женщина за рулем - все равно
что обезьяна с гранатой". А в следующую секунду девушка крутанула
руль влево, и "москвич" ударил мотоцикл автоинспектора
передним бампером.
   Малышевв закричал, изо всех сил пытаясь выровнять мотоцикл,
но не справился; "урал" вылетел на обочину, а там, сминая
кустарник и траву, перекувырнулся под скрежет мнущегося
железа, и автоинспектор остался лежать переломанный, искалеченный,
и, над телом его нависая, еще долго вращалось покореженное
колесо мотоцикла.
   Нарушительница, напротив, вполне сумела справиться со
своим автомобилем. Она отъехала метров на сто, развернулась
на шоссе, после чего притормозила, проезжая мимо поверженного
автоинспектора. Наклонившись через салон, девушка высунула
в окно руку, и, вращаясь в воздухе, на землю упала
белая карточка.
   "А" было написано на ней...


   Глава двадцать первая

   Миновало три дня с тех пор, как я подключился к поискам
Герострата. Три совершенно разных дня. Насыщенный событиями
до предела - первый, почти ненасыщенный, но оттого
не менее страшный - второй, и вот теперь пустой - третий.
Точнее сказать, нам с Мариной на "явке номер раз", казалось,
что пустой.
   Сифоров не появлялся. Марина окончательно оправилась
от того нервного срыва, что мне довелось наблюдать в момент
гибели Заварзина. Выглядела бодрой, приготовила обильный и
вкусный завтрак.
   Потом мы сидели в гостиной, беседовали сначала о жизни
в Штатах: Марина посмеивалась по поводу моих наивных представлений
о реалиях Запада, почерпнутых, кстати, из видеофильмов,
да нередких нынче, но достаточно бездарных телевизионных
передач. Потом заговорили о России и канувшем в
Лету Советском Союзе, и теперь была моя очередь острить и
посмеиваться.
   Тема в конце концов себя исчерпала, и мы перешли к увлечениям.
Я заявил, что хобби как такового не имею; мне нравится
читать, смотреть хорошие фильмы, когда-то я неплохо
играл в шахматы, но сейчас от игры этой отошел, потерял нить,
не проявляю более прежнего интереса. Марина сказала, что ее
хобби - живопись, причем, крайние направления: импрессионизм,
экспрессионизм, сюрреализм; из классиков она отдавала предпочтение
Босху и Дюреру. "Что-то такое есть в этих картинах, - с
блеском в глазах говорила она. - Видения ада, кошмарный сон - все
вызывает отзвук, впечатление подобное дежа вю..."
   Не удивительно, подумал на это ее высказывание я. Сумерки
разума - твоя специальность. Но вслух ничего такого не сказал,
а заметил только, что сам склонен к более традиционным
направлениям в искусстве, а из авангардистов чту одного Дали
и то не всего, а отдельные работы. Марина с улыбкой приняла
вызов и стала доказывать, как я глубоко неправ, ставя "цветную
фотографию" выше "искусства впечатлений".
   Так за разговорами - впервые, между прочим, выпала нам
возможность поговорить спокойно от души - прошел весь день,
а Сифоров все не показывался, и я уже начал беспокоиться, не
случилось ли чего, когда без четверти восемь услышал звук
поворачивающегося в замке ключа, и неистовый капитан появился
перед нами собственной персоной.
   Был он мрачнее тучи, бледен; губы сжаты в тонкую полоску.
   В руках Сифоров принес кожаный портфель с блестящими замками,
который сразу поставил на пол. Мы вскочили капитану навстречу,
но он отмахнулся от нас, уселся в свободное кресло,
закрыл глаза и принялся с каким-то ожесточением массировать
себе пальцами виски.
   Мы с Мариной переглянулись.
   - Может быть, могу я помочь? - нерешительно предложила
Марина. - Я знакома с точечным массажем.
   Он, не понимающе, посмотрел на нее.
   - Если у вас болит голова...
   - Ничего у меня не болит, - отрезал Сифоров. - И никак вы
теперь мне не поможете.
   - Что случилось? - спросил я.
   - Случилось... - ответил капитан и снова надолго замолчал,
продолжая потирать виски.
   Марина придвинулась ко мне.
   - В баре есть выпивка, - шепнула она. - Может быть, ему
предложить?
   - Не помешало бы, - бросил Сифоров, хотя, казалось, он
нас не слышит. - И водку, только водку. Я пью одну только водку.
   Марина ушла за водкой.
   Я остался с капитаном наедине.
   - Что все-таки случилось?
   - Узнаете, скоро узнаете...
   Марина вернулась с бутылкой "Столичной" экспортного
варианта и чистым маленьким стаканчиком.
   - Вам разбавить?
   - Давай сюда, - Сифоров протянул руку, взял бутылку, налил
себе водки до краев стаканчика, быстро одним глотком выпил,
даже при этом не поморщился.
   Будто не водку пил, а воду.
   На скулах у него немедленно выступили красные пятна.
   Потом он отставил бутылку и стаканчик в сторону, потянулся
за своим портфелем. Двумя резкими движениями рук открыл
замки и вытащил на свет пачку белых карточек по размерам
похожих на игральные карты. Веером разбросал их по
журнальному столику, и мы увидели, что на карточках с большим
прилежанием выведены тушью буквы: по одной на каждую;
и что на самом деле карточки неодинаковы, как показалось
вначале.
   Одни выглядели новыми, другие были помяты с оторванными
уголками, в пятнах то ли крови, то ли краски, одна даже
была по краю обуглена. И внизу под каллиграфически выведенными
буквами я заметил приписки синей шариковой ручкой:" 12.
30", "14.00", "15.30" и так далее - время суток?
   Сифоров принялся раскладывать карточки, словно бы по
правилам какого-то незнакомого мне пасьянса. Выложил их наконец
в ряд и откинулся в кресле. Я увидел, что всего карточек
восемь, а слово, которое сложилось из букв напомнило
мне... Сразу напомнило мне...
   Я задавил в себе едва не вырвавшийся крик. В этот раз
я точно не справился с лицом, и хорошо, что поблизости не
было Елены.
   - АРТЕМИДА, - прочла Марина. - Не понимаю.
   - Герострат, - выдохнул я с хрипом. - Это знак, предупреждение...
мне...
   - И за каждой буквой люди... жертвы, - Сифоров в бессильной
ярости грохнул кулаком по столу. - Фокусник треклятый!
   - Люди... жертвы, - повторила Марина.
   Она все еще не понимала. Зато прекрасно понял я.
   - Много?
   - Два десятка человек.
   "Герострат - ноль..." - вспомнил я слова, произнесенные
когда-то умирающим Сифоровым. И тут же: "Куда мертвяков-то
складывать будете, а?" - язвительные слова самого Герострата.
Как бешеную собаку, подумал я отрешенно. Только так.
   - Он знает, что я с вами. "АРТЕМИДА" - предупреждение
не вам - мне. Вспомните, ведь вы тоже...
   - И нам предупреждение, - отмахнулся Сифоров. - Иначе зачем
бы ему понадобилось столько акций, столько жертв? Он НАМ
хочет показать: смотрите, какой я сильный, за четыре часа так
вам статистику раскрываемости испорчу, что и вздохнуть не сумеете;
в любой момент в любой точке города любого могу убрать:
от дворника до мэра. А помешать мне у вас кишка тонка, потому
сидите и не чирикайте...
   - Что же делать? - спросила Марина.
   Сифоров полез в карман за сигаретами, неловко разорвал
пальцами пачку; сигареты рассыпались по полу. Он подобрал ближайшую,
закурил.
   - Будем продолжать, - сказал он, наливая себе еще водки. - Будем
продолжать.
   Будем продолжать, подумал я вслед за ним. В конце концов
больше нам ничего не остается...




   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   БЛЕФ-КЛУБ


   Маленький мальчик компьютер купил,
   Час поиграл, и теперь он - дебил.



   Глава двадцать вторая

   В отдельном кабинете ресторана "Невские берега" за бокалом
пятизвездочного коньяка между полномочными представителями
двух могущественных ведомств состоялся следующий разговор.
   Представитель ФСК (Федеральная Служба Контрразведки):
Сегодня, уважаемый коллега, нам предстоит обсудить еще один
вопрос.
   Представитель ЦРУ (Центральное Разведывательное Управление):
И я, уважаемый коллега, даже догадываюсь, о чем пойдет
речь. "Свора Герострата"?
   Представитель ФСК: И вы как всегда угадали. Да, пришла
пора подвести некоторые итоги.
   Представитель ЦРУ: Как там поживает наш консультант? У
нее все в порядке?
   Представитель ФСК: Не будете же вы меня уверять, что ничего
не знаете о деятельности вашего консультанта!
   Представитель ЦРУ: Не буду. Мы действительно кое-что знаем.
Но я также хотел бы услышать это от вас. Как дополнительный
гарант надежности установившегося между нами взаимопонимания.
   Представитель ФСК: Ваше право. Вас интересуют какие-то
конкретные вопросы?
   Представитель ЦРУ: Рассказывайте, уважаемый коллега.
Вопросы появятся.
   Представитель ФСК: Ваша сотрудница чувствует себя прекрасно;
жалоб у нее нет. Помощь она нам оказывает весьма
ощутимую. О