лез в задний  карман
черных  джинсов,  украшенный  золотым  шитьем в  виде  единички  и  надписью
"Trussardi".
     Олег осторожно посмотрел на Александра.
     -- Я с этим сам разберусь, -- сказал  Александр одновременно всем. -- Я
же сказал: оставьте парня.
     --  Хорошо, --  сказал Руслан нормальным  деловым  тоном. --  Забивайте
стрелу. Только  чтобы  без  сюрпризов. И аккуратно с ним.  Не торопясь. Все.
Набери мне вечером на мобильный. До скорого.
     Руслан и Дмитрий пожали Олегу влажную ладонь, приняли сухое рукопожатие
Александра и вернулись, ненадолго, в кафе.
     -- Позвони парню, -- сказал Александр  Олегу, прежде чем  отпустить его
из машины,  -- забей стрелу на завтра.  У него на хате. Часиков  на семь. Ты
уверен, что он денег не найдет?
     Олег робко пожал плечом к уху.
     -- Если найдет --  пеняй на себя, -- сказал Александр,  --  я  за  тебя
говорить не смогу, сам видишь, какие расклады.  Только если  что -- съезжать
не  пытайся. Приди лучше,  скажи, так и так, подумаем, как отмазаться. Ты же
гусь жирный -- с тебя и спрос.
     -- А что, нельзя  было самим все решить? -- капризно  спросил Олег.  --
Чего, правда, людей-то напрягать?
     -- Ты  что, дурак? -- спокойно возразил Александр. -- У нас  демократия
-- все решает коллектив, как при папе Иосифе. Коллектив -- великая сила.  От
ментов кто закрывать будет? Или ты сам в РУОП лаве понесешь: мужики, вам тут
предоплата за налогоплательщика, мы его послезавтра на  бабки  ставим! --  И
Александр беззаботно  рассмеялся, довольный своей неожиданной шуткой. -- Нет
уж,  -- строго сказал он и похлопал Олега по плечу, -- мы все на один  котел
лямку тянем. Мы не хапуги --  по понятиям существуем. Учись нормально  жить,
коммерсант. Благородно. Чтобы черное с белым не попутать!
     Как  только  они  попрощались,  Александр  сразу  упылил  в  качалку --
развиваться, оставив на асфальте визжащий след лысеющих ворованных покрышек.
А  Олег, когда добрался  до  своего Чирика, скромно  тронулся на  автомате в
Шереметьево-Карго -- работать деньги.

     Краткое содержание четвертой главы
     В Москве начинается  новый день. Олег, доставивший кувшин Джинну, через
своего знакомого Александра  встречается с бандитами  Русланом  и  Дмитрием.
Ссылаясь на  долг  Джинна и  понимая, что покрыть  он  его  не может,  Олег,
поддерживаемый  Александром,  предлагает  отнять  у  Джинна   унаследованную
квартиру  или  втянуть  его  в  преступную  деятельность.  Однако  Олег  сам
оказывается мишенью своих хищных знакомых, которые, понимая, что дело Джинна
высосано  из пальца,  возлагают всю  ответственность за возможный неуспех на
Олега --  с  Олега можно взять больше  и разрулить тему через него. На том и
расстаются. После  появления все новых  и новых говорящих героев  становится
ясно, что  автор откровенно обламывает читателя с описаниями  их внешности и
характеров,  надеясь,  вероятно,  на  то,  что  их  речевых различий  вполне
достаточно.


Глава пятая,
     в которой пустота медного кувшина проявляется во всей полноте

     Просыпаться  было неприятно.  В голове  носились  какие-то разноцветные
зигзаги.  Голова  при  этом  очень  страдала и  болела.  Среди этих зигзагов
проступали  иероглифические  текстовые знаки,  сообщавшие,  что  вчера Джинн
напился пьян до беспамятства, вел себя непотребно,  как-то коряво выпроводил
гостей и, кажется, его даже рвало.
     Он с трудом разлепил глаза и  увидел серый потолок с трещиной. Повернув
голову, он обнаружил, что у него кроме собственно головы болит еще и шея,  а
поворачиваясь на бок, понял, что  болит все, болит  он сам -- весь  целиком,
включая  ногти,  локти  и зубы.  При  этом  в  голове  ощущения  были  самые
неприятные: мозг плавал  в черепе, как  чайный гриб в  банке,  и при  каждом
движении задевал о  края сосуда  и вспыхивал острой болью. Полежав на  боку,
Джинн понял, что тело его затекло, проведя ночь в том неудобном положении, в
котором его  застал  сон,  и, когда Морфей отпустил его  из своих  наркозных
наркотических объятий, стало требовать к  себе внимания и заботы. Как только
кровь  пробежала  по  нему пару кругов, покалывая  его  всего  и  пощипывая,
телесная боль стала проходить, вернулись в полном объеме зрение, осязание и,
к сожалению,  обоняние -- его точно вчера рвало.  Но когда и, главное, куда,
пока оставалось тайной.  Судя по сильному запаху,  рвало куда-то недалеко --
хорошо,  если  просто на пол; у Джинна  был всего  один комплект постельного
белья. Напрягая себя,  сквозь головную боль он повернулся на запах и  увидел
рядом  с тахтой медный  кувшин  с открытой крышкой. Сомнений быть не  могло:
запах шел из кувшина.
     "А  может, там  просто многовековые какие-нибудь процессы  закипели, --
подумал Джинн. -- И сейчас как раз старичок и вылупливается".
     Он  еще немного  поразмышлял  о  том,  насколько слово  "вылупливается"
правильное  или  даже вообще приличное,  чем  окончательно разрушил  в  себе
всякую способность  соображать. Тогда он  привстал на  локтях  и  заглянул в
кувшин: ну так и есть! Процессы были вовсе  не  многовековые,  а очень  даже
вчерашние процессы. Вернее -- результаты этих вчерашних процессов.
     "Вот  она  --  изнанка  жизни, -- продолжал теребить  свой чайный  гриб
утомленный  удовольствиями Джинн, -- надо бережнее относиться  к организму и
не мешать  что  попало.  С другой  стороны  --  хорошо, что кувшин под  руку
подвернулся, сгодилась посудка, начинает отрабатывать свою тысячу фунтов..."
     Он медленно сполз с  тахты и  пошел  с  кувшином в  ванную.  Пока  шел,
подумал: а не выбросить  ли его  сразу на фиг,  вместе с содержимым,  --  но
почему-то кувшина стало жалко.
     "И  потом --  его можно подарить  кому-нибудь  на день  рождения,  типа
антиквариат. Вот кувшин  пустой, он предмет  простой, он никуда  не денется.
Ослику какому-нибудь подарю, если что".
     В ванной он наполнил кувшин до краев и вылил содержимое в унитаз. Потом
несколько раз его прополоскал и решил,  что  если насыпать  в него  земли  и
кактус посадить -- будет круто. С этими мыслями он попшикал в  пустой кувшин
одеколоном  (за отсутствием специального  освежителя воздуха)  и  отнес  его
обратно в комнату  --  под стол.  Потом  поплелся  на  кухню  -- посмотреть,
остался  ли  чай.  На  кухне  он  с удивлением  обнаружил  маленькую баночку
растворимого кофе и вспомнил,  что вчера в гостях, кроме Гришана и Лешего, у
него  был еще и писатель -- кофе остался от него. Вскипятив в чайнике  воды,
он  за полчаса  выпил полбанки  порошка и  потихонечку  начал  оживать. Пока
оживал,  подумал, что Этна,  доведись  ей поучаствовать в тусовке, наверняка
была бы очень разочарована, и  со  стыдом решил, что больше никогда-никогда.
Чего  никогда-никогда? Никогда не будет мешать портвейн с пивом и водкой без
закуски.
     В  таком раскаянием  состоянии его  застукала  по телефону  мама.  Мама
звонила, чтобы узнать, как у сына  дела. В подробности он вдаваться не стал,
стараясь только, чтобы его заверения,  что с ним все хорошо и он не  болеет,
выглядели  не  только убедительно,  но  и  искренне.  Мама  в  свою  очередь
сообщила, что отцу дали  двухнедельный отпуск и они снова уезжают на дачу на
две недели  и готовы забрать  с  собой бедных котят  и  Джинна, чтобы  те не
томились в утомительной испачканной атмосфере большого города. И что с  этой
целью они  заедут сегодня вечером около шести.  Котят Джинн сдал без  боя, а
сам ехать  отказался, сославшись на неотложные  дела. Но  клятвенно обещал в
ближайшие выходные приехать их навестить, пусть даже и на электричке.
     Ожил Джинн почти окончательно после  душа и прямо с мокрой головой, все
же не вполне еще ясной, уселся за стол, чтобы посмотреть новости и фронтовые
сводки из Сербии. И именно в этот момент загудели в голове соседские сигналы
точного времени, и  почему-то именно в начале шестого, длинного,  сигнала он
нажал на выключатель удлинителя, от которого питалась вся  его  компьютерная
составляющая, чтобы  разом  включить и сам компьютер, и  монитор, и модем, и
все  остальное.  Раздался  оглушительный взрыв, посыпались искры, и  комнату
заволокло едким  дымом. От взрыва Джинн опрокинулся через стул, и, хотя упал
не затылком об  пол, а просто  плечом, еще недавно больная  его голова снова
затуманилась, и он отключился от действительности.

     Краткое содержание пятой главы
     Начало нового  дня отрицательно сказывается на  Джинне. Выясняется, что
ночью  его  рвало в  медный  кувшин,  и,  проснувшись, он  моет  его  водой,
окончательно  убеждая читателя  в мысли  о  его,  кувшине,  полной  пустоте.
(Теперь, после публичного заявления писателя Сережи о том,  что он, писатель
Сережа,  делает  римейк  хорошо  известной  книги,  где  из  кувшина  должен
появиться джинн, который не появился,  и явного выбора вялого Гены в главные
герои, становится окончательно непонятно, о чем эта сказка, при чем тут быль
и как  из всего этого  собирается выкручиваться автор.)  Вымыв кувшин. Джинн
помещает  его  под   письменный  стол,   где,  соприкоснувшись  с  оголенным
электропроводом  компьютера, кувшин вызывает сильный электрический  разряд и
взрыв, лишающий  героя  сознания.  Однако  взрыв взрывом,  но  извлечь  хоть
что-нибудь из пустого кувшина не позволит никакой взрыв.


Глава шестая,
     в которой дует ветер

     Так уж заведено, что когда на одной стороне земной поверхности ночь, то
с  другой стороны -- обязательно день. И с  другой стороны,  когда этот день
подходит к концу, наступает утро.
     Дайва почувствовала  себя плохо еще минувшим  днем, на работе. Пришлось
извиняться перед начальником, объяснять ему, что дело вовсе  не в только что
сделанном  ей предложении --  она действительно чувствует себя  неважно, а к
разговору  можно будет вернуться завтра,  когда  ей  станет  лучше. До конца
рабочего дня оставалось меньше сорока минут, и он  сам предложил  ей поехать
домой и даже хотел вызвать  такси.  Но  она заверила его,  что справится  за
рулем.
     Вся  показная  забота слетела  с  лица начальника, как  только  за  ней
захлопнулась  дверь. Он заскрипел зубами, мысленно выкрикивая слова, которые
не решился не то что  сказать --  шепотом  прошипеть в своем кабинете,  даже
оставшись там в полном безопасном одиночестве.
     "Проклятые  бабы!  --  искрил его мозг, загоняя колючие  ругательства в
тупики извилин. --  То у них настроение, то  менструация, то луна! И надо же
-- в такой момент!"
     Собственно,  злился он вовсе не на  Дайву -- злился он  на  себя. И вот
почему. Черт  его дернул ей сказать, что никаких особых  этнических чисток в
этой Югославии  нет, что сообщения о жертвах --  необходимая подготовка  для
проведения операции  в стратегически важном  регионе. Осведомленность  свою,
дурак, показывал. Доверие  демонстрировал. Да  она все  равно бы скоро  сама
узнала: в управлении это ни для кого не секрет. И потом  еще пришлось на нее
давить,  показывая, что они  знают про ее дела  в Испании. И  ведь как ловко
отвертелась! Ни да, ни нет -- плохо себя чувствую, и спрос невелик. И какого
черта  из Агентства запросили  для этого дела именно ее?  Вроде  так  хорошо
разговор затевался!
     "Дайва,  --  начал  он,  застенчиво  помаргивая,  --  я  буду  с  тобой
откровенен.  Как  ты, наверное,  могла слышать,  наше правительство проводит
военную операцию на Балканах, в Южной  Европе. Пока мы  стараемся, чтобы это
не выглядело  как  полномасштабная война.  Советник президента  Клинтона  по
вопросам национальной безопасности  Сэнди  Бергер  представил закрытый  план
специального  воздействия на лидера  противника --  Слободана  Милошевича. Я
потом  дам тебе копию. Согласно этому  плану. Центральному разведывательному
агентству  предписано начать кибервойну против семьи  Милошевича, блокировав
или  опустошив  их банковские  счета при  помощи  правительственных хакеров.
Разведывательные источники определили  несколько  частных банков в различных
странах, в частности в Греции, на  Кипре  и в  России  --  во всех  основных
православных странах. Там у них  спрятаны  миллионы  долларов.  К настоящему
моменту сотрудники  Агентства  открыли  счета во  всех  обнаруженных банках,
чтобы проследить механизмы денежных потоков и  найти слабые места в системах
обеспечения  безопасности  доступа.  Они  сейчас  собирают   кадры  по  всем
правительственным структурам. Видишь  ли, в русских банковских системах есть
программы, сделанные самими русскими, это приводит к сложностям в работе. Ты
великолепный программист, владеешь русским и к  тому же, --  тут он позволил
себе тонко улыбнуться, -- подающий надежды хакер".
     Вот! Вот  тут он  допустил  первую ошибку.  Не надо было  так сразу. Но
почему? Он  же наоборот  сказал,  в смысле --  хорошо,  здорово.  Но  что-то
сломалось.  Тогда он и ляпнул про этнические чистки. Правда, потом все вроде
сгладилось, когда он разглагольствовал, что с русскими на этот раз проблемы,
и просто дать взятку не получится, и что ей,  вероятно,  придется съездить в
Москву.  Она  даже  оживилась,  а потом  спросила,  дескать,  что это значит
"подающий надежды хакер"?  Он  начал  было объяснять, и  тут --  пожалуйста.
Извините,  мне плохо.  Давайте  завтра. Завтра.  Сейчас  она может настучать
этому своему таинственному  дяде, и вполне возможно, завтра  придется искать
новое место службы. Вот в Москву и попрошусь, решил он. Климат там, конечно,
не  ахти  -- зато зарплата, ночная жизнь и свобода. И никакого  феминизма. А
когда Россия  окончательно  задохнется, задушенная вихревым  винтом  пустоты
межцу тоталитарным  анархизмом  и беспредельным диктаторством, захлебнется в
загадочности своей  соборной  души  и  сгниет  в  вакууме  дисгармонии между
прошлым  и будущим,. пришлым и собственным -- вот тогда он  вернется в сытую
безмятежность Монтерея, в котором температура воздуха редко поднимается выше
двадцати  пяти,  а  опускается ниже  восемнадцати  по  Цельсию,  где  мягкий
калифорнийский  дождь идет  по  единогласной заявке всех местных  жителей, а
стеклянные  двери  домов никогда  не запираются,  потому  что когда-то давно
главы  различных мафий  договорились, что те из них, кто останется в  живых,
будут иметь право на спокойную старость в  этом  приятном во всех отношениях
месте. Он  вернется в Монтерей,  где благодаря пенсионерам мафии отсутствует
преступность, даже уличное хулиганство, где до ближайшего наркодилера двести
миль, а единственным  за  последнее  время  криминальным  опытом,  да  и  то
виртуальным, можно считать только события фильма "Основной инстинкт", съемки
которого  проходили  именно  здесь в конце таких  уже далеких  восьмидесятых
годов. Он вернется в Монтерей -- и все будет хорошо.
     Однако волновался он зря:  весь  разговор Дайва  пропустила  мимо ушей.
Недомогание,  с которым она  покинула его кабинет, уже в  машине переросло в
нечто  странное. Ей действительно было плохо.  Так плохо, что  все события и
неприятности  последних  недель отступили  на  второй план и  там  создавали
размытый фон  для настоящей  боли. И даже то, что близкий русский мальчик не
отвечал  на ее письма и  не выходил на  связь  в  ICQ то ли из-за проблем со
связью, то ли  из-за дурацкой югославской  войны, сейчас пропало в  какое-то
далеко, уступив  место внимания  непонятным  ощущениям:  ее тело  изменялось
внутри,  кости  становились мягкими и расплывались, мышцы узлами стягивались
вокруг нежных костей, а мозг раздавался  в стороны, распирая изнутри череп и
растягивая его так, что пучило глаза, и они, казалось, вылезали на лоб.
     Дайва с трудом вела  машину, думая, что, наверное, лучше остановиться и
набрать 911, но решила дотянуть. Когда она уже свернула на свой  драйв, руки
перестали  слушаться ее  окончательно,  и, с трудом переключив  передачу  на
"паркинг", она не смогла повернуть ключ зажигания, чтобы заглушить мотор. Он
так и  остался работать, когда на  непослушных ногах, к  которым  будто были
привязаны ласты, она  добралась  до  входной двери,  толкнула  ее  плечом и,
зацепившись за ковер, упала и поползла к телефону.  Ползти оказалось гораздо
удобнее, чем  ходить, но  уже  возле дивана, где обычно валялась трубка,  ею
овладел новый припадок -- из пор на кожу  пошли какие-то склизкие выделения,
от чего кожа моментально стала чесаться, позеленела и вся покрылась  мелкими
пупырчатыми волдырями. Неожиданно боль прошла, ушла совсем, так же внезапно,
как  и возникла, но появилась невероятная сладкая усталость. Дайва поднялась
на  ноги и  пошла в спальню с мыслью о  том,  что  сейчас  она доберется  до
кровати, поспит, а потом обязательно вызовет врача.
     Когда  она   проснулась,  за  окнами  было  темно,  никаких  болей  или
недомоганий она не чувствовала  совершенно, на коже не было никаких волдырей
и даже  следов, и  она  решила, что это просто  переутомление,  что никакого
врача  она  вызывать  не будет, а вместо этого  возьмет  на  несколько  дней
отпуск, посетит психоаналитика, навестит отца и сходит на могилу к матери.
     Она вышла на улицу, заглушила машину, оставив  ключ  в замке зажигания,
чтобы не  потерять, немного постояла, наслаждаясь  свежим ночным воздухом --
от  океана  дул светлый ветер,  --  вернулась  в дом, переоделась  в  легкую
шелковую пижаму, разогрела в микроволновке французский сэндвич с лягушачьими
лапками, налила в стакан из большой бутылки свежий апельсиновый сок, собрала
все  это  на серебряный кофейный поднос  и вышла босиком на террасу,  где на
плетеном столике со вчерашнего вечера оставался принесенный  с работы "Think
Pad".  Судя  по времени,  в Москве  уже  вовсю  свирепствовало утро,  и  она
загрузила ICQ с надеждой, что Джинн все-таки появится. Он не появился, и она
отправила ему в никуда очередное письмо о своем прошедшем дне.

     Краткое содержание шестой главы
     Очевидно,  чтобы отвлечь  читателя от пустоты  кувшина, автор  вводит в
действие еще пару  персонажей,  об  одном  из которых мы уже кое-что  знаем.
Дайва Стиллман, известная Джинну  под псевдонимом  Этна,  получает  задание,
связанное  с участием в виртуальной войне против  Югославии. Принять она его
не успевает, потому что заболевает  странной  болезнью:  ей кажется, что она
превращается в лягушку. Сопоставив  это с упоминанием подаренной  ей матерью
куколки,  можно  прийти  к  выводу,  что  она навязывается  нам  в  качестве
сказочного  персонажа -- Василисы Премудрой и/или Прекрасной, она же Царевна
и  Жаба. Со  сказкой  становится все понятно  --  это  классическая  русская
народная  история; но непонятно,  о чем тогда  быль и почему  вместо римейка
"Старика  Хоттабыча" мы  имеем  дело  с  пересказом  сказок  дореволюционной
России, где роль Василисы отведена американской девушке, исповедующей ислам.
В довершение  Этна  сразу  же выздоравливает и  отправляет  Джинну очередное
безответное  письмо.  Кто с кем перестал общаться и при чем  тут югославская
война,  теперь  уже  разобраться  совершенно  невозможно.  Облом  следует за
обломом, и вместе с героями начинает обламываться и читатель.


Глава седьмая,
     в которой незваный гость похож на татарина

     Сколько  Джинн пролежал без  сознания времени и пространства  и чем  он
занимался, пока был там, где нет ни пространства, ни времени, оставалось для
него загадкой после возвращения в тело.
     Придя в себя. Джинн почувствовал на щеке холодок сквозняка, струящегося
по полу через перекат тяжелой, как камень, головы, и понял, что взрыв открыл
входную дверь и  что необходимо попробовать  встать  сейчас  же, хотя бы для
того,  чтобы  срочно ее  закрыть. Это далось ему  легче,  чем ожидалось,  но
возвращаться в  комнату, где, должно быть, погибло  его окно в человечество,
он не  торопился.  Присутствовать  на опознании  искореженного тела  главной
части его пространства и времени было грустным долгом, и, как любой грустный
долг, он  был отложен  -- для умывания,  сигареты  на  кухне и