и
невелики и в банках никогда не нуждались.
     Тщательный выбор  занял  неделю.  Государственные  финансовые институты
пугали    своей   откровенной    налоговой    фискальной   прозрачностью   и
подведомственностью правительственным интересам.
     Поскольку  интересы  эти  менялись так же быстро, как  и правительства,
предугадать судьбу семейных денег в их последующих воплощениях было  бы  так
же  сложно, как выиграть на рулетке  один к шестидесяти четырем, и  доверить
исполнительным  работникам   государства  сохранность   семейных  финансовых
инструментов было все  равно что передать их под  конец смены  прямо крупье,
минуя  зеленое  сукно  игрального стола,  --  всегда есть  шанс, что  крупье
окажется человеком честным и поделится с казино. В итоге был выбран  крупный
коммерческий банк с многолетней репутацией и маленьким процентом клиентского
интереса  в  росте  капитала. Через него же должна была  оформляться  сделка
утраты квартиры.
     Последний   потенциальный   покупатель   начал    кинетически   реально
определяться в пятницу, 14 августа,  когда, глядя через тусклое от  выхлопов
стекло  окна  четвертого этажа  на  рассеянно  заходящее солнце,  он заявил,
почесывая жесткие черные волосы затылка: "Эта гавна полнава пирог,  слышишь,
а  ни чивартира, гиде  люди нармальна  живут, пачилавечиски, зидесь бабки на
римонт минимум угол нада, толька дажи читобы билядь ни стыдна пиригласить...
давай, слышишь,  эта,  апусти  дичку, тирубы  там, в  тувалети, тожи  тикут,
толька  из-за  адрис адын тваю чивартиру  хачу... нет  больши зидесь ничиво,
дичку скинь. А?.."
     Генин  папа,  не  поняв,  в чем, собственно,  вопрос,  недоуменно тогда
посмотрел  на  банковского риэлтера, который  был третьим присутствующим при
показе. Тот пожал плечами хорошего дорогого  костюма -- дескать, вам решать,
а покупатель, истолковав немое недоумение Гениного папы так  же неправильно,
как и риэлтер, сказал ключевую фразу: "Ладна, слышишь, долга ни  будем мазга
ибать, эта, пять апусти -- буду бирать".
     Пять тысяч долларов -- это была заранее подготовленная цена отступления
от  первоначально заявленной  компенсации  за музей быта  Гениной бабушки, и
оформление договорились  начать в понедельник. Однако в понедельник никакого
оформления  не началось, а началось такое, что  навсегда  прекратило крупный
коммерческий  банк   с  многолетней  репутацией,  надолго  оставило   Джинну
"чивартиру" и временно разломило рубль и всю связанную с ним деятельность на
"до" и "после кризиса".  Продавать недвижимость  стало бессмысленно, и уже в
сентябре  на  столе,  еще   хранившем  продавленные  доперестроечной  ручкой
отпечатки   слов  надоедливых  бабушкиных   ежеквартальных  завещаний,  были
возведены многокорпусные новостройки  персонального компьютера Джинна, а сам
Джинн обрел свободу от ежевечернего мытья посуды, а заодно от нее самой -- и
всякого другого имущества своих родителей.
     "Принимай  жилье-былье",  -- сказал щедрый папа, передавая ему ключи от
дверей, за которыми Джинна ждала неопределенная независимость.
     Вместе  с бывшим  бабушкиным  жильем, которое  состояло в  основном  из
узкого  длинного  извилистого  коридора,  соединявшего  довольно  просторную
комнату с продолговатой неширокой кухней. Джинну досталось и бабушкино былье
-- несколько  багажников разного рода  и размера предметов,  сохранившихся с
бабушкой  для  последних  лет  ее   жизни  и  воспоминаний  и   благополучно
переправленных на  родительскую шести-сотковую дачу в стосороковом километре
папиной "шестеркой". Кроме самой необходимой Джинну мебели (письменный стол,
односпальный тахтообразный  матрац  на деревянных ножках, громоздкий  комод,
гробовой  платяной шкаф --  в  углах комнаты,  а  также историческая газовая
плита  в  две комфорки --  немая  свидетельница  всех  послевоенных  великих
трудовых  побед советского  народа, облезлый  ящик  -- для посуды  внутри  и
разделки  на поверхности,  раковина  на  деревянных подпорках, холодильник с
загадочным залихватским  именем  "Свияга", хрупкий  как бы обеденный столик,
загромождавшие кухню,  велосипед "Украина" на стене коридора, так что пройти
-- только боком) с  Джинном теперь постоянно жили три разнопородных стакана,
две разноразмерные железные кружки, маленькая чашка  для кофе, универсальная
жестяная кастрюлька, которую  вполне можно было употреблять также в качестве
сковородки,   классический   столовский   чайник   из   алюминия,   какие-то
вилки-ложки,  швейцарский  армейский  нож,  компакт-диски,  кассеты,  книги,
телевизор  "Сони"   кухонного  формата,  гнилового  желтого  цвета  дисковый
телефонный аппарат, серебристый двухкассетник "Шарп -- три девятки", немного
одежды-обуви  и  два  маленьких  худеньких  котенка  с  дворовым  серо-белым
окрасом.  Котенки  были  братья  и  достались Джинну  на  память  об  особой
сердобольности одной его недолгой подруги.
     "Ты один живешь, и тоскливо тебе, наверное,  -- сказала как-то подруга,
заходя к нему вечером после совмещенной работы, -- а у  нас кошка родила, мы
ее  приютили, а начальник не  разрешает,  не любит он животных. Что теперь с
ними, бедными, делать? Вон,  смотри, небольшие такие,  беззащитные", -- и на
ладони у нее оказались два маленьких слепых меховых комочка.
     Подруга  утром  ушла,  через  некоторое  время  --  навсегда, а  котята
поселились на  подстилке под  батареей и  вообще везде, где  жил  Джинн,  --
включая его постель, вернее, тахту.
     В произведенной  выше  описи  имущества  Джинна не  нашлось  места  его
компьютеру. Не только потому, что он занял свое место в самых первых строках
записи этой истории, но  и потому, что компьютер сам по  себе  был отдельным
местом, правильнее даже сказать -- миром, в котором творилась история Джинна
и  главная часть его жизни. С ним, с этим миром, так или  иначе были связаны
все основные контакты Джинна, его занятость и его любовь.
     После  того  как  Джинн  потерял  работу  системного  администратора  в
коммерческой  структуре  (это  такое  общепринятое  в   современном  русском
сочетание  слов для  названия  управляющего  компьютерной  сетью  в  частной
торговой  конторе) --  после  кризиса, но  в результате своего  талантливого
неумения   держать   при   себе   эмоции   в   отношении   непосредственного
посредственного  начальства, -- главным его  делом,  кроме разовых написаний
простеньких программ,  стало  изучение  и взлом  различных сайтов  Всемирной
Сети. По-русски  говоря --  Джинн  был  хакером.  Дело это было  преступное,
нехорошее, правда ни разу никакой  материальной пользы Джинну не  принесшее.
Джинн -- интеллектуальный разбойник -- ничего не  крал ни из  банков, ни  из
он-лайновых  виртуальных  магазинов,  потому  что  с  детства,  несмотря  на
творившийся вокруг коммунизм, а потом и посткоммунизм, особенно уважал право
других на обособленную материальную собственность. Его добычей были ключи  к
порно-сайтам и хранилищам игрушек -- для друзей. Все остальные взломы носили
характер либо шутовской, невредный, либо вредный политический.
     Безусловно  признавая  частную  собственность на информацию, особенно в
области  информатики,  Джинн  считал   мир   Сети  чем-то  вроде  свободного
информационного государства, виртуальной Христианией со своими законами, где
главным и основным была  свобода поделиться тем, что имеешь -- сказать или в
виду. Что подразумевало полную и  непререкаемую свободу слова и изображения.
Поэтому любые попытки запрета в этой  области вызывали у Джинна рефлекторный
протест всеми его умениями и навыками.
     Когда правительство  Испании  при помощи наемных  взломщиков уничтожило
сервер  басков,  находившийся   в   Лондоне,   чтобы  закрыть  оппозиционный
информационный поток,  Джинн одним  из  первых  атаковал серверы  испанского
правительства.  Немного  позднее  он  вошел   в  интербригаду,  объединившую
добровольцев  со  всего света, и именно их бригаде (а таких  было несколько)
при  помощи совокупных знаний  взломов  удалось нанести врагам самый большой
урон. Урон выразился в полном параличе информационной сети Испании и вынудил
правительство капитулировать: сетевая часть басков была оставлена в покое, а
действия  правительства по  разрушению  оппозиционных  серверов  признаны  и
объявлены ошибочными.
     Война в  Испании  привела Джинна к  его  настоящей любви --  его любовь
входила в  их  интербригаду,  и через некоторое  время они  с Джинном  стали
товарищами не только боевыми.  После  окончания войны они почти каждый  день
(хотя  для  Джинна  --  вечер,  для  нее  --  утро) встречались  --  в сети,
разумеется. Разница во времени возникла между ними из-за того, что не только
на небе, но и на  земле  время  течет неодинаково -- разные  страны  живут в
разных временах.
     Этна,  а ее виртуальное имя  выглядело именно так, работала в одном  из
правительственных институтов  в  городе Монтерее,  штат Калифорния, один  из
Соединенных в Америке. Собственно, это было почти  все, что Джинн знал о ней
как  о частном лице.  То, что он  знал о ней как о  человеке,  едва ли можно
вместить в опыт слов, хотя их связь осуществлялась именно через них.
     Кстати,  довольно  долгое   время,  уже  чувствуя  в  себе  пробуждение
навязчивого интереса к невидимому  собеседнику,  Джинн опасался выяснять его
пол -- мало ли что. Надежда на то,  что раз уж Этна -- слово  женского рода,
то  и  сама  Этна  --  соответственно,  ничем  не  обеспечивалась;  одна его
одноклассница виртуально  дружила  с  голландским мальчиком по  имени  Дима,
который,  прибыв  на свидание  в  Москву,  оказался девочкой и долго  не мог
понять, что мужского в имени Дима даже с точки зрения русского языка. Однако
к  этому  времени  отношения Димы  с одноклассницей уже  находились  в такой
стадии, когда такие пустяки,  как пол, их мало волновали. Кажется,  они даже
потом официально поженились -- в Голландии, говорят, это можно.
     Выяснить пол  Джинну удалось случайно, хотя и не сразу,  обнаружив одну
приятную неожиданность  -- Этна говорила по-русски. Ну, не то чтобы говорила
-- но писала по  крайней мере. Причем ее русский  был не то чтобы  плохим --
странным. Все  предметы  и  понятия,  возникшие после  1917  года,  она либо
заменяла  американизмами,  либо  выдумывала  им  названия  заново.  И   если
"геликоптер"  или  "фризер"  еще  как-то  можно  было  понять,  то  в  слове
"посланопередатчик"  Джинн  опознал  автоответчик  только  после длительного
изучения контекста.
     Он, конечно, поинтересовался подробностями  происхождения ее  русского,
явно наследного,  но  очень  быстро  запутался  в  хитросплетениях ветвей ее
генеалогического древа.
     Ее предками по матери были какие-то азербайджанские князья Халидовы  из
какой-то Шемахи. При этом эмигрировали они из Санкт-Петербурга еще во  время
Первой  мировой войны, не дожидаясь всевластности советов. Ко Второй мировой
они  уже  смешались с  высшими слоями новых  американцев,  и  Этна  получила
фамилию Стиллман и имя Дайва. При этом, благодаря усилиям матери, от царской
России она унаследовала не только русский язык, но и ислам.
     В конце  первого года в университете Этну срочным  звонком вызвал домой
отец. Она  застала мать  в  постели,  с  влажными от слез глазами и  мелкими
капельками  пота на бледном лице. Мать вытащила  из-под  подушки самодельную
тряпичную древнюю куклу:
     "Это от  сибирской  бабушки,  оберег, -- проговорила  она.  --  Береги,
помощь".
     "Что она сказала? -- переспросил отец. -- Переведи".
     После  смерти  матери  внезапно  нахлынувшую  свободу  и  пустоту  Этна
использовала  для  простой  работы,  хотя могла  бы  и  не  работать  вовсе.
Институт, в котором  она  служила, являлся одним из научно-исследовательских
центров  Пентагона, а  ее работа  была связана с  языками  программирования.
Работа была интересная и успешно вытесняла большую  часть пустоты  и свободы
ее времени.
     Для  Джинна его  виртуальная любовь  к далекой  загадке, выбравшей себе
неспокойное  имя вулкана, была намного  более настоящей,  чем  поверхностные
чувства  к мимолетным спутницам его внекомпьютерных свиданий. И только  одно
обстоятельство  оставляло  эту  любовь  несовершенной  --  расстояние  между
Москвой  и Монтереем в одиннадцать  часовых  поясов  и  много долларов  США,
необходимых для  преодоления разницы  пространственных и социальных слоев. К
тому  же  Джинн был достаточно закомплексован,  чтобы считать себя  подарком
американской мечте.
     Однако вовсе не  нехватка  долларов или условных единиц их эквивалентов
привела Джинна  на Лондонский аукцион. За последние  три  дня он  реализовал
идею  универсального  пароля доступа  к  виртуальным запретам.  Идея пришла,
когда в каком-то старом сборнике  фантастики он наткнулся на описание ключа,
подходившего ко всем  замкам. Это был  шприц со специальной пастой,  которая
выдавливалась в замочную скважину и там застывала, принимая форму замка. Или
ключа, что  одно  и то  же. Такой застывающей пастой у Джинна служила сжатая
программа-вирус, которая проникала в программу-замок, как троянский конь, --
при  вводе  пароля,  который  отвергался,  но  позволял  проникнуть   внутрь
программы-замка.  Внутри программа-вирус  полностью копировала замок, но уже
со  своим  кодом  доступа, как бы  создавала дублирующую  личинку,  ключ  от
которой  был у Джинна  -- собственно Джинн  и  genius  и были этими ключами.
Попытки  взламывать  виртуальные  замки   при  помощи  проникающих  вирусных
программ  были  особенно популярны несколько лет назад, после чего  на  всех
замках стали ставить блокираторы, не позволявшие вводить больше  информации,
чем  требовалось. Нужен был  сайт, который  позволял расширенный контакт, --
так Джинн оказался в Лондоне, на аукционе археологических находок, тем более
что, с его точки зрения, предметы этого аукциона были лишены материальности,
но  были лишь  носителями информации, в равной  степени принадлежавшей всему
человечеству. Если бы попытка удалась,  сам  предмет  можно было  бы сдать в
музей.
     Но  попытка,  похоже,  не  удалась,  и  теперь Джинн спал  -- плавал  в
благовесте от  Морфея, прыжком забытья преодолевая насыщенный плотной земной
суетой отрезок времени. Его сон был лишен снов. И потому все дальнейшее, что
покажется  сном,  на самом деле  является явью, хотя размытые границы того и
другого не дают нам в жизни возможности так просто определить, где есть что.
То, что Джинн спал без сна,  даже  одного-единственного, вовсе не  означает,
что с  ним  ничего не  происходило: линии его  судьбы подправлялись ладонями
десятков рук -- печатающих, заворачивающих, заколачивающих, ставящих печати,
пишущих,   подписывающих,  передающих  и  принимающих  деньги  через   стол,
поворачивающих ключи зажигания в замках и дверях  автомобилей и даже тянущих
штурвал самолета -- на себя и от  себя. Впрочем, процесс этот непрерывный, и
для  того,  чтобы  что-то происходило, совершенно необязательно  спать. Или,
скажем, просто обедать.

     Краткое содержание первой главы
     Его зовут Гена Рыжов. Он -- хакер  по прозвищу Джинн. Он не очень любит
свое  имя  и очень не любит  эпизод  своего детства, в  котором чуть было не
получил прозвище Хоттабыч. Зато он  любит далекую американскую девушку Дайву
Стиллман  по прозвищу Этна, с которой знаком  через Интернет. Он  живет один
непонятно на что  в квартире, доставшейся по наследству от бабушки, нигде не
работает и  принимает  активное  виртуальное участие в Югославской войне  на
стороне  сербов.   В  свою  очередь,  девушка  работает  на   Пентагон,  что
закладывает противоречия в их отношения. Он спит.


Глава вторая,
     в которой, становясь главным, герой немедленно попадает на бабки

     Зуммер   дверного   звонка  возник  где-то  далеко-далеко,  в  каком-то
затаенном уголке  уставшего  сознания.  В  голове  по-прежнему  было  темно,
хотелось покоя, но звонок настойчиво разгонял тишину, становясь все громче и
громче.
     "Никого нет дома, -- подумал Джинн, -- если я не открываю, значит, меня
нет".
     Звонок,  однако, все  не  унимался,  и  Джинн  понял, что, пока  он  не
встанет, его не оставят в покое.
     Пришлось вставать подходить открывать.
     -- Кто там? -- спросил осторожно Джинн.
     -- А  там кто?  -- спросил  незнакомый голос.  Джинн совершенно не  был
расположен  шутить. После  недолгих препирательств выяснилось, что за дверью
Олег,  таможенный брокер,  с которым Джинн  был  знаком,  как и  большинство
известных Джинну  хакеров, которые время от  времени совершали покупки через
Интернет по фальшивым  кредитным  карточкам или  другим  нечестным способом.
Покупки  присылались в  Москву обычно  самолетом -- через Шереметьево-Карго,
где Олег  помогал  их растаможивать, то есть  сам  давал  взятки, которые не
принимались от незнакомцев, таможенным чиновникам  и  иногда помогал сбывать
купленное.  Это,  конечно,  обеспечивало   не   самый  большой  процент  его
совокупного таможенного  дохода,  но  денежное  выражение  этого  небольшого
процента было достаточно крупной суммой, чтобы прокормить несколько десятков
шахтерских  семей. Олег  обладал  обширными связями в  самых  разных кругах,
полезных  для  сношений  с  государством.  Когда переоформляли квартиру  для
Джинна, именно он вывел на нужных людей, и все прошло без волокиты.
     Однако  Олег был не из тех, кто приходит сам ко всяким разным  Джиннам,
да  еще  без звонка. Джинн не  успел  задаться вопросом, откуда  и  зачем он
взялся,  как  Олег  поставил  в  центре комнаты большую  картонную коробку и
объявил:
     --   Вот.  Твой  груз.  Столько  было  геморроя,   ты  себе  просто  не
представляешь.
     -- Какой -- мой груз? -- опасливо спросил Джинн.
     -- Пришел на твой адрес. Вот ГТД. Рыжов Геннадий Витальевич. Ты?
     -- Я, -- ответил Джинн. -- Что такое ГТД?
     -- Грузовая  таможенная декларация. Заполнить  стоит полтинник. Тебе --
бесплатно. Плюс на такой груз, как  у тебя, требуется  спецразрешение. Стоит
пятихатку. Я договорился на сто. И  плюс  моя сотня -- за растаможку. У тебя
стоимость  стояла тысяча  фунтов.  Пришлось  перексеривать  сопроводительные
документы --  эруэй билл, это  типа  билл  оф лэдинг,  ну коносамент, только
авиационный. Считай,  заново изготовили.  Еле уломал своего таможенника. Так
что официальных  платежей  -- всего пятьдесят три рубля сорок восемь копеек.
Как  с  начинающего  пятьдесят  рублей тоже  не возьму. Это мой  подарок. Но
привез я его тебе  в первый и последний раз.  Сам будешь приезжать.  Забирай
груз, и с тебя двести полноценных  североамериканских долларов США. Со всеми
скидками. Два франклина, короче. Две кати первого.
     -- Первого? -- только  и смог  спросить удивленный Джинн.  -- А сегодня
какое?
     -- Сегодня  десятое.  Мая.  Тысяча  девятьсот  девяносто девятого года.
Спать надо больше.  Пока ты спишь, уже премьер-министра поменяли. А первого,
прости  за  жаргон,  --  это  первый номер. Код валюты  001. Доллеры  УэСЭй,
значит. Ты молодой, просто пацан. Фирму при Советах не утюжил. И пофарцевать
не успел. Вот и не знаешь. А я в свое время не одну катю на Плешке отстоял.
     -- За что двести долларов?
     -- Ты товара поднял на косарь паундов -- это один и семь к зеленому, --
тут отслюнявить двести грин на таможню -- сам Бог велел. Это вообще копейки.
Мы, например, обычно с двадцатифутового контейнера или с фуры, скажем, хавки
пятерку берем, это если в черную таможить, -- а  цена ей по родному  инвойсу
-- двадцатка,  ну тридцатка. В математике сечешь? Процент сам  вычисли.  А у
тебя -- штучная вещь. Немереной цены. Да вообще -- считай, подарили.
     -- Чего подарили-то?
     -- А ты что, сам не знаешь? Джинн замотал головой -- нет.
     --  Да  кувшин  какой-то  музейный.  Где  ты  его  выцепил,  просто  не
представляю, но  сразу  видно -- профессионал.  Я  первый  раз  такое  вижу.
Уважаю.
     -- Кувшин