, --  и  не надо
этим  гордиться. Ты уже выбрал себе смерть? Я могу сбросить  тебя с  великой
высоты,  чтобы  сердце  твое  лопнуло в воздухе  и стало воздух,  могу сжечь
огнем, чтобы сердце твое обуглилось и стало огонь, могу утопить на самое дно
океана, чтобы сердце  твое распухло  от  воды и стало  вода, или погребить в
землю, чтобы из сердца твоего росли цветы. Твое слово для меня -- закон. Как
ты хочешь умереть?
     --  Да чего ты меня все время дергаешь! --  разозлился Джинн. -- Я  все
помню, нечего мне об этом  постоянно говорить, ладно?!  Ты что,  торопишься,
что ли, куда-то?  Мы  с тобой  нормально  разговариваем, а  ты заладил,  как
попугаи, "сме-е-ерть", "сме-е-рть"! Успокойся наконец!!!
     --  Я спокоен,  --  спокойно ответил Хоттабыч,  -- и хочу теперь  покоя
тебе. Ты просто пытаешься отсрочить свершение казни. Но едва ли  тебе  стоит
цепляться за то,  к чему  ты  здесь привык, ибо я ясно вижу, солнцеподобный,
что ты не от мира сего и  чужд ему, как и он тебе! И поверь мне -- не так уж
плох для тебя тот сает, чтобы его избегать.
     --  Он,  может, и не плох,  -- нервно заметил Джинн.  -- Однако  мне бы
хотелось пока побыть на этом!
     -- Зачем? Зачем отрицать то, что  ты  не знаешь?  И что  имеешь  ты тут
такого, что  тебя держит? Посмотри непредвзято. Детей  у тебя нет, а  и будь
они у тебя -- это отдельные люди с отдельной судьбой, и ты б не был им нужен
гораздо быстрее, чем  успел бы осознать потерю.  Твои родители  живут  своим
домом, и для них ты  навсегда останешься таким, каким уже давно не являешься
и  каким  уже больше не будешь никогда. Твоя любовь не имеет плоти, и потому
разлука с ней невозможна,  она останется с тобой навсегда. А твои  друзья не
откажутся  от  своей суеты не только ради твоей жизни,  но и даже ради твоей
памяти. Дело, которое ты выбрал, позволяет тебе  избегать действительности и
действий  в мире этом, а  жить в другом, беспредметном, и именно  потому  ты
выбрал его.  В  нем ты  останешься,  если захочешь. Подумай сам,  -- ласково
уговаривал Хоттабыч.
     "А ведь  он  прав,  --  подумал Джинн,  которому  прикольной показалась
перспектива с того света посылать и-мэйлы и участвовать в чатах -- все равно
никто не догадается. -- Только что-то здесь не так".
     Он почему-то вспомнил про писателя, который утверждал, что у его книжки
хороший  конец.  Хороший  ли  конец --  такой?  И  что, интересно,  подумает
писатель, когда узнает.  Он почему-то представил  себе, как  писатель сейчас
отчаянно  рвет написанные  страницы рукописи.  Да  ничего  он  не  подумает!
Возьмет  себе какого-нибудь другого персонажа,  и все. Однако интересно было
бы прочитать, что он там написал или напишет...
     -- Подумай, что тебя  ждет?!  --  продолжал старик, пристально  глядя в
опущенные  глаза  собеседника.  --  Суета, нескончаемая потребность добывать
хлеб себе и тем, кто рядом зависит  от тебя, болезни, обманы близких, пустое
время, быт бытия. Что есть земная жизнь людей? Простая черточка между датами
рождения и смерти на могильном камне. Настанет день -- и настанет так скоро,
что  даже  по  памяти  тебе не удастся проследить,  в  какие  пески навсегда
истекло твое время, -- когда ты сам захочешь уйти от всего  к свободе покоя,
не в  силах жить  нигде, кроме  воспоминаний о мгновениях, которые, будь они
собраны  воедино, не составят  вместе и  часа. И ты спросишь себя: стоило ли
жить ради воспоминаний? Стоит ли теперь? Но тогда уже никто не поможет тебе,
а сам  ты будешь  жестоко  наказан, если  осмелишься вмешаться и  остановить
череду  своих пустых  дней. Я даю тебе исключительную возможность, ибо никто
более из благодарной  дружбы  не  ответит за тебя перед  Всевышним  узелками
своей судьбы. Выбери  стихию, которая примет  прах твоего тела, и пусть  это
будет  той  величайшей  наградой,  которую только  я  в  силах  тебе дать  в
благодарность за содеянное тобою. Выбери смерть.
     Джинн горестно молчал -- слова Хоттабыча отравляли ему сердце и пьянили
разум.  Он  уже  был  готов сделать  выбор,  в  пропасть  которого  его  так
беззастенчиво  толкал коварный эфрит,  движимый  желанием  иметь  заступника
перед   своим  покойным   тюремщиком,   но  что-то  удерживало  его.  То  ли
подсознательное осознание того,  что выбор и  есть  действие и  предлагаемая
эфтаназия равна самоубийству и является  просто  одним из его многочисленных
способов-путей, то ли простое  недоверие  к словам плешивого старика, самого
уже стоявшего одной ногой там, куда он так сладкоголосо  звал  Джинна навеки
погостить,  то  ли  какая-то  неведомая  сила,  легкое  касание  которой  он
чувствовал под кожей,  словно бы мурашки по ней  шли изнутри -- от  ласковых
пальцев, ищущих за что бы зацепиться...
     --  Я  не  оставлю тебя там одного, не бойся,  --  дружелюбно продолжал
Хоттабыч. -- Я сам отведу тебя  к  дверям  Всеблагого  и Всемогущего и  лишь
потом  уйду  навсегда.  Скажи мне,  что удерживает тебя, чтобы я помог  тебе
освободиться от пут...
     И тут Джинн, начинавший поддаваться притяжению небытия, вдруг отчетливо
услышал за спиной короткую  мелодию, которую его компьютер издавал  только в
одном  случае -- когда в ICQ входил собеседник,  вернее -- собеседница,  так
долгожданная Джинном.
     --   Хоттабыч,  --  сказал  осторожно   Джинн,  --  я  думаю,   что  ты
действительно прав. Но ты  не можешь требовать,  чтобы человек так ни с того
ни с сего взял и умер. Я все-таки, типа, ну, привык, что ли, жить тут, и мне
нужно время, чтобы настроиться, привыкнуть к  мысли  об  этой  твоей...  как
ее... -- Джинну  почему-то не  хотелось произносить слово "смерть",  --  ну,
другой жизни. Дай мне немного времени побыть одному.
     -- Я не могу дать тебе время, -- сказал  жестко Хоттабыч, -- потому что
у меня его нет. Решай сразу. И тут Джинна осенило.
     -- Убей меня!  -- сказал он.  -- Убей,  если хочешь. Но  когда я  увижу
Аллаха, я слова о тебе доброго не скажу, если ты не дашь мне время подумать!
Здесь! Одному! Выбирай сам!
     -- Хорошо, -- сказал Хоттабыч, надуваясь  гневом, -- у тебя есть десять
минут.  В это время я буду  просить живых духов молить о  прощении для  нас.
Согласятся  они или нет, не знаю, но я вернусь сюда и, если  ты не решишься,
убью тебя из мести! Другого выбора у меня нет!
     И Хоттабыч исчез.
     Джинн повернулся к компьютеру и прочел следующее: Этна знает, что Джинн
не  получал  от  нее  писем,  хотя  она  и   писала  их  каждый  день.  Этна
догадывается,  что  Джинн писал  ей, хотя она  не  получала писем  от  него.
Объяснить,  почему так произошло, она Джинну  не может, потому что  не хочет
лгать, а правда столь невероятна, что  он все равно не поверит. В результате
Этна оказалась в информационной тюрьме. Ее выход в ICQ -- случайная удача. И
она хочет,  чтобы Джинн знал:  он ей самый  близкий на земле человек, хоть и
самый далекий с точки зрения расстояний.
     Джинн  не стал выяснять подробности, а  только  коротко  спросил, каким
именно образом ей  сейчас удалось  выйти в  Интернет,  чтобы закрепить  этот
образ и пользоваться им в дальнейшем.
     Дайва  напомнила  ему  в  ответ, что  она в свое время пыталась создать
новый  принцип,  изменив  двоичную  систему  записи  информации  так,  чтобы
исключить отрицательную пустоту нуля  --  не 0-1, а  1-2. Сама по себе новая
система   работала   гораздо   лучше,   потенциально   открывая   немыслимые
возможности. Такие, например,  как восприятие компьютером снов пользователя.
Но не была совместима ни с одной существующей в мире машиной или программой,
находясь  как бы  в другой плоской  плоскости, и потому реализована  быть не
могла. Джинн тогда в шутку  предложил ей в  принципе отказаться  от двоичной
системы,  сделав ее троичной,  по  принципу 0-1-2,  чтобы пустота  ноля была
возможностью пространственного  расширения, но не  являлась  частью системы.
Создать  такую  систему не на  бумаге,  а  в  реальном  двоичном компьютере,
перестроив  его   матрицу,  ей  удалось  при  помощи   нескольких  программ,
написанных Джинном для хакинга. И именно благодаря новой системе,  полностью
совместимой  со  старой, вернее, вмещающей в себя старую,  ей удалось обойти
наложенные  на нее виртуальные запреты и выйти в  ICQ, даже не меняя номера.
Однако ей не удалось избавиться от клейма серийного  номера Windows, на базе
которого были сделаны ее программы и программы  Джинна,  и теперь она должна
их  уничтожить, потому  что после их  связи  вычислить ее и Джинна  --  дело
времени. Поэтому  она просит его уничтожить свой компьютер  и Windows, чтобы
не подвергать себя опасности.
     Это было настолько невероятно, что Джинн  даже забыл о нависшей над ним
смертельной опасности. Он собирался  ответить, что  знает, как  снять печать
серийного клейма  с Windows, в том числе  и потайную,  и что у его друзей  в
новосибирском Академгородке есть  где-то в  глухой  России сервер-невидимка,
физическое  местонахождение которого невозможно установить через Сеть,  и на
кем можно спрятать  все их программы.  А  с  двоичной системой в троичную не
пролезешь.
     Но не успел. Время,  отпущенное его жизни Хоттабычем, истекло. И теперь
Хоттабыч скова стоял у него над душой.
     -- Что сказали тебе твои духи? -- спросил Хоттабыч из-за спины.
     Джинн обернулся.  Хоттабыч  на  этот  раз  был  молод, весел  и  одет в
блестящие  кожаные черные джинсы и плотную облегающую синтетическую майку  с
логотипом Мг.В. От его волос и бороды осталась тоненькая извилистая полоска,
проходившая  по бритым  голове, щекам, подбородку  и  замыкавшаяся  снова на
голове.
     Джинн облегченно вздохнул:
     -- Кончилась твоя депрессуха?
     --  Кончилась, -- улыбнулся  Хоттабыч. --  Так ты сделал выбор  или мне
придется убивать тебя силой?
     -- Что, все еще не успокоился?
     -- Успокоился. Я и  был спокоен. Я не меняю своих  решений. Что сказали
твои духи из этого ящика?
     -- Духи сказали, -- неожиданно для самого себя  смело заявил  Джинн, --
что ты должен вернуться туда, откуда пришел, или  уйти в другой мир.  А меня
оставить на земле своим заступником перед земными царями. Вот.
     -- А они не сказали -- как это сделать?
     -- Нет, -- испугался Джинн.
     --  Тогда я  брошу  тебя в небо. Кровь  твоя прольется в землю дождем и
огнем прорастет из земли.  Если ты самке хочешь  выбрать  смерть -- я сделаю
это за тебя.
     --  Давай лучше  ты  вернешься  в  кувшин,  -- сказал Джинн  как  можно
спокойнее,  --  я его запечатаю и утоплю  в  Москве-реке. И ты проживешь еще
несколько  тысяч лет, а  я -- оставшиеся мне несколько  десятков. И  ни одна
собака до тебя не доберется.
     -- Это невозможно,  --  мягко сказал  Хоттабыч. -- Замок печати кувшина
сломан, и восстановить его может только тот, кто создал. К тому же разве это
жизнь  --  в тюрьме? Вот если  бы я мог родиться в новом теле --  тоже стать
страницей воздуха  и странствовать,  как  все мои родные, чтобы люди  и духи
читали и чтили меня и тело мое бы не было подвластно Сулейману...
     -- Сайт! -- закричал Джинн, -- Ты же можешь быть просто сайтом!
     --  Не  надо кричать,  -- спокойно сказал Хоттабыч, -- я могу  быть чем
угодно, только если это уже существует.  Так что  кричать не надо. Не люблю,
когда кричат.
     -- Переводчиком, например, -- сказал Джинн возбужденно, но уже тише. --
Ты же все языки знаешь через этот свой первоязык!  Ты же все равно -- код! И
никто  до  тебя не доберется! Мы  тебя в троичной системе  забубеним, и хрен
тебя  кто тронет!  Подожди, ты  можешь  подождать?  У  меня  там духи  висят
он-лайн. Я с  ними сейчас быстро перетру, и мы  тебя засадим в сеть в лучшем
виде!
     --  Я подожду, --  сказал Хоттабыч. --  Я дам тебе еще отсрочку, потому
что, если ты  сотворишь мне свободное тело, я останусь  жить. Но у меня есть
всего один  час -- этот  час. И сколько земных часов он продлится -- зависит
только от тебя.  Если каждый этот час ты сумеешь наполнить -- он превратится
в новый, и так -- до тысячи и одного, пока пустота не отступит.
     -- Ладно, ладно -- не гунди. Я все понял. Денься куда-нибудь, не маячь,
--  быстро проговорил Джинн,  чувствуя в себе неожиданную  мощь вдохновения,
как будто что-то новое открылось в нем -- чему-то  новому. И что в силах его
теперь самому творить чудеса.
     --  Никуда я не денусь, -- сказал важно Хоттабыч, -- буду торчать молча
здесь, возле тебя, немым укором.
     И с этими словами он исчез. А на его  месте появились тяжелые напольные
песочные  часы  высотой в  человеческой рост, внутри  которых тысячи золотых
песчинок тонкой струйкой падений-мгновений обозначили реку времени.
     --  Круто,  однако,  ты  торчишь,  --  заметил  Джинн  и  повернулся  к
компьютеру.
     Первым чудом нового Джинна было то, что Этна не приняла его за психа. И
даже более того -- как-то подозрительно легко поверила в Хоттабыча, сообщив,
что,  если  им  удастся  вместе  создать  для  него информационную форму  --
иноформу, это  непонятным  образом снимет с  нее  информационное заклятье  и
решит все ее  сегодняшние проблемы.  При этом  ссылалась на какие-то древние
сказания и  утверждала,  что именно они, мужчина и  женщина с разных  сторон
Земли,  могут  выполнить какую-то  исключительную миссию через  древний дух,
рожденный заново словом.
     Джинн обратился к песочным часам:
     -- Хоттабыч...
     -- Да, -- сказал Хоттабыч, не меняя облика часов.
     -- Есть там  еще какие-нибудь условия?  Ну, чтобы  тебя заново  родить?
Мальчик с  девочкой  --  понятно,  код  и информационный  материал  --  тоже
понятно. Еще нужно что-нибудь?
     -- Я должен  быть  рожден  от встречи,  --  сказал  туманно и задумчиво
Хоттабыч, очевидно сверяясь  по каким-то книгам. --  Так  записано.  Встреча
временных половинок составит целое время и победит пустоту. Эта встреча -- в
пустыне,  среди  ничего  -- должна  длиться  сорок дней и  один  день, и еще
половину дня, и еще одну шестую часть дня, и еще один час.
     -- Ладно, ладно. Я все понял.  Организация  пустыни и встречи -- это по
твоей части.  Только учти, у  меня нет загранпаспорта. А с Соломоном мы сами
разберемся. Не боись.
     Он встал и подошел к окну.
     --  Эх,  жалко,  на ковре-самолете  не удалось полетать! --  сказал он,
глядя задумчиво в небо.
     --  Возьми,  -- сказал Хоттабыч,  протягивая ему серебряную бутылочку с
черной жидкостью внутри, -- это вода пустыни. Живая и мертвая. Выпей.
     -- Это зачем? -- спросил с подозрением Джинн.
     -- Поможет, -- уклончиво ответил Хоттабыч.
     -- Ладно, только сигарету выкурю...
     -- Потом выкуришь. Выпей...
     Джинн  взял  у Хоттабыча сосуд  и осторожно понюхал  жидкость. Жидкость
пахла мухоморами, поганками и прелыми травами.
     "Любовь побеждает смерть, -- подумал он. -- Вот хорек!"
     И сделал большой, полный горечи глоток. Бояться ему было больше нечего.

     Краткое содержание пятнадцатой главы
     Джинн ожидает наступления утра,  пытаясь побороть  бессонницу.  Наконец
утро  приходит,  и  с  ним Хоттабыч. Хоттабыч все выяснил про Соломона,  тот
вновь посетил  сей  мир  и приумножил богатства, но  лишен  мудрости, жен  и
любви. Хоттабыч видел его  и знает его имя, которое он называет Джинну. Цель
нового Соломона  -- интернировать граждан Земли в единый идеальный  мир, где
каждый   налогоплательщик   будет   под   незримым  виртуальным   контролем,
переходящим по необходимости  в физический. Сам идеальный мир является некой
надстроенной  над физическим  конусовидной  башней, лестницы  которой ведут,
однако, вверх не в  небо, а  лишь к вершине  башни, которая  есть сам  новый
Соломон, который есть ворота земли и неба, мимо которых  всякая  связь между
последними невозможна. Исключительность такого положения делает пограничного
Ново-Соломона  Главным  Таможенником  Верхнего  мира,  со всеми  вытекающими
привилегиями, и  дает  возможность  безраздельной  земной  коррупции  Нижним
мирам,   обеспечившим   Ново-Соломону   столь   высокое  положение.   Задача
Ново-Соломона похожа  на задачу древних вавилонских строителей,  с  той лишь
разницей, что те начинали в одном языке, а потом распались на разные  вместе
с башней,  а Ново-Соломон начинает  на  разных  языках,  которые  необходимо
свести воедино: без уничтожения языковых барьеров ни одно мировое господство
невозможно,  это  подтверждает  и  исторический  опыт.  Заточенный  когда-то
Хоттабыч оказывается чуть ли не  единственным сохранившимся джинном и теперь
призван сыграть роль  всемирного  межъязыкового пропускного  пункта --  этим
объясняется его появление  в  Интернете  после трех  тысяч  лет  хранения  в
кувшине.  Бессознательно  ведомый  партизанскими  провиденциальными  силами.
Джинн,  единственный  из  пользователей  Интернета,  находившийся  в  полосе
полусна  в  момент  постепенного вывода  Хоттабыча из  полунебытия,  как  бы
случайно  выкрал  его  из  рук  Ново-Соломона.  Его  слабость  и  малодушие,
помешавшие на  всю  катушку использовать  могучую силу Хоттабыча для личного
обогащения,  привели  к  невозможности  адекватных действий со  стороны  сил
Ново-Соломона,  привыкших использовать этот  путь как наиболее  эффективный.
Потеряв  Хоттабыча с  радаров всемирности, диспетчеры  Нижнего мира  днем  и
ночью ждали, когда  вспыхнет где-нибудь новая звезда успешности, богатства и
счастья,  чтобы  по  этой  вспышке   вычислить  пропавшего  эфрита.  В  силу
бюрократической разобщенности разных миров, сам Хоттабыч, обивавший пороги в
параллельных  поисках Соломона, оставался  для  них  долгое  время  невидим.
Однако  теперь, когда он сам  явился, ему уготовили  рабскую  судьбу кирпича
новой башни. Отпущенный попрощаться с Джинном, Хоттабыч угрожает его  земной
жизни, однако Джинн  предлагает ему вернуться в Интернет свободным сайтом  и
таким  образом навсегда  избавиться  от  опеки Ново-Соломона,  заодно  лишив
последнего  претензий  на мировое  господство.  В этом помогает  ему далекая
возлюбленная, сумевшая самостоятельно  сбежать  от чар Кащея, который и есть
Ново-Соломон.


Глава шестнадцатая,
     в которой чудеса происходят без волшебства, среди цветов любви,

     Пустыня была пуста.
     Повсюду, куда хватало глаз,  лежал ровный, выгоревший добела песок, как
будто из стекла треснувших часов истекло время и остановилось. Или это Джинн
внезапно очутился на поверхности песка верхней чаши  часов -- в колбе неба с
размазанным по ней горячим жидким солнцем. Солнце немилосердно жгло песок  и
медленно стекало по прозрачному  куполу к горизонту. Это  одинокое изменение
было  единственным свидетельством того,  что измерение-время еще  существует
где-то, но очень далеко. На небе. Недосягаемо на небе.
     Наждачный  белый  свет царапал глаза,  и  Джинн  закрыл  их.  Но это не
помогло. Свет остался под веками, прилипший к зрачкам и смешавшись с белками
глаз.
     "Это я так умер или что за фигня?"-- подумал Джинн.
     Не  зная, что ему делать, он снял  майку из-под рубашки, лег животом на
горячий  песок,  подложив  под  голову  руку, чтобы  не обжечься, и закрылся
майкой от солнца. Он решил дождаться ночи, чтобы куда-нибудь идти. Непонятно
было, конечно, -- куда. Но больше делать было нечего.
     Когда прошло  минут пятнадцать,  мир вокруг  еще не  поплыл  и не начал
размягчаться,  но  во  рту  уже стала  скапливаться  подсохшая  жажда.  Пить
хотелось  сначала слегка,  как  бы между прочим,  желание влаги  появилось в
мозгу легкой флиртующей  идеей,  затуманивая постепенно все остальные мысли,
потом поползло вниз, осушая  горло, куда-то в живот и  в ноги. И вот уже все
тело,  обнаженное в своих  ощущениях  этой неожиданной  жаждой, каждой своей
клеточкой  стало  горячо  и   страстно  требовать  влаги.  В  сухом  воздухе
навязчивое  стремление  к  другой,   благодатной  среде  стало  единственным
чувством, единственной мыслью  и  единственным порывом  духа. От  напряжения
желания Джинн начал покрываться мелкими капе