дился Саид. - Отныне это скала
Праведного Русского. Положить на могилу камень, высечь  письмена...  Салют
из всего, что у нас есть.
     - Салют? - переспросил один из бойцов, что пришел сражаться  за  веру
Аллаха из далекого горного племени. - Что это?
     - Их обычай, - ответил Саид мрачно. - Так хоронят героев.
     Джордан с сожалением посмотрел на распростертое тело,  затем  перевел
взор на часы на запястье, где таймер предостерегающе попискивал:
     - Ого!.. Пара выступать.
     - Нет, - отрезал Саид. - Земля твердая, как камень.  Копать  придется
штыками. И подготовить камень... Файзулла, возьми динамит, отколи  во-о-он
ту глыбу. Положим ему на могилу.
     Файзулла с изумлением посмотрел на сурового Саида:
     - Это нас займет до ночи! А нам  нужно  быть  на  ударной  позиции  в
четыре утра!
     Саид отрубил:
     - Мы его похороним.
     Файзулла  вскрикнул,  попятился.  Его  отодвинул  и  выступил  вперед
Джордан:
     -  Ты  что,  не  понимаешь?..  Вам  заплатили  такие  деньги,   чтобы
перехватили  тот  самолет!..  Я  не  должен  был   этого   говорить,   это
сверхсекретно, но на том самолете прилетит русский  президент!  Лично.  Он
заключает с арабами какой-то страшный  договор...  весь  мир  наш  полетит
вверх  тормашками!  Это  единственная  возможность  уничтожить  его  одним
выстрелом!
     - Мы должны похоронить русского, - отрубил Саид.
     - Но весь мир...
     - Весь мир в руке Аллаха, - бросил Саид высокомерно. - Кто мы,  чтобы
спорить с ним?
     Джордан в  бессилии  огляделся  по  сторонам.  Лица  моджахедов  были
суровыми и мрачными. Черные глаза недобро блестели из-под  черных  бровей.
За спиной у каждого "стингеры" новейшей модификации, от которых не уйти ни
одному самолету. А в руках короткие автоматы, готовые к бою.
     - Ты не понимаешь, - закричал он зло. - Только в  том  месте  самолет
пройдет  над  самыми  горами...  в  досягаемости  даже  для   пистолетного
выстрела! Одной ракетой разнесем в клочья, а у нас их восемь!.. Неужели ты
не хочешь уничтожить самого главного русского?
     - Хочу.
     - Но ты этому грязному русскому... этому!.. даешь возможность  спасти
русского президента!
     Саид сказал высокомерно:
     - Ты, получивший образование в США, знаешь ли, что когда говорит  сам
Аллах, внимают даже горы и моря, не только люди?
     Он смотрел на безобразное тело, распухшее от  жары  так,  словно  уже
разлагалось, подумал внезапно, что русский и не должен  быть  красив,  они
все безобразны, но настоящему мужчине не обязательно быть  красивым.  Этот
вот, к примеру, прекрасен. И десять тысяч гурий  уже  ждут  его  очищенную
душу в священной джанне.
     А смутное чувство,  что  этот  русский  нанес  его  отряду  поражение
гораздо более ощутимое, чем все танковые армии СССР, медленно разрасталось
и разрасталось.

     Глава 48

     Ночь нависла над южным морем черная и глубокая, какой не бывает ни  в
России, ни в США. Даже звезды пылали немыслимо яркие, блистающие.  Там,  в
северных широтах видели только отдельные звезды, здесь их  целые  звездные
рои, блистающие, заливающие водный мир странным нечеловеческим светом.
     Угрюмые громады из стали полуметровой толщины застыли в темной  воде,
подсвеченной только тропическими рыбами, похожие на допотопные  гигантские
чудовища, увязшие в прозрачном чистом янтаре.
     В темном небе загадочно поблескивали звезды. Тихо, слышно  было,  как
плещет далеко внизу волна о борт. Корабельные  орудия  недвижимо  смотрели
исполинскими жерлами в ту сторону, где находилась американская эскадра,  а
корабельные ракеты время от времени начинали беспокойно двигаться,  острые
носы отслеживали невидимые глазу истребители в стратосфере, которые наивно
полагали, что находятся вне досягаемости русских ракет.
     Под палубой было тихо, только  чутье  подсказывало,  что  корабельные
механизмы не спят, трудятся, часть из  них  держит  корабль  в  постоянной
готовности к бою, а другая  отслеживает  каждого  на  палубе  американских
кораблей,  будь  он  за  пультом  ракет  "земля-воздух"   или   отправился
помочиться с борта. А командир корабля,  что  жутко  перекосил  рожу  и  с
наслаждением копается то носу, то в ушах, то чешет между большими пальцами
ног, уверен, что в темноте его не видит даже штурман в двух  шагах,  и  не
подозревает, что у русского наблюдателя зудят руки продать эти фото  в  их
же газеты, заработать и получить одновременно немалое удовольствие.
     Командир эсминца "Стерегущий" Анатолий Рыбаков всю ночь  наблюдал  за
американской эскадрой. Сперва по приборам, наконец, утомившись,  вышел  на
палубу. От необъятных просторов воды веяло грозным покоем.
     Он услышал странный звук, вслушался,  сердце  затрепетало.  До  слуха
внезапно донесся шелест парусов, настоящих полотняных, которых никогда  не
видел и не слышал, затем плеск воды о деревянный борт...
     Повернулся в ту сторону,  отшатнулся,  а  сердце  застучало  часто  и
сильно. Вдали неслышно скользил призрачный корабль под всеми  парусами!  В
высоком деревянном борту чернеют открытые люки, видны круглые  жерла,  это
же чугунные пушки, которые ядрами!..
     Плеск воды становился  все  слышнее,  хлопанье  парусов,  и  странная
неземная музыка, от которой запело в груди,  глаза  защипало,  но  все  же
рассмотрел надпись на  борту  корабля-призрака  -  "Стерегущiй".  Вода  за
кормой бурлит, красавец фрегат старого флота, возможно,  погибший  в  этих
водах сотни лет тому, спешит на помощь своим потомкам!
     - Худяков, - сказал он хрипло и не узнал своего яростного  голоса,  -
малый впедед!
     - Товарищ командир!
     - Самый малый, - распорядился он. - Выдвинь корабль на  полкорпуса  и
застопори машины. А там посмотрим.
     Призрачный корабль шел на столкновение с американским флотом.  Сквозь
него просвечивали звезды.
     Из  машинного   отделения   голос   прозвучал   с   заминкой,   сразу
посуровевший:
     - Товарищ командир! Вы же знаете, если произойдет сближение  хоть  на
дюйм...
     Рыбаков сказал с наигранной веселостью:
     - Это если приблизятся они! Но ты ж видишь, они как мухи в патоке.
     - И что же?
     - Придвинемся ближе.
     - Мы нарываемся, чтобы шарахнули?
     Рыбаков ответил бесшабашно:
     - А шарахнут, так шарахнут. Главное, чтобы мы успевали ответить. А мы
успеем пальнуть изо всех орудий  и  пусковых  установок  прежде,  чем  нас
накроет... Но сдается мне, что не случится, не случится.

     К Стоуну ворвался командир корабля:
     - Русский корабль выходит на ударную позицию!
     Стоун сорвался с койки, он спал одетым, даже не обругал дурака, какая
ударная позиция, она сейчас у всех ударная, бегом поднялся наверх.
     Вдвоем, замерев, они смотрели, как в ночи эсминец  русских  медленно,
очень медленно выдвигается вперед, сам пересекая черту, которую  обозначил
русский командующий флотом.
     - Что он хочет? - спросил командир дрогнувшим голосом.
     Стоун посмотрел с ненавистью, словно тот был виноват,  стиснул  зубы,
заставил себя дышать глубоко и ровно, чтобы кровь не била в голову волнами
как при шторме.
     - Давно он так?
     - С середины ночи, - поспешно  ответил  командир  корабля.  -  Слегка
выдвинулся, постоял, снова выдвинулся на треть корпуса. Теперь снова...
     Стоун сказал с ненавистью:
     - Этот мерзавец, вопреки приказу своего же командующего,  провоцирует
нас на огонь!
     - Но, - сказал командир несчастным голосом, - хоть мы  и  не  откроем
огонь, но он, оказавшись так близко,  сможет  нас  обвинить,  что  это  мы
придвинулись под покровом ночи. Сам ударит мз всех орудий... и - начнется!
     Стоун буркнул:
     - Что начнется, то  скоро  кончится.  Современный  бой  длится  всего
несколько минут. А то и секунд.
     Но сам ощутил, что прозвучало фальшиво.  Все-таки  там  на  побережье
Флориды его ждет шикарная вилла, приобрел удачно, а у  русского  командира
одни дыры в карманах, терять нечего, со злости только ищет повод!
     А когда нет, придумывает.

     На тротуарах пламенели свежие пятна крови, но народ  ходил  группками
пьяный от счастья, бабахал по окнам. На площади  Ногина  толпа  собралась,
как на концерт Мадонны. Массивное здание Политехнического  музея  окружили
кольцом в несколько тысяч  человек.  Передние  ряды  счастливо  палили  по
зияющим дырам на месте окон, а остальные поднимали стволы вверх и пуляли в
синее безоблачное небо.
     Из музея почти не отстреливались, но  из  толпы  по  темным  провалам
стреляли все равно часто, охотно и беспорядочно.
     С грохотом подошли танки, глупо и бесцельно взяли  древнее  здание  в
кольцо. Я  насчитал  двенадцать  серо-зеленых  стальных  чудовищ,  Длинные
стволы, похожие на трубы для перекачки нефти, мертво  смотрели  на  музей,
крышки люков задраены наглухо,  даже  пулеметные  гнезда  словно  заварены
электросваркой.
     На джипе, сопровождая танки, прибыл Яузов. Бинты  уже  сняли,  но  на
мощной носорожьей фигуре не сказалось, все такой же массивный, грузный,  С
подкреплением появились снайперы, я видел их сгорбленные фигуры на  башнях
танков. Похоже, в патронах их  не  ограничивали,  потому  что  винтовки  с
непомерно уродливыми стволами время от времени дергались, я  слышал  сухие
щелчки, едва слышные на фоне привычного городского шума.
     При виде меня, Яузов вскинул брови, оглядел с  головы  до  ног.  Зато
вроде бы ничуть не удивился, увидев рядом со мной красавицу  княгиню.  Она
светло улыбнулась министру обороны, он поклонился, что-то пробурчал, снова
поклонился, все же ошарашенный, не зная как держаться, наконец  повернулся
ко мне:
     - Вы хоть знаете, кто ими руководит?
     - Черногоров, - ответил я.
     Он помрачнел:
     - Черногорова ищут... Найдут, никуда не скроется. А там в музее  этот
горластый!
     - Который?
     - Тот, что  все  на  митинги  народ  поднимал.  Анчуткин!..  Да,  тот
самый... Нет, здесь его депутатская неприкосновенность не спасет...
     - Жаль, - сказал я искренне. - Он в самом деле никаких благ для  себя
не выгадывал.
     Стелла сказала негромко:
     - О чем вы говорите, когда люди стреляют в историческую ценность?  Вы
знаете, сколько этому музею лет?
     Яузов искоса посмотрел на нее,  вздохнул.  Похоже,  на  языке  что-то
вертелось, но не сказал, красивым женщин все позволено, даже  больше,  чем
Юпитеру.
     - Как остановить, - сказал я трезво. - Джинна выпустили из бутылки...
Правда, этот джинн и спутал карты как Пентагону...  или  кто  из  них  там
посылал своих коммандос в Кремль... ЦРУ, госдепартаменту... так и  нам.  С
таким чертом из бутылки сладить трудно. Но зато он на нашей стороне!
     Черт из бутылки, заполнив всю площадь так, что теперь уже и  танки  в
нем утопали как зеленые кустики роз среди половодья, постреливал по окнам,
иногда в какой-нибудь части  выстрелы  превращались  в  шквальные:  с  тот
стороны кто-то из осажденных осмелился выстрелить в ответ.
     К Яузову подбежал молоденький офицер в форме танкиста:
     - Товарищ главнокоманедующий!..  Только  что  сообщили,  что  русский
президент прибыл в тамошний  аэропорт.  После  парадной  встречи  отбыл  в
резиденцию. Несмотря на события в России, как он заявил,  сперва  подпишет
все договора, завершит встречи, и только тогда вернется.
     Яузув кивнул:
     - Похоже, не сомневается в нас. Черт,  знал  бы,  что  нас  уже  было
повязали как кроликов?
     Я удивился:
     - И вас?
     -  Меня  нет,  -  сказал  он,  морщась,  -  но  если  власть  сменить
молниеносно, а в стране  тишь  да  гладь,  то  армии,  вроде  бы,  незачем
покидать казармы. Расчет был на этом! А  если  бы  большинство  из  членов
прежнего правительства продолжало работать... Понимаете?
     Я кивнул:
     - Понимаю. Но, к счастью, народ такой правильности не понимает.
     Треск  винтовочные  выстрелов  отсюда  казался  похожими  на   хлопки
лопающихся воздушных шариков. Словно их рассыпали вокруг музея, и  топтали
шипастыми подошвами. Богато украшенные ворота рухнули, мы слышали треск, с
которым выворачивались огромные штыри из косяков. Толпа ввалилась галдящая
и стреляющая. Мы в бессилии наблюдали, как в  широкие  ворота  вваливается
все больше и больше народу. Что там будет с ценными  экспонатами...  лучше
не смотреть в сторону княжны.
     Я сказал ей виновато:
     - Они опьянели от свободы!.. Но все-таки...  Все-таки  они  вышли  на
улицы с ружьями, вышли защищать свою страну. Свое право носить оружие! Это
же теперь  люди...  которые  взялись  просто  ниоткуда!..  До  этого  была
сплошная дрянь,  были  сябялюбцы,  трусы,  подонки,  приспособленцы,  были
нафигисты... и вдруг откуда-то появились люди. Теперь надо не  спугнуть  в
них  это...  человеческое!  Чтоб  не  вернулись  снова  в  свое  подлое  и
равнодушное скотство, что считается благополучной нормой. Да черт  с  ним,
музеем. Мне его тоже жаль, но люди дороже. А они только тогда люди,  когда
сами вышли с оружием в руках на улицу... Не их погнали защищать,  а  вышли
сами!
     Яузов покивал с грацией носорога, прогудел:
     - Это утрясалось бы еще долго. Ну, гражданственность, осознание...  Я
доступно объясняю?
     - Доступно, доступно, - пробормотал я.
     -  Тещ  бы  стреляли,  -  объяснил   он,   однако,   с   крестьянской
обстоятельностью. - Соседей по коммуналкам... А  гражданственность  -  это
уже!.. Понимаете, уже. Надо поблагодарить штатовцев.
     Я спросил ядовито:
     - А Сказбуш не скажет, что это его глубоко продуманная акция?
     Он с подозрением посмотрел на меня:
     - Да нет, не скажет. Эта вот гражданственность... это не его заслуга.
Прямо  скажем,  не  его.  Мне  кажется,  что  эти  лица...   которые   эту
гражданственность торопили... гм... сами ошарашены. Да, прямо так  скажем.
Сами ошарашены, что так враз и... все в дамки.
     Стелла с  гримаской  отвращения  смотрела  на  древний  музей.  Толпа
вливалась и вливалась в черный  зев  разрушенного  входа,  затем  из  окна
третьего этажа выбросили  человека.  Толпа  внизу  радостно  заревела.  Из
соседнего окна выбросили  его  одного,  еще  живого.  Он  страшно  кричал,
размахивал руками.
     Мне  почудилось,  что  донесся  тяжелый  удар  об   асфальт.   Стелла
вскрикнула:
     - Прекратите!.. Прекратите немедленно!
     Яузов посмотрел на меня,  я  украдкой  подал  знак  отрицания.  Яузов
покачал головой, развел руками:
     - Это дело милиции. Омоновцев... Не могу  же  я  со  своими  танками!
Скажут, переворот.
     Я сказал торопливо:
     - Завтра вернется Кречет. А к этому времени толпа угомонится. Если же
пойдут громить магазины, тогда можно и танки...
     - Какие танки? - вскрикнула она в ужасе. - Против простого народа?
     - Ага, - сказал я зло, - сейчас он уже простой, уже раскаявшийся, да?
     - Да, - отрезала она настороженно, потому  что  в  голосе  моем  была
издевка, которую она не поняла. - Да, если хотите!
     Я смолчал. Трудно говорить с людьми даже не прошлого,  а  всего  лишь
ненышнего века тому, кто живет идеями следующего.  А  в  новом  мире  люди
обязаны быть злопамятными. Порядочным человек всегда злопамятен. Он обязан
быть злопамятным!
     Наше сегодняшнее всепрощение, если  честно,  от  доброты  ли  или  от
трусости? Когда пьяный нахамил и плюнул в морду, не даем сдачу потому, что
прощаем неразумного, он-де не знает что творит, или  же  просто  страшимся
нарваться на скандал? Ведь не только плюнет еще раз, но и меж ушей врежет?
     Понятно, большинство людей не могут дать сдачи из-за своей  слабости,
трусости,  зависимости,  бедности  и  пр.  Не  дай  им  отговорку  в  виде
христианского прощения, у этих несчастных еще и язва желудка разовьется на
нервной почве, сердечные приступы, а так можно сослаться на более  высокую
мораль, вздохнуть лицемерно,  что  вот  хотел  было  догнать  и  размазать
обидчика по стенам, но надо быть добрым, милосердным, гуманным...
     Нет, в двадцать первой век это лицемерие двадцатого  уже  не  войдет.
Оно не только отвратительно, но и вредно для общества.  Те,  кто  придумал
эту спасительную формулу, придумали ее для других, не  для  себя.  А  сами
бьют со всего размаха. Бьют безжалостно, но когда попытаетесь  замахнуться
в ответ... только попытаетесь, вам с  укором  напоминают,  что  надо  быть
милосердным. Пока вы колеблетесь, вам врежут еще раз, да так,  что  теперь
уж точно рука не поднимется.

     Оглядываясь  назад,  надо  признаться,  что  с  той,  первой  попытки
сместить Кречета, мы все жили слишком беспечно. Вторую попытку не ждали, и
она  застала  нас  врасплох.  Кречет  слишком  круто  поворачивал  страну,
недовольные нашлись даже  в  ближайшем  окружении.  Но  если  одни  только
критиковали, то другие активно работали против.
     Меня взяли как сонного петуха в курятнике,  только  теперь  составлял
разрозненные картинки в  единое  целое.  Штатовская  резидентура  получила
сигнал о начале операции, в тот же час  в  газеты  и  эфир  пошли  заранее
подготовленные материалы. Анчуткин совершенно искренне  решил,  что  самое
время поднять народ против гнилого режима за  торжество  коммунистического
строя. И поднял, и вывел на улицы.
     Черногоров сделал вид, что усиливает борьбу с преступностью, но умело
продемонстрировал бессилие милиции, омоновцев, и воспрянувшая толпа  пошла
на приступ Останкинской телебашни.
     Одновременно, к двум большим группам туристов, где все  мужчины  были
как один накачанные здоровяки, подъехали два большегрузных КАМАЗа.  Задний
борт открыли, туристы мигом  разобрали  оружие,  превратившись  в  элитных
коммандос, сели на машины, а те взяли курс: одна к телебашне, другая  -  в
Кремль.
     Стыдно сказать, но Кремль захватили почти с той же легкостью,  что  и
телебашню. Практически, без выстрелов.  Операцию  штатовцы  провели,  надо
признаться, блестяще. Образцы сверхсекретных пропусков  Черногоров  добыл,
на штатовской аппаратуре тут же сделали дубликаты, заранее знали все коды,
пароли, где кто будет находиться в какую минуту. Кремлевскую охрану  взяли
как сонных цыплят. Правительство пикнуть  не  успело,  как  уже  сидело...
скажем мягко, интернированное.
     На телевидении тот телекомментатор,  который  страдает  нарциссизмом,
радостно  провозгласил  в  эфир  заранее  заготовленный  текст  о  падении
диктатуры черного генерала, о  возвращении  истинно  русских  православных
ценностей покорности  богу  и  угодливости  властям,  о  великой  щедрости
заокеанской демократии, что протянула руку помощи заблудившемуся  русскому
народу.
     Народ не отрывался от экранов телевизоров. Всей  стране  стало  ясно,
что с генералом Кречетом покончено. Слишком все быстро и бескровно. Словно
сместили Хрущева. Вскоре будут опубликованы указы о том, как жить  дальше.
По крайней мере уже понятно, что  православие  вернется,  оружие  придется
сдать...
     И только те немногие прохожие,  кто  был  в  районе  Красной  площади
видели, как в синем небе появился большой транспортный самолет. Он  сделал
круг  над  Кремлем  почти  на  бреющем  полете,  люк  распахнулся,  оттуда
посыпались темные человеческие фигурки. Они раскрывали крохотные  парашюты
над самой землей, видно было, как из автоматов  сверкают  мелкие  огоньки,
словно слабая электросварка, ветер донес стук автоматных очередей.
     Парашутисты скрылись  за  кремлевской  стеной,  и  все,  что  слышали
прохожие, это долгая и упорная  перестрелка  между  ними  и  американскими
коммандос и силами  Временного  Комитета.  Кто-то  сразу  сообщил  жене  и
друзьям о странном отряде, что явно на стороне Кречета, другие бросились к
телефонам-автоматам, а кто-то сразу открыл бардачок, где лежал пистолет.
     А дальше началось то, чего не могли просчитать не  только  штатовские
советологи и русоведы, но и наши... Да что кивать на других, я сам,  дурак
набитый, не мог такое подумать, как  не  заподозрил  и  Черногорова.  Один
грубейший просчет за другим! Правда, второй