ием
или отмщением за своих соотечественников, когда это  из  казны,  но  когда
вдруг из стран ОПЕК сообщают, что  принято  решение  о  повышении  цен  на
нефть... Пока еще не подписано, но если это произойдет, то Западу придется
платить за бензин для своих машин в  два  раза  больше,  любой  американец
взвоет, ибо что такое родина или другие члены американской  общины,  когда
дело касается личного кошелька?
     Сенат мгновенно принял решение послать седьмой  флот  США  к  берегам
арабских стран,  если  те  все-таки  осмелятся  подписать  такой  договор.
Одновременно разрабатывали систему других мер давления,  но  флоту  отдали
приказ готовиться к походу.
     Впрочем, наш  Краснознаменный  уже  двигается  на  экономном  режиме,
горючее берегут, да и турбины старенькие. Если поставить  на  форсаж,  как
ходят американцы, то половина кораблей рассыплется через пару часов.
     А вот на Украине стоял крик. Нефтяная блокада им не  грозит,  москали
все равно нефтью поделятся, а вот что американцев побили, так это  ж  черт
знает что!.. Хоть и приятно, конечно, что бьют других,  а  не  их,  и  что
досталось богатым, это все любят, но ведь американцы уже союзники! Крым  -
земля украинская, кровь побитых американцев падает на головы  хозяев,  что
не сумели, не обеспечили, не сохранили...
     Правительство Украины выступило с гневным протестом, особенно пылким,
ибо подошла пора платить за кредиты Западу, надо просить  отсрочки,  самое
время выказать любовь и  преданность  идеям  именно  западной  демократии.
Оппозиционные партии тоже как одна  заявили  о  жестокости  москалей,  что
несовместима ни с какими  западными  идеалами,  но  аналитики  Забайкалова
быстро уловили растерянные нотки, доложили шефу.
     Забайкалов  сопел,  хмыкал,  кивал.  Его  удивляло  только  то,   что
оппозиция на Украине не узрела раньше,  что  теряет  голоса,  а  могла  бы
набрать как никогда. На  самом  же  деле,  там  даже  депутаты  с  трибуны
клеймили москалей, а дома  на  кухне  восторгались,  что  заносчивым  янки
обломали рога.  А  народ,  которому  притворяться  вовсе  без  надобности,
открыто говорил, что хоть москали и гады  полосатые,  но  что  американцам
залили сала за шкуру - за это треть грехов на том свете им скостится.

     Дашенька с огромным бутербродом направилась в другую  комнату.  Хрюка
семенила рядом, искательно заглядывала в глаза, забегала вперед и садилась
на  дороге,  смотрела  преданно  и  влюблено,  наконец  Дашенька  крикнула
виновато:
     - Ну, нельзя тебе, нельзя!.. Дедушка говорит, что ты и так толстая!
     Она сделала движение, что оставляет бутерброд на  журнальном  столике
за кучей книг, а сама  другой  рукой  перехватила,  и  понесла,  пряча  за
спиной. Хрюка побежала следом,  Даша  старательно  уверяла,  что  никакого
бутерброда нет, что он там, на столике... Бедный ребенок  не  подозревает,
что у собаки нос важнее, чем глаза. Обоняние у нее в двенадцать тысяч  раз
мощнее, чем у людей, и Хрюка в запахах видит бутерброд у нее за спиной так
же четко, как если бы он был у нее перед мордой.
     Так и мы, философы, видим  ясно  то,  что  просто  немыслимо  простым
дашенькам, будь они  слесарями-водопроводчиками,  академиками,  премьерами
или президентами. Вот только сказать не можем, как та же Хрюка.  Наверное,
еще кто-нибудь видит мир совсем не так, как дашеньки или мы,  философы.  К
примеру, астрономы, наверное, все время помнят, что наше огромное Солнце -
это крохотная звездочка на окраине одной из галактик, в то время как  даже
для меня вся Земля - это огромный неподвижный мир, а Солнце  встает  из-за
восточного края этого мира, идет по небу и опускает за край на западе...
     И все-таки даже на самые великие и отстраненные от мирских дел умы...
ну, такие, как, скажем скромно, мой или астрономий, все же  действует  эта
самая мирская суета, достойная разве что дашенек. В нашем доме, как  и  во
всех, как только наступают теплые денечки, из подъезда  выползают  старухи
и, сидя на лавочке, перемывают кости всем, кто идет мимо.
     С одной такой старой каргой выползала  и  мерзкая  собачонка,  рыжая,
лохматая и злобная. Хозяйка ее называла гордо лайкой,  хотя  понятно,  что
это за лайка, но ей молча кивали. Лежа перед ступеньками, эта яркая  тварь
облаивала всех, кто заходил или выходил.
     Помню, я в первые дни еще поинтересовался, что  это  с  нею,  хозяйка
объяснила, что  собаке  уже  двенадцать  лет,  она  старая,  считает  себя
хозяйкой, потому так и ведет себя. Я тогда не нашелся что  сказать,  пошел
дальше. Но раздражение осталось. Затем наступила осень. Зимой  старухи  не
показывались, весна затянулась, только в конце  мая  снова  появились  эти
серые вороны на лавочке, а с ними и эта собака.
     Тогда я, наконец, остановился и сказал хозяйке, что я иду к себе, так
что пусть ее собака не пытается меня остановить.  Посмеялись,  но  мерзкая
тварь, чувствуя мое раздражение обнаглела так, что делала вид, что вот-вот
укусит.
     Неделю тому я, попрощавшись с Володей, вышел  и,  сразу  заметив  это
рыжее неопрятное пятно перед подъездом, изготовился с самого начала, пошел
даже медленнее  обычного,  возле  подъезда  вежливо  поприветствовался  со
старухами, я для них очень милый и обходительный мужчина, которого никогда
не приводили пьяным, к которому не приходилось ночью вызывать милицию.
     Рыжая тварь атаковала сзади, делая вид, что уже кусает  за  пятку,  а
может и в самом деле на этот раз, обнаглев, хотела  хватануть,  но  я  был
готов, уже стоял на правой, а левой  ногой  -  я  левша,  как  большинство
гениев - мгновенно поддел носком ботинка в нижнюю челюсть.
     Был стук, отчаянный визг. Тварь даже перевернулась в  воздухе,  упала
на брюхо, а потом с несвойственной хозяйке дома прытью унеслась к старухам
и забилась, скуля, их под лавку.
     Я лучезарно им улыбнулся:
     - Все-таки отбился!.. Какая мерзкая тварь верно?
     Лишь сегодня я увидел хозяйку с этой рыжей шавкой. Она вывела  ее  на
поводке, гуляла в дальнем уголке заброшенного  сквера,  только  там  сняла
поводок. Думаю, что моя заслуга только в том, что тронул первый камешек. А
дальше пошла лавина... те же старухи,  что  сидели  рядом  и  помалкивали,
сначала посочувствовали ей, сказали, что я, такой  обходительный  мужчина,
мог бы не так грубо, но затем сказали и то, что этот визгливый лай все  же
раздражает жильцов. Все-таки  каждый  возвращается  в  свою  квартиру,  он
хозяин, а не бесправный квартирант у хозяйки этой мерзкой твари... но люди
терпят, не хотят ввязываться в неприятный разговор.
     Я понаблюдал в окно за  выгуливающей  свою  любимицу  в  одиночестве,
думал зло, что все точно так же и в политике,  экономике,  искусстве,  что
есть отображение жизни, во всем, во всем... По нашей  российской  трусости
все ждут, что если кто-то другой начнет, скажет первым,  то  его  можно  и
поддержать голосами из толпы. Безымянными голосами.
     После того, как Кречет разрешил  местной  общине  мусульман  устроить
публичную порку своих единоверцев прямо на Манежной площади, пошли голоса,
что вообще то неплохо, неплохо... Конечно, зверство,  дикость,  устаревшие
обычаи, но зато все понятно. Как для тех, кого пороли, так и для тех,  кто
смотрел и примерял эту порку к  себе,  если  напьется  хоть  раз  как  эти
русские свиньи.
     После того, как в Крыму расстреляли штатовский десант, во  всем  мире
раздавались голоса, осуждавшие зверство русских. Однако столько же было  и
голосов, что и не оправдывали русских,  но  напоминали,  что  штатовцы  их
оскорбили, а в отношении с ними надо принимать во внимание такие  понятия,
как гордость, честь, достоинство.
     И заканчивались эти статьи многозначительным напоминанием, что совсем
недавно эти качества были не только у русских.

     А  сегодня  утром  тоже  на  своем  примере,  вернее,  как  участник,
убедился, что  не  только  в  политике  хватает  людей,  которые  в  своем
раздражающем стремлении к  полному  доминированию  быстро  теряют  чувство
реальности. Хуже того, не  понимают,  что  сами  они  не  самые  идеальные
существа на свете.
     Когда я с Хрюкой вышел  на  улицу,  меня  поджидал  разъяренный,  как
кобра, сосед снизу. Типичный интеллигент, какими рисуют на  карикатурах  и
подают в кино: в очках,  бородка,  взвинченный,  что  считается  признаком
легко ранимой и  впечатлительной  натуры.  Заорал,  трясясь  от  ярости  и
брызгая слюной:
     - Ваша собака... ваша собака... залила мочой на мой балкон!
     - Ох, - сказал я виновато, - ох, простите, пожалуйста! Это  приходили
дети, накормили ее на ночь арбузами... бедная,  не  решилась  меня  будить
рано...
     Он заорал еще яростнее:
     -  Ваша  собака!..  Я  вызову  санэпидемстанцию!..   Ее   заберут   и
умерщвлят!.. Это уже не первый раз!
     Хрюка, прижав уши  и  поджав  хвост,  виновато  отбежала  подальше  и
смотрела на нас страдальческими глазами. В  самом  деле,  два  года  назад
случилось то же самое: накормили таранькой, она вылакала чуть ли не ведро,
а под утро, не в силах терпеть, пробралась на балкон и пустила лужу. Внизу
у соседа, к счастью, ничего нет, боится воров, так что  лужица  на  кафеле
была заметна.
     Я сказал совсем виновато:
     - Это был несчастный случай... вы уж извините, пожалуйста!  За  шесть
лет уже второй случай, но всего лишь второй...
     Его глаза за стеклами оков стали совсем бешеными. На щеках  выступили
пятна. Взвизгнул, распаляясь от собственной правоты:
     - Я иду немедленно вызывать милицию!.. Санэпидемнадзор!
     Да, он прав, ибо собаку вожу без намордника и  не  на  привязи,  как,
впрочем, все мы делаем, а есть не то указ мэра, не то какая-то  бумага  от
санитаров, что дает возможность  злобным  старухам  набрасываться  на  тех
собачников, которых ненавидят, и в то же время  не  замечать  нарушений  у
тех, кому симпатизируют.
     Нам с Хрюкой симпатизировал как весь наш дом, так и окрестные,  Хрюка
всем машет хвостиком  и  улыбается,  но  все  же  мы  на  птичьих  правах,
зависимы, мы должны улыбаться и когда улыбается, и когда не улыбается...
     Сдерживая раздражение, что рвалось наружу, я сказал раздельно:
     - Я вижу, что у вас уже давно не было неприятностей. Так вот я вам их
обещаю. Чтобы вы научились ценить ту спокойную жизнь, которой живете.
     Повернулся и, чтобы не двинуть его в рыло,  пошел  по  ступенькам  на
улицу. Видимо, у меня был достаточно злой голос, так что это  дерьмо  даже
не гавкнуло  в  ответ,  не  пообещало  пожаловаться  в  милицию,  привести
санэпидстанцию, общественность, депутатов из ООН.

     Когда я вернулся из Кремля, выжатый как лимон, то консьержка, которая
благоволила к мирным и добропорядочным жильцам, сообщила таинственно,  что
у жильца, который подо мной, был обыск. Приезжали  на  двух  машинах,  все
переворошили, но пока что, говорят, ничего не нашли. Пообещали следить  за
каждым его шагом.
     Я смутно вспомнил, что жилец мне  встретился  недалеко  от  дома,  от
испуга едва не распластался на  животе  как  перед  китайским  мандарином,
раскланивался, что-то лепетал, но у меня гудела голова  после  тяжелейшего
напряженного  дня,  перед  глазами  качались  лица  разъяренного  Кречета,
хмурого Яузова, сосредоточенного Черногорова, встревоженного Когана... и я
опомнился только в  своей  душевой,  когда  холодные  струи  вперемешку  с
горячими били с такой силой, словно собирались наполнить  меня  водой  как
бурдюк.

     Утром  Володя  как  всегда  излучал  спокойствие  и  благожелательную
уверенность. Такие никогда не нажмут красную  кнопку  запуска  ракет  лишь
потому, что жена пересолила суп или осточертела теща.
     Хрюка попробовала вовлечь в игру,  попрыгать  или  хотя  бы  побегать
наперегонки. Володя вежливо уклонился, и Хрюка, ничуть не  обескураженная,
заглянула в окно его машины, помчалась в кусты.
     Я поинтересовался:
     - Я понимаю, что все мои переговоры прослушиваются... Даже,  когда  я
вроде бы на открытом воздухе. Не надо делать красивые глаза, я же понимаю.
Скажи, этот вчерашний обыск у моего соседа  внизу  как-то  связан  с  моим
разговором с ним насчет собаки?
     Володя отвел глаза, с неохотой промямлил:
     - Есть слушок, что вроде бы был слушок, что  у  вашего  соседа  внизу
может  быть  склад  с  оружием.  Ну,  прибыли  какие-то  странные  ребята,
поискали, ничего не нашли... Но кто был, непонятно. Ни милиция, ни органы,
ни службы, не спецы...
     Я буркнул:
     - То-то его  так  трясет!..  Больше  так  не  делайте.  Я  со  своими
проблемами разбираюсь сам.
     Я видел хитрую улыбку. Он, наконец, вскинул чересчур  честные  глаза,
сказал почти укоряюще:
     - Так эти ж странные ребята и хотели, чтоб как можно  тише!..  И  все
получилось. А ту базу, где вы погуляли, все еще бульдозерами растаскивают.
     Я стиснул челюсти. Похоже, мне ту базу вспоминать будут долго.  Хрюка
носилась как дикий кабан, стоял треск. Время от времени над ровным зеленым
заборчиком показывалась ее ушастая голова, бдительный  зверь  старался  не
терять меня из виду, чтобы не потеряться.
     - Вернусь через четверть часа, - сказал я. - Зря  ты  приезжаешь  там
рано.
     - Пустяки, - ответил он благодушно. - Я встаю рано.
     - Да нет, - пояснил  я.  -  Думаю,  что  и  тех  ребят,  которые  уже
оттоптали мне задники, достаточно.
     Теперь уже он развел руками молча,  но  в  глазах  читалось:  двойная
перестраховка не повредит.

     По улице, мешая движению, сурово  и  молча  шли  старики  с  красными
флагами в дряблых усталых руках. Лица всех были мрачными, брови насуплены,
по сторонам смотрели враждебно, уже зная по горькому опыту, что сочувствия
не дождутся.
     Хрюка подошла к бровке, повиляла хвостиком,  тут  же  кто-то  крикнул
нервно: "Уберите собаку!", и я сразу ощутил острую недоброжелательность  к
коммунистам, ибо моя Хрюка - лучшая из собак, она даже не собака, а  почти
человек, только лучше...
     Из магазина вышли подростки с оттопыренными карманами.  Один,  завидя
старичье с флагами, радостно заорал:
     - Долой коммуняк!
     - Бей жидов! - добавил второй и пояснил первому. - Все  коммунисты  -
жиды. Недаром Гитлер их расстреливал...
     Хрюка им тоже повиляла обрубком, я свистнул, она нехотя подбежала,  в
глазах был вопрос: чего надобно, старче?
     - Домой, - сказал я. - Домой.
     Пошли дворами, но  перед  глазами  все  еще  двигались  эти  скорбные
мученики с суровыми лицами. Да, это в самом  деле  страшно  -  государство
победившее пролетариат и крестьянство!  Ужасно  и  мерзко,  когда  кухарка
берется управлять государством. Но в России все осталось только  лозунгом,
зато в другой стране это удалось воплотить на практике, еще как удалось!
     В одной из английских колоний рабочие и крестьяне отказались  платить
налоги, взбунтовались, изгнали английских эксплуататоров, а себя  объявили
уже не англичанами, а американцами - по месту нахождения их колонии.
     Конечно, налоги все же платить  пришлось,  тому  же  шерифу,  который
поддерживал порядок среди разбушевавшихся погонщиков скота, у нас  красиво
именуемых по-английски - ковбоями, что значит, коровьими  мальчишками.  Но
это понятные налоги, а не какие-то там университеты, обсерватории,  школы,
ведь известно, что все беды от грамоты.
     Времена шли, пришлось и самим построить школы, даже университеты,  но
рабоче-крестьянская психология осталась, она пронизывала новое государство
вдоль и поперек, и вся наука была подчинена узкопрактической цели:  а  что
это даст моему огороду? А что даст это моему стаду коров?
     Когда седовласые джентльмены... не правда ли, смешно, американцы -  и
джентльмены? -  когда  эти  седовласые...  гм...  обсуждают  международное
положение и думают, куда послать свои войска, то  руководствуются  той  же
рабоче-крестьянской психологией. Ну, как наш слесарь, который видит  ссоры
в доме интеллигента, и как добрый сосед всегда готов помочь: дать его бабе
в рыло, раз он сам по своей интеллигентности не может,  чтобы  лучше  борщ
варила, посоветовать как жить... Даже денег может дать до получки,  как  и
штатовцы дают Европе. Правда, наш  слесарь  дает  без  процентов,  неловко
наживаться на чужих трудностях, но американский слесарь в  госдепартаменте
понимает, что нет выше радости, чем когда у соседа корова сдохнет! Как раз
удачный случай, чтобы и теленка забрать.
     Машина стояла у  самого  подъезда,  оттеснив  шикарные  иномарки.  Их
владельцы пугливо пробегали с крыльца по широкой дуге, стараясь  держаться
от этой  машины  как  можно  дальше,  заползали  на  сидения,  а  уползали
тихо-тихо. Хотя, как чудится, в первые дни на Володю  пробовали  наезжать,
чтобы не ставил машину так близко, вроде бы  забота  о  возможных  "скорых
помощах", на самом же деле только они, хозяева жизни, могут...
     Я помахал Володе:
     - Все-все! Мы отгуляли. Сейчас отведу Хрюку и спущусь.
     - Да вы не торопитесь, -  ответил  Володя  с  фамильярностью  старого
знакомого, - все равно там засиживаетесь до ночи...
     Хрюка вызвала  лифт  с  третьего  удара  лапой,  кнопка  туговата,  я
машинально двигался следом как за собакой-поводырем, а перед глазами  были
все те же лица стариков с красными знаменами,  брезгливые  лица  прохожих,
гогот молодых.
     Не  стыдиться  нужно,  что  строили  коммунизм,  а  гордится.  Ну  не
получилось, переоценили свои силы, но пробовали же! Первые  в  мире,  даже
единственные решились построить царство мира и справедливости на земле!
     Да, другие не решились, а теперь злорадствуют:  ага,  а  мы  все  это
время пили-жрали в три пуза, баб всех и  даже  сколотожеством  баловались,
гомосеков уже за людев считаем, мы не тратили силы зазря...
     Это же, как с любым человеком, который пробует бросить  пить,  курить
или начинает качаться. Вокруг тут же друзья начинают: да ты  чо,  Коля,  я
вот пью и ничо, ем в три горла и не шибко толстый... ну и  пусть  толстый,
зато ни в чем себе не отказываю... Да какая гимнастика, мы ж не в пещерном
веке, когда сила нужна, теперь и с кривой спиной жить можно, и живот пусть
свисает через ремень - кому какое дело?
     И  вот  этот  подвижник,  который  уже  и  сантиметры  с  пуза  начал
сбрасывать, и мышц на груди поднаростил,  и  спину  выпрямил...  вдруг  не
выдерживает постоянного нашептывания со  всех  сторон...  Ну,  всяких  там
"Голосов Америки", "Свободной Европы" и массы других, бросает гантели... И
видит как много за это время его друзья, что жили  проще,  как  много  баб
поимели, как много вина выжрали...а  он  отстал,  стыдно  другим  в  глаза
смотреть, что вот так тужился, пока они гуляли во все...
     А почему стыдиться? Ведь ты единственный, кто пытался стать лучше! Ну
не получилось, опустился до уровня остальных. Но ты пытался, а они даже не
пытались.

     Глава 17

     Володя придирчиво проверил, хорошо ли я  надел  ремень  безопасности,
ибо по дрянной рассейской привычке я никогда не забрасывал эту штуку  даже
на плечо, опустил стекла, и машина бесшумно выползла на улицу.
     Храм Христа Спасителя блистал как елочная игрушка. Яркое до нелепости
пятно  на  сером   вообще-то   пейзажике   Москвы,   празднично   веселое,
скоморошистое, чисто по-русски не знающее удержу  в  пропорциях,  красках,
формах.
     Я поймал себя на том, что смотрю с удовольствием, хотя вообще-то меня
корчит от самого слова "Спаситель". Откуда взялся Спаситель, который  меня
спас непрошено? Как меня спасала Советская власть, тоже непрошено, от рая,
а потом и от поджигателей войны?
     Володя поглядывал искоса, помалкивал, даже старался дышать через раз,
чтобы не спугнуть важную государственную мысль, а я просто сидел и злился,
что полжизни меня заставляли голосовать за партию. Просто за партию,  даже
не называя ее по имени. Само собой разумелось, что  другой  партии  нет  и
быть не может. А человек мог быть только партийным или беспартийным.
     Потому сегодня у