рпус  содрогался,
покачивался, но выстрелы пушки тонули в чудовищном треске,  который  я  не
сразу определил как обыкновенные выстрелы... если  бы  мог  поверить,  что
тысячи людей одновременно стреляют из охотничьих ружей и пистолетов.
     Внизу, прямо  за  мраморными  ступеньками,  застыли  автомобили.  Все
черные, внушительные, разных марок, в одном из них даже дверца приоткрыта.
Я ожидал увидеть торчащие ноги водителя, они почему-то все сразу впадают в
сон, едва машина останавливается, но за рулем, как и в салоне пусто...
     Будь я, в самом деле, подозрительным человеком, я бы  чего-нибудь  да
заподозрил, а так, авось, не взорвусь,  перебежал  через  открытое  место,
распахнул дверцу шире, ввалился головой вовнутрь. Что-то треснуло,  то  ли
по мне выстрелили и промахнулись, то ли хрустнула коленная чашечка.
     Мотор запустился сразу, послушныйи мощный. Я его почти не слышал, мои
руки хватали рычаги, ступни топтали педали, кое-как развернулся,  подогнал
к крыльцу. Стелла не стала ждать, пока я, как на коне, заеду по ступенькам
в Кремлевский дворец. Сбежала  вниз  легкая,  как  козленок,  шейпингистка
чертова, юркнула на сидение рядом. Вскрикнула:
     - Ой!.. Мы попались!
     Со стороны  ворот  треск  стал  слабее,  я  с  изумлением  наконец-то
поверил, что это одновременно стреляют из мелочевки,  вроде  пистолетов  и
винтовок, сотни людей, если не тысячи.
     Машина начала медленно двигаться, нога моя поспешно нажала на тормоз.
Из кремлевских ворот валила огромная тесная  толпа.  Я  видел  красные  от
усилия лица, все пытались прорваться к Кремль первыми,  у  всех  винтовки,
пистолеты. Ни одного военного или милиционера, все в  гражданском,  кое  у
кого кровь на лице, но все бегут рассвирепевшие, как бешеные  псы,  ничего
не видя, в глазах безумие и страсть к убийству...
     Я поспешно распахнул дверцу, в желудке похолодело, ибо разом оказался
в прицеле сотни ружей, вылез и замахал руками:
     - Их штаб вон в той церквушке!.. Но там подвал, туда не  добраться  с
ходу...
     Меня окружили, пахнуло потом и кровью, жаром горячих тел.  Почти  все
молодые, но я заметил и несколько человек явно моего возраста, серьезные и
с хорошими добротными винтовками. Их глаза раздели  меня,  ощупали,  снова
одели, один крикнул:
     - Где правительство?
     - Кречет на Востоке, - ответил я, - а остальных интернировали в своих
кабинетах.
     - Интернировали? - переспросил кто-то. - Это что ж, расстреляли?  Или
повесили?
     - Пока только заперли, - пояснил я. -  Вешать  собирались  завтра.  У
вас, как я вижу, сил хватит.
     В ворота вваливались все новые толпы, неслись,  огибая  нас,  молодые
парни оглянулись и поспешили к Кремлевскому дворцу, а один из этих старших
кивнул:
     - Не получится у них, Никольский. Айда, ребята!
     Я крикнул вдогонку:
     - Что-то мне ваше лицо знакомо. Вы, случаем, не слушали мои лекции?
     Тот удивился:
     - Лекции? А ты что, и лекции уже читал? Даешь!
     - А откуда, - крикнул я в спину, - вы знаете мое имя?
     Он крикнул от самых дверей:
     - В финале... В полутяжелом... Ты мне еще бровь...
     Его внесло в разбитые ворота. Слышно было, как застрочил  пулемет,  в
ответ раздались выстрелы. Многотысячная толпа, заполонившая весь Кремль, с
готовностью начала стрелять по окнам, не давая высунуть и палец.
     Я забрался в машину, начал выворачивать руль:
     - Поехали. Здесь зрелище не для тебя.
     Она зябко повела плечами:
     - Да, эти в благородный плен брать не будут.
     - Думаю, никакая экспертиза не опознает, - согласился  я.  -  Но  кто
идет за шерстью, рискует вернуться стриженым.
     В  воротах  было  столько  навалено  трупов,  что  пришлось  вылезти,
оттащить самые-самые, но и потом в двух местах правую сторону  подбросило,
послышался  крякающий  звук,  словно   давили   огромные   орехи.   Стелла
побледнела, полузакрыла глаза.
     Я приспустил окно с ее стороны. Похоже, ей в самом деле стало  лучше,
ибо, не поднимая век, произнесла слабо:
     - Лектор... в полутяжелом...

     Я ткнул пальцем в  кнопку,  стекло  послушно  поползло  вниз.  Машина
неслась  бесшумно,  справа  убегал  и  пропадал  за   спиной   тротуар   с
перевернутыми урнами, выбитыми витринами. Ветер тащил по  асфальту  клочки
бумаг, красные и желтые листья. Дважды видели группки мужчин, в руках и за
плечами винтовки. Кое у кого  на  голове  зеленые  повязки,  но,  судя  по
реакции остальных, безповязачников, это были не мусульмане, а просто ухари
вроде панков. А может, и в самом деле мусульмане.
     Когда свернули за гостиницей, где  въезд  на  площадь  Ногина,  снова
услышали частый сухой  треск.  Из-за  поворота  показалась  толпа  человек
двести, все дружно палили из винтовок и ружей по окнам и крыше  массивного
дома сталинской постройки. Окна зияли чернотой, было видно, как на  стенах
брызгают мелкие бурунчики, словно бьет косой дождь.
     - Сумасшедшие... - прошептала Стелла.
     - Еще бы, - согласился я. -  высадить  своих  коммандос  -  разве  не
сумасшествие?
     Она бросила злой взгляд. Похожа, она имела в виду что-то другое.
     Я  медленно  вел  машину,  обалделый  и  ошарашенный  настолько,  что
разжалуй  меня  из  академиков  в  слесари,  смиренно  признал   бы   свою
непригодность  к  прогнозированию.  Случилось  то,  чего  не   ожидал   ни
Черногоров,  ни  американские  советологи,  ни  даже  я,  такой  мудрый  и
самоуверенный в предсказаниях.
     Стелла взвизгнула, прижалась теплым мягким плечом:
     - Осторожно!..
     Я ощутил, что даже  после  такой  ночи  и  гонки  по  городу  приятно
чувствовать  на  плече  аристократически  утонченные  пальцы,  с  длинными
ногтями, горячие, от самых кончиков которых  по  телу  побежали  невидимые
игриво щекочущие струйки.
     Машину бросило круто влево, правое колесо  выскочило  на  тротуар,  а
справа промелькнул  обгорелый  остов  не  то  мерса,  не  то  бээмвэ.  Мне
почудился темный силуэт, склонившийся головой на руль, но  останавливаться
не стал, бедняге вряд ли уже нужен кто-то кроме гробовщика.
     Встречных машин было на удивление столько же, как и в любой день.  На
площади,  где  в  центре  расположился  Политехнический  музей,  собралась
огромная толпа, слышалась стрельба. Из окон музей вроде бы отстреливались,
но в запертые двери грохали торцом фонарного  столба.  Толпа  одобрительно
ревела при каждом ударе.
     Машины замедляли ход, одобрительно гудели. Подъехал  микроавтобус,  с
охотничьими ружьями в руках выскочили молодые парни. Я успел увидеть,  как
они прямо на бегу начали с упоением стрелять по окнам музея.

     Машина ровно гудела, на скорости ее слегка заносило, дорога  чересчур
заполнена  автомобилями.  Я  превратился  в  ком  нервов,  только  бы   не
врезаться...  черт!..  красный  свет...  ладно,  с  той  стороны   никого,
успеваем... почти успеваем,  сзади  навроде  бы  погнались  с  мигалкой...
ладно, скажу, что когда вдрабадан пьян, то не отличаю,  где  красный,  где
зеленый, а если потом  доставят  в  стекляшку  и  велят  дыхнуть,  что  ж,
дыхну... А майору  скажу,  мол,  этот  еще  соврет  что  я  и  на  красный
проскочил...
     Княжна легонько взвизгивала на поворотах. Глаза расширились, она  уже
потеряла весь аристократический лоск, когда на всех и все смотрят свысока,
рядом с таким грубым ублюдком каждая  женщина  забывает,  что  она  крутой
бизнесмен, политик или королева - мне то по фигу, я просто  гнал  и  гнал,
ибо хоть какой же русский не любит быстрой езды, но  ездят  быстро  только
американцы по их выверенным дорогам, но под моими ногами не удалая тройка,
а мощь шестисот коней, и я несся как  снаряд,  почти  не  успевая  крутить
баранку.
     - Ты своих не увидишь! - вскрикнул рядом панический голосок.
     - Размечталась, - процедил я.
     - Сбавь скорость!
     - Куда уж сбавленнее...
     Обостренное чувство очень взрослого человека, что приходит  на  смену
убывающей  реакции  и  физической  силе,  подсказывало,  где  какой  дурак
выметнется с соседней  полосы,  какой  уступит,  а  какой  продержится  до
последнего. Я уже знал, чего  ожидать  на  перекрестках,  что  выскакивают
навстречу чаще плакатов с призывом голосовать за московского мэра, а  чего
ждать от боковых улочек.
     Она оглянулась встревожено:
     - ГАИ.. отстали... но не сильно.
     - Отстанут, - процедил я.
     - Наверняка уже передали по рациям! Нас задержат у ближайшего поста!
     Непроизвольно сказала  "нас",  даже  не  заметив  оплошности.  Что-то
фрейдистское, когда такое заносчивое готово идти за тобой  хвостиком,  ибо
ты - зверь с дубиной... это я-то зверь!.. ведь самка инстинктивно выбирает
зверя позвереистее...
     Нога сама ударила по тормозам, машину занесло, самка  взвизгнула,  ее
шарахнуло о дверцу, слева жестяно взвизгнуло. Лоха, который до  последнего
не уступал дорогу, унесло в сторону. Похоже, его выбросило  на  встречную,
да черт с ним, их на земле уже шесть миллиардов.
     Мимо неслись дома этой кривой цивилизации, на тротуарах стоят  кривые
столбы, на троллейбусных остановках согнутые кривые  люди,  поперек  улицы
висят кривые плакаты.
     Ничего, всех выравняем.

     Над головой промелькнул и унесся, как птеродактиль,  гигантский  мост
окружной дороги. Мы вынеслись  за  пределы  Москвы,  автотрасса  пока  что
широчайшая, здесь уже город, хотя по картам пока еще нет,  но  телефоны  с
московскими номерами, народ  ездит  на  работу  вовнутрь  кольца  окружной
дороги...
     Я жал и жал на  газ,  едва  удерживал  руль.  За  окружной  машин  на
удивление мало, почти нет, народ благоразумно отсиживается по норам, чтобы
узнать, в какой цвет выкрашивать машину,  цеплять  ли  серп  и  молот  или
двуглавого урода, а то и выкапывать партбилет.
     Из-за леса вылетело навстречу открытое  пространство,  серое  небо  и
темная  земля,  а  далеко  впереди  виднелись  домики   разной   величины,
поставленные на одинаковом удалении друг от друга. Среди них выделялись  и
трехэтажные монстры, широкие, как боярские усадьбы,  но  мою  дачу  скорее
можно принять за курятник: бревенчатый, один  этаж,  всего  три  крохотных
комнаты, на участке цветы  и  заросли  малины,  никаких  гаражей,  никаких
строений, разве что в дальнем уголке двора совсем крохотный  домик  летней
кухни.
     Машина неслась по неровной дороге,  ее  подбрасывало,  Стелла  шипела
сквозь  зубы.  Возле  моего  дома  стояли  трое  джипов,   выкрашенных   в
маскировочный цвет, а  также  приземистый  бронетранспортер.  Десятка  два
десантников в зеленых пятнистых униформах, в касках и с автоматами в руках
держали дом под прицелом, но трое сразу же взяли нас на прицел. Эти ребята
отличались от вроде бы крутых и бравых омоновцев как  соколы  от  галдящих
уток. На них навешано доспехов намного меньше, из-за  чего  выглядят  куда
проворнее, морды не такие толстые, а значит, и  сами  не  такие  тупые.  С
этими ребятами вряд ли удалось  бы  выйти  из  подземелий  Кремля  так  же
просто, как проделал...
     Я  остановил  машину  возле  бронетранспортеров,  выскочил,  тут   же
наткнулся на двух десантников, похожих скорее на толстые дубы, что  растут
тут лет двести. Меня придержали за плечи, один спросил грубо:
     - Хто такой?
     Из-за джипа выскочил офицер, вскрикнул:
     - Виктор Александроович?
     - Я...
     - Лейтенант Георгадзе, - отрапортовал он. - Послан Михаилом Егоровым.
     Я  видел  два  десятка  направленных  прямо  мне  в  грудь   стволов.
Десантники не давали мне ни  единого  шанса,  гордились  этим,  при  любом
неверном движении я  должен  был  потяжелеть  на  пару  пудов,  начиненный
пулями.
     - Где они? - крикнул я. - Где?.. Где мои?
     Лейтенант прокричал:
     - Все были захвачены... или уничтожены  еще  при  преследовании.  Там
только двое...
     - Мои там? - прервал я.
     Он замялся:
     - К сожалению, захватили вашу жену и внучку. Пока остальных уничто...
подвергали процедуре ареста, эти двое успели выскользнуть  с  заложниками.
Стрелять мы не решились.
     Я кивнул, пошел к домику. Лейтенант догнал, ухватил за рукав:
     - Постойте! Туда нельзя.
     - Мне можно, - отрубил я. - Это приказ Кречета. Ясно?
     Он оторопел, я слышал его шаги за моей спиной. За машинами  горбились
парни в пятнистой одежде, огромные  и  непомерно  толстые  от  одетых  под
сцецкостюмы бронежилетов. Все держали на прицеле окна, двери и даже печную
трубу.
     Один из них, с погонами старшего офицера, повернулся в нашу  сторону,
рыкнул:
     - Стоять! Георгадзе, как пропустил?
     Офицер что-то залепетал, я снова рыкнул:
     - Приказ президента! Мне - можно все.
     Я вышел на открытое пространство. Стараясь не спешить, теперь  я  под
прицелом, медленно двинулся по дорожке, развел руки, показывая,  что  я  с
пустыми руками. С каждым шагом

     Глава 46

     Человек вытащил Анну, держа перед собой. Глаза, как  у  обезумевшего,
вылезали из орбит, пытаясь увидеть все и сразу. Его  рука  тыкала  стволом
пистолета в ее висок. Голос сорвался на визг:
     - Стой!.. А это ты видел?
     Я сам прицелился ему в голову, медленно  начал  подходить.  Он  тыкал
стволом в висок Анне, она болезненно кривилась, бледная,  но  сравнительно
спокойная. Глаза ее отыскали мое лицо, только  миг  мы  смотрели  глаза  в
глаза, затем я сказал сдавленным голосом:
     - У тебя еще есть шанс.
     - Какой? - выкрикнул он злобно.
     - Сдаться. Возможно, тебя не расстреляют.
     Его злой хохот был похож на карканье  старой  больной  вороны.  Одной
рукой еще сильнее сдавил Анне горло, ее лицо побагровело, но она не  стала
цепляться за его руку, пытаясь хоть чуть ослабить хватку.
     - Ты понимаешь, что я могу ее убить?
     - Ты умрешь тут же, - сказал я. - Никакого суда. Придет тьма, ты  уже
никогда не воскреснешь. Ты будешь мертв. Тебя не будет.
     Но глаза его оставались все еще  безумными,  страшный  смысл  еще  не
дошел, отчаянная надежда жила, что еще можно что-то выторговать...
     - Бросай оружие! - потребовал он. - Бросай!.. Или  я  сейчас  нажимаю
курок.
     Я видел его подрагивающий палец, вот-вот нажмет, сам того  не  желая,
весь трясется, на губах чуть ли не пена.
     - Закрой глаза, - попросил я Анну. - Сейчас на тебя  брызнет  дрянью,
но ты не пугайся.
     Она послушно опустила веки. Лицо ее было бледным, но  спокойным.  Она
верила мне, как верила и шла за мной всю жизнь. А  этот  смотрел  на  меня
выпученными глазами, из уголка губ показалась пена. Я  готовился  спустить
курок, я мог его только ранить, и тогда  он  точно  нажмет  курок,  я  мог
вообще промахнуться или даже попасть в Анну, но если я послушаюсь и положу
пистолет, то он тут же убьет меня... а потом, потом, возможно, и  Дашеньку
тоже.
     В последний момент в моих глазах что-то изменилось, взор ушел  поверх
его головы за его спину, я  чуть-чуть  наклонил  голову,  давая  неслышный
приказ кому-то, кто подкрался сзади, действовать, и хотя он  знал,  что  я
один, все же невольно насторожился и скосил глаза, пытаясь заглянуть  себе
за спину, рука его начала описывать полукруг, и я нажал курок.
     Руку тряхнуло, грохот сухо ударил по барабанным  перепонкам.  Верхняя
часть головы с всклокоченными волосами  словно  сорвало  ветром.  Брызнули
отвратительные красные брызги, словно по бутылке с кровью ударили дубиной.
     Анна тут же открыла глаза. Только  теперь  ее  пальцы  с  отвращением
ухватились за жилистую руку врага, отбросили с себя,  как  ядовитую  змею.
Или по крайней мере грязного вонючего ужа.
     Она сделала ко мне шаг, не глядя на тело, что грузно рухнуло сзади. В
глазах ее был все тот же страх:
     - Виктор... Дашенька...
     - Что? - вскрикнул я.
     - Твой знакомый... Бережанский!.. держит ее в заложниках... Он утащил
в летнюю кухню...

     Сзади пахнуло хорошими духами. Стелла, появившись за нашими  спинами,
как сказочная фея или христианский ангел, ласково обняла  Анну  за  плечи,
погладила по голове. Анна прижалась к ней как ребенок, она никогда не была
сильной женщиной, а в этом ангеле  чувствуется  голубая  сталь,  и  Стелла
властно и заботливо повела к выходу.
     Я все это видел только боковым зрением, мимо с громким топотом подошв
пронеслись стены узкого коридорчика, я выскочил через боковую дверь.
     В глубине участка сиротливо белела крохотная кухонька. Дверь  и  одно
окно, там внутри кирпичная печь, я сложил ее тридцать  лет  тому,  во  все
стороны на десятки шагов ровное пространство, если не считать десантников,
что залегли и с той стороны.
     Грудь моя вздымалась часто, я с трудом  заставил  себя  остановиться.
Заходящее солнце освещает домик чуть слева, на кирпичах старой стены видно
каждую выбоинку, но в окне черно, как в безлунную ночь. На миг почудилось,
что там что-то мелькнуло.
     Я сделал два шага вперед, закричал:
     - Это я, Никольский!
     В избушке было тихо, но у меня было ощущение, что за мной  наблюдают.
Машины милиции стоят плотно, солнце играло на выставленных в нашу  сторону
стволах ружей и пистолетов.
     Сделав еще пару шагов, я крикнул снова:
     - Это я, Никольский!.. Покажись, никто стрелять не будет!
     Снова тишина, далеко за оградой послышался шум, подъехали еще машины,
но мои глаза не отрывались от избушки. Наконец там послышался  шум,  дверь
чуть приоткрылась, темно, затем распахнулась во всю  ширь.  Там  стоял  на
корточках Бережанский, левой рукой к груди  прижимал  Дашеньку,  а  правой
приставил ствол пистолета ей в бок. Правая щека ребенка была  расцарапана.
Кровь с такой силой ударила мне в голову, что в  глазах  я  услышал  треск
лопающихся кровеносных сосудов.  Взор  застлало  красным.  Я  ощутил,  как
разрываю его на части, разбрасываю еще теплые куски мяса...
     Бережанский, взмокший и с трясущимися  очками,  бородка  взлохмачена,
прокричал истерически:
     - Ну что скажешь? Вот и пришла проверка на твою прочность!
     Дашенька смотрела исподлобья, ствол давил  ее  так  сильно,  что  она
закусывала губу. Я с трудом загнал глубже  ярость,  что  рвалась  звериным
рыком, застилала глаза красной пеленой:
     - Ты ее знаешь.
     - Проверим! Проверим, как твои идеи работают на  практике,  а  не  на
митингах!
     Я покачал головой:
     - Я такую проверку прошел еще до твоего рождения и прохожу всю жизнь.
Брось оружие, отпусти ребенка и выходи с  поднятыми  руками.  Может  быть,
тебя не расстреляют... сразу.
     Он захохотал, ткнул пистолетом еще сильнее, отчего ее плечи  подались
назад,  а  лицо  передернулось  болью.  Я  ощутил,  как  сердце   начинает
разламывать грудь. В голове нарастало давление, в висках потяжелело.
     - Бросай оружие сам, - велел  он  торопливым  испуганным  голосом.  -
Бросай, бросай! Я выйду с твоей внучкой, сяду в автомобиль, а если  кто-то
будет меня преследовать...
     Я прервал резко:
     - Это в самом деле жизнь, а не твой блуд в Интернете. Если  причинишь
ребенку боль, то клянусь честью... а  ты  уже  видел,  что  она  делает  с
людьми, что если хотя бы ранишь... я пойду в твой  дом  и  убью  всю  твою
семью. Убью Веру Андреевну, убью твоих Андрея и Сашу,  убью  Настеньку.  А
потом пойду на кладбище и опозорю могилы твоих родителей...  ибо  они  все
еще отвечают за ублюдка, которого породили!
     Он пристально всматривался в меня, я видел, как злобный оскал сполз с
его лица, оно побледнело, покрылось смертельной бледностью. Я стоял  перед
машинами  и  говорил  громко,  ясно.  Глаза  расширились,   он   выкрикнул
срывающимся голосом:
     - Ты не сделаешь!
     - Сделаю, - ответил я. - Посмотри на меня.
     Он  смотрел,  я  чувствовал  на  себе  взгляды  милиционеров,  стояла
страшная мертвая тишина. Я стоял впереди машин, меня легко сразить  пулей,
я не прятался, как эти бравые парни в бронежилетах, касках и суперброне  с
головы до ног, что спрятали  головы  как  страусы,  а  взамен  приглашающе
выставили откормленные