ути попали в засаду. Это были люди Иуды Бен-Йосефа... Надеюсь, мы дали им
бой, достойный мужчин.  Когда  я  уходил,  меня  преследовал  только  один
уцелевший израильтянин. Это был сам Иуда...
     Юсуф задохнулся  от  приступа  слепой  нерассуждающей  ярости.  Голос
что-то бубнил о  коротком  бое,  где  наверняка  погибли  все  израильские
солдаты, теперь в проклятой стране будет женский  плач  и  причитания,  но
Юсуф с такой силой вдавил кнопку "NO", что внутри коробочки затрещало.
     Хыкмет воскликнул встревожено:
     - Велик Аллах, что с твоим лицом?
     Юсуф, не отвечая, отполз назад, добрался до мелкого  окопчика,  бегом
вернулся в расположение своего отряда.  Бойцы  нехотя  поднялись  при  его
появлении. Сброд, где на одного истинного борца по трое мерзавцев, которые
не умеют и не хотят работать. В Сопротивлении тоже не блещут,  предпочитая
ходить подальше от окопов, обвешанные оружием с головы до ног,  куражиться
над мирными жителями, требуя, чтобы им, как проливающим кровь в  борьбе  с
проклятыми иудеями, оказывали особые почести.
     - Где тот проклятый иудей? -  прорычал  Юсуф.  -  Которого  захватили
вчера?
     Один из бойцов, Абдул, проронил небрежно:
     - Там, связанный. Ждет, когда обменяют.
     - Обменяют? - рыкнул Юсуф. - Кто сказал, обменяют?
     Абдул наконец увидел в каком состоянии их командир, вытянулся, сказал
уже четче:
     - Ему сказали, что выменяют на двух, а то и троих наших братьев,  что
томятся в израильских тюрьмах.
     Юсуф прохрипел, чувствуя как красная пелена ярости застилает взор:
     - Мы не проклятые иудеи, что выторговывают  каждый  шекель!  Привести
этого сына осла и шакала!
     Израильтянина  приволокли,  встряхнули,  сорвали  повязку   с   глаз.
Ослепленный, он щурился, жалко мигал, но когда увидел фигуры арабов, гордо
выпрямился, попытался расправить плечи, но руки туго скручивала веревка.
     Абдул сорвал с  губ  израильтянина  клейкую  полоску.  Тот  дернулся,
клейкий слой выдрал юношеский пушок на  верхней  губе,  где  только-только
начали пробиваться странно светлые для иудея усики.
     Юсуф сказал с ненавистью:
     - Хочу, чтобы ты знал... Только что израильтяне подло убили на  нашей
священной земле пятерых наших братьев!
     - Плохие у тебя братья, -  ответил  израильтянин  независимо.  -  Но,
похоже, вы друг друга стоите.
     Юсуф скомандовал:
     - Смирно! Кругом! Двенадцать шагов марш,  затем  повернуться  ко  мне
лицом!
     Израильтянин вытянулся, все-таки  на  погонах  араба  знаки  различия
старшего офицера, повернулся, послушно начал  чеканить  шаг,  удаляясь  от
Юсуфа в сторону земляной стены, там развернулся и расхохотался:
     - Дикарь, ты даже считать не умеешь!.. До стены всего шесть шагов.
     Юсуф буркнул с ненавистью:
     - А больше и не надо. Отряд, пли!
     Выстрелы  грохнули  вразнобой.  Израильтянин  вздрогнул,   на   груди
возникли  красные  точки,  что  расплывались,  раздвигались  вниз.  Дважды
грянули выстрелы еще, две новые дыры в  груди,  все  избегали  стрелять  в
чистое детское лицо врага, как и в живот.
     Израильтянин,  наконец,  пошатнулся,  его  лицо  оставалось   красиво
надменным, полным презрения к  этим  дикарям  с  новейшими  Калашниковыми.
Колени подломились, он рухнул на бок, перевернулся на спину и так  застыл,
глядя в яркое небо невидящими глазами.
     Юсуф сказал яростно:
     - Сегодня пленных не брать! Мы должны  отомстить  за  убийство  наших
братьев.
     За спиной  послышался  шорох,  это  через  земляной  вал  перевалился
Хыкмет. Не переводя дыхания, сразу сказал деловито:
     - Хорошо бы организовать акцию... Взорвать что-нибудь,  поджечь...  Я
уже кое-что присмотрел.
     - Они сейчас настороже, - предостерег Абдул.  -  Уже  знают,  что  мы
всегда мстим. Нет, надо что-нибудь другое...
     И хотя даже гиене видно, что обвешанный оружием  как  осел  поклажей,
губошлеп попросту трусит, но Юсуф  стиснул  зубы,  промолчал,  лишь  шумно
дышал, прогоняя горячий воздух сквозь едва не кипящие легкие.  Израильтяне
сейчас будут особенно настороже. Надо либо выждать, либо придумать  что-то
еще... Такое же подлое и коварное.

     К обеду ярость не то, чтобы улеглась, а  скорее  -  залегла  на  дне,
наливалась взрывной тяжестью. Он  раскрыл  карманное  издание  "Откровения
суфиев", ушел в причудливый мир притч, предсказаний, учений, которыми  так
богата земля правоверных.
     Воздух был сухой и горячий, но Юсуф с книгой в руках чувствовал  себя
так, словно сидит в тени пальмы у родника, а прохладные струи омывают  его
распаренные ноги.
     Он вздрогнул, когда сверху, словно из другого мира, раздался истошный
крик:
     - Израильтянин! Вылез из укрытия... в руках белый флаг... Идет в нашу
сторону!
     Песок осыпался на дно, там наверху Фаттах возбужденно дрыгает ногами.
Морщась, Юсуф бережно положил на ящик с гранатами книгу. Словно из другого
мира возбужденно  и  неразборчиво  вопил  Фаттах,  совсем  еще  мальчишка,
страстно жаждущий стать мюридом. Отдать жизнь за чистое, светлое,  но  еще
не знающий как это сделать.
     Он выбрался из укрытия, жгучее солнце ударило  в  лицо.  Сладкий  жар
просочился в кожу, просачивается вглубь, наливая все тело силой и  упругой
яростью. Синее небо стало от жара светло-голубым, почти плавилось.
     Пригибаясь, он подбежал к стереотрубе. Фаттах  почтительно  отступил.
Юсуф приник к  окулярам.  На  той  стороне  выжженной  огнем  боев  земли,
перекопанной и изрытой осколками,  утыканной  минами,  виднеются  окопы  и
укрытия израильтян. Молодой израильтянин в  очках,  почти  мальчишка,  уже
отошел от них шагов на пять, в руках  трепещет  белая  тряпка  на  длинной
палке.  Воздух  недвижим  как  смола  в  джаханнане,  это   трепещет   сам
израильтянин, сквозь толстые стекла видны выпученные от ужаса глаза,  губы
трясутся, отсюда видно. Что ж этого иудейчика заставило вылезти под  пули,
какие деньги, ведь они за шекель удавятся...
     Подправляя резкость, по мере того как израильтянин пересекал ничейную
полосу, он рассмотрел нашивки капрала на  узких  плечиках.  Не  иначе  как
богатый папочка купил звание, с  такой  диоптрией  в  библиотеке  геморрой
зарабатывать, где кто видел военного  араба  в  очках,  а  этот  ковыляет,
спотыкается, земли не видит, а белым флагом размахивает над  головой  так,
будто арабы такие же слепые, как те вырождающиеся иудеи.
     - Не стрелять, - велел он, хотя в человека с белым флагом никто бы  и
так не выстрелил. - Но на прицеле держать... как и дальние окопы.
     - Есть!
     - Хыкмет, будь за меня.
     - Пойдешь навстречу?
     - Да. Не показывать же ему наши позиции.
     - Смотри, эти проклятые горазды на все хитрости. Это не  мы,  честные
арабы.
     Юсуф легко выпрыгнул из укрытия, пошел навстречу ровным шагом.
     Они встретились на середине между позициями, хотя израильтянин  вышел
раньше, но по своей иудейской натуре трусил и едва  передвигался,  а  Юсуф
шел как должен ходить  воин:  с  гордо  поднятой  головой  и  развернутыми
плечами.
     Подходя,  он  холодно  и  с  презрением  рассматривал  израильтянина,
начиная  подозревать,  что  с  той  стороны  решили   подшутить,   прислав
желторотого гаденыша, уже пожелтел  от  страха,  вот-вот  обмочится,  губы
дергаются как лапы ящерицы в клюве орла.
     Он  остановился,  и  израильтянин  замер  тоже.  Теряя   достоинство,
заговорил быстро, сбиваясь и теряя слова:
     - Я  Изя  Мордехай,  капрал  второго  полка.  Я  пришел  с  необычной
просьбой...
     Юсуф смотрел с презрением, эти израильтяне совсем не умеют себя вести
с достоинством, спросил надменно:
     - Чья просьба? Твоя?
     Капрал заторопился:
     - Да, и моя тоже... И ряда солдат...
     - Говори.
     Капрал испуганно посмотрел на грозного воина, Юсуф знал,  что  о  нем
ходят легенды в рядах израильских солдат. Само его имя  внушает  страх  по
всей линии фронта, а в израильских городах его именем пугают детей.
     - К нашему командиру...  Иуде  Бен-Йосефу,  приехала  невеста...  Они
хотят пожениться, - сказал капрал уже совсем упавшим  голосом.  Глаза  его
растерянно бегали, он даже сделал жалкую попытку попятиться. -  Вот  мы  и
подумали... если бы вы не стреляли сегодня... хотя бы до вечера!
     Юсуф зло удивился:
     - С какой стати?
     - Но девушка... невеста...
     -  Она  израильтянка,  -  отрезал  Юсуф  свирепо.  -   Спасибо,   что
предупредил.  Женщин  убивать  надо  в  первую  очередь.  Потеря   женщины
невосполнима, ибо меньше будет израильтянских солдат через двадцать лет!..
     Капрал жалко развел руками, побледнел, в глаза был страх:
     - Жаль... Но я попытался...
     Юсуф козырнул и хотел уйти, когда неожиданно спросил:
     - А почему иудейка, если она не солдат, вдруг на передовой? Да еще  в
самом горячем месте?
     Капрал уныло ответил:
     - Ее хотели выдать замуж за другого. Она дочь очень богатого банкира,
из старой семьи, ее еще с детства... а она... словом,  сейчас  приехала  к
нашему командиру/
     Юсуф слушал с жадным интересом, все можно использовать в своих целях,
обернуть себе на пользу, прервал:
     - Убежала?
     Капрал потупился, помялся:
     - Они уже давно знакомы. Наш командир из хорошей  семьи,  наверное...
только он приехал из другой страны. А богатым если и был, то не здесь.
     - Убежала, - повторил Юсуф с интересом.  -  Израильтянка  убежала  от
богатства? Иудейка?.. Быть такого не может.
     Капрал проговорил торопливо:
     - Наш полковой раввин совершит обряд бракосочетания, потом она уедет.
Это всего-то часок...
     Говорил он сперва трусливо, нехотя, потом воодушевился, голос  окреп.
Юсуф внимательно смотрел на жалкого солдата, что умеет  воевать  только  в
очках ночного зрения, с винтовками с лазерным прицелом, в броне  с  головы
до ног.
     - Убежала из самого Тель-Авива? На передовую, где могут убить?
     Капрал развел руками:
     - Она сказала, что лучше пусть с ним убьют, чем...
     Юсуф  помолчал,  смерил  солдатика  уничтожающим   взглядом,   сказал
медленно:
     - Передай, что обстрел прекращаем на всю ночь! До рассвета. Да  будет
ночь новобрачных безмятежна...  насколько  это  возможно.  Кто  мы,  чтобы
мешать счастью любящих?
     Капрал смотрел расширенными глазами. Рот начал  дергаться,  пополз  в
разные стороны. Щеки порозовели, а в  тусклых  от  ужаса  глазах  появился
блеск.
     - Это... в самом деле?
     Голос его прерывался. Юсуф буркнул:
     - Иди и скажи.
     Капрал отдал ему честь, вытянулся, даже прищелкнул каблуками.
     - Спасибо! Спасибо!
     Юсуф поморщился:
     - Не меня благодари. Аллаха! Все любящие под его защитой.
     Капрал замялся, Яхве всегда предупреждает, что  он  ревнивый  бог,  а
Юсуф  подумав,  чувствуя  в  груди  странное   забытое   чувство,   сказал
неожиданно, поддавшись неведомому порыву:
     - Передай еще командиру, что Юсуф мог бы принять его  приглашение  на
такую свадьбу.
     Капрал отшатнулся, словно у него перед носом  вдруг  оказалось  жерло
стодвадцатидюймовой мортиры. Расширенными  глазами  смотрел  на  страшного
командира мюридов, тот улыбался, но глаза были серьезными.

     Глава 32

     Иуда Бен-Йосеф был известен как  самый  удачливый  командир  на  всем
фронте  израильско-арабского  противостояния.  Его  трижды  отстраняли  за
самовольные действия, дважды срывали погоны, но едва  вспыхивал  конфликт,
едва арабы  наносили  удар,  то  самые  ярые  противники  Иуды  вынужденно
обращались к нему.
     Он сам подобрал отряд. Его люди, молодые парни из крайне  правых,  за
ним готовы были в огонь и в  воду.  Да,  он  действовал  не  по  правилам,
нарушал Устав, переступал  законы,  но  он  был  единственным  командиром,
которого  страшились  арабские  боевики.  Он  был  из  того  единственного
племени,  которого  страшились  арабские  террористы,   побаивались   сами
израильтяне, хотя и смотрели  с  надеждой  -  из  многочисленного  народа,
переселившегося из далекой заснеженной России.
     Да, только эти, русские евреи, отстаивали Израиль с той страстью, что
становилась непонятной рожденным в самом Израиле, пусть и  осажденным,  но
все  же  каким-то  благополучным,  обамериканенным,  сытеньким,   розовым,
знающим, что кофе на ночь  ни  в  коем  случае,  витамины  надо  принимать
регулярно, а нездоровая  пища  -  ужас!  -  сокращает  жизнь.  Когда  Иуда
повторял, что если придет страшный  час,  то  они,  русские  евреи,  будут
бросаться под чужие  танки  с  прижатыми  к  груди  гранатами,  урожденные
израильтяне, выросшие на американском телевидении  и  американских  нормах
сверхценности  жизни  любой  ценой,  переглядывались  и  едва  не  крутили
пальцами у виска, комментируя этого дикого варвара, приехавшего  из  такой
же дикой России.
     Правда, этот варвар, как и большинство приехавших оттуда, превосходил
местных по всем параметрам, тесты показывали  обидно  высокий  ай-кью,  но
из-за повышенной агрессивности... так местные психоаналитики  предпочитали
называть жертвенный порыв, его рекомендовалось держать на Границе.
     Теперь  его  отряд  с  молчаливого  согласия  властей  занял  позиции
напротив Юсуфа. Военные власти, как и гражданские, решили закрыть глаза на
некоторые  нестандартные  методы,  которыми  вел  войну  этот   строптивый
командир. Главное, он умело сдерживал натиск арабских боевиков, а потерь в
его отряде почти не было.

     После обедней молитвы Юсуф не отрывался  от  стереотрубы,  прощупывая
придирчивым  взглядом  укрепления  израильтян.  Проклятые   трусы   больше
полагаются на технику, чем на отвагу,  мужество  и  сильные  руки.  У  них
каждый дюйм просматривается и прощупывается  локаторами,  фотографируется,
как днем, так и ночью через приборы ночного видения, везде натыканы  мины,
что взрываются  даже  не  от  прикосновения,  а  при  приближении  теплого
человеческого тела.
     Но как бы то ни было, но отважные мюриды, презирая смерть, все  равно
ухитряются  пробираться  через  все  эти  укрепления,   взрывают   склады,
забрасывают гранатами, укрытия, где спят израильские солдаты... Конечно, в
ответ  израильские  самолеты  наносят  ракетно-бомбовый  удар,   как   они
заявляют, по базам террористам, но на  этих  базах  к  этому  времени  уже
никого нет, к тому же чаще всего диверсию делают бойцы одного движения,  а
израильтяне  бьют  по  другому,  не  очень-то  разбираясь  в  оттенках.  И
оскорбленные бойцы, которых  бомбили  ни  за  что,  ни  про  что,  тут  же
включаются в вооруженную борьбу.
     Юсуф внизу вздрогнул от вопля сверху:
     - Снова израильтянин!.. Тот же самый! С белым флагом!... Что  делать,
командир?
     - Иду, - крикнул Юсуф.
     Он выкарабкался  бегом,  пошел  навстречу  сперва  быстро,  чтобы  не
допустить врага слишком близко к своим укреплениям, так кое-какие хитрости
на завтра, не хотелось бы, чтобы израильский  солдат  заметил  хоть  краем
глаза.
     Капрал, чуя недовольство  арабского  офицера,  тащился  как  осел  на
веревке, и Юсуф перешел  на  шаг  полный  достоинства  и  величия,  как  и
надлежит двигаться сыну наследного шейха,  пусть  и  не  самого  старшего,
которому уготован трон, но все-таки знатного рода.
     Лицо капрала было несчастным. Не доходя с  десяток  шагов  до  Юсуфа,
остановился вовсе, переложил белый флаг в левую руку, отдал  честь.  Голос
дрожал как у козы матери Али-Бабы:
     - Мой командир, Иуда Бен-Йосеф, приглашает Юсуфа ибн  Бен-оглы...  на
свою свадьбу. Свадьба состоится через час в его блиндаже.
     Юсуф, что уже клял себя за глупость:  ишь,  сдуру  поддался  неясному
порыву, сказал надменно:
     - Но я, как сын шейха, могу придти  только  в  сопровождении  четырех
мюридов. Иначе мой ранг будет унижен.
     Он надеялся, что капрал тут же откажется, или же помчится докладывать
командиру, а тот ответит отказом, но капрал переступил  с  ноги  на  ногу,
сказал упавшим голосом:
     - Иуда Бен-Йосеф... сказал, что примет Юсуфа ибн  Бен-оглы...  с  его
людьми.
     Юсуф удивился:
     - Откуда ты знаешь? Ты не в том чине, чтобы решать такие вопросы!
     - Мой командир знает ваши обычаи. Он сказал, что если ты придешь,  то
только с четырьмя мюридами, не меньше.
     Юсуф буркнул:
     - Значит, принимает?... О, шайтан... Ладно. Мы будем  через  четверть
часа. Надеюсь, вы встретите нас пулеметными очередями.
     Глаза капрала полезли  на  лоб.  Он  откозырял,  попятился,  еще  раз
откозырял,  лишь  затем  повернулся  и  пошел  обратно   с   неестественно
выпрямленной спиной, словно все время ждал выстрела в спину.
     Не понимают, подумал Юсуф с презрением. Не понимают,  что  он  сказал
всерьез. Ибо если они, израильтяне, расстреляют его и мюридов, то позор  и
проклятие падет на их головы. Весь арабский мир узнает о новом  бесчестном
поступке израильтян, убедится в их подлости и коварстве,  и  тысячи  новых
борцов станут под зеленое знамя ислама. Вместо погибшего Юсуфа  поднимутся
сотни беспощадных Юсуфов!

     Через полчаса из блиндажа вышли пятеро, взбежали  на  бруствер.  Юсуф
запретил брать в руки белый флаг, там и без того знают, пошли  спокойно  и
уверенно прямо на точку, откуда все эти дни бил крупнокалиберный пулемет.
     Он был в легкой форме,  руки  голые  по  плечи,  на  поясе  кобура  с
пистолетом, кинжал в  ножнах.  У  мюридов  на  поясе  только  кинжалы,  но
драгоценные камни сверяют, за каждый можно купить виллу во Флориде,  а  за
булатный клинок - небоскреб в Нью-Йорке, если бы правоверных  интересовали
эти помойки.
     Солнце светило им в спины, израильтяне скорчились у пулеметов,  держа
всех в прицеле. От подлых арабов  можно  ждать  любой  провокации,  любого
трюка, надо предусмотреть все.
     Они шли на  фоне  беспощадно  синего  неба,  пятеро  в  одежде  цвета
горячего песка. Темные от  солнца,  высушенные  как  саксаул,  прокаленные
зноем и горячими ветрами, способные как ящерицы зарываться в горячий песок
и часами подстерегать добычу.
     Он чувствовал все нацеленные ему в грудь стереотрубы,  бинокли,  даже
оптические прицелы, потому  шел  особенно  прямо,  гордо,  с  достоинством
наследника  не  только  несметных  богатств  этой  благословенной  Аллахом
страны, но и наследника бесчисленного поколения воинов Аллаха.
     Навстречу  вышел  младший  командир,  отдал  честь.   Юсуф   небрежно
отмахнулся, то ли козырнул, то ли послал  к  шайтану,  нахмурился,  но  из
далекого укрытия вышел  высокий  человек  со  знаками  различия  командира
участка. По тому, как стоял, Юсуф уже понял, кто вышел его  встретить,  и,
не сбавляя шага, пошел к Иуде Бен-Йосефу.
     Они остановились друг напротив друга,  оба  не  только  в  одинаковой
униформе защитного цвета, в которой где ни пади в пустыне, не  увидать  не
только с самолета,  но  даже  с  трех  шагов,  но  и  одинаково  поджарые,
мускулистые, прокаленные солнцем.
     Так вот он  каков,  Леопард  Пустыни,  мелькнула  у  Юсуфа  смешанное
чувство вражды и  восхищения.  Израильтянин  высок,  широк  в  плечах,  но
сухощав, без единой капли жира, мышцы тугие, покрыты  темной  от  знойного
солнца кожей. Глаза темные как спелые маслины.  Его  приняли  бы  в  любой
арабской семье за своего, он даже напомнил Юсуфу его старшего  брата,  что
командует сейчас эскадрильей истребителей в западной части Ирака.
     Он  смотрел  в  эти  темные  глаза,  там  было   странное   выражение
сдержанного изумления, словно израильтянин предпочел бы увидеть смердящего
дракона, а сейчас ищет и не находит слов вражды.
     Юсуф некстати вспомнил, что великий Ибрахим, гадко именуемый  иудеями
Авраамом, был отцом как Исаака, прародителя  иудеев,  так  и  Исмаила,  от
которого пошли арабские народы. Только матери у них  разные:  у  Исаака  -
старая и безобразная жена Авраама, а у предка арабов - прекрасная  молодая
Агарь, служанка в доме общего прародителя, который дал  хилую  ветвь  этих
недочеловеков.
     Он ощутил прилив