отные, хоть они и выпускники медресе или как их
там... все одеты в какие-то нелепые тряпки, грязные, потные...  Когда  это
показывают чистеньким европейцам,  которые  моют  голову  ежедневно  двумя
шампунями, обрызгиваются дезодорантами, рубашку одевают только выстиранную
и выглаженную... словом, реакция западного человечка предсказуема.
     Вадим, кивнул:
     - Верно, но что здесь не так?
     - А то, что вспомни первые общества христиан!  Это  как  раз  и  были
неграмотные,  грязные,  ограниченные  люди  в  сравнении  с  просвещенными
иудеями, в среде которых христианство  и  возникло.  Ортодоксальные  иудеи
внимательно и терпеливо слушали косноязычные объяснения христиан  о  своей
вере, пробовали  дискутировать,  но  верующие  христиане  первыми  в  мире
применили метод, который потом взяли на вооружение коммунисты:  кулаком  в
рыло этим умникам! Кто не с нами, тот супротив нас! Нечего  рассуждать  да
умничать - надо верить!.. Верить, а не допытываться!!!
     Еще нелепее выглядели эти нищие, неграмотные  и  крайне  ограниченные
люди в богатом и просвещенном Риме, где пышно цвела литература,  ставились
спектакли, поэты устраивали состязания, а  литературные  премии  наряду  с
лавровым венком включали еще и мешки с золотыми монетами. И  что  же?  Эти
первобытные   христиане,   на   которых   с   отвращением   смотрел   весь
цивилизованный мир, сокрушили эту цивилизацию, сожгли библиотеки, перебили
ученых, а знаменитую математичку Гипатию разорвали на части только за  то,
что женщина посмела заниматься наукой. Ну, точно  так  же,  как  исламисты
требуют женщин убрать из университетов и загнать  под  чадру.  У  христиан
героями стали подвижники, которые по двадцать лет не  мылись,  не  стригли
ногти и волосы, а  вместо  красавцев  атлетов  образцами  стали  юродивые,
калеки от рождения, сумасшедшие! Еще не понял, к чему это я?
     Он вздохнул:
     - Понял, как не понять.  Ислам  сейчас  в  таком  же  положении,  как
молодое  энергичное  христианство  в  те  века.  Но  Запад  сейчас   более
организован, чем Древний Рим и просвещенная Иудея. У него есть  не  только
технические средства, но и тысячи высокооплачиваемых  психологов,  которые
ломают головы как расшатать ислам. Как закинуть в души исламистов грязного
червячка...  ну,  не  буду  перечислять   ту   дрянь,   что   способствуют
возникновению западных ценностей.

     Девушки заботливо расставили на крохотном столике рюмки, Вадим разлил
коньяк. Он уже знал, что  я,  хитрый  и  непьющий,  но  одну  опрокину  за
компанию, для моего веса это что слону дробина, пусть сосуды расширяет,  а
эти изысканные ломтики стерляди, лосося - это все Вадим, мои  домашние  не
станут переводить добро на человека, который за компьютером не видит,  что
гребет в пасть.
     Вадим почокался со  всеми,  странный  русский  обычай,  осушил  одним
глотком, а вместо закуски,  тоже  чисто  по-русски  выдохнул  и  посетовал
сокрушенно:
     - Вы правы, Виктор Александрович... На телевидении, как  и  в  жизни,
каждый тянет в свою сторону. Когда смотришь  как  актер  разглагольствует,
как он сыграл Наполеона, как вложил  в  его  образ  свое  понимание,  свою
гениальную личность, какие оттенки придал образу, то сразу понимаешь,  что
какой там Наполеон, вот он величайший человек  всех  времен  и  народов  -
актеришко, сыгравший Наполеона! А телевизионщики, заполучив телекамеры под
свой контроль, теперь говорят только о  себе,  снимают  о  себе  фильмы  и
сериалы, дают интервью,  рассказывают  о  своих  задумках,  своем  великом
творчестве, а телепередачи прерывают, чтобы  показать  свои  портреты  или
мини-клипы с собой, умными, красивыми и самыми великими  людьми,  которыми
мир должен восторгаться и целовать их в задницы, потому  что  именно  они,
судя по их сериалам, самые мудрые отважные и справедливые люди на свете!
     Я кивал, а что сказать, если он с жаром мне доказывает то, что я  сам
вдалбливал в его голову год тому? Да, общий уровень не снизился, а рухнул.
В газетах и журналах вместо статей о творчестве вообще предпочитают  брать
интервью, ибо умную  статью  надо  уметь  написать,  а  в  интервью  можно
задавать длинные вычурные вопросы, чтобы образованность свою  показать,  о
себе, великом и мудром рассказать, а для ответов можно вовсе не  оставлять
места.
     Девушки чинно ели бутербродики, чересчур чинно,  смотрели  блестящими
глазами. Одна решилась вставить:
     - Все-таки вы чересчур круто... Все-таки надо быть добрее. И  прощать
людям их недостатки.
     Говорила она хорошо, умненько. Чувствуется высшее образование.  Когда
человеку  в  течении  шести  лет  вдалбливают  глупости,   спрашивают   на
экзаменах, ставят отметки, то  потом  уже  сам  человек  держится  за  эти
глупости, потому что они как бы отделяют его от "простых",  непосвященных,
недоросших. Тот же  комплекс  что  и  у  дворян,  коренных  москвичей  или
негритянских экстремистов.
     Вторая добавила так же заученно книжно:
     - Прощать даже причиненное ими зло!
     Вадим смолчал, я  тоже  молчал,  любуясь  ее  свежей  молодой  кожей,
сияющими глазами, ровными красиво посаженными зубками, а когда  сообразил,
что ждут как бы подтверждения,  похвалы  их  заученному  до  мозга  костей
знанию, то пророкотал в стиле Забайкалова, старого мудрого филина:
     - Я предпочитаю не лицемерное всепрощение, а старую заповедь: око  за
око, зуб за зуб, кровь за кровь. Ведь если я прощу человека, выбившего мне
глаз, он утвердится в своей безнаказанности, не так ли? Выбьет и второй. А
потом пойдет крушить зубы, пускать кровь направо и  налево!  Да  и  другим
пример. А если я в ответ за свой глаз вышибу ему его собственный,  он  еще
подумает, стоит ли рисковать вторым. Да и другим предостережение... Не так
ли?
     Они переглядывались, я видел по глазам, что только предрассудки конца
уходящего двадцатого не дают завопить счастливо, что да, так,  все  верно,
надо этих гадов не только пороть на  Манежной  площади,  но  и  рубить  им
головы на Лобном месте под грохот барабанов или песни Малежика...
     Пока переваривали, старались понять, я со злостью  подумал,  что  это
"не будь злопамятным, не помни зла" особенно часто раздается сейчас, после
так  называемой  перестройки,  когда  партийная  элита   перестроилась   в
банкиров, владельцев алмазных и золотых  копей.  Плюнь  на  старые  обиды,
забудь... Обычно это говорят люди, которые много  творили  зла,  и  теперь
кровно заинтересованы, чтобы  это  осталось  безнаказанным,  чтобы  им  не
вернулось бумерангом.
     Это "не будь злопамятным" особенно пропагандировалось и  вбивалось  в
массы, когда коммунизм рухнул, и тысячи невинно  пострадавших  хлынули  на
свободу. Тюремщики, которые раньше были уверены, что будут до конца  жизни
измываться  над  несчастными  безнаказанно,  затряслись...  но  еще  более
крупные тюремщики, что мгновенно перестроились в  новую  власть,  были  не
менее заинтересованы, чтобы им сошли безнаказанно смены кресел  членов  ЦК
КПСС на кресла президентов крупнейших банков. А  то  и  вовсе  не  менять,
только назваться не членом Политбюро, а президентом страны.
     Злопамятным не только можно, не только  нужно  -  любой  обязан  быть
злопамятным! Зло  нужно  помнить.  О  содеянном  зле  нужно  говорить.  За
содеянное зло нужно наказывать. Иначе зло будет плодиться  безмерно.  Тот,
кто не наказывает зло, тот способствует его распространению.
     И пусть проходят века, а не только годы, но  о  содеянном  зле  нужно
вспоминать. Не случайно не так давно прошел новый суд  над  Галилеем,  где
его оправдали, а тех неправедных судей... ну, их не  стали  выкапывать  из
могил и вешать, но все же их приговору было дано новое толкование,  как  и
моральному облику суда.
     Передо мной появилось широкое  блюдо  с  бутербродами.  Я  машинально
греб, пока тяжесть в желудке не напомнила, что в благородной  рассеянности
уже пожираю их как пельмени. Бутербродное питание - самое вредное...
     - Вадим, - воззвал я. - Смели еще кофе!.. Покрепче.
     - Это как? - удивился он.
     - Завари, - поправился я.

     Глава 29

     В тысяче километров от Москвы и бог знает сколько от южных морей,  на
Урале, где тоже живут, оказывается люди, на берегу незаметной  реки  Камы,
что немногим уступает Нилу или Амазонке, стоит городок Пермь. Но, если  во
всех  учебниках  говорится,  что  Кама  впадает  в  Волгу  только  на  том
основании, что на берегах Волги родились Ленин и Горький, а на самом  деле
это Волга впадает в  Каму,  то  и  Пермь  мало  кто  знает,  хотя  городок
покрупнее всяких парижей и мадридов.
     В районе Мотовилихи, где испокон веков обитала  самая  крутая  шпана,
шла крутейшая вечеринка. Из армии вернулся сам Данилюк, в недавнем прошлом
вожак местных рокеров, а теперь сержант краповых беретов, из подразделения
самого неистового из элитных групп спецназа.
     Брезгуя ресторанами и забегаловками, ребята набрали водки и  коньяка,
выбрались в загородный лесок, где под деревьями в тени  -  на  Урале  тоже
бывает жарко! - разложили на русских скатертях  -  газетах  -  тараньку  и
раков, хорошо идут и под коньяк, смаковали, слушали о  подвигах  спецназа,
перед которыми всякие там коммандос, зеленые и синие береты - просто  мясо
для краповых беретов.
     Данилюк, крепкий как молодой бык,  налитый  наглой  уверенной  силой,
рассказывал, весело похохатывая и блестя белыми зубами:
     - Наши ребята делают то, что ихним коммандос и  не  снилось!..  А  те
кирпичи, которые они бьют лбами, мы колем мизинцами!.. Когда  нас  послали
на Кавказ освобождать заложников, мы прошли сорок километров  по  отвесным
кручам, по снегу и льду, с разбега ворвались в  их  логово,  всех  семерых
повязали, заложников освободили... а только через час  прилетели  на  двух
военных вертолетах спецназовцы! А дальше было знаете что?
     Он перевел дух, оглядел всех  блестящими  глазами.  Один  из  парней,
глядя на него влюбленными глазами, спросил с жадным нетерпением:
     - Ну-ну, рассказывай!
     - Не нукай, не запряг, - ответил Данилюк с шутливой строгостью.  -  А
дальше, Васек, было то, что ты и  представить  себе  не  можешь!..  Мы  им
передали всех. Как террористов,  так  и  освобожденных.  Со  спецназовцами
прилетел их командующий, сам полный  генерал  Лыковатый...  Он  благодарил
нас, обещал ордена, как будто мы за ордена служим, а  не  матушке  России!
Ну, мы попросили только побыстрее прислать  за  нами  вертолет,  а  то  мы
налегке, почти в маечках, в эти два вертолета не поместимся...
     Он сделал паузу, Васек поторопил:
     - Дальше, дальше!
     Парни слушали, затаив дыхание. Перед зачарованными  глазами  вставали
неведомые  горы,  жуткие  террористы  с  оскаленными  ртами   замахивались
длинными ножами, а бесстрашные и умелые краповые береты  обезвреживали  их
быстро и ловко...
     - А дальше самое интересное, - продолжил Данилюк. - Когда террористов
сажали в вертолет, один сумел освободиться. Тут же  выхватил  из-за  пояса
спецназовца нож, его по горлу, ухватил автомат... Ну, тут и  началось!  Мы
сидели в землянке, осталась после террористов, грелись, услышали выстрелы,
похватали оружие, выбежали... Мать моя, мамочка!.. Все стреляют, все орут,
все бегают, падают, пули свистят во все стороны... Мы стояли  как  идиоты,
не знали за что хвататься. Большего  идиотизма  в  жизни  не  видели.  Эти
спецназовцы ухитрились убить террориста,  ранить  еще  двух,  перестреляли
всех заложников и... не поверите!... застрелили самого  Лыковатого!  Шесть
пуль всадили. Потом, в печати что-то плели про сердечный приступ, но мы  ж
видели этого бугая, которого рельсом по голове бей, а он только оглянется:
где это стучат?.. Словом, народу стало меньше, намного меньше,  и  нам  не
пришлось ждать, пока пришлют вертолет и за нами. Разместились в этих двух,
да еще и место осталось.
     Он крякнул, разлил коньяк по  граненым  стаканам.  Парни  уважительно
выждали, пока он возьмет первым, разобрали  и  суетливо  полезли  чокаться
толстыми стеклянными краями. Темный коньяк плескался,  похожий  на  густую
бражку.
     Данилюк залпом  опрокинул  содержимое  стакана  в  рот,  прислушался,
крякнул:
     - Круто! Круто.
     То ли это было любимое слово, то ли не знал других для похвалы, но  и
сами парни из Мотовилихи других  не  знали,  говорили  короткими  фразами,
длинных как-то не воспринимали.
     Иван Корчнев, один из  дружков  детства,  а  ныне  серьезный  молодой
мужик, бригадир плотников, спросил с надеждой:
     - Ты насовсем?
     - Нет,  конечно,  -  ответил  Данилюк  твердо.  -  Малость  потешусь,
отслужил же!.. я теперь  буду  служить  по-настоящему.  Я  еще  не  сделал
по-настоящему крутейшего дела!
     Кто-то спросил подобострастно:
     - Крутейшего? А что - крутейшее?
     Данилюк на секунду вроде бы задумался:
     - У каждого, как говорит наш полковник, свое. У меня мечта  -  спасти
президента!
     В ошарашенной тишине Иван спросил тупо:
     - Как это?
     - Ну, еще не знаю. Просто оказаться, как говорят в газетах, в  нужный
момент в нужном месте. Но спасти его от смерти,  покушения,  катастрофы...
Чтоб после этого все о тебе писали, говорили, везде твои  фотки,  интервью
со звездами!
     Парни молчали, слышно было как звякает  горлышко,  касаясь  стаканов.
Булькало, кто-то некстати начал рассказывать анекдот о  буль-булях.  Федя,
его другой ближайший друг, с которым сидели  вместе  за  школьной  партой,
сказал задумчиво:
     - А что, очень может быть. Сейчас такое творится! А Кречет ездит  без
охраны...
     - Ну да, - возразили ему, - как это без охраны?
     - Почти без охраны, - поправился Федя. - При том, что он заварил, ему
нужно ездить в  окружении  танковой  армии!  Да  и  то  будут  кидаться...
Особенно эти исламисты.
     Данилюк с удивлением воззрился на старого друга:
     - Ты не рухнулся? Да Кречет сам  вводит  это  магометанство  во  всей
России! Уже в Москве начали строить мечеть, самую крупную в Европе!
     - И тем самым выбил оружие из рук самых злых, - возразил Федя.  -  Им
бы хотелось, чтобы Россия оставалась православной.  Такую  легче  одолеть,
она ж почти не противилась бы. И тогда их ислам захватил бы все...  А  так
их ислам обломает зубы о наш ислам, если сунутся. Да тем не дадут  вякнуть
свои же шейхи.
     Данилюк лихо опрокинул еще стакан  импортного  коньяка,  крякнул,  не
закусывал и даже не понюхал рукав, только ноздри чуть дернулись, и, совсем
некстати, сбившись с мысли, вдруг захохотал:
     - Это все фигня про их запреты!.. У меня в отделении был  один...  Не
то таджик, не то кумык не то вовсе  что-то  такое,  что  и  на  голову  не
налезет. Одно помню -  мусульманин!  Сало  не  ел,  скажите  пожалуйста!..
Нечистое, видите ли, животное. Мы едим,  а  он  -  нет!..  Ну  я  тогда  и
взялся... Подхожу, спрашиваю: будешь есть сало?  Нет,  отвечает,  вера  не
велит. Я плюю на пол казармы, говорю: мой! Да чистенько мой!
     Кто-то посмеивался, но  другие  молчали,  смотрели  на  красномордого
десантника в краповом берете уважительно и с опасливым почтением.
     - И что он? - спросил кто-то.
     - Как водится, все спят, а он всю ночь моет  пол,  а  казарма,  скажу
вам, это не ваша общага, это десять таких общаг, если составить торцами...
К утру вымыл, я подхожу спрашиваю: будешь  есть  сало?  Нет,  отвечает.  Я
снова плюнул на пол: мой! Вижу, уже слезы в глазах, но взял  тряпку,  стал
на карачки, моет. Мы вечером кино смотреть, а он с тряпкой ползает по всей
казарме. Я пришел, посмотрел, еще раз харканул  на  вымытое,  чтобы  снова
прошелся сначала,  вернулся,  кино  досмотрел,  к  бабам  сходили,  они  в
соседнем отделении, теперь бабы тоже служат, гормональное давление снижают
нашим бравым воинам... так вот, вернулся, а он еле спину разогнул, все  на
карачках да на карачках... Спрашиваю: будешь есть сало? Нет, отвечает. Ну,
думаю, ты упорный, но я еще  упорнее.  Не  будет  такого,  чтобы  какой-то
чернозадый настоящего хохла переупрямил! Говорят же,  упрямый  как  хохол.
Ну, плюнул я ему на вымытый пол, говорю: видишь, грязно? Мой  сначала,  от
порога и... до тех пор, пока сало есть начнешь.
     Он захохотал, запрокидывая голову. Шея была  настолько  толстая,  что
голова казалась крохотной, к тому же широченные плечи,  накачанные  тугими
мышцами, могучая грудь... он вызывал  почтительную  зависть  у  парней,  а
девушки смотрели блестящими глазами.
     - Начал есть? - спросил кто-то.
     Данилюк захохотал мощно и грохочуще:
     - Через две недели!.. Высох весь, я ж ему спать не давал..  Пока  все
дрыхнут, он всю  ночь  ползает  по  казарме,  драит,  а  я  приду,  плюну,
поинтересуюсь насчет сала, снова харкну, и иду себе спать. Он уже совсем в
тень превратился, от ветра шатался, вся чернота  сошла,  стал  желтый  как
ихние дыни... А потом смотрю, сидит, ест,  а  слезы  капают,  капают...  Я
подошел, говорю по-дружески: вот ты и стал человеком, а  то  был  какой-то
чуркой чернозадой. Я, говорю, зла на тебя не держу, ты теперь  исправился,
стал как все люди...
     Кто-то  хохотнул  угодливо,  двое  парней  молчали,  а  Федя   сказал
неожиданно:
     - Ну и тварь же ты.
     Данилюк раскрыл широко глаза:
     - Что?
     - Тварь ты, - повторил Федя. - Раньше ты был человеком.  А  теперь...
кто? Неужто армия сделала такой падалью?
     Данилюк опешил, но словно бы все еще надеясь, что ослышался, что Федя
сказал не ему, повторил тупо:
     - Это ты мне?
     - Тебе,  тварь,  -  сказал  Федя,  в  его  звонком  голосе  слышалась
откровенная ненависть. - Тебе, держиморда.
     Данилюк поднялся, развел плечи, напряг. Он был почти на  голову  выше
Феди, тяжелее почти на треть, весь в мышцах, а худосочный Федя  умрет,  но
не подтянется на перекладине, червяк, а не мужчина.
     Парни молчали, смотрели то на бравого Данилюка, исполненного  веры  в
свою правоту, то на Федю, что тоже встал, смотрел снизу  вверх.  Лицо  его
перекосилось в гримасе ненависти.
     - Ты дурак, - сказал веско Данилюк. Он ткнул пальцем в грудь  Федора,
и тот пошатнулся, словно ему в грудь пнули сапогом.  Данилюк  презрительно
скривил губы. - Ты дурак!.. Его взяли в армию из какого-то дикого аула.  Я
его вывел в люди! Он так бы и остался при  своих...  суевериях,  а  я  его
переломил! Я его, если хошь, в цивилизацию ввел!
     - Ты дерьмо, - четко сказал Федор.  -  Ты  сломил  человека.  Он  был
человеком, а теперь станет... не знаю.  Но  теперь  он,  наверное,  сможет
воровать, сможет предавать, сможет... не знаю. У него был хребет, а ты ему
сломал!
     Неожиданно для всех, он размахнулся и ударил  Данилюка  в  лицо.  Это
было так неожиданно, что даже Дюнилюк с его выучкой  крапового  берета  не
успел ни отклониться, ни перехватить руку.
     Удар был смачный, звонкий, другой бы полетел вверх тормашками,  Федор
бил во всю мочь, зная, что второго раза  уже  не  будет.  Данилюк  тряхнул
головой, он даже не покачнулся. Глаза сразу вспыхнули яростью:
     - Ах, даже вот как?.. Что ж, получи теперь ты!
     Страшный удар бросил Федора на землю. К удивлению всех, он  покатился
по земле и тут же вскочил, очумелый,  сжал  кулаки  и  снова  бросился  на
Данилюка. Тот ударил снова, и только тогда парни поняли, что сержант  бьет
в треть силы, забавляясь.
     Федор снова упал, кровь потекла из  разбитого  рта.  Поднялся  уже  с
трудом, бросился на врага, наткнулся на  его  кулак,  упал,  на  этот  раз
кровавая ссадина украсила скулу.
     После третьего удара он плюхнулся как жаба, встал  на  карачки,  руки
разъехались,  он  рухнул  лицом  вниз.  Данилюк  презрительно  усмехнулся,
отряхнул ладони, звук был такой, словно бейсбольными битами постучали одна
о другую. Но Федор поднялся, пошатнулся, пошел на Данилюка, нагнув голову.
     - Ты свое уже получил, - бросил  Данилюк  победно.  -  Ляг  и  глотай
кровавые сопли.
     Федор  подошел  ближе,  Данилюк   ожидал   удар,   явно   на