у  Тевье.  Банкир   с
негодованием втиснулся в чересчур узкую для  его  грузного  тела  траншею.
Полковник  пошел  впереди,  за  ним  банкир,  его  предусмотрительно  вели
посредине, Борух замыкал хвост колонны из трех человек.
     Шофер-четырехглазик насмешливо и презрительно смотрел вслед, В глазах
было пожелание если и не выйти на арабские позиции,  то  по  крайней  мере
попетлять до глубокой ночи, а под утро чтоб  эти  все  обнаружили  себя  в
пригороде Тель-Авива.
     Солнце стояло в зените, на дне траншеи воздух был так же накален, как
и песок в  Синайской  пустыне.  В  груди  першило,  горло  пересохло,  там
лопались корочки и свертывались как черепки земли после  короткого  дождя.
Банкир чувствовал, как внутри выкипело до капли, затем испеклось, и теперь
обугленные внутренности  тупо  ноют,  обещая  серьезную  работу  домашнему
врачу.
     На  спине  полковника  возникло  мокрое  пятнышко,  расплылось  между
лопатками. Банкир слышал  тяжелое  дыхание,  генштабиста  уже  шатало,  не
привык пешком по окопам. На повороте оглянулся:
     - Эх, надо ли вам лично?
     Пот по лицу лил градом, он вытирал  лоб  большим  клетчатым  платком.
Банкир ответил яростным взглядом. Полковник  вздохнул,  потащился  дальше.
Окоп тянулся кривой, как  коленчатый  вал.  Спина  полковника  исчезла  за
поворотом,  банкир  наддал,  почти  сбил  с   ног   генштабиста,   который
остановился перевести дух.
     Долгое время банкир ломился молча, с него текло в три ручья, но когда
причитания полковника осточертели, прохрипел измученно:
     - Это моя дочь.
     - Но мы ваши друзья, - воскликнул сзади Борух. - мы  сделали  бы  все
сами!
     - Она не пойдет, - бросил Тевье. - Она упряма, как...
     - Как ее отец, - подсказал Борух.
     - Да, - огрызнулся Тевье, - но я из-за своего упрямства потерял  годы
в молодости, а вот если бы тогда послушался отца,  то  достиг  бы  намного
большего! Я  сумею  убедить  дочь,  что  для  ее  же  блага  нужно  сейчас
немедленно вернуться и...
     Он охнул,  рухнул  на  земляную  стену,  а  когда  Борух  подбежал  и
подхватил под руку, банкир процедил сквозь зубы:
     - Что у вас за ходы... Ничего, чуть подвернул ногу.
     Полковник повернул в их сторону измученное лицо:
     - Ничего, уже близко.
     Дальше шли молча, сцепив зубы. Наверху по краям окопа весело  трещали
кузнечики. Слышно было как  верещат  цикады,  пронеслась  птица,  на  ходу
пустила такую замысловатую трель, что Борух  наткнулся  на  край  траншеи,
провожая ее взглядом.
     Полковник, который оторвался на десяток шагов, обрадовано  вскрикнул,
прошел еще, заговорил в приподнятом командирском тоне:
     - Вышли встретить? Хорошо! Значит, наблюдаете, чтобы враг не зашел  и
сзади... но где Иуда....

     Глава 34

     Банкир и Борух слышали как мощный бас оборвался  всхлипом,  словно  у
нечистой свиньи, которой загнали нож  под  левое  ребро.  Полковник  стоял
спиной к  подходившим  бизнесменам,  оба  видели  как  его  широкая  спина
сгорбилась и съежилась.
     Траншея расширилась, дальше широкое пространство, укрытие с  бетонным
навесом, без  необходимости  прикрыто  маскировочной  сеткой,  а  у  входа
стояли, улыбаясь как идиоты, трое израильских  солдат  и...  два  арабских
федаина! С зелеными повязками непримиримых, с  автоматами  Калашникова  за
плечами. В их черных как маслины глазах росло презрение,  все  пятеро  уже
увидели белые щеки прибывших.
     Один из израильтян, на плечах нашивки сержанта, сказал торопливо:
     - Успокойтесь, мы охраняем совместно.
     Полковник  переводил  выпученные  глаза  с  израильтян  на  арабов  и
обратно. Все с автоматами, ноги на ширине плеч, руки за  спиной,  держатся
спокойно, но... арабские террористы? Рядом с  солдатами  Иуды  Бен-Йосефа,
самого лютого врага арабских бандитов?
     - Что?.. Что охраняете?
     - Блиндаж.
     - Но...
     - В блиндаж, - сказал сержант вежливо, но твердо, - велено никого  не
допускать.
     Полковник  все  еще  не  находил  слов,  хватал  ртом  воздух,  глаза
выпучились, он смотрел на солдат, что  вовсе  не  стреляли  в  арабов,  не
бросались их вязать, не били по  головам,  а  стояли  бок-о-бок,  ноги  на
ширине плеч. Но пальцы всех пятерых, в том  числе  и  федаинов,  близко  к
оружию, очень близко....
     Он наконец обернулся к своим, сказал осевшим голосом:
     - Никто не делает лишнего движения. Я  сейчас  разберусь.  Кто  отдал
приказ, не пропускать дальше?
     - Иуда Бен-Йосеф.
     Полковник взглядом указал на арабов, страшась  ткнуть  в  их  сторону
пальцем:
     - А кто эти люди?
     Сержант ответил весело, даже чересчур весело, каждому солдату  сладко
на душе, когда видит, как начальство ляпается в пыль,  да  еще  ворочается
там, не в состоянии подняться:
     - Это гости. Они прибыли с Юсуфом, ....
     - С... с...
     Он не мог выговорить, горло перехватило, и солдат, едва не заржав как
молодой конь, пояснил громко:
     - Юсуфом ибн Бен-оглы...
     - Тем... самым...
     Сержант ликовал, да и остальные млели, впитывали каждое слово, каждый
жест полковника и остальных жирных, не тронутых нещадным солнцем  пустыни.
Остальные, это проклятые арабы и - о, какой  позор!  -  правоверные  иудеи
вместе с арабами нагло ухмылялись, видя  его  растерянность.  Сейчас  всех
пятерых можно было различить только по нашивкам, а  гнусные  рожи  у  всех
пятерых одинаковые.
     - Юсуфом ибн Бен-оглы, - подтвердил сержант. -  Грозой  Синая,  мечом
Аллаха, щитом сирот... Они сейчас  с  Иудой  и  другими  гостями  отмечают
бракосочетание.
     Полковник не успел слова сказать, как банкир заревел как лев:
     - Никакого бракосочетания! Я не позволю!
     Он бросился вперед. Полковник замер, минута страшная, тем более,  что
слепой от ярости банкир налетел на  араба,  тот  устоял,  банкира  тут  же
перехватили двое израильтян, а  араб  деликатно  посторонился,  хотя  было
видно как хочется врезать по жирной белой роже. Судя по лицам  израильтян,
у них было смешанное чувство словно сами не прочь, только вот чтоб сами, а
не иноверец.
     Банкира оттащили, а сержант объяснил:
     - Мы выходим дежурить по очереди. Нас все-таки мало...
     Араб взглянул на часы, посмотрел вопросительно на  сержанта.  Часы  у
араба "Ролекс", чертовы нефтяные шейхи,  сержант  проглотил  ругательство,
сказал с неохотой:
     - Рано. Еще пять минут.
     Араб вздохнул, покосился на укрытие.  Теперь  стали  слышнее  голоса,
кто-то запел, но  только  и  понять,  что  голос  мужской,  сильный,  чуть
хрипловатый, словно прокаленный знойными ветрами.
     Полковник проговорил, сдерживая ярость:
     - Я приказываю немедленно вызвать Бен-Йосефа. Это приказ!
     Сержант развел руками:
     - В этих условиях я выполняю приказ Бен-Йосефа.
     - Я старше по званию! Я велю выполнять мой приказ.
     Сержант ответил почтительно:
     - Господин полковник, вы, когда успокоитесь, увидите, что  надо  было
выполнять приказ Иуды Бен-Йосефа. Хотя я вас, конечно же, понимаю...
     Он бросил выразительный взгляд на банкира, и  полковник  ощутил,  как
его снова опалило жаркое солнце, а по спине побежала уже не струйка  пота,
а целая река. Эти наглецы, конечно же, сразу поняли,  почему  с  ним  этот
штатский. Наверняка знают, что за девушкой погоня. Чувствуют, сволочи, что
он прогибается сейчас не только из-за нарушения дисциплины,  будто  видят,
сколько акций он приобрел и сколько получил сегодня лишь за  то,  что  его
проведут по следам сбежавшей дочери.
     - Вас ожидает военно-полевой суд, - проговорил он хрипло.
     - Это потом, - ответил сержант. -  Но  сейчас  вам  лучше  подождать.
Через пять минут... уже через три, нас сменят, а мы вернемся на свадьбу. И
скажем о вашем прибытии.
     Про свадьбу он сказал с явным удовольствием, стрельнул карими глазами
в сторону взбешенного банкира. Араб,  что  стоял  рядом  и  слушал  каждое
слово, что-то сказал ему вполголоса на незнакомом языке.
     Израильтянин выслушал, кивнул. Банкир спросил взбешенно:
     - На каком языке они бормочут?
     - На русском, - ответил полковник нехотя.
     - На русском? Откуда здесь русские?
     - Один эмигрант, а второй, судя по всему,  учился  в  их  лагерях,  -
процедил полковник неохотно. - Террористов готовят  под  Брянском.  Вот  и
снюхались...
     Израильтянин посмотрел на него остро, полковник прикусил  язык.  Этот
израильтянин вызвался добровольцем на самый опасный участок, был ранен, но
остался в окопах, и при любом столкновении комиссия при  кнессете  встанет
на его сторону в случае разбирательства.
     Банкир, словно учуял падение духа полковника, прорычал:
     - Ладно, подождем. Уже минута.
     Араб посмотрел на свои часы:
     - У меня швейцарские. Еще две с  половиной  минуты.  А  вашим  часам,
уважаемый, недостает двух камней.
     - Двух... камней? - опешил банкир. - Каких камней?
     - Крупных, -  пояснил  араб.  -  На  один  положить  часы,  другим...
прихлопнуть.

     Из  блиндажа  выскочил  взмыленный  Хаим.  Глаза  выпучены,  воротник
расстегнут, на плече дешевая любительская телекамера, но  Хаим  знал,  что
зарабатывает свой миллион, и что потом будет ездить на кадиллаке и плевать
на полковников всей израильской армии, даже на генералов, потому  бросился
навстречу, завизжал:
     - Стойте так!...  Теперь  поверните  головы  во-о-он  в  ту  сторону!
Полковник, что вы скажете о свадьбе доблестного Иуды Бен-Йосефа?
     Полковник, что было приосанился перед объективом,  ощутил  как  глаза
сами вылезают из орбит, а голос переходит в рев разъяренного зверя:
     - Какая... мать-перемать... свадьба? Я вас  всех  под  военно-полевой
суд!..
     - О господи, - вздохнул Хаим, - полковник, мы уже не в России.
     Полковник набрал в грудь воздуха для  мощного  рева,  который  должен
смести все как сухие листья ураганом, но поперхнулся, ибо сзади  раздались
голоса, земля зашелестела, словно обвалился  край  окопа,  из-за  поворота
выбрел человек, которого меньше всего ожидали  здесь  увидеть;  измученный
ребе в черном, под  рукой  толстая  книга,  из-под  черной  шляпы  свисают
длинные  пейсы,  странно  и  дико  увидеть  традиционного  иудея  в  самом
простреливаемом окопе.
     Следом тащился капрал. Струйки пота проложили  блестящие  дорожки  по
потному лицу. Обрадовано вскрикнул:
     - Прибыли!.. Вот наш блиндаж!
     Полковник  открыл  и  закрыл  рот.  Арабы  с   надменным   презрением
верблюдов, от которых отличаются только внешностью, но не умом,  наблюдали
за шатающимся священником, которого заботливо поддерживал за плечи капрал.
     К великому  изумлению  банкира  и  полковника,  арабы  и  израильские
солдаты посторонились, пропуская обоих, но едва полковник  сделал  шаг,  в
его грудь уперлись стволы автоматов.
     - Это приказ Иуды Бен-Йосефа, - повторил тот  же  сержант.  В  черных
глазах  прыгало  грозное  веселье.   -   Вы   можете   всех   нас   отдать
военно-полевому суду... но не сейчас!
     Араб,  который  как  дрессированная  обезьяна   хвастливо   выставлял
"Ролекс", кивнул и повторил деревянно:
     - Приказ... Иуды... Бен-Йосефа.
     Полковник отступил, в глазах было темно от гнева, прохрипел:
     -  С  каких  это  пор...  арабские  террористы...  выполняют  приказы
израильского командира?
     Араб  смотрел  надменно,  ума  не  хватало,   чтобы   даже   понимать
человеческую речь, но вид был таков, словно знал  какие-то  случаи,  когда
приказы может отдавать даже лютый враг, и его послушаются все. Или хотя бы
знал, что такие случаи могут быть.
     На миг мелькнула мысль, даже не мысль,  а  смутное  ощущение,  что  в
самом деле есть же что-то общечеловеческое... что даже арабы... эти  тупые
грязные свиньи... у которых нет ничего святого... хоть свиней, правда, все
еще не едят... что даже арабы в каких-то случаях могут... но странная  для
генштабиста мысль испарилась, так и не оформившись.
     Ее вытеснила другая, тревожная, что за время переподготовки в  Штатах
отвык от израильской жары. Прямо мозги  плавятся,  в  висках  ломит!  Надо
принимать "Лабрэ Джаст" и на всякий случай сходить к психоаналитику.

     Обряд бракосочетания  Иуды  и  Сары  арабы  вытерпели  со  стоическим
терпением, поздравили теперь уже  мужа  и  жену.  Капрал,  который  привел
священника, что-то прошептал на ухо Иуде, косясь  на  счастливую  невесту.
Иуда вздрогнул, по сияющему лицу пробежала тень. Тоже коротко посмотрел на
Сару, что-то сказал, почти не шевеля губами. Капрал кивнул, исчез с  такой
скоростью, словно в помещении на миг возник и тут  же  рассыпался  горячий
смерч.
     Юсуф, веселый и раскованный, явно привыкший  быть  везде  и  всюду  в
центре внимания, громко стукнул кружкой по столу, ему тут  же  налили,  он
поднял, пузыристая пена побежала через края, зависая на пальцах:
     - Да будет ваша жизнь полна любви и счастья! Да, мы - враги. Но  все,
что здесь находится, на стороне Света. А там, по ту  сторону  океана,  все
земли захватила страшная империя Тьмы. Она растлила души людские, обратила
людей в скотов, что умеют собирать компьютеры, но не знают  любви,  чести,
достоинства! Империя Тьмы не воюет с нами открыто, но  уже  подмяла  много
стран и на этой стороне... Одни - во  время  второй  мировой,  другие  уже
потом, отравляя слабых своей верой. Дескать, человек от обезьяны, а значит
- скот. Мы здесь еще держимся...
     Иуда слушал настороженно, выпады против США - выпады против союзника,
но краем сознания отмечал, что проклятый араб прав: американцы ныне -  это
обезьяны, что умеют собирать компьютеры.  А  то  и  ниже  по  уровню,  ибо
свободы понимают как высвобождение всех животных  инстинктов,  как  дорогу
вспять по эволюции, а обезьяны какие-то нормы поведения соблюдают.
     На  него  смотрели  выжидательно,  как  арабы,  так  и   свои,   Сара
прижималась мягким теплым боком,  он  поднял  кружку,  словно  хрустальный
фужер, сказал так же громко и ясно:
     - Доблестный Юсуф ибн Бен-оглы!.. Ты  прав,  мы  бьемся  за  то,  чья
дорога на небеса прямее и вернее:  дорога  Аллаха  или  Яхве.  Но  на  той
стороне, в Темной зоне, дорог на небеса не осталось. Да  они  и  не  нужны
людям, которые смотрят на небо только раз в жизни...
     - Когда их смалят, - закончил Юсуф.
     Они взглянули друг другу в лица смеющими глазами. Оба назвали тех, на
Темной стороне, свиньями, грязными животными,  одинаково  презренными  как
для иудеев, так и для мусульман.
     Юсуф сделал глоток, прислушался, это шампанское попроще, но нельзя от
бедного полевого командира израильтян требовать, чтобы  у  него  на  столе
было то же самое, что и у наследника шейха.
     - У них самое страшное оружие, - сказал он, глядя поверх края кружки,
как смотрят, любуясь игрой света и кипящих пузырьков в дорогом хрустальном
бокале, - самое подлое и коварное оружие... Человек  не  может  все  время
идти один в гору, тогда говорим: иди чуть тише, а то и  вовсе  остановись,
переведи дух, потом догонишь. А там,  на  Темной  Стороне  говорят:  зачем
карабкаться? Зачем терять силы, обламывать ногти, обдирать в кровь локти и
колени? Лучше катиться вниз, к подножью. Там теплое болото. Никуда не надо
стремиться, не  надо  себя  принуждать...  А  в  болоте  жить  еще  лучше.
Смотрите,  у  нас  есть  компьютеры,  самолеты,  гомосексуализм,   казино,
секс-шопы - все для развлечения. Разве не для развлечений жив  человек?  И
слабые души говорят себе: а в самом деле? Любовь обязывает, а секс -  нет.
Дружба обязывает, а знакомство по-американски - нет. Честь  обязывает,  но
если сказать, что чести нет?..
     Иуда ощутил, что на него посматривают с нетерпением. Свадьба  -  есть
свадьба, и хотя тема натиска Штатов на культуру и культурные страны  стала
самой злободневной темой по ту и  по  эту  сторону  окопов,  все  же  надо
повернуть немного в сторону свадьбы. Все-таки еще во всем Израиле не  было
такой  удивительной  свадьбы!  И  чертов  банкир,  теперь  уже  тесть,  не
отвертится... Кстати, сейчас явятся. Он просил капрала  задержать  еще  на
пять минут.... Черт, что начнется?
     Он встал, вскинул бокал, глаза смеялись, продекламировал:
     - Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут.
     Разве что Небо их призовет на страшен Господен Суд.
     Он  передохнул,  на   этом   обычно   знание   Киплинга   у   каждого
заканчивалось, и выходило, что гениальный поэт подчеркивал несовместимость
Востока и Запада.
     Юсуф, словно ощутил недосказанное Иудой, тот явно хотел,  чтобы  Юсуф
продолжил, если тупой араб, каким-то чудом знает как там  дальше,  ведь  и
диплом  Гарвардского  университета  можно  купить  при  деньгах   нефтяных
шейхов... и Юсуф легко поднялся с кружкой в руке, сказал громко и ясно:
     - Но нет Востока, и Запада нет: что племя, нация, род?
     Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает!

     Глава 35

     Как не увериться в своей правоте, думал я  невесело,  когда  в  самом
начале  истории  группы  фермеров  и   лесорубов   побили   организованную
английскую армию? Когда те, одетые в ярко красные с белым мундиры плотными
колоннами вышагивали по лесным тропам, эти мужики стреляли их  как  жирных
гусей из-за деревьев, из-за кустов, не неся урона сами.
     Таким образом, они открыли  сразу  рассыпной  строй,  стрельбу  из-за
укрытия и защитную форму. Но еще больше, что помогло им тогда победить,  а
сейчас губит, это естественное желание простого  человека  победить  любой
ценой. Для англичанина,  что  шел  по  тем  тропам  с  намерением  вернуть
взбунтовавшуюся колонию в лоно Британской империи было немыслимо  свернуть
в сторону и пройти по колено в грязи, немыслимо пригибаться под пулями - а
как же  гордость?  -  а  для  колониста,  сиречь  уже  американца,  вполне
допустимо проползти  по  болоту,  вываляться  в  грязи  по  уши,  нарочито
вымазать грязью даже рыло,  чтобы  пострелять  этих  красавцев  и  уползти
безнаказанным.
     Если надо, нынешний американец, храня и умножая традиции, и в сортире
просидит хоть год, там, внизу, по горло в этом самом, но потом отмоется их
шампунями и вернется живым и с медалями. А нынешний араб - англичан уже не
осталось, - конечно же, лучше умрет, чем вступит даже ногой в это самое.
     Вот суть побед штатовцев. Хоть в военных конфликтах, хоть в торговле,
хоть в дипломатии. Во всем. Это суть  простого  человека.  И  чем  человек
проще,  тем  он  американистее.  Против  американистости  выступать  очень
трудно, потому что основная  масса  человечества...  простые  люди.  Очень
простые.  А  когда  есть  возможность  стать  еще  проще,  эта  масса   ею
становится...
     В кабинете Кречета, как мне показалось, телевизоров прибавилось.  Или
поменял экраны на побольше. Если  кого-то  и  раздражала  странная  манера
президента  держать  в  кабинете  включенные  телевизоры,  то   постепенно
обвыклись, стерпелись, даже начали находить плюсики,  успевая  отлавливать
ценные крупинки, в вообще-то пустой  руде  информации.  По  крайней  мере,
видели, что вбивается в голову простому человечку, будь  он  слесарем  или
трижды академиком.
     Звук везде приглушен, а на одном  телеведущая  в  двухчасовой  беседе
расспрашивала  другого  о  его  творческих   планах,   а   ничтожество   с
глубокомысленным видом изрекало какие-то глупости,  рассказывало  о  своей
гениальности, как оно умеет строить телепередачи, разговаривать со всякими
там звездами.
     Коломиец подскакивал  как  на  острых  гвоздях,  бросал  по  сторонам
возмущенные взоры, приглашая разделить с ним негодование,  а  Краснохарев,
наконец, сказал, морщась:
     - Ну, правы вы, правы! Но скажите, а  вот  если  сейчас  выступал  бы
академик Блохин, разве его слушали бы? Ну,  нашелся  бы  один-два...  Кому
нужны умные передачи? Всем подавай либо веселые, либо... такие.  Смотрите,
то грязное белье певички копнет, то про тампоны другой расскажет... Вот  и
слушают.