ить, понимаешь...
     Жить ей скучновато... ах, елки... Я бросил трубку на рычаг, не  попал
- и еле успел остановить свою занесенную руку: хотел вмазать по  аппарату.
Стоп, машина. Начинается отходняк. Надо повторить,  иначе  будет  скверно.
Колоться не буду, просто высосу...
     Телефон зазвонил - как взорвался. Я схватил трубку. Это был Панин.
     - Приехали, - сказал он. - Идут.
     - Ну, с богом... - у меня вдруг перехватило горло.
     - Ничего, - сказал он. - Не волнуйся, Пан, все будет в порядке.
     В  порядке...  в  порядке...  Что  же,  может  быть,  и   будет   все
когда-нибудь в порядке - но без нас. Без нас.



                 9.06.1991. 15 ЧАС. КАФЕ "ГЕНЗЕЛЬ И ГРЕТЕЛЬ"

     - Прошу вас, княжна,  -  Иосиф  придвинул  стул,  слегка  поклонился.
Княжна улыбнулась и села. Сели и мы. - Княжна, позвольте представить  вам:
Игорь Валинецкий, Вахтанг Петиашвили. Господа: княжна Дадешкелиани.
     - Лучше просто Кето, - сказала княжна.
     - О, не лишайте нас удовольствия называть вас княжной, - сказал я.  -
Поверьте, такое бывает не каждый день.
     Наверное, я неприлично пялился на княжну: Иосиф  поглядывал  на  меня
неодобрительно. Но я просто не мог удержаться. О, как красива была княжна!
Тревожно, я бы сказал - трагически красива. Бледное тонкое лицо,  огромные
темные глаза, нервный излом бровей. Тонкие  пальцы,  которым  если  что  и
держать, так гусиное перо. Между тем в материалах по "Пятому марта" имелся
словесный портрет девушки-снайпера, составленный одним  из  немногих,  кто
уцелел после встречи с  ней.  Двадцать  лет,  волосы  темные,  вьющиеся...
Возможно, это она и есть. Иосиф сидел по левую руку от  нее,  прямой,  как
шпага. Я еще раз восхитился мастерством Якова: Иосиф полностью совпадал со
своим портретом. Единственное, чего Яков не мог уловить, был  цвет  волос:
пегие, полуседые кудри Иосифа делали его значительно старше, чем он был на
самом деле.
     - В нашем распоряжении час, - сказал  я.  -  На  этот  час  мы  можем
гарантировать полную изоляцию этого помещения. Думаю, мы уложимся.
     - Даже если и не уложимся, то  сможем  перенести  разговор  в  другое
место, - сказала княжна. - Не это главное. Как нам избавиться от  взаимной
подозрительности, я ничего не могу с собой поделать, но я не верю  вам  до
конца...
     - Согласитесь, что у нас больше оснований не верить вам, - сказал я.
     - Да, больше, вы уже сказали свое слово здесь, в этом городе, а мы  -
мы должны молчать, пока - молчать... И даже более того: мы  просим  вас  -
остановиться... поверьте, ненадолго, на два-три дня...
     - Так, - сказал я. - А вы понимаете, что  сейчас  наши  подозрения  -
лучше скажем, недоверие - крепнет?
     - Да, понимаю, да, и все же - я буду продолжать просить вас,  клянусь
- ведь только так мы сможем добиться цели, иначе - все обернется прахом.
     - Тогда объясните, почему, - потребовал я.
     - Иосиф, мы рискнем, да? - голос княжны стал тихий, почти бессильный.
- Мы объясним, но только - прошу вас! - сначала вы ответьте на вопросы, на
несколько вопросов...
     - Не обещаю.
     - Пожалуйста! Нам это очень важно - понять...
     - Давайте попробуем.
     - Мы ничего не слышали о вас - узнали  из  теленовостей.  Значит,  вы
базируетесь не на грузинской земле -  иначе  такого  не  могло  произойти.
Тогда?..
     - Наша база в Польше - где именно, я не могу сказать.
     - Да, разумеется. И как давно вы существуете?
     - Нынешний состав - год.
     - Год... год... А мы уже четыре года. И как я понимаю, здесь у вас  -
дебют, не так ли?
     - Не совсем дебют... но крупная гастроль с афишами - первая.
     - Как неудачно мы пересеклись! Или удачно?.. Иосиф, ты все молчишь  -
скажи хоть что-нибудь, мужчина!
     Иосиф кивнул и что-то по-грузински сказал Вахтангу.  Вахтанг  ответил
длинной фразой, улыбнулся и  сделал  жест  руками:  будто  повертел  перед
глазами, осматривая с разных сторон, небольшой арбуз.
     - Скажите, - обратился Иосиф ко мне, - вот вы поляк, базируетесь вы в
Польше, тогда почему же - месть за Грузию?
     - "За вашу и нашу свободу", - помните?
     - И все же?
     - Я поляк только наполовину - у меня мать грузинка.  В  нашей  группе
есть грузины и абхазы. Наконец, в Грузии пролилась слишком большая  кровь,
чтобы оставить без ответа...
     - Да, - сказала княжна и замолчала, прикрыв глаза. - Я  была  там,  -
добавила она после паузы.
     - Он тоже, - кивнул я на Вахтанга.
     Теперь княжна  обратилась  к  нему  по-грузински,  Вахтанг  кивнул  и
нехотя, короткими фразами, стал что-то  рассказывать.  Голос  у  него  был
нормальный,  может  быть,  чересчур  ровный,  и  лицо   хорошее,   а   что
малоподвижное и  невыразительное,  так  это  -  результат  контузии...  Мы
накачали его так, что аббрутин только что  из  ушей  не  лился.  Несколько
часов он будет знать о себе, что  он  -  боевик  группы  "666"  и  что  он
контужен под Телави.
     - Все,  кто  командовал  расправой,  теперь  здесь,  -  сказал  я.  -
Приговоры вынесены, и я не в праве их отменить.
     - У меня убили родителей, - сказала княжна, - мой брат умер в лагере,
а о сестре я до сих пор ничего не знаю и  надеюсь  только,  что  она  тоже
умерла... И все равно я прошу вас - отложите возмездие. Не отмените, никто
не говорит об отмене, но отложите. Потому что если вы произведете еще один
взрыв, совещание перенесут в другое место, и все наши труды пропадут...  и
шанс будет упущен, единственный шанс...
     О! Это было как раз то, что я ждал. Я откинулся  на  спинку  стула  и
задумался. Княжна достала из сумочки  сигареты,  Иосиф  услужливо  щелкнул
зажигалкой. Об  этом  мы  тоже  позаботились:  на  портрете,  который  они
получат, будет лицо, как две капли воды похожее  на  фоторобот  с  плаката
"Разыскивается!", которым оклеен весь Краков. Дерзкое ограбление банка.
     - Болит? -  спросил  я  Иосифа.  Он  положил  зажигалку  в  карман  и
поморщился.
     - Ннэт, - тряхнул он пегой головой. - Ннэ болит.
     Врал, конечно: после того, как Крупицыны завернули ему руки, плечевые
суставы должны болеть минимум неделю.
     - Могу предложить тибетский бальзам, - продолжал я. -  Снимает  любую
боль.
     - Спасибо, - сказала княжна. - Иосиф сам - фармаколог.
     - Как хотите, - пожал я плечами. - Вернемся к нашим  баранам.  Лишних
вопросов я задавать вам не буду, скажу все сам, и если очень уж ошибусь  -
поправите. Хорошо? Итак: вы намерены произвести покушение  на  кого-то  из
участников  совещания.  Вероятнее  всего,  на  фон  Вайля.  Против   этого
возражений не имеем.  Но  вы  просите  нас  приостановить  на  время  нашу
деятельность, лечь на дно - то есть рискнуть всем, что мы уже поставили на
карту, потому что в гепо сидят не только глупые увальни, - для того, чтобы
совещание состоялось и вы смогли произвести свою акцию. Но в таком случае,
объясните мне, почему ликвидация политического деятеля для вас важнее, чем
возмездие десятку палачей? Ну, не  будет  фон  Вайля,  так  будет  Шредер,
уберете Шредера - будет Дорн. Какая вам разница?
     - Если вы позволите, я скажу, - княжна подняла руку ладонью вперед. -
Из всего того, что вы перечислили, верно лишь одно: да, возмездие  палачам
у нас сейчас стоит на предпоследнем месте.
     - А на последнем?
     - Вязание на спицах.
     - М-м...
     - Не делайте такое лицо и выслушайте то, что я скажу. Да, еще  весной
мы пошли бы с вами, мы мстили бы, и лучшей цели  не  было  бы  для  нас  -
лучшей цели и лучшей судьбы. Но - появилась иная, и ваши цели, и наши, те,
которые были прежде - заслонила. Мы увидели  вдруг...  простите...  -  она
смяла сигарету. - Я вдруг заволновалась, вот как... эта цель... Эта святая
цель - независимость родины, независимость  Грузии,  и  сейчас  она  стала
достижимой, да... И вдруг - вы, братья, но  как  же  вы  можете  помешать!
Сейчас, сейчас - я все объясню. Весь Рейх трещит по швам, и он развалится,
клянусь, если все будет идти так, как идет сегодня...  война  в  Африке  -
тому доказательство... Что было в позапрошлом году в  Кахетии,  невозможно
сегодня, солдаты не станут стрелять и офицеры не отдадут  таких  приказов,
но и народ не поднимется еще раз - на такое... нужна пауза, нужен еще  год
бессилия Берлина!.. И все - тогда - свобода. Но если четверо  договорятся,
Рейх устоит, потому что развал его опасен и  невыгоден  даже  врагам.  Фон
Вайль и Толстой секретно сговорились образовать союз,  стереть  границы  -
так будет разрешен неразрешимый, казалось,  русский  вопрос  -  и  уцелеет
Рейх. Но мало кто из собственных же партий поддерживают и Толстого, и  фон
Вайля, и если мы устраним обоих, события пойдут естественным путем, Россия
выйдет из состава Рейха - клянусь, тогда Берлину не  дотянуться  будет  до
маленькой Грузии! И разве только Грузия сможет обрести тогда  свободу?  О,
нет - все, кто достоин. И ваша Польша, Игорь...
     - Да, наша Польша...
     Неслышно ступая, подошел Ганс и поставил на стол чашечки с  дымящимся
кофе и блюдо с пирожными. Я взглянул на пирожные: четыре меренги и  четыре
шоколадных  эклера.  Впрочем,  я  и  так  чувствовал,  что  террористы   -
настоящие.
     - Спасибо, Ганс, - сказал я. - А нельзя еще какой-нибудь воды? -  Это
значило, что мое мнение не противоречит результатам проверки.
     - Значит, вы хотите перевернуть мир - и вот обнаружили точку опоры? -
спросил я.
     - Да, - улыбнулась княжна.
     - Достойная цель... Ну, что же... Я еще не готов дать вам ответ, кого
именно вы в нас встретили: союзников или нейтралов. Но  не  противников  -
это точно. Мы проанализируем ситуацию, посоветуемся... Назначайте время  и
место, где мы сможем дать вам ответ. Гарантирую, что в  течение  суток  мы
будем воздерживаться от акций. Дальше - будет видно.
     - Хорошо. Место встречи - ресторан "Алазани". Время: четыре часа дня.
Вы будете в этом же составе?
     - Скорее, я буду с девушкой. Вахтанг, ты не в обиде?
     - Мое дело солдатское, - сказал Вахтанг и улыбнулся княжне.



                 9.06.1991. 19 ЧАС. ЧЕРЕМИСОВСКАЯ, 40.

     Днем телефон Феликса не отвечал, а сейчас был занят. Я подключил свой
маленький раухер к телефонной сети и заставил его постоянно набирать  этот
номер, а сам пока занялся просмотром дополнительных материалов по  "Пятому
марта", которые сегодня достал из тайника Венерт. Я смотрел  на  снимки  и
злился. Передача информации - самое тонкое  место,  поэтому  мы  стараемся
работать максимально автономно. Две трети провалов  происходят  именно  на
передаче материалов и информации. И вот база идет на этот  риск  -  и  для
чего? Чтобы я полюбовался на сцену расстрела генерал-губернатора Египта  и
его семьи? Четыре снимка, сделанные, кажется, с экрана  телевизора  -  там
весь парк был утыкан телекамерами, и что? -  и  обработанные  на  раухере.
Четкость изображения изумительная... Вот  генерал-губернатор  под  руку  с
супругой, девочка рядом с матерью, мальчик шагах в трех впереди, а сзади -
две тени бегущих людей, только тени, самих фигур не видно. Второй  снимок:
семейство в той же позиции, а теней уже четыре, две  сзади  и  две  слева,
видны стволы какого-то оружия. Третий: генерал лежит, скорчившись, женщина
падает на него, раскинув руки, девочка закрывает  лицо  ладонями,  мальчик
бежит, оглядываясь на бегу. Четвертый: все лежат, только мальчик стоит  на
коленях, к нему подходят двое с автоматами, еще двое стреляют  в  лежащих.
Все. Новый  информации  нет.  Я  присмотрелся  к  террористам:  мешковатые
комбинезоны, скрывающие все особенности фигур, не понять даже, мужчина или
женщина перед тобой; шапочки-маски с затянутыми черной  кисеей  окошечками
для глаз. Оружие: "шмайссер" образца семьдесят восьмого года, калибр шесть
с половиной, дульная энергия всего сорок килограммометров, зато - тридцать
выстрелов в секунду и магазин на сто сорок патронов;  весьма  популярен  у
бойцов спецподразделений; в армии применения не нашел...
     Мой аппарат отзвонил: на том конце провода  сняли  трубку.  Оказалась
баба Катя. Нет, Феликса Ефимовича  нет  и  сегодня  не  будет.  Что-нибудь
передать? Спасибо, ничего.
     Стукнули в дверь, я отозвался. Вошел Кучеренко.
     - Ну что, пойдем?
     - Уже?
     - Да, все готово.
     Мы прошли через пустой магазинчик и поднялись наверх. У  входа  стоял
"волгарь" образца пятьдесят шестого года, но с новенькой фанерной  будкой,
обрызганной  веселенькой  светло-зеленой  краской.   Будка   была   сплошь
облеплена эмблемами "ЮП". За рулем сидел Венерт. Мы с  Сережей  залезли  в
будку.
     Весь пол  занимала  огромная  карта  Москвы.  Цветными  линиями  были
отмечены маршруты трех автомобилей, в которые Сережа вставил  передатчики:
машины Иосифа, машины  княжны  и  машины,  на  которой  на  помощь  Иосифу
приехали два боевика - одному из них Командор сломал руку  и  потом  долго
извинялся: но мы же приняли вас за  агентов  гепо,  вы  так  странно  себя
вели... Итак, пока княжна и Иосиф вели с нами  переговоры,  их  машины  не
стояли на месте: съездили к трем вокзалам, не очень ясно, к какому именно,
система давала точность до нескольких десятков метров, - затем к "Алазани"
на Пятницкую, потом одна из машин  вернулась  на  Бронную,  где  подобрала
княжну и Иосифа, а вторая ушла в Лосиноостровский парк и  долго  стояла  в
ничем не примечательном месте. Третья  машина  тем  временем  смоталась  в
Мытищи, развернулась там, не теряя ни минуты, и направилась тоже в Лосиный
Остров, соединилась со второй, и они  вместе  совершили  три  ездки  между
некими пунктами А и Б; на карте в этих местах ничего не было. Потом машина
за номером два вернулась к "Алазани", а та, которая  побывала  в  Мытищах,
пошла к Киевскому вокзалу, простояла полтора часа и тоже вернулась в район
"Алазани".  Наконец,  машина,  взявшая  княжну  и  Иосифа,  отправилась  в
Лефортово, минут десять простояла на набережной напротив парка -  и  тоже,
как и предыдущие, стала на стоянку гостиничного комплекса на Пятницкой.  И
вот уже час все три помеченные машины стоят неподвижно...
     - Видимо, где-то тут у них штаб, - сказал я. - Это ясно. Но  вот  эти
челночные рейсы... - я ткнул пальцем в Лосиный остров.
     - Я думаю, выгружали что-то  из  грузовика  и  свозили  в  тайник,  -
предположил Кучеренко. - Надо будет смотаться и посмотреть.
     - Сейчас  важнее  не  спугнуть,  -  сказал  я.  -  А  вот  кого   они
встречали...
     - Или провожали. Или сдавали что-нибудь в камеру хранения.
     - Хорошая  мысль.  Ладно.  Надо  посмотреть,  что  там  у  "Алазани".
Сходишь?
     - А как же.
     - Только без малейшего напряга. Просто посмотреть.
     - Хорошо, Пан. И что?
     - Ничего. Завтра решим.
     - Хорошее задание.
     - Угм. Конечно, ели найдешь место, чтобы поставить "волгаря"...
     - Так бы сразу и говорил.
     Я вернулся вниз. Яков спал, уронив  голову  на  пульт.  Командор  уже
пытался отвезти его на турбазу, выкупать и выспать, но  Яков  уперся,  как
козел, и никуда не поехал. Так что Командор  и  Панин  играли  в  шахматы.
Девочки с Крупицыными отрабатывали новые приемы. Гера что-то  читал,  лежа
на надувном матраце. Похоже, что все пребывали в полной готовности к  боям
и маршам.
     - Народ! - сказал я, встав посреди всего этого безобразия. -  Сегодня
уже ничего не будет. Приказ  -  всем  развлекаться.  Разбрестись  попарно.
Рассредоточиться по всему городу. Не мельтешить на этом пяточке. И  вообще
- почему забросили турбазу? Кто там дежурит сегодня?
     - Раз начальство так велит... - проворчал Панин и встал. -  Ну,  как,
ничья или отложим?
     - Отложим, - сказал Командор. - Хотя нет - дурная примета. Ничья.
     - Согласен, - Панин смахнул шахматы с доски.
     - Гера, - сказал Командор. - Ты остаешься  при  Якове,  карауль  его,
чтоб чего не натворил. Все. Остальные свободны, сюда  не  возвращаться,  в
семь утра быть по койкам. Панин, проследишь.
     - Дети они, что ли - следить за ними...
     - Р-разговорчики!..
     - Та-ак точно, разговорчики!
     - Приеду, проверю.
     - Мы уже ушли. Вот нас нет, вот мы далече...
     Сашенька остановилась передо мной, наклонила голову, спросила:
     - Ты чего такой, Пан?
     - Какой?
     - Да вот... стукнутый чем-то.
     - Нет, это я так мысль думаю.
     - Надо, наверное, тебя встряхнуть немного. Хочешь, составлю компанию?
     - Давай. Ты, я и Командор.
     - Втроем?
     - Он мне для дела нужен.
     - Хм. Ладно. Он для дела, я для удовольствия. Годится.
     - Кстати, пока я  не  забыл.  Завтра  мы  с  тобой  идем  в  ресторан
"Алазани".
     - Ты меня приглашаешь?
     - Можно сказать и так.
     - И опять втроем?
     - Нет уж, нет уж.
     - О-о!
     - Так вот.
     - А тогда давай и сегодня в ресторанчик завалимся? Пригласишь?
     - Но только не в "Алазани".
     - В "Марсель".
     - Губа не дура. Годится.
     - Тогда надень что-нибудь поприличнее. В "Марсель" так не ходят.



               9.06.1991. ОКОЛО 21 ЧАС. НАБЕРЕЖНАЯ ГЕРИНГА, 11.
                               РЕСТОРАН "МАРСЕЛЬ"

     Солнце садилось во мглу, на полнеба висело  багровое  зарево,  все  в
розово-сиреневых рубцах высоких облаков, и само солнце,  застрявшее  между
одинаковыми,  как  бетонные  шпалы,  "сорокапятками"  Пресни,  имело  цвет
остывшего металла, и такого же цвета блики дрожали на  воде,  и  казалось,
что это от воды веет огненно-кирпичным зноем. Будет ветер,  сказала  Саша.
Она стояла спиной к реке и смотрела в другую сторону. Пан, какой ужас,  ты
такого  не  видел,  наверное...   Я   оглянулся.   Красно-черно-зеркальные
небоскребы проспекта Геринга, и без того бьющие по нервам, сейчас казались
раскаленными и накренившимися, падающими на нас.  Ничего  себе,  пейзажик,
согласился я. Не для впечатлительных. В далекой перспективе  проспекта  на
фоне густо-синего  непрозрачного  неба  ослепительно  белела  километровая
Измайловская Игла. На двух третях высоты ее перечеркивала черная  полоска:
обзорная палуба, остекленная поляризованным гляссетом.  Именно  там  будет
проходить   историческое   совещание   глав   четырех   держав...    полюс
недоступности, подумал я, у фон Боскова неплохие мозги... и тем  не  менее
японские  фирмы  перекачивают   капиталы   в   Индию,   будто   план   фон
Вайля-Толстого сорван. Ну-ну. Оркестр играл что-то из  репертуара  Виктора
Эннса. Кто-то из танцующих подпевал вполголоса. Командор,  как  в  трансе,
раскачивался, объяв пышную блондинку. Потанцуем, предложил я.  Саша  молча
направилась к лестнице. На ней был белый с блесками  комбинезон,  закрытый
спереди и с глубоким вырезом на спине. Танцевала Саша  легко  и  гибко,  и
если бы не тень  ожесточения  на  лице,  все  было  бы  хорошо.  Потом  мы
церемонно раскланялись друг с другом и пошли к  нашему  столику.  Командор
приглашал новую партнершу. Я помахал официанту, одетому матросом. Еще  два
двойных "Бисквита". Слушай, Пан, сказала Саша, а почему ты такой... всегда
впереди, на лихом коне? Мы что, тебе неинтересны?  Честно?  -  спросил  я.
Официант принес заказ. Честно, сказала Саша. Потому что в противном случае
я не смогу расходовать вас, когда это понадобится. И  поэтому  я  стараюсь
относиться к вам, как к фишкам  на  игровой  доске.  Спасибо,  усмехнулась
Саша. Не за что, сказал я. Помнишь, как в парках играют в шашки: по  рублю
за съеденную? Кто жалеет  отдавать,  тот  и  проигрывает.  Понятно,  опять
усмехнулась Саша. Чтобы выиграть, тебе надо быть свободным  от  жалости...
понятно. Да, сказал я, но есть еще один очень существенный момент: я очень
люблю выигрывать всухую. Но ты хоть понимаешь, что это ужасно унизительно,
спросила Саша. Понимаю, сказал я, но это меньшее зло, чем... Это  страшное
зло, сказала Саша, это  раздражение,  которое  копится,  копится...  когда
координатором шел Рыбаков... Я знаю, сказал я, Рыбакова все очень  любили,
но однажды он проиграл. Ты тоже когда-нибудь проиграешь, сказала