сех одортелем  -  теперь  мы
невидимы не только для людей, но и для собак... и вот нас уже нет, мы  уже
в темноте, на шоссе вой сирен и синие проблески, а нас уже нет.
     Оружие топим в болотце, и - сорок минут ночного бега. Командор ведет,
Саша в центре, я замыкаю. Полная тишина. Где-то лают собаки -  далеко.  По
тревоге слетаются полицейские патрули. Дороги перекрыты, по всему  Кунцеву
ловят неизвестную подозрительную машину. А мы уходим, мы, наверное, уже за
кольцом оцепления. Собаки  и  сирены  -  где-то  слева.  Ночной  бег.  Все
выверено до минут. Осталось мало. Все хорошо. В гараже  множество  следов.
Пусть ищут, на  двое  суток  это  их  отвлечет.  Хороший  пакет  дез.  Все
выверено. Теперь  шагом,  шагом,  лениво,  нехотя...  по  две  желатиновых
виноградины на каждого - проглотили. Через пять минут от нас будет  разить
таким безумным перегаром... На обочине коллатерального шоссе номер  четыре
стоит наш "зоннабенд" без света в салоне и  с  поднятым  капотом,  и  Гера
пританцовывает рядом с ним, изображая ремонтную  деятельность.  Садимся  -
все трое на заднее сиденье, в кармашке на дверце уже откупоренная  бутылка
"Очищенной", бумажные стаканчики... Ну, за успех, говорю я, разливая, и мы
глотаем теплую водку - без удовольствия,  как  микстуру.  Все,  бутылка  в
ногах, о, и не одна, молодец, Гера, догадался, туда же  летят  стаканчики,
быстро приводим себя в художественный беспорядок, Гера заводит  мотор,  мы
катимся, катимся, катимся по коллатеральному шоссе номер четыре, ага,  вот
и застава, нам приказывают остановиться, а Командор уже спит на коленях  у
Саши, а Саша припала ко мне, а у меня остекленевшие глаза и еле ворочается
язык, и трезвый Гера отвечает за всех...



                  9.06.1991. 02 ЧАС. ТУРБАЗА "ТУШИНО-ЦЕНТР"

     Уговоров они слушать не хотели, и потому пришлось употребить  власть:
скомандовать отбой. Быть по местам, уточнил Панин, или?.. Или!  -  рявкнул
я. Всем разойтись по бабам! И вести к себе! Чем больше,  тем  лучше!  Пить
водку! Ничем не выделяться! Кру-угом! Шагом - марш! Они ушли, остался один
Командор. Он потыкался в углы, потом включил телевизор.
     - Выруби, - попросил я. - Ну его на хер.
     - Хорошо, - сказал он, но вместо этого стал  переключать  каналы.  По
шестому показывали какой-то рисованный фильм. - Может, оставим? - попросил
он.
     - Оставь.
     Несколько минут мы тупо смотрели кино. Краснозадая  макака-сержант  в
фуражке со звездой обходила строй  зверей-ополченцев:  кому-то  поправляла
ремень, кому-то картуз,  пыталась  медведю  поставить  ноги  по-строевому:
пятки вместе... Пузатому пеликану ткнула кулаком в живот:  подбери  брюхо!
Пеликан втянул живот, но выпятил зоб. Невидимая аудитория заржала.  Макака
зашипела и пошла дальше...
     - Что там Яков? - спросил я, хотя можно было и не спрашивать.
     Командор молча пожал плечом.
     - Ты заходил к нему?
     - Он меня послал.
     - Но сможет он это сделать?
     - Яков, видишь ли, все может. Дело только в сроке.
     - Об этом я и спрашиваю.
     - Не знаю. Думаю, успеет.
     - Слушай, старый. Давай напьемся.
     - А есть?
     - Как в Греции.
     - Доставай. Что там у тебя?
     - "Тифлис", десятилетний.
     - Издеваешься?
     - Отнюдь. Великолепный коньяк.
     - Так, а стаканы?.. а, вот они.
     - Мыл?
     - Плевать.
     - Ладно, поехали.
     - Да здравствует Грузия!
     - Виват!
     - Правда, хороший.
     - Ты же меня знаешь.
     - Надеюсь...
     - На что?
     - Что знаю.
     - А-а...
     - Давай дальше.
     - Подставляй.
     - За удачу.
     - Будем жить.
     - Чудесная штука.
     - Мне тоже нравится.
     - У меня еще есть.
     - Ну и выпьем тогда весь.
     - М-м...
     На экране теперь была река. Львенок, опоясанный пулеметными  лентами,
держал в руках черепашку и что-то ей втолковывал. Черепашка истово кивала.
Потом он размахнулся и пустил черепашку  блинчиками  по  воде.  На  другом
берегу ее  поймал  бегемотик.  Черепашка,  тыча  ручкой  вверх,  объясняла
бегемотику, что надо делать. Бегемотик кивнул и тем же манером отправил ее
обратно...
     - А молодцы наши девчонки, правда? - сказал Командор.
     - Все молодцы, - сказал я.
     - Но девчонки - особо.
     - Особо.
     - А Панин - слюнтяй.
     - Панин - хороший мужик.
     - А тебя ребята не любят, ты знаешь?
     - Знаю.
     - А знаешь, почему?
     - Знаю.
     - Ну, и?
     - А я не девочка, чтобы меня любить.
     - Я тебя тоже не люблю. Это чтоб ты знал.
     - Буду знать. Давай-ка еще по пять капель...
     - Сейчас. Сосед! - крикнул  Командор  в  приоткрытую  дверь.  Он  там
увидел кого-то, а я нет. - Выпить хотите?
     Вошел наш сосед по домику. Я его еще не видел, не совпадали мы с  ним
в пространстве и времени. Мужчина лет пятидесяти, седоватый, в очках, но с
торсом то ли боксера-профессионала, то ли лейббаумейстера. Был он в  белых
парусиновых брюках и черной безрукавке.
     - Я с дамой, - сказал он по-русски, но с  акцентом.  Вряд  ли  немец,
скорее, прибалт. - Если вы не возражаете против дамы...
     Против дамы мы не возражали, более того, как нарочно, у нас пропадала
бутылка египетского ликера, не пить же это самим. Даме было самое  большее
семнадцать. Командор показал себя с лучшей стороны: представил даже  меня,
представился сам, представил нас с соседом друг другу:  Игорь  Валинецкий,
инженер из Томска - Роберт Кайзер, издатель, из Риги.  Дама  представилась
сама: Стелла, сказала она с прилепленной улыбочкой. О, звезда,  воскликнул
Командор, звезда любви, звезда заветная! Она не поняла, причем тут звезда,
и пришлось переводить. Тогда она  стала  смеяться.  В  ее  личике,  манере
говорить и вести себя было что-то неистребимо малороссийское, хотя  она  и
утверждала, что родом из Петербурга. Идиотка. Но ликер пила хорошо,  и  за
это ей можно было многое простить.
     Мультик между тем продолжался. Отряд зверей отдыхал. Спали  обезьяны,
обняв допотопные ружья, спал медведь, положив под  голову  пулемет,  спали
львы, тигры и носороги. Догорал костер. Две черепашки, взявшись  за  руки,
на носочках прошмыгнули мимо спящего часового -  громадного  орла.  Костер
еле теплится... погас. И вдруг неожиданно -  длинная  пулеметная  очередь.
Все вскакивают, палят в воздух,  суета  -  и  вот  все  лежат  в  круговой
обороне, ожидая врага. Очередь снова гремит. Львенок уползает  в  темноту,
какая-то возня, визг... возвращается во  весь  рост,  потрясая  смущенными
черепашками...
     - А я думал, ты латыш, - сказал я Роберту, когда мы  свернули  голову
третьей бутылке. - У немцев акцент не такой.
     - А я и есть латыш, - сказал Роберт.  -  У  меня  только  прадед  был
настоящий дейч, все остальные латыши, а вот фамилия  держится.  Но  у  нас
пока спокойно с этим делом.
     - У нас тоже, - сказал Командор, и все засмеялись.
     - А здесь, говорят, нет. Многие уже на чемоданах.
     - Не знаю, - сказал я. - Вчера  пили  в  большой  и  очень  смешанной
компании - ни малейших признаков дискриминации.
     - Так то, наверное, была интеллигенция, - сказал Роберт.
     - Скорее, богема.
     - Страшно далеки они от народа... а на заводах, ребята,  скверно.  Да
что на заводах, я в типографии в  здешней  вижу  -  скоро-скоро  до  ножей
дойдет. А разобраться - зачем? Кому это выгодно?
     - Кому? - спросил я.
     - Большевистскую заразу с корнем не выдрали, - сказал Роберт.  -  Это
вы молодцы, а тут толстый Герман не дал их на фонарях развешать...
     - Что-то ты  путаешь,  -  сказал  я.  -  Большевики,  они  же  это...
"пролетариат не имеет отечества", "пролетарии всех стран, соединяйтесь!" -
и прочее...
     - Нет, - помотал головой Роберт. - Они всегда были эти... куда  ветер
дует. Шла мировая война - подводили базу под дезертирство. Взяли власть  -
заделались оборонцами и патриотами. Германия в сорок первом напала -  всех
готовы были под танки кинуть, лишь бы власть сохранить. Оккупация - смерть
коллаборантам,   восстановили   государственность   -   так   и   прут   в
правительство, из штанов выскакивают. Теперь вот  объединением  с  Сибирью
запахло...  У  них  ведь  вся  их  философия  в  два  действия  арифметики
укладывается: отнять и разделить. И о чем бы речь ни  шла,  по  этим  двум
действиям их, сук, всегда опознать можно. Ну, выгонят они немцев из России
- а дальше-то что? Сразу все проблемы, как рукой?.. А-а, бесполезный  этот
разговор, трата слов... За что хоть пьем-то?
     - Поминки, - сказал я.
     - Вот как... - он покусал губу.  -  Что  же  вы  не  сказали?  Я  тут
разболтался... По ком поминки?
     - По мне, - сказал я.
     - То есть?
     - Семь лет назад вот этого парня, - Командор показал на меня, - убили
в Туве. Там была небольшая заварушка, а он занимался альпинизмом... его  и
убили. Тело вывезли вертолетом и только на другой день обратили  внимание,
что оно не остывает. А год назад он еще раз  умер  -  от  разрыва  сердца.
Натуральный разрыв - стенка в  клочья...  Теперь  ходит  с  искусственным.
Говорит, ничуть не хуже. Пан, покажи.
     Я задрал рубаху и показал рубцы: на груди и под ребрами.
     - А сегодня меня чуть не грохнули еще раз, - сказал я. - В мою машину
врезался грузовик - еле успел выпрыгнуть.
     - Да-а... - с уважением протянул Роберт. - Это надо пить, и  пить,  и
пить. Такой день... А этот шрам от чего?
     - Тут батарея для сердца. Изотопная. Сидя рядом со мной, вы получаете
дозу облучения, как от цветного телевизора. По закону я обязан вас об этом
предупредить.
     - Тьфу, глупость, - сказал Роберт.
     - Многие боятся, - сказал я.
     - Да, - Роберт помолчал немного. - Давайте выпьем за то, чтобы  людям
не требовалась такая неимоверная живучесть и чтобы мы все умерли один  раз
и только от старости...
     Потом мы выпили за успех  предприятий  -  Роберта  и  нашего.  Стелла
начала засыпать: клевала носом и вздрагивала. Толку  от  нее  не  было  ни
малейшего. Командор принялся травить анекдоты: встречаются русский, немец,
хохол и еврей, немец несет гуся, хохол свинью,  русский  два  каравая  под
мышками, а у еврея  в  руках  ма-аленький  пакетик  из  газеты...  Звук  у
телевизора мы убрали, но на экран я волей-неволей смотрел. Там  показывали
сожженные машины - на дороге и на  стоянке,  внутренность  нашего  гаража,
найденные в тайнике пистолеты  и  автоматы:  на  них  обнаружат  отпечатки
пальцев двух весьма известных афганских боевиков,  которых  еще  в  январе
Командор очень элегантно повязал в Бухаре, и бывшего  кассира  Варшавского
отделения   Рейхсбанка,   пытавшегося   пробраться    через    Сибирь    в
континентальную Японию; до Японии он не дошел, но об этом мало кто  знает.
Показали  и  фотографию  убитого  Петра.  А  что  гепо  рванули,  так  это
правильно, доказывал Роберт мне и Командору, потому что...  потому  что...
а-а,  да  все  вы  понимаете!  Что  правильно,  что  правильно,  горячился
Командор, это сколько же всего нужно взорвать, чтобы все было  правильно?!
А вот столько и нужно! Нет, молодцы эти ребята, что вы мне ни говорите! Ну
их, эти взрывы, сказал Командор, давай лучше о  бабах.  В  дверь  развязно
заколотили, открыто, крикнул я, и ввалилась  Саша,  пьяная  в  дым,  белая
блузка расстегнута до пупа и залита вином, с ходу шлепнулась мне на колени
и впечатала могучий поцелуй в угол рта. Пойдем купаться! Пойдем  купаться!
- Командору. Пойдем купаться! - Роберту. Там и познакомимся, ха-ха! Ой,  и
девочка есть. Тогда давайте групповуху устроим! Девочка, просыпайся, будем
устраивать групповуху! С  обалдевшей,  ничего  не  понимающей  Стеллы  она
начала  стягивать  юбку.  Эй,  Саша,  полегче,  придержал  я  ее,  девочка
испугается. Ребята, мы, наверное, пойдем, сказал Роберт. А то,  я  смотрю,
меня заставят участвовать в групповухе, а мне это ни по  возрасту,  ни  по
чину. Это она так шутит, сказал я.  Шучу?!  -взвилась  Саша.  Да  я,  если
хочешь знать... Пойдем, пойдем,  Роберт  приобнял  озирающуюся  Стеллу  за
талию и повел к дверям. Пока, ребята, приятных развлечений! Пока,  Роберт,
зря ты испугался, это не  больно...  Саша  продолжала  громко  куражиться.
Через минуту я выглянул на веранду. Там было пусто, темно, дверь в комнату
Роберта  плотно  закрыта.  Докладывай,  сказал  я,  вернувшись.   Командор
переключил телевизор, набрел  на  какой-то  пошлый  концерт-"цукерторт"  и
прибавил звук. Пацан в красно-зеленом клетчатом пиджаке и девочка в черном
балахоне с вырезами на самых необычных местах пели о том,  как  им  хорошо
вдвоем на этом необитаемом острове. Саша улыбнулась. Значит, так: клюнуло!
Часа полтора назад  Яша  пролез-таки  на  районную  телефонную  станцию  и
подключился, и вот только что перехватил разговор  по-грузински:  да,  тех
ребят видели в Тушине, в ресторане "Радуга", с ними был еще один грузин  и
две девушки, похоже, немки. Ищи, ищи их, сказали звонившему, ты должен  их
найти!  Найду,  я  напал  на  след...  Звонили  с  такса  из  Тушина,   от
турколлектора, а вот по какому номеру  -  сказать  трудно,  стоит  защита,
раухер дал только три первые цифры: 1-7-1, это  Замоскворечье...  Понятно,
сказал я, очень хорошо, они тоже молодцы, будем надеяться, что  их  поиски
будут успешными. Обижаешь, Пан, сказала Саша,  мы  набросали  на  тропинку
столько цветных камушков...



             9.06.1991. 7 ЧАС. 45 МИН. УЛИЦА ЧЕРЕМИСОВСКАЯ, 40.
                        МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ ОТТА

     Я позволил себе поспать полтора часа, и, должно быть, зря:  воздух  в
подвале был тяжеловат, и теперь я никак не мог преодолеть чугунную тяжесть
во лбу и висках. От этого, а может быть, и от не до конца нейтрализованной
вечерне-ночной выпивки, настроение было... о, именно  в  таком  настроении
господа гвардейские офицеры обожают пускать себе пули в благородные виски.
Нам, к сожалению, такая роскошь недоступна, но помечтать -  именно  как  о
роскоши - почему  бы  и  нет?  Конечно,  глоток  коньяка  смягчил  бы  мои
страдания, но в быстрых ночных сборах я совсем забыл  о  своем  переносном
погребе, а среди всевозможных запасов,  которыми  был  набит  склад  фирмы
"Юп", спиртного не было ни капли. Душ  не  помог,  из  обоих  кранов  вяло
сочилась тепловатая жидкость, из горячего - чуть более теплая. Тогда уж  -
ничего не поделаешь - пришлось лезть в аптечку за эфедрином. Я уколол себя
под язык - и скоро застучало в  висках,  похолодели  пальцы,  зато  кто-то
внутри меня решительно содрал липкую  паутину  с  мозгов,  с  глаз,  чугун
куда-то вытек, вернулись силы. Я готов был к дальнейшему использованию...
     Даже через эфедриновую эйфорию меня царапнула эта мысль. Да, так  оно
и  есть,  никуда  не  денешься...  горькая,  последняя  гордость  солдата,
знающего, что им затыкают губительный прорыв и что долг... Эй, там, сказал
я себе, без патетики, пожалуйста. Разберемся позже.
     Якову сделали выгородку из стеклоблоков, там он и  сидел  на  пару  с
"КРК" - сверхмощным раухером, не чета переносному "Алконосту", который был
у него на турбазе. Теперь Яков мог, наверное, все на свете.
     - Пан, - сказал он, оборачиваясь, - я уже хотел тебя искать. - Лицо у
него было черное, глаза  ввалились.  -  Началось.  Объект  видел  девочек,
вызвал помощь. К нему едут еще двое. И знаешь что - я допер,  что  это  за
171 и прочее. Это "Алазани".
     - А что? - сказал я. - Очень может быть.
     - Еще хотя бы раз позвонят - тогда я точно пролезу.
     - Смотри, не засветись.
     - Я невидим. Я растекся знаешь как - о,  по  всему  городу.  С  такой
машиной...
     - Ладно, Яша. Я поднимусь в комнату - если что...
     Комната, которую мы снимали как бы под контору, находилась на  втором
этаже. Здесь все было как надо: стол, шкафы, масса всяких бумаг,  диван...
Сейчас мне  навстречу  попались  бэшники  Говоруха  и  Мальцев,  волокущие
куда-то огромный деревянный ящик с иероглифами на боку.  В  конторе  сидел
Венерт, старший группы Б, и Кучеренко с Герой.
     - Ну, парни, - сказал я, - ваш выход.
     Венерт тоже встал - хотя бэшникам в акциях участвовать не положено.
     - Мне тоже придется ехать, - предупреждая вопрос,  сказал  он.  -  Не
успели оформить доверенности на вождение.
     - Как это?
     Венерт развел руками.
     - Да, Пан, - сказал Кучеренко. - Страшные очереди  к  нотариусам.  Не
знаю, что происходит.
     - Придумай что-нибудь, Франц, - сказал я. - Дай на лапу.
     - Придумаю, - пообещал Венерт.
     Они ушли, я сел  на  диван  и  откинулся  на  спинку.  Во  рту  стоял
своеобразный  эфедриновый  привкус.  Не  приятный   и   не   противный   -
своеобразный. Так... сейчас важно не  обмануться  в  своих  ощущениях.  Не
принять ненароком ту легкую эйфорию, которую  дает  наркотик,  за  чувство
удачи. Успеха. Да, и вот это... Я еще раз просмотрел  составленный  Яковом
портрет человека, говорившего по  телефону  с  номером  171-и-так-далее...
Рост выше среднего, худой, лет  двадцать  восемь-тридцать,  курит,  родной
язык грузинский, по-русски говорит свободно и почти без акцента,  немецким
владеет слабо,  передние  верхние  зубы  металлические...  Н-да.  С  одной
стороны - ничего существенного, а с другой - только по  голосу...  причем,
сказал Яков, если он поговорит  еще  минут  пять-семь,  можно  будет  дать
основные черты лица и кое-что из  характера.  Жаль,  не  получился  второй
собеседник, слишком скупые реплики... ну да ладно.
     Нет, не это меня тревожило и  не  отпускало  -  тут  мы  все  сделали
правильно, разложили приманку и притаились  в  кустах...  и  вообще  не  о
близящемся контакте с  неким  грузином  тридцати  лет,  владеющим  русским
свободно и имеющим металлические зубы, мне  следовало  беспокоиться,  а  о
зависшей в неясном положении совсем другой игре...
     ...что ж ты, калека, ни  одного  живого  не  взял,  сказал  Командор,
хмурясь, так вот вышло, сказал Панин, вышло, проворчал Командор,  вечно  у
вас выходит что-нибудь не то, ты просто не видел, что они с  ней  сделали,
сказал Панин, ты думаешь, есть что-то, чего я не видел, возразил Командор,
не знаю, сказал Панин, есть или нет, а  я  в  себя  пришел,  только  когда
патроны кончились, понятно, сказал Командор, душа  у  нас  нежная,  и  тут
Панин взорвался, таким я его  еще  не  видел,  я  думал,  он  бросится  на
Командора, и Командор тоже, наверное, так думал, стоял и ждал, белый,  как
костяной, но я не дал им драться,  выгнал  Командора  на  улицу,  и  через
двадцать минут, отдышавшись, мы уже  говорили  о  другом,  а  потом  вдруг
Панин, закрыв глаза, повторил: вы просто не видели, что они с ней сделали,
ты хоть ее добил, спросил Командор, да, конечно, сказал Панин...
     Зря я влез в это дело. Зря. Был шанс приоткрыть глаза - но он упущен.
Черт знает, что это все может  значить.  Ладно,  поработаем.  Будет  день,
будет пища...
     Ага, и вот еще... Я взял трубку и набрал номер.
     - Да-а? - голос Кристы был сонный.
     - Я тебя опять разбудил?
     - Я еще не ложилась. Почему ты не пришел?
     - Встретил старого друга и напился, как сапожник.
     - Врешь.
     - По-моему, от меня должно разить перегаром даже по телефону.
     - Надо было привести  его  сюда.  Нас  тут  как  раз  две  несчастные
одинокие женщины...
     - Может быть, сегодня... Да, Криста, а кто  эта  девушка,  которую  я
резал ножом?
     - Ты? Ножом?
     - А, ну да, тебя не было в тот момент... Девушка, которая так странно
танцевала в библиотеке.
     - Поняла. Это Таня Розе, она ведьма. Но, чтоб ты знал - с  ней  спать
нельзя, потому что...
     - Я пока не собираюсь. А где мне ее найти?
     - Таня Розе. И с ней парень по имени Терс. Просто имя, ничего  кроме.
У них мистическая связь.
     - Я спрашиваю - где мне ее найти?
     - Не знаю. Ее Анни приглашала, а где  сейчас  сама  Анни  -  не  имею
представления. Вечером сам у нее спросишь. Придешь?
     - Опять будет нечто?
     - Нет, будет тихо. Приходи, а? Что-то скучновато ж